Шёл 1991–ый. Я уже целый год прожила одна. Без мамы. Боль утраты не утихала, а по вечерам даже становилась острее. Наконец-то, начинались школьные летние каникулы. Отпуск мне дали с 1 июня, но я взяла билет в Адлер уже на пятницу 31 мая. Я люблю ехать в поезде, особенно если не досаждают разговорами попутчики и в купе одни взрослые. В отпуске подсознательно я вообще стараюсь находиться как можно дальше от общества детей. То ли черствею, то ли это просто психологическая усталость. Мне повезло, почти сутки я ехала в купе одна…
Страна находилась в периоде экономических реформ, перехода к рынку, к узаконенной частной собственности и быстро шла по направлению к пути так называемой «шоковой терапии», выбранным Президентом РФ, после чего последуют уже и неудержимый рост цен, и взаимные неплатежи предприятий и др. …
До августовского путча, приведшим к радикальным изменениям политической ситуации в стране, оставалось чуть больше двух месяцев…
У давних знакомых в Адлере останавливаться не хотелось. Слишком многое там напоминает. Впервые мы отдыхали у них с мамой, когда мне было всего 13 лет. Ребёнком я была болезненным, и она всячески старалась вывезти меня на море. С тех пор прошло уже 26 лет… Поезд прибыл очень рано. Но на перроне уже вовсю царил назойливый сервиз, - хозяева квартир и сарайчиков сновали от вагона к вагону, предлагая жильё отдыхающим. Приезжих было немного. Ко мне сразу подбежали несколько человек. Довольно любопытно было наблюдать их быструю смену заинтересованности во мне, - вначале разочарование, что я одна, а затем активного интереса, после того, как узнали, что я на месяц. Я сказала, что пойду на постой к тем, кто сможет обеспечить мне обособленность от остальных отдыхающих, так как мне нужен покой и тишина. Меня привлекла женщина средних лет, на вид русская, которая просто и скромно предложила:
- Поедемте со мной в Леселидзе. У меня есть времяночка, если Вас устроит, в глубине двора, там очень тихо, никто Вас не побеспокоит. Да и я прослежу. Это недалеко.

Я знала, где это, - там отдыхала в «Доме отдыха» однажды мама и долго потом вспоминала, - и сразу согласилась. Жильё было скромным, но и я непритязательна. На тот момент мне вообще было всё равно, где жить, как жить, что носить и что есть…. Лишь бы никто не докучал разговорами, и море было рядом. Первое два дня по приезду я загорала… с коровами – с настоящими(!), пеструшками! Они ежедневно по-хозяйски располагались у моря на берегу группой. «Хорошо в краю родном, пахнет сеном и г…!», - про себя хохотнула я, впервые обнаружив коровью лепёшку на морской гальке. Наблюдать коров на пляже было комично и занятно, даже их пахучие «метки» меня не раздражали. На второй день под вечер на пляже появился молодой парень в джинсах, в светлой не застёгнутой рубашке, сразу видно, из местных, хоть и не очень похожий на абхазцев. Русоволосый, с чистыми, как выстиранное небушко, голубыми глазами и по-детски наивной улыбкой. Он сразу направился почему-то ко мне, словно к давней знакомой, попросил разрешения присесть. Ну, вот, началось. «Раз птиц нет, то и лягушка – соловей», - вспомнила я, усмехнувшись, поговорку. При дефиците девчонок и стареющая тётка пойдёт для флирта. Парень сел рядом, спросил, откуда приехала. Я отметила про себя, что у него странно-изумлённый взгляд, «в себя», и слишком уж заинтересованный. Так внимательно смотрят только педагоги, священники и врачи психиатры. Но в его речи прослеживалась логика. Минут через десять-пятнадцать, он, извинившись и пожелав мне приятного отдыха, ушёл. Пожилая женщина с девочкой подростком, от нечего делать наблюдавшая нашу сцену, заметила с сочувствием в глазах:
- Больной он. Служил на границе с Афганом, дак до срока демобилизовали, - с башкой чой-то приключилось.… Да ты не бойся, он тихий. Посидит, маненько, поговорит чуток – и уходит. Да я не знаю, чой-то с ним сёдня, обычно к незнакомым он не подходит, … а это, гляди-ка!
Этого мне только не хватало! Что я как меченая, где ни появлюсь – тут же рядом дети, кошки, собаки, теперь вот ещё коровы и … блаженные!
А отдыхающих на начало июня, дай Бог, если с десяток насчитывалось. Видимо, слишком рано было для курортного сезона. Для себя я решила, если компания, - то-олько на пляже, и никаких поездок-походок «вместе». Через какое-то время я познакомилась с двумя молодыми женщинами, врачами из Казани, которые попросили приглядеть за фотоаппаратом и сумочкой и очень дорогими очками, пока они плавают. Возраста мы были примерно одинаковые, разговорились. Одна из них, Роза, была татарочкой, другая, Клара, еврейкой. Затем наша многонациональная компашка обросла мужчинами. Их было двое, Владимир и Олег. Оба они откуда-то из Сибири и отдыхали здесь больше недели. Парни были по профессии физиками, не назойливы, вежливы и тоже приятными собеседниками. Мы обменивались анекдотами, играли в волейбол, сражались в «дурака», не смотря на то, что шёл Петровский пост, с аппетитом уплетали курицу гриль с молодым вином, в общем, неплохо отдыхали. Когда плавали, все-таки на всякий случай оставляли дежурного присматривать за вещами. Парень, я уже не помню его имя, поэтому назову, «парень с Афгана», теперь уже каждый день поджидал меня, по его словам, поговорить по душам. Он никогда не раздевался позагорать, присаживался неподалёку и старательно не обращал на нас внимание, выбирал время, когда была моя очередь сторожить вещи, и, заручившись от меня разрешением, подсаживался рядом. Говорил больше он, я слушала. Но при этом он смотрел в лицо так, будто, наоборот, это я о чём-то вещала, а он боялся пропустить что-то очень важное для него. Даже не по себе порой становилось. Вроде, как кошки и собаки безошибочно угадывают настроение хозяина, так и он - чутко ловит эмоциональные волны. Я подозревала даже, что ему не столько были важны мои рассуждения на тему, есть ли душа у человека, сколько моя внутренняя реакция на его сомнения и переживания, которые он испытывал и которые, видимо, уже давно не давали ему покоя. Беседы наши были непродолжительными, и, в общем-то, меня не утомляли. Складывалось такое впечатление, что он всегда чувствовал, когда нужно закругляться и уйти, чтобы не надоесть.
Вода в море была – самое, что называется, то. Не холодной, но и не противно тёплой. Погода – замечательная. Откуда у меня вдруг взялась температура под сорок – не понятно. Нигде ничего не болело. Но как прошли двое суток я не помню…
Один из местных парней пригласил нашу шлёп-компанию к себе на обед, сказал, что у него в семье сегодня день памяти умершего родственника. Отказаться мне было неудобно. Жил он неподалёку, четвёртый или пятый по счёту дом от угла, и мы все вместе прямо с пляжа пошли на поминки. Семья была абхазской, большой и гостеприимной. На широком дворе быстро накрыли стол, он буквально ломился от яств. Я поразилась, как же много родственников присутствовало! Все они были шумными, провозглашали красивые тосты. Почему-то было весело. Даже не похоже на тризну. Тост следовал за тостом. Хорошо, что никто не настаивал выпивать до конца. Я, не выдержав, и, по-моему, неожиданно для других, предложила выпить за родителей. Хозяин, - пожилой худощавый абхазец с седыми висками, - стрельнул в меня взглядом, но промолчал. За столом все ненадолго затихли. Мы, не чокаясь, молча, выпили. Мне ужасно хотелось шашлыка, но я сдержалась-таки, - всё-таки была пятница, да ещё в пост, ну, … и раз уж поминки-то, чего, последний шашлык в моей жизни что ли! Не могу сказать, что я строго придерживалась религиозных канонов и соблюдала посты, но в среду и в пятницу мясо всё же не ела.
Почему-то мне очень захотелось поближе рассмотреть пышно цветущий голубыми бутонами куст гортензии в самом углу двора у забора, (а может быть, сбежать от соблазна, не знаю) и я вышла из-за стола. Когда подошла к цветам, даже растерялась на мгновение, - по другую сторону огромного дома тоже стоял длинный стол, за которым в одиночестве сидел красивый, молодой человек лет 23-27-ми, с тонкими кавказскими чертами лица, с застёгнутой на все пуговицы бледно-голубой рубахе в полосочку с длинным рукавом. Я ещё подумала тогда, мол, жарко ведь, как же он терпит. От возникшей неловкости я промямлила, указывая вялым взмахом руки в сторону, где отмечались поминки:
- А там … весело. Идёмте туда.… Вино там пьют...
- А здесь вина не пьют, - спокойно ответил он с едва заметным акцентом.
От этого его «а здесь» у меня по спине пробежал холодок, но я почти храбро продолжала, уже ненавидя себя за жалкое блеяние:
- Это, … а там… много всяких, … вкусного всякого …
Вместо ответа парень вначале, как бы извиняясь, лёгким жестом развёл руками, а потом, помолчав, добавил:
- Не дошло. Здесь только чай. Садись.
До кого не дошло? И что не дошло?! Ничего не поняла…. Я на ватных ногах подошла к столу, пару раз оглянувшись на хозяев и своих новых приятелей по другую сторону дома. На, как мне показалось почему-то, выскобленном столе стояли какие-то глиняные плошки с остатками пищи, в основном, каши, стаканы с недопитым киселём и компотом, кое-где головки лука и недоеденные ломти чёрного хлеба. Мне стало неловко, что он сидит за неприбранным столом с какими-то объедками. Господи ты, Боже мой, за что же они к нему так? Сами-то вон как едят! … Я села напротив парня. Он бесстрастно, пристально, и строго смотрел мне в глаза. Чувствую, от этого его взгляда меня как-то уж очень нехорошо затошнило. Меня всегда тошнит при надвигающейся болезни, при высоком давлении или опасности…
С противоположной стороны двора слышались смех, громкий говор, только приглушённо, как из телевизора за дверью комнаты.… А здесь - такая тишина….
- Здесь всегда тихо, - вдруг сказал парень.
Я вздрогнула. Ведь вслух я не произнесла ни слова, он что же, мысли читает?
- Хочешь? Пей.
- Что это?
- Чай.
Я из уважения отхлебнула. Тошнота отхлынула, стало немного легче.
- Спасибо. … … Как Вас зовут?
- Вардэн.
- А… Вардэн, а… Вы … им кто?
- Сын.
Странно. А я поняла, что сын у них один, тот, кто нас пригласил. Есть ещё дочка, говорил хозяин, но она сейчас в Москве.
- Я старший.
Теперь я уже даже боялась на него смотреть и опустила глаза.
- Пошли, я тебе что-то покажу. Пошли-пошли! Ты мне нужна, - сказал Вардэн, отодвигая свой стул, и взял меня за локоть. Я подчинилась, мгновенно сообразив, что выбора у меня нет.
Мы шли по единственной в то время улице Леселидзе. Справа, по газону, шёл Вардэн, я – по бордюру, посредине, а слева, по мостовой, – также шумно и весело, шли все его многочисленные родственники (женщины во всём чёрном). Вначале мне было трудно идти. Бордюр был высоким, скользким и слишком уж узким. Однако у меня даже в мыслях не возникло вопроса, почему мне нужно было идти именно по нему, а не по дороге или по траве. Я шла в напряжении, боясь сорваться с моего узкого «подиума». Разболелась травмированная в нескольких местах нога, суставы ломили нещадно. Вардэн, поддерживал меня за локоть, чтобы я не упала. Я чувствовала не руку его, а опору. Не знаю отчего, но постепенно болезненные ощущения стали проходить и шагать стало намного легче.
Вардэн по пути знакомил меня с ними, рассказывая мне на ухо, кто из них кто. Я рассеянно слушала его, мельком поглядывая на тех, на кого он указывал. И даже не удивлялась, что оказывается, среди них были прапрабабушки и прапрадедушки, что они умерли в таком-то и в таком-то году. Меня больше занимало то, что трава, по которой шёл Вардэн, была поразительно ярко-зелёного, изумрудного цвета и необычайно мягкой, шелковистой – прямо муравушка! Меня так и подмывало разуться и пробежаться по ней босиком. Вместе с тем нутром понимала, что Вардэн мне этого не позволит.
А дорога длилась до бесконечности. Уже далеко за нашими спинами был абхазский посёлок Леселидзе. Уже по сторонам, откуда ни возьмись, появились высоченные небоскрёбы какого-то незнакомого мне вечернего города, – повсюду сияли в разноцветных лампочках рекламы и витрины магазинов. Вывески были на разных языках, но я понимала всё, что было на них написано, с той же внутренней невозмутимостью, ни на чём не заостряя внимания. Тревожно было другое. Мне всё время казалось, что мои спутники друг друга не видят и не слышат, вот это мне было действительно удивительно. Вслух я об этом сказать не могла. Куда мы идем, тоже не решалась спросить.
Наконец, впереди, показалась небольшая площадка, напоминающая по форме восьмигранную беседку, с большущим овальным столом в стороне от неё, и с очень красивой, будто мраморной, чёрной глянцевой поверхностью. А вокруг было множество стульев с высокими витиеватыми спинками.
- Скажи им, чтобы сели. Мы пришли, - тихим глухим голосом велел мне Вардэн.
Мы все сели за стол. Вардэн встал за моей спиной. Я выпрямилась. Позвоночник натянулся как струна и улавливал любое колебание движения моего повелителя. И тут я поняла, зачем я ему нужна! Он начал через меня с ними … разговаривать. Вопросы и ответы я не запомнила. Но речь шла о том, что здесь в Абхазии скоро будет война, долгая война, и очень много людей погибнут. Варден хотел, чтобы его родные как можно скорее уехали, иначе все погибнут, и дом будет разрушен…
Я повторяла всё точно так, как диктовал Вардэн, но было видно, что его родственники меня либо не понимают, либо не верят. Парень сердился на них, я это чувствовала спиной…. Тут я услышала очень и очень тихий посторонний звук, вернее даже, намёк на него. С какой он доносится стороны (или будет доноситься) пока не понимала. На какое-то время взглядом я отвлеклась, а потом обнаружила, что … все ушли. Вдруг я почувствовала ступнями ног снизу настойчивый ощутимый стук. Раздвинув немного колени в стороны, и слегка подобрав подол длинной до полу юбки (и откуда она у меня? сроду я таких не носила…), я посмотрела на землю вниз и ахнула, - оказывается, мы сидели на огромной могильной плите из чёрного мрамора с серыми прожилками в причудливых завитушках…!
- Оглянись, - тихо и твёрдо, и как прежде, спокойно сказал Вардэн.
Я оглянулась и оцепенела. Позади меня широко раскинулось … кладбище. Оно было, … ну, если бы это было не кладбище, я б сказала, роскошным. Вместо венков – мерцающие гирлянды, как на новогодних ёлках, богатые надгробья, величественные памятники и добротного материала, (наверное, из мрамора) кресты.… «Так вот, значит, как он выглядит, ГОРОД МЁРТВЫХ!», - подумала я с замиранием сердца…. Всё увиденное мной было одновременно и восхитительно, и жутко. И была - НОЧЬ! Звёздная! Я быстро повернула голову в обратную сторону, - Господи, с ума, что ль схожу!? – тут день. НУ, НЕ БЫВАЕТ ЖЕ ТАК! ЧТОБ В ОДНО И ТО ЖЕ ВРЕМЯ! …
- Теперь уходи. Уезжай.
- Куда?
- Домой езжай. Не задерживайся здесь долго. И … РАССКАЖИ, слышишь? РАССКАЖИ!
Я встала со стула. Осторожно сошла с плиты, – она уже буквально сотрясалась от стука. Снизу были слышны чьи-то стоны, но было не разобрать, о чём они взывают. Меня опять сильно начало тошнить. Я оглянулась, хотела спросить Вардэна, что именно нужно расска…
Его нигде не было. Стол, плита, кладбище - тоже пропали. Откуда-то издалека нарастал неприятно скрежещущий шум. Хотелось бежать. Я заметалась, не зная куда идти. Площадка теперь ещё больше стала напоминать беседку. Она представлялась мне как из белой слоновой кости, ажурной. Вместо стен - огромные арки с изразцами, они скреплялись высоченными столбами причудливой формы, а куполом её было - неестественно голубое и бездонное небо. Но смотреть туда мне было страшно, оно – втягивало. Я крутилась волчком и никак не могла понять, где выход-то. И внутри, и вокруг не было ни деревца, ни кустика, ни травинки, ни вообще, чего-то живого. Тут я отчаянно закричала от ужаса, - на меня по булыжной мостовой, откуда ни возьмись, грохоча надвигался бульдозер невероятных размеров, того гляди сомнёт.… В это же время откуда ни возьмись в одном из проёмов показалась дурашливая рожица мальчишки лет десяти:
- Чо стоишь столбом?! Во-о-он дверь!
Боже ты мой, какая дверь?! Тут их вообще нет ни одной! Я побежала в арку, куда указал мальчишка, и, чуть ли не нос к носу, не столкнулась с … мамой. Я даже не узнала её сразу! В лице её читалось беспокойство. От радости у меня брызнули слёзы, но только я хотела броситься к ней на шею, как она, взяв меня за плечи, развернула и легонько подтолкнула в противоположную сторону:
- Тебе – туда, - и погладила меня по голове.
И в это же время я почувствовала, как что-то кольнуло возле правого уха. Мама улыбнулась и показала мне серёжку на своей ладони. Когда-то я подарила ей эти золотые серёжки с темно-красными рубинами со своей первой большой получки – аж целых 94 рубля! А теперь сама в них приехала в Леселидзе.
- Пусть она у меня будет, раз уж мне куплено, - сказала мама, - Ты иди, дочк, иди.
И вот тут тошнота меня накрыла уже волной… …

Рвало меня долго, мучительно, выворачивая внутренности. Откуда-то издалека, за кадром, так сказать, я слышала, как хозяйка квартиры, чуть не плача, оправдывалась перед девчонками из Казани:
- Да кто ж знал-то?! Она же велела её не беспокоить, ну я и не лезла, … её и не видать-то было! Тихонько уйдёт, тихонько придёт … Господи, надо ж!
- Ну, знаете, … так тоже нельзя! А если б умерла!? …
- О, Господи, … спаси и помилуй! … да если б я знала, разве б мы… ой-ёй-ёй-ёй-ёй! … Ну, ничо-ничо! Я сейчас тряпочкой подотру… Ирка! Иди сюда! Принеси быстро таз у крыльца! Да куда ты его прёшь с водой-то!? Выплесни! … Я сейчас-сейчас, … ми-и-и-иленька, да как же ж ты, о-ох, … Ну, ничо-ничо, … может скорую, а?
- А мы вам кто!? Хала-бала? – беззлобно буркнула Роза.
- Да нет, эт я уж, так, … с перепугу, … тогда может лимончику ей пососать, а? Я сейчас, Ирка! ...
- Ничего не надо пока. Слушай, Кларк, может, она траванулась чем? – подбоченилась Роза, озадаченно глядя на то, как меня выворачивало.
- Да чем? Вместе же ужинали…, сколько?
- Давай два кубика.
- … а разошлись чуть не в полночь. Когда б она успела? А у вас, хозяюшка, спирт в доме или хотя бы одеколон какой есть?
- Чача есть, пойдёт?
- Пойдёт. Её помажем, себе нальём… за её здоровье, - рассмеялась Клара, набирая шприц.
- И надо бы накормить её чем-нибудь. Поди, и в рот-то ничего не брала двое суток.
- Каша гречневая есть, горячая.
- Несите.
- А маслицем заправлю немножко?
- Я не хочу есть… - простонала я.
- Во-о-он ведь чо! …Тогда через зонд, или клизму. Выбирай, – да уж, с Розой не забалуешь!
- Тогда… хоть без масла, и немножко…
- Другое дело. Немножко, так немножко!

Было ощущение, что по мне действительно проехались бульдозером. Голова того гляди воспламенится, мышцы – всмятку, каждая клеточка организма вопила о помощи, а от суставной боли хотелось царапаться, кусаться, скулить и выть - протяжно, жалобно и долго! … Но сознание вернулось – и это было важнее всего. Я послушно и благодарно давилась гречкой-размазнёй на воде, запивая как таблетку каждые пол-ложки каши прохладным, апельсиновым соком, слушала доброжелательное ворчание на мой счёт ангелов - спасителей из Казани и рассеянно пялилась на хозяйский голубой экран. По телевизору передавали новости о напряжённом состоянии страны…
От уколов, которых была полна жопа, всё-таки стало значительно легче. Тошнота капитулировала. Ртутный столбик термометра довольно быстро сполз вниз до отметки 38,4. Мои врачихи втроём за небольшим столом (почти тумбочкой) вместе с повеселевшей хозяйкой с удовольствием «тведали» чачу, закусывая ломтиками сулугуни с пучками кинзы, небрежно бросив мне, что, мол, раз плохо себя ведёшь, - перебьёшься пока. Мне велено было лежать и даже не дёргаться на море. Но утром не только температура, но и вся непонятная хворь прошла также внезапно, как и появилась. Не было никаких даже признаков болезни. До пяти часов вечера я кое-как дотерпела. Но как только жара спала, пошла на пляж. Докторши мои сначала повозмущались, а потом, посовещавшись друг с другом, даже милостиво позволили мне искупаться. И тут Клара спросила: «А где у тебя вторая серёжка?». Я цапнула себя за правое ухо. «Не знаю», - говорю. «Ну, теперь ищи в постели, крутилась-то, поди, ай-яй!».
Серёжки не было ни в постели, ни в комнате. Я догадывалась уже, что не найду. Но на всякий случай вместе с хозяйкой и её 11-летней дочкой Иришкой обошли весь двор, – безуспешно, как в воду канула. Я даже не расстроилась. И знала, почему…

И «гроза», вроде бы миновала, и нигде не колет - не болит, а душа свербела, подсасывал её некий такой червячок невыполненного долга. Но, мать честная, ведь - КОМУ?! Какому-то герою из бреда! Чтоб хоть как-то прояснить ответы на даже неясные собственные вопросы, я, щедро сдобрив оттенком хохмы, рассказала в общих чертах о бредовом своём видении. Вместо ожидаемого ржания, меня слушали с интересом, но непривычно тихо для нашего обычного поведения, без комментариев и наводящих вопросов. На лицах моих новых друзей блуждала некая неопределённая улыбка, не то растерянности, не то вежливого сочувствия, а может, и два в одном.
- Чего молчите? Скажите чего-нибудь, - хихикнула я, - диагноз, может какой разглядели? Хоть присоветуйте, к кому на приём сходить! – зудела я.

Мои приятели молчали, вроде бы внимательно разглядывая горизонт, где закатное солнце уже наполовину окунулось в море и таяло как масло, растекаясь большими,
багрово красными бликами в облаках и на волнах.

- Нет, ну вы чего теперь все припухли, молчите? Эй, двигатели науки! Проанализируйте хоть как-нибудь факот-то! – подтолкнула я мужчин.
- А чёрт его знает, что это! Думаешь, наука всё может объяснить? – скорее, сам себе пробормотал Владимир. Он перевернулся на спину и закрыл глаза.
- Для бреда такое множество деталей не свойственно.… И образы яркие - с большим перебором. … А мы ведь, когда к тебе-то пришли тогда, думали, всё, каюк тебе, голубушка! Лежишь расхристанная, простынка вокруг шеи как удавка замотана, пульс еле прощупывается, - мрак! Ну, прям копец котику, отпрыгался, гадить не будет! …
- Ну, Роза, блин, … ой, и добрая ты у нас, однако … в прогнозах…
- Хм! Добрая – не добрая, а ещё б сутки…
- Ну, ла-адно тебе. Давайте о чём-нибудь другом, прия-ааатном! – отозвался, вкусно потянувшись, Олег.
- А никто не слышал, вообще-то есть такое имя - Вардэн? – спрашиваю.
Роза, приподняв левую бровь-ниточку, и куда-то туда же вверх скривив уголок пухлых, ярко накрашенных губ, отрицательно мотнула головой и обронила:
- Без понятия.
- А может, и правда надо у местных спросить, есть ли какой Вардэн? – закусив губу, и щурясь на солнце, тоненьким голоском пропела старшая медсестра интенсивной терапии Клара.
- Ё-олы-палы, у КОГО!? И даже есть, и что? – вяло хмыкнул Олег.
- Ну, всё равно, ведь…
- Что «ведь»? - перебил почти разреженно физик, - Бред он бред и есть! …
Какое-то время это незлобивая перепалка ещё продолжалась, потом всем сразу стало скучно. Разговаривать не хотелось. Я себя мысленно ругала и в хвост и в гриву, за то, что испортила всем настроение.
На следующий день все, кроме меня, поехали на экскурсию, кажется, на Агурские водопады. Втайне от всей компании я была этому очень рада, эти все экскурсии я уже не раз посещала за многие годы пребывания, и мне хотелось побыть одной. Тем более что отдых на море неотвратимо близился к концу. Было уже 24 июня.
Утром я пришла на пляж около семи. Вода была прозрачная-прозрачная, и даже не шелохнется. Явно к шторму. До одиннадцати я из воды не вылезала, потом появились волны барашками и медузы. Разгребать их руками не очень-то было приятно, а домой не хотелось. Я переоделась в сухой купальник, ушла под навес, состоящий из густющих крон наклоненных деревьев, вынула пакетик с фруктами и, водрузившись пузом на полотенце, уткнулась в книгу. Когда глаза основательно устали, дай-ка, думаю, подремлю. Только перевернулась, смотрю, рядом сидит, улыбается мой «Афганец» и протягивает мне персик и молодые орешки в зелёной «обёрточке». Поболтали, вернее, он как всегда рассуждал, а я кивала в ответ. И вдруг я неожиданно для себя, как будто кто толкнул, зацепившись за слово из его откровения, выложила во всех подробностях ему все свои бредни. Никогда, ни до, ни после, у меня не было более благодарного слушателя. Глаза его блестели от нетерпения, но он, ни словом, ни даже мимикой не перебил меня, ни разу. Когда я замолчала, он переспросил:
- Ка-акой ты гаварышь дом от угла? Показат можишь?
- Да вон он. Мне кажется тот…. Но это ведь просто сон…
- Гдэ, ка-аторый? Гдэ машина стаит за синий гартензий, да?
- Ну, не помню я, - отвечаю, чувствуя, как что-то напряглось внутри от его «синий гартензий». Мы переглянулись и помолчали.
- Угу. … А ты там бил ка-агда? – спросил он, напирая на слово «бил».
- Один раз, … нас на поминки пригласил… парень один.
- Сурэн?
- Ой, а я - знаю?! ... Может, и Сурэн.
- Ты знаижь, ска-азала, на поминках бил, ну?
- Да нет же! Говорю ж, не знаю, он с Олегом разговаривал.
- А-а-ай, пашлы, сходым, ну!?
- С ума сошёл! Что я людям скажу, здрасьте, ребята, садитесь, я вам сейчас сны про вас буду рассказывать? – рассердилась я, краснея от произнесённого «с ума сошёл». Но он, кажется, на это даже не обратил внимание.
- А у них правда ест и дочка! Нэ знаю, гдэ учхица, может, и в Ма-асквэ.
- Ну и что?
- Вах! Ты нэ-э знаишь, я знаю! У них малчишка бил, умэр он. Мнэ мало било, во втором илы в третьем классэ бил тагда, плохо помю. Ва-ардэн зват, точна, Ва-ардэн! Па-ашлы, я буду гаварит. Ты стоят рядом будэшь, ну? молчат будэшь, раз так хочишь…
- Нет, мой хороший, не могу я. Вдруг они заподозрят, что я вымогательство какое-то замыслила. Не хочу. Ты ведь всё запомнил, правда?
- Я нэ-э забуду.
- Вот, давай так, ... знаешь как? я через неделю уеду, а вот тогда ты к ним сходишь, хорошо? Не забудешь? Ладно?
- Ара! Нэт! Зачэм через недэлу?
- Ну-у, … понимаешь, мне так спокойней будет, пожалуйста, сделай так для меня…

Я облегчённо вздохнула. Dixi et animam levavi! "Рассказала и облегчила душу"! Уж донесёт он до адресата, нет ли, но я – РАССКАЗАЛА! А с другой стороны, кто ещё, кроме блаженного, отважится людям выложить всякий бред? Мы ещё немного посидели, - я чувствовала, что "афганец" мой прокручивает про себя информацию. Мы ещё посидели немного, наблюдая, как у пенной кромки моря женщина булкой кормила чаек. И разошлись.
Проходя вечером мимо комнаты хозяйки, я заглянула к ней на приглашение попить чайку. По первому каналу TV диктор внятно, четко, бесстрастно передавал новости: «17 июня Горбачев и лидеры девяти республик согласовали проект Союзного договора; 20 июля — Президент России Ельцин издал указ о департизации, то есть о запрещении деятельности парткомов на предприятиях и в учреждениях...»…