Зинка
Зинка работала на трассе. Нет, не то, что вы подумали, конечно. Она приличная женщина, ничего такого. А трудилась Зинка, действительно, на дороге: на заправке, продавщицей и кассиршей в одном лице. Заправка –самая обычная, не первого и даже не второго уровня, так маленькая остановка для дальнобойщиков и местных водил. А что ещё может быть рядом с посёлком под названием «Кукуй»? Вот вы бывали когда-нибудь в Кукуе? А Зинка провела там всю свою жизнь.
Зинкой её называли все: мать, родственники, подруги, кавалеры, хозяин заправки, даже постоянные клиенты-шоферюги, – рано или поздно переходили на «Зинку».
Имя ей досталось от Зинаиды Кириенко, исполнившей роль Натальи в экранизации «Тихого Дона». Мать, очень уважавшая кино, пересмотрела, кажется, все фильмы, которые только шли по телевизору. А что ей ещё было делать? Она работала вахтершей на заводе, в её каморке всегда стоял маленький телевизор, и мать, отмечая входящих и выходящих работяг, одним глазом поглядывала на экран. А уж «Тихий Дон» она смотрела раз пять, каждый раз всхлипывая и жалея несчастную русскую бабу – Наталью, блестяще сыгранную Зинаидой.
Мать поначалу называла дочку Зиночкой, а когда та плавно въехала в подростковый период и ударилась в гульки, самое ласковое, что девчонка получала от матери – «Зинка-паскуда». Позже осталась только «Зинка».
Крепенькая, с широкой костью, светлыми пушистыми волосами и румянцем во всю щеку, Зинка притягивала окрестных пацанов, слетающихся как мухи на мёд.
***
В девятом классе Зинка влюбилась. Ванька, личность весьма неординарная, окончил девять классов, работал трактористом и ожидал призыва в армию. Шалопай и балабол, он виртуозно играл на гитаре, задушевно пел, чем и привлекал всех местных девчонок. Вот и Зинка не устояла, сдалась практически без боя. Уложив девчонку в постель, Ванька не сбежал сразу же, как поступал обычно, а задержался надолго, наслаждаясь пышным телом и обожанием Зинки. Предохраняться у глупой девчонки ума не хватило, и в неполные семнадцать Зинке грозило стать молодой мамашей.
Документы из школы срочно забрали, мать пристроила непутёвую дочку подальше от позора, в кулинарный техникум в соседнем районе. А Ванька неожиданно для всех решил жениться на своей малолетней зазнобе, которой заделал ребёнка, рассудив, что таким нехитрым способом отодвинет поход в армию. Расписались быстро, поселились у мрачной свекрови, свалившей на юную невестку все домашние дела. Зинка летала на крыльях любви, таскала тяжеленные вёдра с кормом для свиней, дрова для растопки, невзирая на растущий живот. И доигралась. Выкидыш случился уже на седьмом месяце, и если бы в селе был хотя бы фельдшер, малыша можно было бы спасти. Но до ближайшей больницы Зинку довезли, когда мальчик уже перестал дышать.
Больше всех убивалась свекровь, ведь Ваньке теперь уж было не отвертеться от кирзовых сапог. Зинка перенесла потерю ребёнка спокойно, он для неё был лишь связующим звеном с ненаглядным Ванечкой, а вот Зинкина мать выдохнула с облегчением.
Осенью Ваньку забрали в армию. Два дня село гуляло на проводах, Зинка рыдала, обещая приезжать проведывать своего солдатика хоть на край света, Ванька пел под гитару, а свекровь тихонько подвывала, расставаясь с кровинушкой. Первое время Ванька звонил, писал длинные сообщения в стихах, даже письма присылал – мать в «ваших трубках», как она говорила, не разбиралась, и отправляла сыну по почте длинные послания. Через пару месяцев Ванька почти перестал звонить, редкие смс сводились к перечислению того, что ел, что пил. Зинка переехала к матери, вечерами, обливаясь слезами, рвалась к мужу, служившему на Сахалине, подружки ехидно посмеивались, а мать, качая головой, приговаривала:
– Да загулял твой Ванька, как пить-дать, загулял. Как был кобель, так и остался. Ты, Зинка, свою жизнь устраивай, а то так и будешь соломенной вдовой по селу ходить.
– Не смей на моего Ванечку наговаривать. Ему просто некогда рассусоливать со мной. Это ж не курорт, а армия, понимать надо.
– Ну-ну, Зинка, помяни моё слово, мать права окажется.

***
И как в воду глядела. В отпуск Ванька приехал с красавицей – черноглазой и черноволосой мордовкой. Девица явно знала себе цену, а Ванька заискивающе смотрел ей в рот, выполняя каждое желание. К Зинке он пришёл тайком от новой зазнобы, суетливо оглядываясь, объявил, что разводится с женой из-за великой новой любви. Просил не таить зла, даже просил прощения, но был так жалок, что Зинка на полувсхлипе остановилась и, смачно плюнув в его сторону, велела убираться по известному адресу. Прогнав неверного мужа, Зинка долго выла в подушку, оплакивая неудавшееся замужество. Но по селу ходила с гордо поднятой головой, не давая никому злорадствовать.
Бывшая свекровь поначалу гордилась новой невесткой-красавицей и отворачивалась от Зинки, а когда поняла, что Ванька-то не собирается возвращаться домой после армии, остаётся жить на Сахалине с женой и её родней, затосковала и иначе как чертовка-мордовка новую сноху не называла. И стала всем и каждому говорить, что вот Зиночка ей и есть настоящая невестка, почти дочка, а та, заморская краля, приворожила Ваньку да от матери отворотила. Зинка – добрая душа, забегала к бывшей свекрови на огонёк, поболтать по-женски да чайку попить, но разговоров о Ваньке не поддерживала и на судьбу не жаловалась.
Окончив кулинарное училище, Зинка помыкалась было в поисках работы, ничего приличного не нашла, да устроилась в соседнее село поварихой в школьную столовую. Успев покухарить всего ничего, Зинка поддалась на ухаживания местного учителя физкультуры, Станислава Сергеевича, и выскочила за него замуж. Уж очень ей хотелось утереть нос кукуевским кумушкам, обсуждавшим её первое неудачное замужество. А что, учитель – это вам не тракторист да не слесарь какой-нибудь. «Стасик у меня с высшим образованием, не то, что некоторые, – хвасталась Зинка, небрежно добавляя, – в городе учился. И корочка у него имеется».
На этот раз гуляли двумя сёлами, водка лилась рекой, гости горланили песни и орали «горько», жених пил наравне со всеми, а невеста гордо поглядывала по сторонам.
Весёлая жизнь началась почти сразу. Жили на съёмной квартире, полагающейся учителю. Муж-физкультурник любил махнуть рюмочку-другую-третью после работы, покрикивая на жену, чтобы шевелилась быстрее с закуской. Поначалу Стасик руки не распускал, только норовил покрепче прижать к себе молодую аппетитную жёнушку, ущипнуть за крепкую попку, стиснуть в объятиях до хруста косточек. Зинка терпела, так ведь мужик – чего с него взять.
Очень быстро она забеременела, девять месяцев летала как на крыльях – Стасик очень хотел наследника. Разродившись благополучно сынком, Федечкой, Зинка превратилась в сумасшедшую мамашу: кормила, пеленала, качала, – а Стасик всё больше пил, орал на жену, если малыш не спал ночами и плакал.
Тогда-то Станислав и стал поколачивать Зинку. Сначала тычки да затрещины, а как-то с пьяных глаз выбил ей передний зуб. Утром, конечно, извинялся и даже отвёз к стоматологу поставить коронку. Потом побои стали регулярными. То не так сказала, то не так сделала, то просто попалась на дороге. Зинка молчала и терпела. «Бьёт, значит, любит», – и какой дурак только это придумал? Матери не жаловалась, синяки прятала и замазывала. Так бы, наверное, и жила, как многие, да муж, напившись до белой горячки, поднял руку на сына. Увидев кровоподтёк на тельце полуторогодовалого Федечки, Зинка со звериным криком, как тигрица, бросилась на мужа, царапая, кусаясь, не обращая внимания на удары. Схватила табуретку и изо всех сил шандарахнула пьяного монстра по темечку. Пока тот очухивался, сидя на полу, Зинка завернула малыша в одеяло, выдернула документы из комода и выбежала за дверь. Больше она к мужу не вернулась. До материного дома подвёз сосед. Сын его сдал Стасика подоспевшей полиции, которую кто-то успел вызвать, заслышав крики Зинки.
Заявление Зинка подавать не стала, поставив условие притихшему после суток, проведённых в отделении полиции, где дебоширу объяснили, почём фунт изюма, Станиславу, не приближаться к ней и к ребёнку ближе чем на километр. Стасик оказался на поверку трусом, быстренько уволился из школы и, обещав платить алименты, затерялся на просторах родины.

***
Оставшись с маленьким сыном на руках, Зинка поначалу растерялась. Работы не было, целыми днями Зинка обрабатывала огород, который мать развела на земле вокруг дома. Каждый пятачок был засажен картошкой, луком, свёклой и морковкой. Зинка было заикнулась о том, чтобы развести цветник (руки у неё были лёгкие, хоть сухую палку воткни, она и зацветёт), да мать на неё так зыркнула, что и расхотелось сразу. Мать вообще ей всю плешь проела нотациями о том, как бездарно дочка потратила свою молодость, снова и снова била по больному месту, пока в один далеко не прекрасный момент Зинка не взбунтовалась.
– Так, мама, мне надоело слушать, какая я неудачница. И замуж не за того выходила, и ребёнка не от того рожала. А у меня, между прочим, в графе отец и вовсе прочерк. Где мой папаша залётный? И штампа в браке у тебя отродясь не было. Так что ты на меня не ори, толку-то нет, одно сотрясение воздуха.
– Ты как с матерью разговариваешь, бесстыжая?
– А чего это я бесстыжая? В подоле не приносила, Федечка в законном браке родился. А что Стаса выгнала, так за дело.
– И сидите на моей шее, – поубавила тон мать, – ножки свесили. А я корми вас, пои. Шла бы ты работать, что ли. Всё полегче будет. Меня уж с завода давно турнуть хотят, старая стала. Не сегодня-завтра без работы останусь.
– Вот и славненько. Только Федечку куда девать будем? Для детсада маленький ещё.
– А я с ним сидеть буду. Пенсия мне идёт, на лекарства хватает, а кормить ты нас будешь со своей зарплаты. Вон Алику на заправке продавщица нужна. Обещает платить неплохо. Пойдёшь к нему?
– А чего ж не пойти? Всё побольше денег будет чем в школьной столовой.
Так Зинка оказалась на заправке. Алик, обрусевший армянин, хозяин заправочной станции, условия поставил жёсткие, но и зарплату положил приличную. Зинка работала днём, по ночам на заправке заправляла всем бывшая зазноба Алика, Карина. На заправке было небольшое кафе, где дальнобойщики могли перекусить и отдохнуть. Обязанностей у Зинки оказалось много: товар принять, распаковать, оприходовать, порядок поддерживать, на кассе бензин пробивать и чаем-кофе посетителей напоить. С едой Алик раньше особо не заморачивался: на горячее предлагались на выбор сосиски с порошковым пюре или пицца замороженная. Зинка посмотрела на это дело, да и предложила хозяину немудрёную домашнюю еду готовить.
– Давай попробуем, но если прогорим, сама виновата будешь, – застращал Алик новенькую.
– Да не переживай, от моей стряпни ещё никто не убегал, – смеялась Зинка, а сама внутри побаивалась: «А ну как не пойдёт новая кормёжка? Что делать тогда? Вдруг хозяин компенсации потребует?»
Зря боялась: котлетки да борщи привлекали дальнобойщиков больше чем дешёвый бензин. Водители по рации передавали друг другу новость о том, что у Алика теперь вкусно кормят. От посетителей отбоя не было. И у Зинки для грязной работы появилась помощница, девчонка с отставанием в развитии: картошки начистить, посуду помыть, полы надраить.
Зинка, похудевшая было от постоянных забот с малышом и пьяным драчуном-мужем, постепенно вернула былую пухлость и округлость. Вот тут-то Алик, раньше не обращавший на неё внимания, начал открыто приставать к работнице, склоняя её к постельным утехам, но Зинка, во всем остальном неконфликтная и спокойная, закусила удила и пару раз даже замахнулась на обнаглевшего начальника. Выгонять приносящую прибыль Зинку Алик не захотел, но, оскорблённый отказом, затаил обиду и стал придираться по мелочам: то мясо плохо прожаренное, то недостача откуда-то образовалась, то очередь на кассе собралась.
Зинка молча сносила придирки, полагая, что такой работы рядом с селом не найдёт, а несправедливость можно и потерпеть: и не такое она в жизни терпела. Отвязаться от присутствия Алика было сложно: по утрам он привозил Зинку на работу, в тёплое время года она добиралась до заправки сама, на видавшем виде велосипеде. Но сколько у нас в центральной части России тепло? То-то и оно, что всего пара-тройка месяцев. Так что с октября по май Алик заезжал утром за Зинкой и забирал её вечером, привозя сменщицу. Бывшая зазноба ревновала хозяина к новому объекту интереса, но в его присутствии молчала, а оставшись наедине, то и дело, шпыняла Зинку.
Вот так и жила Зинка: работа, сынок, ждущий маму по вечерам, один выходной в неделю, огород, засаженный овощами, которому конца и краю не было видно, и вечная настороженность в присутствии Алика. А куда деваться? Мать стала прибаливать, Федечку пришлось отдать в садик, деньги расходились быстрее, чем Зинка успевала зарабатывать.
***
Как-то вечером Зинка ожидала на заправке новую партию товара: Алик был в отъезде целую неделю, и можно было расслабиться и не ожидать подвоха. Грузчик на этот раз приехал новый: невысокий, с виду щуплый молодой мужик, занёс первую партию, увидел Зинку и остановился как вкопанный.
– Чего уставился? – неприветливо спросила Зинка, уставшая в конце рабочего дня, а ей предстояло ещё ехать три километра на велосипеде. – Давай разгружайся быстрее, у меня смена заканчивается.
– Ты ведь, Зина, да? Ты в Кукуе в школе училась? Так?
– Ну так, а что?
– А я Фёдор, я на три года младше учился, ты меня и не помнишь, наверное.
– Не помню, – покачала головой Зинка.
– Я тёти Маши сын, что в школьной библиотеке работала.
– Так она померла давно, как сына посадили, так и померла. Тебя что ль посадили?
– Меня, – опустил голову грузчик. – По малолетке загремел в колонию, а мамка со стыда сгорела. Вот сердце и не выдержало. Ладно, пойду я товар носить, – пробормотал Фёдор и торопливо вышел.
«Гляди ж ты, зек, а туда же, застыдился», – мелькнула у Зинки мысль и тут же убежала. Надо было оприходовать товар до прихода сменщицы. Ящиков оказалось много, Зинка провозилась дольше обычного и, когда вышла на улицу, уже стемнело. «Эх, вот бы, раз, и дома», – вздохнула Зинка и пошла к велосипеду.
– Давай подвезу, – вышел из темноты Фёдор. –Тебе ж домой, в Кукуй? Или ты в другом месте живёшь?
– Там же, у мамы. Меня уж сынок заждался, Федечка.
– Что? – встрепенулся Фёдор.
– Да не ты, сын у меня Федечка, – усмехнулась Зинка. – Тёзки вы с ним. А не страшно мне с тобой ехать? Ты за что сидел-то вообще?
– Скажешь тоже, страшно, – одним движением закидывая велосипед в уазик, ответил Фёдор. – Спятила что ли? Я своё оттрубил. И даже на учёте уже не стою. А сидел я за кражу. Мы с пацанами магазин ограбили. Дураки были, сразу стали продавать награбленное, ну и попались. – Так за разговорами доехали до Зинкиного дома. – А муж твой не заругает, что ты с мужиком приехала?
– Нет у меня никакого мужа, был, да сплыл. Пошла я, Федя, завтра снова на работу.
На следующее утро, когда Зинка вывела велосипед из дома, Фёдор на своём уазике уже стоял у ворот.
– Садись, подвезу тебя на работу. А велик свой оставь у меня в машине, я его подремонтирую. Он у тебя того и гляди рассыплется. Как ты на нем ездишь?
– Так и езжу, больше не на чем. А ты, кстати, чего здесь с утра торчишь? Мимо проезжал?
– Тебя поджидаю, – буркнул Фёдор, заводя уазик.
– С чего бы?
– Вот захотелось. Может, нравишься ты мне, – выдал Фёдор.
– Так прям сразу и нравлюсь? – тайком поглядывая в зеркало, пожала плечами Зинка.
– Ну почему сразу-то? Ты мне в школе ещё нравилась. Но ты ж на меня-малолетку и не смотрела, тебе Ванька-песенник тогда голову морочил.
– Не твоё дело, – вспыхнула Зинка и всю дорогу до заправки молчала.
С тех пор так и повелось: вечером Фёдор забирал Зинку с работы, а утром привозил. По дороге разговаривали обо всём. Зинка больше молчала, слушала. Фёдор рассказывал, как сидел, какие порядки были на зоне, как жизнь потом сложилась.
– Дурак я был, мать не слушал, денег хотелось, а что она могла –библиотекарша? На еду хватало да на одёжку скромную. Вот и влез в дерьмо. И себе жизнь поломал, и мать угробил.
– А почему ты после колонии сюда не вернулся?
– Не к кому было, не ждал никто, только могилка материна, да домик покосившийся. Пару лет на Севере лес валил, деньги зарабатывал. Да и стыдно было мне соседям в глаза смотреть.
– А сейчас не стыдно уже?
– Я на автослесаря выучился, каким-никаким человеком стал, вот теперь приехал. Домик мамкин отремонтировал, памятник ей справил. Да и остался покуда. Зина, что я всё про себя да про себя. Ты о себе расскажи.
– Да что говорить-то? Дважды сходила замуж. Сыночка нажила – сокровище моё сладкое. А так, ни кола своего, ни двора. У матери живём, по её правилам играем.

***
Вернувшийся из поездки Алик сразу углядел в Фёдоре конкурента и стал ставить палки в колеса: то смену передвинет, то задержит Зинку на работе, то, наоборот, отпустит пораньше и сам везёт домой. Зинка молча сносила все выкрутасы хозяина, не ругалась и не возмущалась. Алик же тем временем закипал.
Как-то, доставив очередной товар на заправку, Фёдор вошёл с коробкой в помещение и увидел, как Алик теснит Зинку к подсобке, пытаясь обнять молча сопротивляющуюся продавщицу. Спокойно поставив коробку на пол, Фёдор негромко приказал:
– Отстань от неё, эта женщина не для тебя.
– Для тебя что ли? Да ты про неё что знаешь? Она, Зинка-шалава, с половиной села спала, – завёлся Алик. – А ты, шибздик недоделанный, щас у меня вылетишь отсюда.
– За шалаву прямо сейчас извинишься перед Зиной, – так же спокойно ответил Фёдор. – И впредь не смей её Зинкой называть. Её зовут Зинаида или Зина. – Фёдор поднял руку, мышцы на руке вздулись, – остальное, считай, я не слышал.
– Да я её выгоню к чёртовой матери, – разъярился Алик.
– Не надо, всё нормально, – съёжилась в углу Зинка. Страх остаться без работы оказался сильнее.
– Не выгонишь, она сама уйдёт, – так же спокойно продолжил Фёдор. – Вот получит расчёт, как положено, и я её заберу. Прямо сейчас.
– Да ты, да я, – брызгал слюной Алик. – Ей две недели надо отработать.
– А она у тебя разве по трудовой книжке работает?
– Да какая там трудовая, – вмешалась в разговор Зинка, – на птичьих правах я.
– Вот и ладненько. Я подожду здесь, а ты рассчитай Зинаиду, и мы поедем.
Под пристальным взглядом Фёдора Алик выдал Зине все причитающиеся деньги и, напутствовав её «ещё на коленях приползёшь на работу проситься, а я не возьму», мрачно встал к кассе.
– Ну и что мне теперь делать? – сложив на коленях полные руки, – вздыхала Зинка. – Где я работу найду? Мать меня со свету сживёт. Мы опять на её шее окажемся. А Федечке в следующем году в школу идти. Столько всего нужно будет купить.
– Выходи за меня замуж, Зина.¬ – Фёдор помолчал. – Я тебя никогда не обижу, помогать стану. На руках носить буду.
– Скажешь тоже, на руках, – зарделась в темноте кабины Зинка. – Ты вон какой худенький, а я – тётя здоровая.
– Во-первых, ты не здоровая, а фигуристая. А я не такой уж худенький, а просто жилистый. Зря я что ли лес валил да таскал?
– А зачем я тебе? Да ещё с довеском? Ты не думай, я Федечку на маму на оставлю, как бабы у нас делают: сами с новым мужиком живут, а дитя бабке подкидывают.
– Да люблю я тебя, со школы ещё люблю. А что сын у тебя, так это хорошо. Негоже пацану без отца расти. Если б я в своё время папку знал, может, он бы и вправил мне мозги, глядишь, жизнь по-другому бы сложилась. Так что, Зин, пойдёшь за меня?
– А ты драться не будешь? Наелась я этого дерьма, Федя, больше ни за какие коврижки.
– Пальцем не трону, клянусь тебя памятью мамки.
– Тогда я согласна, Федя. Согласна жениться.
Вот так просто, в кабине видавшего виды уазика, два побитых жизнью человека решили связать свои судьбы.
Как кричала Зинкина мать, узнав, что дочка ушла с работы да ещё и собирается за бывшего зека замуж! Кажется, всё село Кукуй в тот вечер слышало, что ждёт Зинку впереди.
Ночью, уложив Федечку спать на новом месте, лёжа в кровати, Фёдор, по-хозяйски обняв любимую, спросил:
– А хочешь я тебе на свадьбу колечко с бриллиантом подарю? Или шубу? Ты не думай, деньги у меня есть, я заработал.
– Не хочу ни шубу, ни колечко, Федя. А можно мне вместо него палисадник?
– Какой палисадник? – оторопел Фёдор.
– Ну чтобы цветы выращивать? Мечта у меня такая, чтобы вокруг дома было много-много ярких цветов, чтоб цвели с мая по ноябрь. А мамка вечно всё своей картошкой засаживала, – вздохнула Зина. А я их, цветочки мои, как глаза закрою, вот прямо вижу: нежные яркие бархатцы, разноцветные тюльпаны, розы глаз не отвести, и обязательно сентябрины, вот чтобы с мая по октябрь всё цвело.
– Будет тебе палисадник, и цветы будут, всё у нас теперь будет, – чмокнул Федя в нос свою драгоценную женщину и засмущался от собственной смелости.

Расписались Фёдор с Зиночкой (а теперь её с лёгкой руки мужа все так зовут) тихо и незаметно. Сходили в ЗАГС, поставили подписи и потихоньку отметили дома с Федечкой: компотом и соком. Старший Фёдор принципиально не пил, а Зиночке уже было нельзя – она почти сразу забеременела. А вот венчание было торжественным. Фёдор настоял на том, чтобы их с Зиночкой обвенчали в церкви. Сколько будущая супруга не отнекивалась, мол: «третий раз замуж иду, чего людей смешить?», сколько не сомневалась, Фёдор стоял на своём.
–Ты пойми, Зиночка, я на тебе женюсь раз и навсегда. Никуда тебя больше не отпущу. Пусть уж всё будет по божьим законам.
И Зиночка сдалась. Таинство венчания она запомнила плохо, смутно помнила свои счастливые слёзы, торжественную мордашку Федечки и одухотворённое лицо мужа.
***
Прошло три года…
– Зинка, ты что там копаешься? Гости на пороге, а ты не видишь. – Зина недоуменно подняла голову. Она уже отвыкла от режущей ухо «Зинки», давно не откликалась на такое обращение и сразу даже не поняла, что это ей что-то кричит женщина у калитки. В селе все уже давно величали Зиночкой хозяйку цветочного магазинчика и мамочку четверых детей.
У калитки стояла Карина, бывшая Зинина сменщица на заправке. О ней ничего не было слышно несколько лет. Женщина ушла от Алика сразу после Зины, уехала куда-то с залётным дальнобойщиком, и вот на тебе, стоит на пороге Зининого дома.
– Здравствуй, Карина. Проходи во двор. Какими судьбами?
– Вот, приехала проведать своих. Знакомый водитель повёз груз дальше, а меня высадил. На обратном пути заберёт.
– А живёшь где?
– Да где только не жила за это время. И в Новосибирске, и в Астрахани, – кокетливо махнула рукой Карина. – Я – женщина востребованная. Везде нужна. Ну а ты как? Всё живёшь со своим уголовником? Или бросил он тебя давно?
Две девчонки-близняшки в ярких платьицах и косыночках подбежали к матери, покосились на незнакомую шумную тётю и наперебой заговорили:
– Мама, мама, а Васечка нам песочка привёз, мы горку строим.
– А папа сказал, что вечером на речку пойдём.
– А Федечка поехал в магазин, он нам обещал мороженое купить
– И конфетки.
– Балаболки мои любимые, видите, я с тётей разговариваю, идите пока поиграйте, – Зина поочерёдно поцеловала девчонок, и они весело убежали куда-то в глубину двора, усаженного яркими цветами.
– Твои что ли девчонки? От кого?
– Да как же от кого? – хитро прищурилась Зина. – От мужа моего, от Фёдора. Четверо у нас. Два мальчика и две девочки.
– Ты так и живёшь с этим уголовником? – ахнула Карина.
– Так, Карина, – голос Зины заледенел, – считай, что я не слышала твоих слов. – Коли с добром пришла, пойдём чай пить, коли – со злом, калитку найдёшь сама.
– Да я что, я ничего. Так, спросила. По деревне ведь всякое говорили.
– А ты меньше слушай. Здоровее будешь, – улыбнулась Зиночка.
– Ладно-ладно, забыли. Ты расскажи, как живёте? Ты в декрете, поди?
– Живём хорошо. Про декрет – даже не знаю. Я ж официально не работаю. После Алика как-то не случилось на чужого дядю горбатиться. Я цветами занимаюсь, детки помогают. В селе магазинчик держим, и в город мои цветы Фёдор на реализацию возит. Сам он машины ремонтирует. Здесь во дворе сделал себе мастерскую. Так что все при деле. А ты сама-то чем занимаешься?
– Да я то там, то сям продавщицей работаю, – погрустнела Карина. – Всё никак к месту не прибьюсь.
– Сейчас я маму кликну, накроем стол под яблонькой, посидим спокойно, поговорим, – Зина переменила тему, отвлекая бывшую сменщицу от грустных мыслей.
– Ты и с мамой помирилась? Она ж против твоего у., – Карина споткнулась на полуслове, – Фёдора была.
– Так это когда было-то? А теперь мама за зятя горой. При любом раскладе на его стороне. Идеальная тёща.
– Зиночка, мы вернулись, – во двор вошёл Фёдор с мальчишкой лет пяти, таким же невысоким и жилистым как отец. – У нас гости?
– Да вот, Карина заскочила на огонёк.
– Вот и славно. У тебя лоб в земле, испачкалась, – он бережно вытер платком грязь с лица Зиночки, – чушка ты моя. – Фёдор приобнял жену. Ниже её ростом, в два раза тоньше, он с такой любовью смотрел на свою вторую половинку, что у Карины от зависти свело скулы.
– Побегу я, мне ещё в пару мест заскочить надо, я и так задержалась у вас, – заторопилась Карина.
– А как же чай?
– В другой раз. – Карина почти бегом выскочила за калитку.
– Странная у тебя приятельница, Зиночка, – усмехнулся Фёдор. – Какая муха её укусила? Убежала как ошпаренная.
– Зависть её ужалила, Федя. Да что о ней говорить, пойдёмте-ка чай пить. Мама пирожков напекла. А вот и Федечка с мороженым, – улыбнулась старшему сыну самая обычная, терпеливая… счастливая женщина.