С братом мы ближе познакомились, когда нам было обоим уже за пятьдесят. Некоторое время поддерживали, не могу сказать, что тёплые родственные, но неплохие отношения.
Так случилось, что отца парализовало. Месяц его держали в больнице, а потом надо было его забирать. Я и так и эдак прикидывала – нет, чувствую, не потянуть. Здоровье у самой - не ахти. Позвонила брату, так, мол, и так, … может, возьмёшь хоть на месяц? Вас там трое крепких мужиков – махом и перевернёте, и вымоете, тоже ведь - отец?
Он, надо отдать ему должное, тут же с сыновьями приехал и неожиданно чуть ли не сразу после «здра-асьте!» выпалил:
- Только я возьму в компенсацию у него все деньги с книжки (120000 рубл., по тем временам сумасшедшие деньги)!
«Компенсация» меня, конечно, покоробила, но, думаю, ладно, оговорился просто. Тоже, поди, расстроился. И согласно кивнула головой.
А через месяц отец умер. После него остались две машины, два гаража, ну и всякое барахло.
Брат забрал всё. Я, правда, просила его оставить мне старую машину, которую покупала мама после войны, когда с отцом сошлись, уже после трагической гибели Гали. Она была эвакуирована с дочкой от первого брака в Финляндию, где по её словам жили они неплохо, работала она на ферме, «была на хорошем счету», даже вот деньжонок скопила. Да и цены тогда на машины не те были. Тогда хлеб дорог был.
На кой хрен мне эта машина была нужна – сама не знаю, может, как память о матери (она умерла на четыре года раньше отца)?! Да и чтобы я с ней делала – понятия не имею. Старая развалюха, кроенная-перекроенная отцом, правда бегала исправно, и отец её любил. Частенько при жизни вспоминал, не без хвастовства, как однажды после затяжных дождей, поехал проведать как там, на даче:
- И вот еду, дочк, гляжу, новые-то машины, «шестёрки» всякие, да другие буксуют по брюхо в грязи! А я на своёй неказистой старушке-ласточке как на та-а-анке! Шофера-то только головой качают, завидуют! А ты говоришь: «заче-е-ем»! Эх, ты, дурёха! Не понимашь ничё! ... Вот помру, Сашке – новую, он шофёр всё ж-таки, а уж тебе - эту, старенькую, мамкину. А-а уж потом, что хош с ней, … всё одно! ...
Видно, что оттого, что «мамкина» и отцом обещана и подействовало на меня, потому и попросила. А братец вдруг набычился.
Он на первый раз промолчал, потом вдруг где-то узнал, что её можно продать за большие деньги в Германию («Mercedes-Benz» 193-какого-то года) и упёрся.
И уж тут столкнулись два характера…
Разругались в пух и прах. Меня ужасно тогда разозлило, что он, мало того хапугой оказался, да ещё и оправдаться пытается! Распалившись, я ему тогда в запале словно накаркала, не тронь, мол, её, в ней слишком много наших слёз, захлебнёшься!
Короче – забрал.
Судиться мне было противно. Но совесть-то брата, наверное, мучила. А он в свою очередь стал мучить меня, предлагая взамен взять всякую дребедень (полотенца, простыни, которые тоже забрал), а сам быстренько стал оформлять наследство на обе машины и гаражи. Ну, а тут уже я упёрлась: раз забрал то, что по-совести полагалось мне, - подавись! А чужого мне не нужно. Короче, что ни его приезд – скандал! Сам-то он жил с семьёй в деревне Саратовской области (это я к тому, почему колоритный говорок у него присутствовал).
В то время сама я тяжело болела, высохла – смерть фашизму и бл…, то бишь, женщинам облегчённого поведения «вопшем»!
И вот в один из таких наездов, устав от пререканий, чёрт меня дёрнул ляпнуть (у самой, безусловно, и в мыслях даже не было!), дескать, эх, ты, а я-то, дура, хотела завещать квартиру твоим детям! …
И тут - ТИШИНА!..
Брат, оторопев, молча несколько минут тупо смотрел на меня. Потом, также молча, подбоченился и прошёлся по-хозяйски по квартире (я уже втихаря начала давиться, аж слёзы выступили, но … глазки опустила, чтоб не выдать себя). И тут он, окая, задумчиво так, с растяжкой изрёк:
- Д-а-а, хоромы-то у тебя хорошие, большусшаи-и! ...
Затем ещё раз медленно обошёл квартиру, сам себе иногда покачивая головой. Потом прищурился, как бы взвешивая, добавил:
- Да-а! … Дейстительно, … да-а! Тыщш на восемьдесят потянут! … А то, пожалуй, и поболе…, - и без перехода, - Чо ж ты сразу-т не сказала?! … Ну, … рямонт – эт не проблема». Потом вдруг, словно опомнившись, резко крутнулся в мою сторону и, по-крестьянски оглядев цепким оценивающим взором, с почти искренним сочувствием ляпнул:
- Ну, а ты … вопше-т, как ся чусвушь?
Я даже выговорить не сразу смогла, мол, не надейся – не скоро! Верите, нет? В тот момент мне так было жалко, что кроме меня не было зрителей! Такие спектакли – видеть надо! Антон Павлович, ей-богу, - отдыхает! Как пить дать!
- О-ой, не торопись, братка, - хохочу, - а то успеешь!
А через полтора года он умер. Не надо было ему брать старую машину, зря мне не поверил….
Проходит время, мне нужно выписать умершего с квартиры отца и я звоню в Кузнецк жене брата, чтобы прислали Свидетельство о смерти. И стоило мне только представиться, как слышу в трубке её вой:
- О-о-ой, Валечка-а-а-а! А мы по тебе все тута как скучились-то-о-а-а!
Ну, на-а-адо же! Ни здрасьте вам, ни спасибо нам! А я тут живу, оказывается, знать не зная, как по мне милые родственнички день-деньской скучают!
И тут слышу, как на том конце провода опять-таки без перехода и паузы уже чётким, деловым тоном моя соскучившаяся сношенька затараторила:
- Валя, мы знашь, чо? гараж-то папкин, кирпичный который, - вот потому только, наверное, и не увезли, что кирпичный, - мы оформили, да-а! Ты, Валь, знашь чо, ты ж там ведь рядышком, продала бы, а? А мы б с тобой потом поделились бы, а?!
У меня от такой наглости сначала даже звук пропал.
- Рая, - говорю, - может, мне ещё с себя шкуру снять да продать, а ты со мной «потом поделишься», а?
В ответ наступило молчание. Видать моя Рая в уме подсчитывала, сколько ж при этом можно будет запросить барыша. Я положила трубку. Чего, думаю, нервы себе трепать?! Там уже ничего не исправить.
Люблю передачу «Жди меня», - хорошая, нужная. Когда показывают встречу найденных родных, особенно разлучённых во время войны, – тоже вместе со всей студией хлюпаю носом, сопли на кулак наматываю. Но иной раз нет-нет, да и мелькнёт сволочная мысль:
Ой, ребята-а, … осторожно, - родственники!
