«Элекс»
А.Дешабо

Мне сейчас трудно восстановить события того дня и тем более их хронологическую последовательность. Я заканчивал свои дела в Аддис-Абебе и собирался вылететь утренним самолетом французской компании «Сюзи» в Лондон, намереваясь пробыть там, около трех дней и вернуться на родину, в Москву. В аэропорт я прибыл за сорок минут до посадки и, спасаясь от утренней небывалой жары, зашел в бар выпить бутылку кока-колы. В эти ранние часы бар был почти пуст, не считая двух или трех сонных пассажиров лениво потягивающих мартини. Я занял место недалеко от щеголеватого летчика-европейца и обменявшись с ним мнением о том, какое здесь будет в полдень пекло, я неторопливо посмотрел на часы..
- Вы на девятичасовой? – спросил он меня, наливая себе еще.
- Да – ответил я рассеяно и через некоторое время добавил – на Лондонский.
- В таком случае вы можете не торопиться, я являюсь командиром этого экипажа и самолет, раньше, чем мы этого пожелаем, взлететь не сможет.
Его звали Жанн де Вин, жил он в Париже, но работа в компании «Сюзи» заставляла его болтаться по всему белому свету. Это был довольно остроумный и общительный человек, и я несколько не жалею, что провел с ним время, оставшееся до полета.
В то время мир снова заговорил о летающих тарелках и, конечно, наш разговор коснулся этой темы. Собственно говоря, я не верил в подобные рассказы и считал все этой «уткой» придуманной досужими журналистами в целях увеличения тиража своих газет. Однако де Вин был один из свидетелей подобного явления, что меня страшно заинтересовало. К неопознанным летающим объектам он относился с суеверным страхом и уверял меня, что сам видел летающий крест на высоте восемь тысяч метров, буквально в сотне километров на северо-запад от нашего аэродрома. Я успокаивал его тем, что это могло оказаться оптическим обманом или игрой электрических атмосферных разрядов. Но мой жалкий неубедительный лепет еще больше укрепили его веру в летающие тарелки.
Мы расстались, когда загорелось табло – «Посадка разрешена».
Мое место в салоне самолета оказалось рядом с толстым добродушным коммивояжером, летящим по делам своей фирмы в Манчестер. Опустившись в мягкое кресло, я полу закрыл глаза и, расслабив мышцы тела, лениво думал о предстоящих переговорах. Меня вывел из себя вкрадчивый голос стюардессы, которая, угостив традиционными леденцами, скрылась за перегородкой. Увидев, что я не сплю, мой сосед заговорил на плохом английском языке. Он говорил не останавливаясь, жестикулируя, руками, брызжа слюной и беспрерывно вертясь в кресле. Через некоторое время его болтовня мне настолько надоела, что я стал серьезно подумывать о том, как бы избавиться от моего навязчивого спутника. Я попытался уткнуться в газету, сделать вид что сплю и даже симулировал плохое состояние. Однако, все мои попытки были тщетны, он продолжал дергать за рукав, бить по плечу, при этом заглядывая мне в рот. Когда же он не отрывая взгляда от иллюминатора закричал:
- Смотрите, на нас что- то движется!
Я не обратил внимания на его слова и продолжал рассматривать замысловатую фотографию в «Морниг стар». Увидев, что я не двигаюсь с места, он закричал еще сильней, в его голосе послышались нотки ужаса:
- Смотрите, на нас что-то движется!
Я больше из любопытства, чем из-за страха, посмотрел через его плечо. На нас сбоку самолета медленно приближалось конусообразное тело розового цвета, которое можно было принять за облако. Но, его необыкновенная окраска и форма заставили меня, буквально, впиться глазами в иллюминатор. Оно приблизилось медленно, погружая в себя наш самолет, и окрасило всю внутреннюю обстановку и пассажиров в розовый цвет.
Наш самолет неожиданно сильно тряхнуло, и мы почувствовали необычную тяжесть во всем теле. С трудом передвигаясь, я поплелся в кабину пилота, узнать в чем дело. Де Вин полулежал в кресле, откинутая назад голова говорила о том, либо он мертв, либо находится в бессознательном состоянии. Стрелки многочисленных приборов безжизненно застыли на нулевом положении, сигнальные лампы были потушены. Стояла необычная тишина и давила на уши после привычного рева турбовинтовых двигателей. Никто из пассажиров и членов экипажа не мог сдвинуться с места. Огромная сила ускорения внезапно вдавила всех в кресла и тем самым лишила возможности передвигаться и принять какие- либо меры для спасения. Очевидно, я и все ожидали близкого падения на землю и приготовились к худшему. Однако, не смотря на мои расчеты, оно не происходило, и даже наоборот, я почувствовал все возрастающую перегрузку, которая казалась, вот-вот раздавит меня. Начались сильные головные боли, это у меня после контузии. Теперь я знал, наступит жестокая бессонница, против которой бессильны лучшие в мире патентованные пилюли. Я не смогу сказать, сколько продолжалось это тяжелое состояние организма, работающего на пределе. Наконец, я почувствовал облегчение, приятную усталость, истому и даже голод. Потом стало совсем легко, это была невесомость. Ожидаемого падения на землю не произошло, а розовый цвет приобрел темно-кровавую окраску. Все пассажиры и члены экипажа глубоко спали в самых невероятных позах, и только моя контузия не позволяла мне составить им кампанию. Те, кто не был в свое время,пристегнут ремнями, парили по салону, их было пятеро: две женщины, мужчина, девушка двадцати лет и мальчик школьного возраста. Мне с трудом удалось их поймать и пристегнуть к креслам. Потом я отправился в буфет и начал жевать бутерброды, запивая кислым вином. Несмотря на ужасное положение, я сохранил бодрость духа и оптимизм, который был вложен в меня с самого детства. Мое путешествие в ничто продолжалось без приключений и довольно продолжительное время. Я вел почти нормальный образ жизни со всеми присущими ему атрибутами: странно коротким сном, пищей, прогулкой по салону. Мои попытки связаться по радио были безуспешны. Остальные люди продолжали находиться в состоянии глубокого сна.
Необычное положение пока складывалось неплохо, но меня начало тяготить чувство одиночества и я тогда решил разбудить де Вина. Неоднократный массаж, искусственное дыхание и камфарные уколы (шприц и ампулы с камфарой, единственное, что я нашел в аптечке стюардессы), сделали свое дело. Лицо де Вина порозовело, участилось дыхание, и он открыл глаза.
Когда он пришел в себя окончательно, я посвятил его в суть дела, при этом старался не упустить мельчайших подробностей. После этого мы стали думать, что делать. Вдвоем можно было советоваться и предпринимать какие- либо шаги к нашему спасению.
Окраска салона из темно-красного цвета превратилась в сплошной темный и мы, передвигаясь, беспомощно натыкались друг на друга и, наконец, обессилев, заняли два пустых места рядом. Засыпая от утомления, мы опять почувствовали перегрузку. Это было знакомое чувство тяжести, которое перенесли относительно легко. Очевидно, мы долго спали и проснулись одновременно.
В салоне был сумрачный дневной свет, если не считать едва заметный оранжевый оттенок. Все происшедшее казалось дурным сном, и я стал сомневаться в правдоподобности перенесенного путешествия. Мне подумалось, что мы сейчас выйдем из самолета и окажемся в родных краях. Эта видимость благополучия продолжалась одно короткое мгновение. Неожиданно меня за плечо схватил де Вин и крепко сжал своими тонкими пальцами. У нас над головой прожужжала какая- то непонятная машина и верх салона был приподнят подобно крышки от консервной банки.
В глаза ударил яркий солнечный свет, как я уже говорил, с едва заметным оранжевым оттенком. На несколько секунд мы потеряли способность видеть, а когда зрение адаптировалось, мы увидели, как тонкие блестящие щупальцы стали вынимать по одному спящих пассажиров и бережно переносить их в глубину темнеющего пролета. Перед нами предстали контуры гигантской машины, поразивших нас своими размерами. Де Вин осторожно тронул меня за плечо, дав понять одним взглядом, следовать за ним. Мы начали осторожно пробираться между рядами кресел. Нам удалось незаметно доползти до хвоста самолета, и де Вин попробовал открыть аварийный люк. После нескольких попыток это ему удалось. Спрыгнув вниз, мы заметили как щупальцы беспокойно заметались по салону и, застыв над люком стали опускаться.
Де Вин резко дернул меня за руку, и мы отскочили в сторону от вибрирующих стальных пальцев и спрятались под крыло. Однако и оно не смогло служить нам защитой от вездесущих стальных конечностей. Над нашими головами тонко зажужжала привычная машинка, вскрывая наше убежище. Мы с де Вином бросились в глубину пролета, инстинктивно ища темное место. Мы бежали, примерно, около получаса и остановились совсем изможденные, с учащенным дыханием и стуком в висках. Еще не успев отдышаться, как снова я увидел над нами знакомые щупальцы. Они приблизились с изящной легкостью и начали медленно опускаться. Мы, тяжело дыша, бросились дальше вдоль этой бесконечно большой, чудовищной машины. Я бежал несколько впереди, ощущая на своем затылке хриплое, прерывистое дыхание де Вина. Так продолжалось до тех пор, пока я не услышал его крик. Он наверно подвернул ногу и рухнул вниз лицом, потому что, когда я оглянулся, щупальцы бережно поднимали его за спину в воздух. Я, с трудом поднимая ноги, продолжал двигаться, немного снизив темп бега.
Наконец, впереди забрезжил зеленоватый свет, неожиданно кончилась эта проклятая машина, я пересек границу темного и зеленого поля. Остановившись отдышаться, я заметил, как щупальцы дойдя до границы, настороженно застыли, не смея ее пересечь.
- Кажется, погоня прекратилась, – подумал я, устало, опускаясь на светло-зеленую полированную поверхность.
Это был не сон, а скорее забытье, я не могу сказать, сколько оно продолжалось. Когда открыл глаза, находился на том же самом месте и почувствовал себя немного отдохнувшим.
Я поднялся, что бы осмотреться: небольшое зеленое поле, такая же машина, но гораздо меньших размеров или даже совсем маленькая, если мыслить категориями того окружения, в котором находился этот мир. Я уже собирался провести тщательное обследование обстановки, как, вдруг, с ужасом почувствовал мягкое, почти нежное прикосновение щупальцев. Меня подняло в воздух, пронесло несколько метров и опустило в мягкое кресло напротив зеленого экрана. Почувствовав, что вырваться из кресла нельзя, я стал ожидать дальнейших событий, и они не заставили себя долго ждать. За экраном раздался мягкий щелчок, и он осветился бирюзовым светом. Я услышал ровный, спокойный голос де Вина:
- Здравствуйте, как вы себя чувствуете?
- Черт подери, – закричал я вне себя от радости, - где ты находишься и почему такой официальный тон?
- Успокойтесь и отвечайте на вопрос, – послышался тот же бесстрастный, металлический голос, настолько похожий на голос моего друга, что я опять поперхнулся.
Уловив подвох у меня мгновенно улетучилось чувство радости. Я ответил грубо и с вызовом:
- Хорошо! Что вам еще от меня нужно?
- Какие у вас есть желания? – услышал я без тени раздражения.
- Несомненно, я решил воспользоваться возможностью и узнать о судьбе моего друга и других пассажиров. Как только я высказал свое пожелание, экран приобрел ярко зеленую окраску, в центре находился самолет, со срезанной верхней частью. Щупальцы переносили одного за другим пассажиров в темнеющий проем серой машины. Последним был перенесен де Вин. Когда в проеме исчезли длинные ноги моего друга, створки дверей медленно сошлись, воссоздав идеальную полированную поверхность. Тогда я попросил экран рассказать, куда и зачем поместили моих товарищей. Голос не заставил себя долго ждать, полилась ровная, монотонная речь:
- Для того, что бы понять происшедшее, вы должны услышать следующее: в настоящее время машина «Элекс» номер два, сто сорок седьмой степени собирает данные о природных ресурсах и цивилизации в целях постройки подобной машины на вашей планете.
От галактики к галактике распространяется контроль над пространством машинами типа «Элекс». После сбора информации о планете, на ней происходит постройка последующих машин. Сбор информации осуществляется посредством управления концентрированных магнитных полей, их поместили во внутрь самолета и доставили сюда.
Заселение планет машинами «Элекс» бесконечно. После получения информации разложением на атомы живых существ, населяющих вашу планету и летательного аппарата, тщательного изучения, на вашей планете цивилизация будет уничтожена и произойдет постройка новой машины «Элекс». Так было, так есть, так будет!
Голос на минуту умолк. Мне сделалось не по себе, однако, я не проронил ни единого слова, неотрывно продолжая смотреть на экран.
Голос возобновился через некоторый промежуток времени.
– Наша машина представляет сооружение высотой сорок метров, шириной десять и длиной по экватору всей планеты с разрывом в сто метров. В этом разрыве находится блок «Критикс элекс», размером два метра на три и длинной четыре, с которым вы имеете честь беседовать. Функции этого блока следующие: при выборе оптимального варианта какого-либо проекта, этот блок должен доказать несостоятельность предлагаемого проекта. В противном случае проект будет принят, и события произойдут.
В настоящее время, в целях подготовки фронта работ, по постройке машины предложен проект уничтожения цивилизации на вашей планете. Блок подготавливает тезисы о несостоятельности этого проекта.
Далее этот блок начал говорить о себе в первом лице, а меня называть на «ты». В его голосе послышались нотки беспокойства. Я тоже был взволнован от всего услышанного.
Ему нужно что-то посоветовать, что - бы проект не был принят, но что? Я несколько растерялся и начал говорить быстро и сбивчиво. Как же нам помешать принятию проекта. Мы должны сказать что-то важное: там солнце, дети, музыка, поэзия, это нельзя уничтожить. Меня прервал его голос.
- В программу «Элекс» не вложены чувства продолжения рода, материнства, отцовства, понятия прекрасного. Она воспринимает только математические схемы и логику.
В моей голове бешено закрутились мысли: логика… логика…за пять тысяч лет осознанной истории человечество пережило около четырнадцати тысяч войн. Какая логика была у крестоносцев? Разве можно было убедить Гитлера не посылать танковую армию Гудериана на лужайки, усеянные нежными июньскими цветами, где пастушок, играя на свирели, пасет овечек, где дети бегают с сачком за красивыми бабочками. Разве можно было убедить Брежнева не посылать войска в Афганистан, где жгучее солнце в раскаленных скалах заставляет с величайшим трудом добывать кусок хлеба. Как ему объяснить, что в трудных природных условиях, так легко нарушить равновесие, нарушить хрупкий мир и вот уже вырастают новые поколения, чьи руки не приспособлены писать музыку, писать стихи, делать сачок для ловли бабочек. Их руки умеют только нажимать на спусковой крючок, и они живут в мире непреложного закона, выживает тот, кто нажимает первым. Это и есть логика войны.
А разве можно было убедить Ельцина и как ему объяснить, что конституционный порядок, это отнюдь, не остовы разрушенных зданий в мертвых городах и селах. Это не тот порядок, когда люди-призраки живут в подвалах в голоде, холоде и страхе. И когда идет зачистка, солдат бросает в подвал гранату, а потом смотрит, нет ли там людей. Это тоже логика войны.
Какой пастушок? Какая дудочка?
Нет, логика здесь играет последнюю роль, если она вообще существует. Интеллигенция пыталась защитить мир красотой, мол, красота спасет мир. Но для них красота понятие запредельное.
Люди давно нашли рецепт против войны, выдавая дочку царя одной страны за принца, потенциального противника, другой страны. Таким образом, они внедряли своего человека в стан врага, и враг становился родственником, хорошим или плохим, но таким путем удавалось избежать военного конфликта.
Но это было в прошлые века, в двадцатом подобным рецептом уже не пользовались. Очень трудно, невозможно найти логику в поведении человечества, когда на смену одного политика-отморозка приходит другой.
Я понял, что ничего не смогу противопоставить искусственному интеллекту, в котором не заложены чувства сострадания. Я должен внедрится в программу, и изменить ее. И есть только один путь через Критикс элекс. Я попробую, я обязательно попробую, у меня получится.