ВСТРЕЧА В КРАСНОЙ ПАХРЕ

Вспоминая Александра Твардовского и Беллу Ахмадулину

Мог ли я знать, двадцатилетний юноша, что жизнь подарит мне незабываемую встречу с человеком, чьё имя уже при его жизни стало бессмертным, а творчество вошло в сокровищницу советской литературы, в золотой фонд советской поэзии. До сих пор, хотя прошло уже 40 лет, я с волнением вспоминаю встречу с автором «Василия Тёркина» и «Страны Муравии» Александром Твардовским.

05

Весной 1966 года, имея за плечами два курса института и несколько десятков рифмованных опусов, как и многие молодые начинающие, я поехал в Москву искать себя. В то время казалось, что, увидев «живых» поэтов и писателей, я буду сразу таким же, как они. Научусь писать так же искусно и талантливо, как они. Нравились больше других в то время, как, впрочем, и сейчас, стихи Беллы Ахмадулиной, Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского, Константина Симонова, Александра Твардовского, Владимира Соколова, Василия Журавлёва. Не знаю почему, но очень хотелось мне увидеть Беллу Ахмадулину. Её первый к тому времени поэтический сборник «Струна» будил в душе мелодии стихов: «Водитель слушал, удивлялся,/ Кивал устало головой …», «…Видишь, какая лодка, –/ Синяя изнутри».

Недалеко от литературного института им. А.М. Горького, на Тверском бульваре, была расположена редакция журнала «Знамя». В эту редакцию я и решился зайти, чтобы попросить адрес Беллы Ахмадулиной. Но сотрудница отдела литературы и искусства вежливо, усадив меня напров себя, угостила сигаретой и после пустых разговоров о стихах так же вежливо отказала:

– Адреса членов Союза писателей мы не даём …

– Не даём, так не даём, – шёл и расстроенно повторял я конец фразы.

На глаза попалась будка «Мосгорсправки».

– Мне бы адрес поэтессы Беллы Ахмадулиной.

– Возраст, местожительство, отчество, – коротко и чётко следовали вопросы из окошечка «Мосгорсправки».

Ничего этого я не знал и стоял, растерянно хлопая глазами.

– Ну ладно, – смирилась за окошком женщина, – поэтесса, значит – писатель, найдём, зайдите через 20 минут.

Через 20 минут я получил беленькую бумажку, в которой значилось, что Ахмадулина Белла проживает по улице Зои и Александра Космодемьянских, 32/1, остановка трамвая такая-то. Как на крыльях, летел я к этому дому. Мне ничего не нужно было, лишь бы одним глазком посмотреть на поэтессу. Но по этому адресу Белла Ахмадулина и не жила вовсе.

У чёрной дерматиновой двери встретила меня элегантно одетая белокурая женщина – мать Беллы. Участливо спросила, кто я и откуда, и пригласила войти в комнату. Быть в квартире, где поэтесса провела детство и юность, – большое счастье. До сих пор помню эту восемнадцатиметровую комнату, обставленную тёмной полированной мебелью.

Особенно поразило обилие огромных, почти метровых фотоснимков и рисунков, с которых на меня смотрело красивое женское лицо с летящей наискось чёлкой.

– Это моя дочь, – сказала женщина, – а фото выполнены известным всему миру кинооператором Романом Карменом.

А после мы долго беседовали о стихах. С волнением я держал в руках толстую тетрадь черновых набросков Евгения Евтушенко. В ней было больше тысячи самых разнообразных рифм, попарно обведённых кружочком. Многие из них мне запомнились, например: «Ламаншем – Ломавшим», «правительства – провидчества». И ещё меня поразила фотография, на которой от невысокого штакетника идут две фигуры: один – высокий, плечистый и молодой, а другой – небольшого роста, с разбросанными надо лбом волосами, в сером пиджаке, из-под которого виднелся распахнутый ворот рубашки. На обороте снимка размашистая надпись: «Молодому поколению советской поэзии от старого. Борис Пастернак».

Как объяснила мне мама Беллы, этот снимок был сделан в Переделкино, незадолго до смерти Бориса Пастернака.

…На следующий день я торопился к метро «Калужское». От него мой путь лежал к посёлку писателей, в Красную Пахру, где на южной аллее в старинном доме, в котором когда-то проживал Иван Бунин, отдыхала Белла Ахмадулина. А ещё я уже знал, что в этом дачном посёлке отдыхают Семён Кирсанов, Павел Антокольский, Константин Симонов, Александр Твардовский, Геннадий Фиш…

Сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки, когда из соснового леса я увидел дачный посёлок с ровными улочками, за которыми заплутались среди сосен небольшие домики. Дом Ивана Бунина, как зовут его в посёлке писателей, высокий, потемневшего дерева, с просторной, выходящей в яблоневый сад, мансардой.

На следующий день, 18 апреля 1966 года, посёлок писателей проснулся, как и всегда рано, с рассветом. Не успели все ещё стряхнуть с себя сон как на даче разлетелось: «Александр Трифонович идёт».

– Александр Трифонович, Александр Трифонович, – прыгали в голове моей слова, брошенные Беллой. Я бестолково вертел головой в разные стороны.

К калитке твёрдой размашистой походкой подходил высокий, небритый мужчина в синем кашемировом плаще и резиновых сапогах по колено в грязи. Я никак не мог представить, что в резиновых сапогах с суковатой яблоневой палкой и есть известный всему миру поэт Александр Трифонович Твардовский.

Мне казалось, что он должен одеваться как-то особенно, необычно. Но мужчина с пышной, слегка седеющей шевелюрой был Твардовский и был одет так же, как и мы с вами.

– Александр Трифонович, мальчик, начинающий поэт, из Уральска, – сказала Белла, указав на меня.

Слово «поэт», сказанное Беллой Ахмадулиной, бросило меня в краску, так как, находясь здесь, на даче, я понял, как мелко и ничтожно всё написанное мной.

Твардовский каким-то острым, западающим в душу взглядом окинул меня и просто, почти по-свойски, протянул руку.

– Александр Трифонович, – как всем уже сказали, он сделал небольшую паузу… – Твардовский.

– Ну что, поэт, – Твардовский сказал слово «поэт» с каким-то отеческим оттенком, – пойдём поговорим.

– Да я, ну как, – нечленораздельные звуки слетали с моих губ, в глазах – словно плыла фигура поэта.

– Вот здесь, – жестом показал Твардовский. Мы сели под яблоню.

– Итак, поэт, откуда вы, почему здесь? – спокойно и покровительственно начал Александр Трифонович.

Как мог я объяснил Твардовскому, что привело меня сюда. Говорил что-то о письме Белле. Но получилось как-то неубедительно. О чём ясно говорило его выражение лица. Видя мою беспомощность в разговоре, Белла объяснила Александру Трифоновичу:

– Понимаете, мальчик решил избрать судьбой литературу, совсем неискушён ещё, хочет поступить в Литературный институт, ему нужно знать мнение о его, так сказать, стихах.

– Литературный институт, – оживился Твардовский, – а почему именно литературный. Вы считаете, что литературный институт делает поэтов? А почему не технический, театральный, какой-либо другой?

Твардовский говорил быстро, захватывающе, как-то не давая опомниться.

– Мы много спорили с Алексеем Максимовичем Горьким по этому поводу. Конечно, литературный институт помогает таланту развиваться, но в то же время, для того, чтобы быть поэтом, вовсе не обязательно учиться в литературном институте. Есть опасность быть поэтом от литературы… Много поэтов, хороших и разных, не кончали литературный институт, и ничего – живут!

– Главное, молодой человек, – уметь работать, уметь видеть жизнь, чувствовать её. Чёрт возьми, так, как никто другой. – Это «чёрт возьми» звучало в устах Твардовского так мило, что совсем не походило на грубость. – А большинство из вас – книжные поэты. Эх…, – и он сказал крепкое русское слово, которое именно ёмко характеризовало суть его мысли.

– Быть русским поэтом трудно, истинно русским. Это значит – быть необычным, быть сильным, а главное, ещё раз повторяю, – уметь безжалостно работать над собой. Впрочем, что у вас, давайте, с чем вы приехали к Белле.

– Вот, – и я протянул ему синенькую пачку с тремя десятками стихотворений.

– Да, м-да, – листал Твардовский мои листочки со стихами. При этом лицо его то грустнело, то улыбалось, то становилось каким-то жёстким.

Так прошло минут 20–25. Я сидел не шелохнувшись. Наконец, прощаясь, Твардовский сказал:

– Что ж, поэт, вот вам мой адрес, вот дачный домик, здесь недалеко: по южной аллее прямо и метров через сто – налево, в проулок. Вот московские номера телефонов: домашнего и рабочего. Приходите, я дам вам рецензию. А пока... – и Твардовский стал ругать меня «на чём свет стоит», в прямом смысле этих слов. Что это стихи – весьма сомнительно. Вот он взял в руки стихотворение «Перевозчик». Сюжет неплох, но как сделано. Бог мой, как неряшливо. Эти «ведь», «эко» так засоряют стих! Речь должна быть русской, чисто русской.

– Кстати, Рафаэль, вы кто: татарин, еврей?

– Мама русская, – еле выдавил я, красный от смущения.

– Вот именно, русская. А потому не надо гнаться за чем-то особенным. Надо уметь есть простой чёрный хлеб, и пить простую русскую водку, и закусывать луком, а не какие-то там заморские коньяки, – после этих слов Твардовский с хрустом сжал кулаки и положил их на колени.

– Так, писать вы ещё не умеете. Но литературный институт не поможет. Знаете, что поможет? У вас есть руки, голова. Вот и работайте, чёрт возьми, вникайте в каждую суть. Вы можете поступить в литературный институт, из вас там сделают среднего поэта, но поэтом для народа вы не будете, пока не научитесь работать. Сколько вам лет?

– Двадцать.

– Александр Трифонович, в двадцать лет я тоже почти не умела писать, плохо писала, – вмешалась Белла в разговор.

Твардовский как-то неопределённо махнул в её сторону рукой и ничего не ответил.

– Технике учиться надо, молодой человек, технике. Гениальны Пушкин и Лермонтов, талантливы Блок и Цветаева. Но техника сейчас совсем не та. Выше техника. Не повториться сейчас может только истинный талант… Главное – ничего не надо выдумывать. Писать по-русски: просто и открыто, чтобы люди тебя понимали.

– Не читали Асеева «Зачем кому нужна поэзия?» Зря! Надо прочесть. А стихи других поэтов пока читать бросьте, не время…

Уходя, Твардовский ещё раз напомнил мне, что главное – это работать руками и головой, а остальное всё приложиться…

Прошло много лет… Но слова великого русского поэта живут во мне до сих пор. И я бесконечно благодарен Белле Ахмадулиной за то, что мне было позволено побыть рядом с Твардовским.

Уезжали мы из Красной Пахры в тот же день в машине Юрия Нагибина. Я сидел рядом с Беллой и всю дорогу, более полутора часов (ровно столько ехали мы от Красной Пахры к метро «Аэропорт») читали стихи, самые разные. А когда прощались, Белла с лукавой улыбкой напомнила мне:

– Запомни, что говорил Твардовский, главное – работать и ещё видеть удивительное рядом, – и, выйдя из машины, громко ликуя, она подошла к клейким, только что появившимися листочкам на небольшом тополе. – Смотрите, какие зелёные, а вчера их ещё не было!..

P.S. После было ещё немало встреч с Беллой Ахмадулиной. Разговоров о литературе, поэзии. Последняя была, когда в 2002 году я попал в Москву, в СЖ РФ для обмена билета. В этот раз я привёз её фотографии, на которых она была запечатлена во время своего пребывания в Уральске. Снимки были сделаны мной и фотокорреспондентом Ярославом Куликом. Они ей очень понравились, и она выразила благодарность, также с радостью приняла материалы, опубликованные в газетах «Приуралье», «Надежда» и «Семейный доктор». В этот приезд у Беллы было неважно со зрением, и все газетные публикации ей читал её муж, народный художник России, член-корресподент Академии художеств Борис Мессерер.

Рафаил СИНЦОВ

г. УРАЛЬСК,

КАЗАХСТАН



Комментарии

# Рафаил Синцов 22.06.2015 09:22
Искренне благодарю редакцию "Литературной России" за публикации воспоминаний "Встреча в Красной Пахре". С признательностью, Рафаил Синцов.
Ответить | Ответить с цитатой | Цитировать

.

,

–

–