Еще пару месяцев назад я считал, что жизнь удалась и течение несет меня в правильном направлении. Но судьба, по-видимому, рассердившись за мою самоуверенность и безинициативность, решила перетусовать  карты, безжалостно при этом лишив меня всех козырей и разбросав в разные стороны колоду людей, казавшихся близкими и надежными.
И вот я оказался в маленькой квартире на окраине города, в котором прожил много лет, и в котором снова чувствовал себя чужаком. Я рассматривал это пристанище как временное, мне просто хотелось побыть одному, зализать раны и собрать силы для возвращения на свою орбиту.
Каждый день, открывая дверь, я говорил себе, что вернулся в «берлогу», «убежище», «обиталище», но никогда «домой». Язык отчего-то не поворачивался назвать мою уютную и функционально безупречно организованную обитель домом.  
К временным неудобствам я относил и периодически раздававшееся за стеной музицирование. Было оно непродолжительным, нечастым, а потому не сильно утомляло. Помните, как у Пантелеева: «... очередная девочка с косичками разучивает гаммы и экзерсисы...»  Никогда не встречал я своих соседей – ни на лестничной площадке, ни у мусоропровода, ни у почтовых ящиков, отчего не мог с уверенностью сказать, какого возраста был их ребенок, классически подвергавшийся принуждению к музыкальным упражнениям со стороны любящих родителей. Я помнил себя в детстве, безуспешно пытающимся бороться за свободу от скрипки. Но дело прошлое, хотя и оставившее чувство сопереживания молодому поколению, страдающему от любви родителей к музыке.
Через месяц  я довольно хорошо знал музыкальный репертуар своего соседа, а также расписание: понедельник – среда – пятница. И вот однажды в самую обыкновенную среду я поймал себя на мысли, что ни сегодня, ни в понедельник я не слышал моего пианиста. Усмехнувшись про себя, что молодость в очередной раз отстояла свои позиции, я решил дождаться пятницы, чтоб убедиться в серьезнсти произошедших  перемен. Но и в пятницу в положенное по расписанию время за стеной было тихо. Где-то в глубине души мне стало жаль, что я лишился этих привычных домашних концертов, навевавших мысли о детстве. Решив развлечь себя перелистыванием телевизионных каналов, я уселся поудобнее в кресло, но тут во входную дверь позвонили. Я никого не ждал, да и было довольно поздно. Вполне уверенный, что кто-то ошибся, я открыл дверь.  
На лестничной площадке стояла женщина неопределенного возраста и извиняющимся тоном спросила:
- Я вас не разбудила?
- Вы кто? – не совсем вежливо ответил я вопросом на вопрос.
- Вы простите меня, пожалуйста, я ваша соседка. - Женщина явно чувствовала себя неловко, а мой бесцеремонный тон смутил ее еще больше. – Я заходила к вам днем, но никого не застала. Мне страшно неудобно вас беспокоить, но больше не к кому обратиться за помощью.
Мы продолжали стоять в дверях, и пока она говорила, я отметил, что ей должно быть не больше тридцати пяти, лицо совсем без косметики, но это вовсе ее не портило: неяркие голубые глаза, подчеркнутые решительной линией удивительно густых бровей, казались очень живыми и выразительными. Рыжие вьющиеся волосы непослушно торчали из узла,  который она скрутила на затылке. Ее худощавая фигура,  простое лицо и узел рыжих волос делал ее похожей на подростка. Она стояла и смотрела на меня, явно ожидая ответа.
- Простите, я задумался, - спохватился я. – Так о чем вы хотели меня попросить?
- Я сожалею, что причиняю вам столько беспокойства, но мне самой никак не справиться,– заговорила она торопливо, словно боясь, что я не стану дослушивать и закрою дверь. - Я затеяла ремонт. На самом деле, поменять обои – это не сложно. Но у меня пианино. И это оказалось неразрешимой проблемой. Я никак не могу отодвинуть его от стены…
- И вы хотите, чтоб я вам помог?
- Я буду двигать его вместе с вами. - Ее длинные тонкие пальцы беспрестанно крутили  какой-то ремешок. – На самом деле оно не такое тяжелое, просто одной очень неудобно...
Заметив мой оценивающий взгляд, женщина смутилась и уж совсем по-детски добавила: « У меня очень сильные руки». 
Я едва удержался от смеха и, чувствуя себя рыцарем, без страха и упрека идущим на помощь слабым, шагнул за порог  своей квартиры, чтоб оказаться в ее. 
Квартира  оказалась совершенно такой же, как у меня, только в зеркальном отражении: та же кухня, такой же высокий стол с барными стульями... Я бы не удивился, если увидел, что и посуда у нас одинаковая. Отличие было одно –  где у меня стоял диван, у нее стояло пианино. 
В квартире шел ремонт: стены были обклеены обоями, лишь за пианино оставалась полоса с неопределенного цвета побелкой.
- Вот здесь, - она подошла к инструменту.
Я завертел головой, пытаясь разгадать, чьим же слушателем я был все это время. Никаких фотографий, разбросанных учебников, ничего, указывающего на присутствие детей…
- А у вас девочка или мальчик? – спросил я.
Явно не понимая вопроса, женщина помолчала. 
- Я живу одна, - наконец ответила она. – Поэтому мне и пришлось обратиться за помощью.
- Значит, вы - учитель музыки?
Она не просто залилась румянцем, а стала пунцово красная, как все рыжие с тонкой кожей, когда их бросает в жар…
- Я не даю уроков, - она подняла глаза и, глядя на меня в упор, с вызовом произнесла, - это я три раза в неделю играю на пианино.
От удивления я даже не нашелся, что сказать. Я смотрел на нее, и она напомнала мне взлохмаченного отчаянного воробья, готового броситься в бой, чего бы это ни стоило. 
- Простите, не хотел вас обидеть. – Ситуация начала меня забавлять, и я чувствовал себя на коне.
– У вас не очень сложный репертуар, поэтому я решил, что играет, вероятней всего, подросток.
Женщина отошла от пианино.
- Я вам, наверное, очень мешаю? – B ее голосе снова зазвучали извиняющиеся нотки. – Я стараюсь не играть поздно.
- Нет-нет, ваши занятия никoим образом не нарушают моего расписания, - добавив в голос великодушия, заметил я. – Мне даже, в некоторой степени, их не хватало последнюю неделю. Я думал, что ваш студент забросил уроки, но теперь вижу, что всему причиной ремонт…
- Понимаете, у меня отпуск. Мне не хотелось никуда ехать, да и заняться особо нечем, вот я и решила наклеить обои. Так вы мне поможете передвинуть пианино?
Я подошел к интсрументу и спросил:
- Куда вы хотите, чтоб я его передвинул?
- Давайте просто поставим его немного подальше от стены. – Она явно направлялась ко мне, чтоб поучавствовать в перестановке.
- Не суетитесь, я сам, - сказал я и, наклонившись, взялся за край…
В тот же момент резкая боль прошила насквозь поясницу и, отозвавшись в ноге, взорвалась тысячами искр в глазах. Упав на колени, я понял, что разогнуться, а тем более встать, не смогу, даже если этот рыжий воробей положит меня к себе на плечи.
Я видел только ее худые лодыжки, выглядывающие из-под завернутых джинс. 
- Что? Что случилось? Спина? У вас проблемы с позвоночником? Ну почему же вы мне раньше этого не сказали?
Водопад слов лился на мою голову, а я просто старался восстановить прервавшееся от боли дыхание.
- Пожалуйста, не распрямляйтесь, постарайтесь вот так на коленях с упором на руки переползти к дивану.
Мне хотелось плакать и хохотать одновременно. Минуту назад я чувствовал себя героем, смотрел на нее сверху вниз, а теперь стою на коленях полностью в ее власти.
Я дополз до дивана и, сохраняя свое положение прямого угла, оперся руками на подлокотник.
Вдруг я почувствовал, как уверенным движением она задрала кверху мою футболку и крепкими пальцами начала ощупывать поясницу, нажимая какие-то точки вдоль позвоночника. 
- Вы что, понимаете в медицине? – поинтересовался я.
- Вы, пожалуйста, расслабьтесь, - от ее извиняющегося тона не осталось и следа - голос был решительный и сильный, как ее руки. – Я – врач-хирург. Позвоночник не моя специальность, но первую помощь оказать смогу.
- От неожиданности я закашлялся.
- Врач-хирург?
- Вас это удивляет? – Oна продолжала разминать какие-то точки на спине. – Моя работа связана с очень точными движениями, высокой чувствительностью пальцев и дает большую нагрузку на кисти рук. С помощью моих незамысловатых упражнений на пианино, я тренирую пальцы и готовлюсь к операциям. - В этот момент она куда-то сильно нажала и боль отпустила. - Вы не поднимайтесь сразу, я сейчас намажу вас мазью и повяжу пуховую шаль на поясницу.
Она исчезла в соседней комнате, а я продолжал послушно стоять, упираясь локтями в диван. Словно со стороны я увидел всю нелепость ситуации и начал давиться от смеха. А когда вернувшийся рыжий воробей стал втирать в меня что-то жгучее, а потом заматывать шалью, я не выдержал и во весь голос расхохотался. Глядя на меня, она тоже залилась смехом, и так мы стояли, согнувшись, у дивана и слезы от смеха катились у обоих из глаз.
Напоив меня чаем и расписав план приема таблеток и нанесения мази на следующие три дня, она взяла с меня обещание, что я буду беречь спину и не поднимать тяжестей. А  я убедил ее подождать, когда буду в подходящей физической форме для очередной попытки передвинуть пианино. 
Спина продолжала ныть, но острая боль отпустила. Почему-то было не просто весело, а радостно, как будто произошло что-то важное и безоговорочно хорошее.
Я переступил порог своей квартиры и как будто в первый раз, по-новому посмотрел на все, что меня окружает. Незнакомое чувство приятно щекотало под ложечкой, голову слегка кружило и я отчетливо осознавал, что для того, чтоб назвать это место домом мне не хватает одной простой вещи… Пианино.