Оптимистка
– Лена, вы опять обжарили сначала лук, а потом мясо. Я же вам тысячу раз говорила, что мы привыкли делать наоборот. Пожалуй, на этот раз я всё-таки вычту из вашей зарплаты стоимость испорченных продуктов, – визгливый голос вклинивался в мозг и больно бил молоточками прямо в ухо.
– Нет, я прошу вас, не надо из зарплаты. Вы только попробуйте, как вкусно получилось, Алевтина Петровна, – кричала она в голос.

– Лена, Лена, проснись, ты кричишь и мотаешь головой, а тебе нельзя. Да лежи ты спокойно, не дергайся, сейчас доктора позову.
Женщина открыла глаза, застонала и попыталась сесть на кровати.
– Да лежи ты уже, сумасшедшая, всех переполошила своими криками, – молодая женщина с забинтованным ухом придерживала проснувшуюся беспокойную больную.
Вошёл врач.
– Так, что за паника в пятнадцатой палате? Вы почему, Супрунова, лежите на больном ухе. Я же вам сказал, что недельку после операции нельзя будет переворачиваться на левый бок. Уж потерпите, завтра утром поменяем повязку, полегче станет.
Лежащая на постели женщина улыбнулась.
– Простите, доктор, мне сон плохой приснился. А так, со мной все нормально. Спасибо.
– Вот и ладненько, и не буяньте больше, думайте о приятном, тогда и спать будете без кошмаров.
Лена Супрунова откинулась на подушку, зажмурилась, потом снова открыла глаза: да, можно дышать спокойно, всё так и есть, она по-прежнему в «Стране глухих». Впервые попав в «ушное» отделение огромной московской больницы, Лена опешила: оказывается, сколько вокруг людей с патологиями слуха, а она-то думала, что только ей не повезло. Когда, пару лет назад, Лена вдруг поняла, что увеличивает громкость телевизора, вынуждена прислушиваться к разговору, непроизвольно поворачивается правым ухом к источнику звука, она испугалась: «Всё, я оглохла. Как я теперь жить буду? Кто меня на работу возьмет?», – и побежала к местному врачу.
– Покапаете капельки, сделаем вам продувание, укольчики поставим, и всё наладится, – молоденький доктор, по недоразумению попавший в их захолустье, лениво и неспешно делал стандартные, как потом выяснила Лена, назначения.
Лечение не помогло, Лена поплакала-порыдала в подушку, пожаловалась было мужу, отмахнувшемуся от неё как от назойливой мухи:
– Да что ты, Ленка, панику разводишь? Не начинай по-новой болячки плодить. Ну слышишь хуже, так это даже хорошо, не будешь меня пилить, когда я за Спартак болею под пивко. Это ж не рука-нога отвалилась, так, ерунда. Пойди лучше, картошечки пожарь, жрать охота.
На этом все разговоры о Лениной новой болезни закончились. Мужа тоже можно было понять. Сколько уже Лена валялась по больницам: и в гинекологии, и в ожоговом отделении, и даже в онкологии, – стабильно раз в пару-тройку лет что-то приключалось.
Всю свою жизнь Лена прожила в маленьком городке под Новосибирском, и как попала сразу после техникума по распределению на завод пластмасс, так до тридцати пяти лет и трудилась на вредном производстве. А потом у неё обнаружили меланому на ноге. Хорошо, что врач опытный попался, собаку, что называется съел, на онкологии, отправил работницу на обследование в онкоцентр, где Лену быстренько прооперировали. На память остался безобразный шрам на животе, откуда взяли кожу для пересадки, и плоское незагарающее пятно на ноге. Но это всё ерунда по сравнению с тем, что Супрунова осталось жива, а ведь некоторым девчонкам из её цеха не повезло…

На завод Лена уже не вернулась, работала, где придется, то диспечершей на проходной в одном из научных центров, то охранником (смешно сказать, при её росте в метр шестьдесят три, какой из неё страж порядка) в одном торговом центре.
Детей у них с мужем Егором не было. Поженились они довольно поздно: Лене было тридцать, а Егору почти сорок: что называется, вскочили в последний вагон. Лена так и рассуждала, а вдруг больше никто не позовёт, что ж всю жизнь в девках куковать? Бурная молодость позади, пара абортов от разных кавалеров, разочарование в любви у неё и усталость от смены лиц в постели у него.
– Чего ж не сходить замуж? Вдруг там что интересное, а я и не видела, – делилась Лена с подружкой, опытной охотницей за мужьями, разбитной Натахой, трижды побывавшей в законном браке.
– Ну насчет интересного, я бы не рассчитывала, а вот проблем точно наживёшь. Хотя, знаешь, у говорят, иногда и ничего бывает, если по любви женятся.
– Так то ж по любви, а я так, из любопытства, – усмехнулась Лена.
– Давай, Ленок, пробуй. Расскажешь потом, вдруг я что пропустила, – хохотнула Натаха.
И Лена попробовала. На самом деле, оказалось, что ничего интересного в законном браке не было. Ну разве что зарплата складывалась в общую тумбочку, да субботние выезды за покупками объединяли. А в целом, обычная бытовуха: обеды-ужины приготовь, белье постирай, мужу пылесос в воскресенье всучи, да проверь, чтоб не заленился и до всех углов добрался. На огороде Супруновы, как и все в городке, сажали картошку, морковку, да огурцы с помидорами, летом устраивали шашлыки с приятелями, мужики потягивали пивко да лакировали беленькой, а женщины, устав метать закуску на стол, запевали песни да частушки. Обычная жизнь, простая и понятная: работа, дом, будни и праздники.
Постепенно Лена и Егором перестали друг друга замечать, привыкли к партнеру как к мебели, неизменно стоящей на своих местах, удобной, хотя и надоевшей.
Лена долгое время пыталась забеременеть, но неудачно. Врачи советовали мужу отказаться от спиртного, бросить курить, но разве ж мужика уговоришь? Да он особо не страдал от отсутствия детей, по молодости настрогал парочку, но не признал, алименты не платил и судьбой отпрысков не интересовался. Лене, как всякой женщине, хотелось, конечно, услышать детский смех в доме, но всё чаще она задумывалась, что из Егора не выйдет нормальный отец. А где его взять – нормального? Тем более, что часики-то отмеряли женское время с катастрофической скоростью.

В Ленины сорок два, прямо после дня рождения, в августе, её уволили со склада, где она трудилась кладовщицей. Одна из сестер, Таня, а их у Лены было три, и все старше, посоветовала поехать на заработки в столицу, где уже давно жил её сын.
– Ленка, а что ты теряешь? Работы здесь нет и не будет. Дети по лавкам у тебя не скачут, в огороде не сезон. Поезжай, у Мишки нашего поживешь, он квартиру на паях с парнем снимает, а тот съехал, так что комната освободилась. Оплата небольшая, так как далеко от центра, работу он тебе поможет найти, где, как не в Москве, нужны рабочие руки.
– А как же Егор? Что я ему скажу?
– А что Егор? Сидит на пятой точке, получает три рубля да пиво хлещет. На его зарплату особо не разгуляешься. Ты вон на море сколько собиралась поехать? И что?
– Да ничто. Никак не получается отложить, всё на еду да на коммуналку уходит.
– Вот тот-то и оно, а в Москве подзаработаешь, да хоть другую жизнь увидишь. Езжай.
И Лена рискнула. Кстати, муж даже не очень возмущался, поворчал для порядка, наказал «не баловать» и проводил на железнодорожный вокзал.
Москва показалась серой и мрачной. У них в Новосибирске солнце светило почти всегда, а здесь, только октябрь, а уже низкое небо и тоскливая погода. «Но где наша не пропадала, – подумала Лена, – это всё ерунда. Главное, чтобы работа была, а погода важна только в доме, как пела в её юности Лариса Долина».
Племянник Мишка, оказывается, тоже навострил лыжи, но теперь уже заграницу, в Америку. Получил рабочую визу и собирался на полгода в Филадельфию.
– Ты, тётушка, не паникуй. Я твоё резюме на сайте домработниц выложил, и уже есть отклики. Москвичи, они только славян ищут в помощники, наелись беженцев из дальних уголков бывшего Союза, пуганые стали. Так что ты точно ко двору придёшься. Готова у чужой тёти полы мыть?
– А чем эта работа хуже другой? – покачала головой Лена. – Чай не тяжелей, чем на заводе вкалывать.
– Вот пристроим тебя в приличную семью, и я с чистой совестью свалю отсюда. А тебе надо соседку подыскать нормальную, я этим займусь.

Не успела Лена оглянуться, как оказалась пристроенной на работу в московскую семью. Хозяйка, Алевтина Петровна, пожилая дама шестидесяти пяти лет оказалась матерью девятилетнего приёмного сына Дениски. У них с мужем Иваном Семёновичем, было двое взрослых детей, и, уже в пенсионном возрасте, они усыновили шестимесячного мальчишку, оставшегося сиротой после гибели племянницы Алевтины Петровны. Других родных у малыша не было, и в новой семье он стал последышем, балованным и залюбленным.
Управляться с хозяйством Алевтине Петровне было сложно. Она ещё работала, преподавала математику в одном из московских вузов. Муж, какой-то начальник в одном из многочисленных московских министерств, ездил с шофером, возвращался поздно, иногда успевал проверить уроки у Дениски. В соседней квартире жила их младшая дочка, Настя, незамужняя бизнес леди, которой некогда было готовить даже для себя самой, что уж говорить о том, чтобы помогать матери. Так в доме появились домработницы, сменявшие друг друга с завидной регулярностью.
До Лены успели покухарить трое, и ни одна не продержалась дольше двух месяцев. Требования Алевтины Петровны были, на самом деле, не такие уж и сложные: приготовить завтрак, обед, ужин для всех членов семьи, включая Настю, два раза в неделю убрать в квартире, встретить Дениса из школы и отвести на дополнительные занятия по английскому.
Всё, казалось бы, просто, но приготовление еды упиралось в чёткие инструкции: никакой свинины и баранины, только курица/индейка и нежирная телятина. Степень обжарки, очередность попадания продуктов в блюдо, – всё это чётко регламентировалось и отслеживалось. Поначалу Лена забывала и делала по-своему: как привыкла варить борщ в большой кастрюле, так и приготовила для хозяев. А вечером Алевтина Петровна вылила полкастрюли в унитаз, заявив, что первое блюдо нужно готовить каждый день. Куриные котлеты без майонеза (а Лена никогда не использовала его в котлеты) были забракованы как сухие, оливье приготовлен без морковки (сроду её не клали в этот салат), а значит, неправильно. Но постепенно все наладилось, Лена научилась строго следовать указаниям хозяйки, не перечила, не возмущалась, не стояла на своём, улыбалась и молча выполняла свою работу.
Алевтина Петровна позвонила в агентство по найму прислуги и сняла свою заявку, сказав, что удовлетворена Лениной кандидатурой.

Так прошло несколько месяцев, Лена откладывала деньги, радуясь возможности не только подработать, но и посмотреть Москву. Суббота и воскресенье у неё были выходными, и с соседкой по квартире, бойкой Светланой из Тольятти, они ходили по выставкам и другим культурным местам. Как выяснилось, в каждое третье воскресенье месяца вход в московские музеи для всех был бесплатным, чего ж не ходить? Да и просто посмотреть на столицу для Лены было удовольствием.
– А какие люди здесь, как одеваются, как говорят, – пересказывала она сестре Татьяне по телефону. – Не то что наши, мат через слово, да двух слов связать не могут.
– Учись, Ленка, на старости лет культурной станешь, – смеялась старшая сестра. – Ты всегда у нас к образованию тянулась. В институт бы тебе после пойти, так нет же, мать всех в техникум выперла, чтобы быстрей со своей шеи снять.
– Да ладно тебе, Тань, всё и так хорошо. Работа есть, жильё, время свободное тоже, что ещё надо?
– Ну ты у нас известная оптимистка. Тебе б ещё мужика правильного, а не этого твоего пивного бочонка. Как он кстати, домой не зовёт?
– Ты знаешь, первое время гундел, говорил даже, что скучает, собирался ко мне приехать, тоже на заработки, а теперь как-то притих. Созваниваемся, но как-то вяло.
– Вот и я о чём, посматривай там по сторонам, верти головой, может, кто и приглянется.
– Да где я кого найду? Я ж целый день на работе, а по выходным все семьями гуляют.
– Тебе в магазин какой продавщицей пристроиться, всё людей побольше, глядишь, и появится кто на горизонте.
– Поживём, Танюха, поглядим, – неизменно отвечала Лена.

В семье, где работала Лена, к ней привыкли. Алевтина Петровна даже стала доверять ей самой выбирать меню на день, Иван Семёнович был дружелюбен и любезен, Настя с аппетитом съедала низкокалорийные блюда, приготовленные специально для неё. Дениска с удовольствием садился рядом с ней на кухне, пока Лена готовила еду, и читал ей вслух то, что задавали из устных предметов.
В один из таких вечеров, когда Дениска учил задание по окружающему миру вслух, Алевтина Петровна и заметила, что Лена плохо слышит.
– Лена, ты разве не слышишь, что Денис пропускает слова?
– Алевтина Петровна, да у меня духовка шумит, вот я и пропустила.
– А ну-ка давай мы с тобой проверим твой слух, – серьёзно подошла к вопросу хозяйка. – Денис, отходи подальше и называй тёте Лене цифры, а она будет повторять.
Повторяй-не повторяй, а слышала Лена плохо, она и так это знала.
– Не дело это, – постановила Алевтина Петровна, – надо тебе обследоваться, со здоровьем шутки плохи. Ты ещё молодая женщина, рановато глохнуть.
Хозяйка не любила откладывать дело в долгий ящик, заставила Лену прикрепиться к поликлинике, сходить к врачу и взять направление в отоларингологический центр на операцию.
Лена пыталась отказываться, боясь потерять и накопленные деньги, и работу, но надо было знать Алевтину Петровну.
– Денег я тебе дам, на обследование и врачу за операцию дать. Не в долг, не пугайся, а просто так, считай, из корыстных побуждений: мне нужна домработница, ты мне подходишь, домашним твоя стряпня нравится, Дениска доволен, искать новую помощницу у меня ни сил, ни желания нет.
– Алевтина Петровна, мне неудобно.
– В мое время говорили: неудобно на потолке спать, остальное –нормально. Иди и лечись.
Так Лена Супрунова оказалась в «Стране Глухих», как она сразу же окрестила отделение патологии уха. Попав на аудиограмму, а потом в отделение и увидев мужчин и женщин, малышей и деток постарше, со слуховыми аппаратами, с перевязанными послеоперационными ушами, переспрашивающих и прислушивающихся, она даже успокоилась: она не одна, она среди своих. Сразу вспомнился фильм с Чулпан Хаматовой и Диной Корзун, над которым Лена рыдала каждый раз, как смотрела. И вот она очутилась в этой стране, где все равны, все одинаково боятся операции и её исхода, помогают друг другу и делятся опытом.
В удобной трёхместной палате Лена оказалась с приветливой женщиной лет тридцати пяти Анной и злобной, вечно недовольной молодой девицей Кристиной. Обе были после операции, уже вставали и выходили в коридор. Кристина демонстративно воротила нос от больничной еды, питаясь фруктами и принесенными ей из дома протертыми овощными супчиками: сидела на диете. Аня, попавшая на операцию по квоте, приехала аж с Сахалина (муж и маленькая дочка жили в гостинице при больнице), и теперь женщина сокрушалась, что после операции нельзя будет летать на самолете три месяца.
– Ну и на чём мы поедем? Поезд с пересадками – это мы две недели добираться будем. Как дочка такую долгую дорогу перенесет? – печалилась она.
– Главное, ты стала лучше слышать, – утешала её Лена.
– Эх, мне бы твой оптимизм, – улыбнулась Аня.
– Бери, мне не жалко.
– Какая ты, Лена, хорошая, прямо настроение улучшается от разговора с тобой. – Лена только улыбалась. А чего говорить, когда всё и так ясно.
На следующий день Лену оперировали. Молоденький врач-хирург, очень серьёзный и ответственный, всё ей подробно рассказал, объяснил процедуру и последствия, и Лена почему-то совсем не боялась (после меланомы она вообще уже перестала пугаться неполадок со здоровьем).
Отойдя от наркоза, Лена снова уснула и очнулась уже от собственных криков, ей приснилось, что Алевтина Петровна превратилась в злобную фурию и хочет вычесть у неё из зарплаты за неправильно пожаренное мясо.
– Это был только сон, – в облегчении откинулась она на подушку.
– Ну ты меня напугала, – вздохнула Аня, – кричишь, мечешься, кровь из повязки проступила. Я думала, ты вообще с кровати соскочишь и куда-то полетишь. От кого убегала-то?
– Да так, от своих страхов остаться без работы. Вот лежу и думаю: мне сорок три года почти, а семья и на семью не похожа, детей нет, мужу всё равно, где я и что со мной. Работа на птичьих правах, сегодня есть, завтра нет.
– Так, оптимистка, хвост морковкой и не грустить.
– Слушаюсь, сестра милосердия.
– Ой, развели тут охи-вздохи, – фыркнула Кристина, – за жизнь надо цепляться зубами, выгрызать своё, тогда всё будет, а если лежать и мечтать, фиг вам, а не сладкая жизнь.
Лена с Аней переглянулись и улыбнулись: «Девчонка, что с неё взять».

Потекли тихие дни полупостельного режима: минимум резких движений, ежедневные перевязки, неспешные прогулки в больничном сквере. Кристине не терпелось домой, её всё раздражало: вид за окном, больничные звуки и запахи.
– Ну чего ты ерепенишься? – недоумевала Лена. – Посмотри, снег уже стаял, за деревьями видно озеро.
– Да какое это озеро, обыкновенная лужа. И деревья чахлые и серые.
– Ну так начало апреля, рано ещё для зелени.
– А я сейчас хочу, – топнула ногой Кристина и скривилась от резкой боли в ухе.
– Быстро только кошки родят, а всё остальное нужно подождать, – улыбнулась Кристина.
– Ну вы хотя бы говорите.
– Что говорю?
– Со мной говорите, на мои выпады дурацкие отвечаете. А маман моя только отмахивается, говорит, что дурью страдаю.
– А ты не страдаешь? – мягко спросила Лена.
– Наслаждаюсь, – буркнула Кристина. – Если всё вокруг хреново, только и остаётся дурить.
– А что у тебя хреново? – искренне поинтересовалась Лена.
– Вам правда интересно? Вот честно?
– Кристина, я уже давно вышла из того возраста, когда надо из себя что-то изображать. Раз спрашиваю, значит, интересно. Ты ведь симпатичная девушка, явно из обеспеченной семьи, в институте учишься. Что у тебя в жизни такого, что заставляет тебя так не любить жизнь? – Лена повернулась к девочке незабинтованным ухом и приготовилась слушать.
– А ведь вы правы, – помолчав, ответила Кристина. – Я люблю движуху всякую, тусовки, поесть вкусно. А жизнь, даже не знаю, наверное, я от неё чего-то всё время жду.
– А ты не жди, ты просто живи. Вот смотри: то самое озеро за окном, если посмотреть на него как на лужу, и настроение сразу упадёт, а если как на красивый водоем, то поднимется.
– А вот это сидение в четырёх стенах здесь, в больнице. Что в нем тоже можно найти хорошее?
– Конечно. Вот смотри, я здесь ничего не делаю, еду не готовлю, не убираю, на работу не хожу. В палате удобно и тепло, нас тут лечат и неплохо кормят.
– Так невкусно же.
– Это просто диетическая еда, рассматривай её как способ похудеть.
– Ну, я не знаю, это же всё мелочи. Они же несерьёзные, – задумалась Кристина. – Что во всём так просто?
– Ну не всегда, конечно. Иногда гораздо сложнее себя вытащить за хвост из лужи. Если причина серьёзная. Вот смотри, – Лена задрала штанину больничной пижамы, – видишь шрам?
– Какой ужас? Откуда он у вас? Его же нельзя никому показывать. Как вы с ним живете? Скрываете?
– Он, конечно, уродливый, но ты взгляни на него с другой стороны, как я посмотрела в свое время. На этом месте была меланома, онкологическое заболевание. Врачам удалось меня от него избавить. И этот шрам – напоминание того, что я люблю жизнь и хочу жить. Вот так, моя девочка. Немного понятней стало?
Кристина надолго замолчала. Потом поднялась, подошла к Лене и просто обняла её, потерлась как котёнок о плечо и молча кивнула.
– Вот и хорошо, – погладила её Лена. – Научишься и ты ценить каждый день, каждый восход, каждое маленькое озеро.
Кристина вышла в коридор, а Аня, молчавшая всё время, восхищенно покачала головой:
– Как ты лихо Кристинку в чувство привела. А то всё не по ней, всё не так.
– Да брось, Ань, молодая она ещё, неопытная. Но добрая и понятливая. Хороший из неё человечек вырастет.
– Это ты хорошая, Лена, вот и видишь везде позитив. Оптимистка, одним словом, – снова повторила Аня.

Кристину и Аню отпустили из больницы раньше. Девушка расцеловала Лену, пообещала писать в социальных сетях и умчалась. Аню встречали муж с дочкой, и такая нежность сквозила во взгляде мужчины на жену, так крепко обнимала маму маленькая девчушка, что Лена, пожалуй, впервые в жизни позавидовала чужому счастью.
При выписке Лене вручили целый список запретов: тяжелее пяти килограмм не поднимать, в огороде не работать, шваброй не орудовать, в метро не ездить, на самолете не летать. И так три месяца. Лена приуныла: ну какая из неё теперь домработница? И что делать? Ехать домой? Егор почти не объявлялся, узнав об операции, пару раз позвонил, даже из вежливости не предложил приехать, поддержать, помочь. Казалось, семейная чашка не просто треснула, а вот-вот совсем развалится.
Алевтина Петровна, конечно, огорчилась, что Лена оказалась «неполноценной» для домашней работы после операции, но от её услуг не отказалась.
– Придумаем что-нибудь. На рынок за продуктами будешь с Алексеем ездить, водителем Ивана Семёновича. Он всё равно свободен, пока муж на своих заседаниях. Он тебе всё занесет, распакует, тебе останется только приготовить. С уборкой тоже что-нибудь придумаем.
Алексей оказался отличным напарником. Простой, весёлый, лёгкий в общении, он даже обрадовался, что может занять свободное время чем-нибудь полезным.
– А то, понимаешь, Лен, сижу как дундук, в машине, все кроссворды перерешал, все газеты перечитал, а Семёнович всё работает.
– А почему тогда в другое место не устроишься, если так скучно? – за разговорами дорога в пробках на рынок и обратно пролетела быстрее.
– Так я где только не работал, как в Москву приехал. Своей-то машины у меня нет, ну вернее она есть, но дома, в Ставропольском крае, да и старенькая, наша отечественная, на ней не потаксуешь, так, для себя разве –привезти, отвезти что-то. Так я и таксистом работал, и маршрутку водил, и автомехаником полгода отбарабанил. Ну не умею я чаевые выпрашивать и лохов на лишний ремонт разводить, стыдно мне. Вот и получал сущие пустяки. А надо комнату снимать, маме денег отсылать. Она у меня учительница на пенсии, пожилая, но крепкая ещё. Я после развода к ней жить вернулся, вот мы с ней и решили домик отремонтировать, крыша у нас плохонькая, да забор новый справить. Вот я и подался на заработки.
– А чего развёлся?
– Да так, женился по дурости, по молодости. Думал, семья будет, самовар по вечерам, мы ж деревенские, без душистого чая никуда. А она всё в город рвалась, деньги-шмотки, ни о чём другом и не говорила. Я и рвал жилы изо всех сил, вахтами работал по полгода, чтоб обеспечить её. А она как нашла партию получше, так забеременела от него сразу, чтоб мужика покрепче привязать. Я вернулся после вахты, а у неё живот на нос лезет, явно не от святого духа, и мужик в доме сидит в трусах. Ну и развелись. Я ей дом оставил и к мамке вернулся. Теперь вот здесь. А ты чего в домработницах? Тоже от хорошей жизни?
– А я, – задумалась Лена, – я, наверное, в поисках лучшей доли приехала.
– И нашла? – Алексей очень внимательно и совсем без ехидства смотрел на женщину.
– Как тебе сказать, что-то потеряла, а что-то, наверное нашла.

Разговор прервался, доехали до рынка, стали выбирать продукты по списку, а Лена всё думала: «а что же она, действительно, изменила в своей жизни?» Почти сразу после выхода из больницы ей позвонила сестра Таня и огорошила:
– Новости про своего кобеля знаешь?
– Про кого? – удивилась Лена.
– Да про муженька твоего поганого, Егора.
– А что с ним?
– Да с ним как раз ничего, он себя отлично чувствует. Подруга твоя заклятая, Натаха, практически переселилась в ваш дом, открыто спит с ним, ходит с гордо поднятой головой.
– А он? – только и выдохнула Лена.
– А он на кота мартовского похож. Кобель, как все мужики. Жена за порог, а он в пляс.
– Ну значит, так тому и быть, – помолчав, ответила Лена.
– Ленка, да ты чего? С какого дуба рухнула? Вот приедешь, мы Натахе быстренько лохмы-то повыдергаем, муженьку хвост прижмём, повинится как миленький.
– Тань, да всё к лучшему. Не нужен мне Егор. Давно уже как чужие. Я и в Москву уехала в надежде, а вдруг встречу нормального мужика.
– Нуу, ты, сестрёнка даёшь, – протянула Татьяна. – Я тут извелась вся, на кобеля твоего глядючи, а ты, вон, сама не против налево сходить.
– Не налево, Тань. Я семью нормальную хочу, чтоб тепло было, чтоб поговорить... чтоб дети, – чуть тише добавила она.
– Эх, Ленка, надо было тебе всё-таки после техникума уезжать куда-нибудь из дома, глядишь, и сложилось бы не так, как сейчас. Ты ж у нас всегда мечтательница была. В институт бы поступила, в педагогический. Ты ж всегда детей любила. Да от нашей мамки куда было убежать, всех пристроила работать, да долги ей отдавать, – пригорюнилась Таня.
– Ладно, Тань, зато она у нас до самой смерти в достатке и заботе жила, нужды не знала.
– Ну вот ты свой долг дочерний выполнила, а теперь давай, ищи свою лучшую долю. А я буду за тебя свечки ставить, – совсем уж по-старушечьи добавила старшая сестра.

Всё чаще Алексей заезжал к Лене просто так. Уже прошли те три месяца ограничений, когда женщине противопоказана была физическая нагрузка, а добровольный помощник с разрешения Ивана Семёновича всё так же сопровождал Лену на рынок. Помогал чистить картошку, не чураясь женской работы, выносил мусор.
– Ох, гляди, Лена, по-моему наш Алексей на тебя глаз положил, – то ли с грустью, то ли с радостью заметила как-то Алевтина Петровна.
– Да ладно вам, – отмахнулась Лена, – придумаете тоже. Он меня на пять лет младше. Вот девок молодых полно.
– Да что такое пять лет в наше время? Я вот Ивана Семёновича на семь старше, и что, заметно?
– Да я никогда бы не сказала, даже, наоборот, думала, что вы младше, – искренне изумилась Лена.
– Вот то-то и оно. Лёша самой-то тебе нравится? Или как?
– Очень, – зарделась Лена как девчонка. – Я таких и не встречала: заботливый, вежливый, слова грубого не скажет, да и мата я от него ни разу не слышала, а наши мужики на нём разговаривают, не считая за брань.
– Ох, лишусь я домработницы, как пить дать, – сокрушалась Алевтина Петровна, а сама улыбалась, глядя на помолодевшую Лену.
Алексей долго приглядывался к Лене, расспрашивал о её житье-бытье в Новосибирске, ходил вокруг да около важной темы, потом всё же не выдержал:
– Вот не пойму я, ты вроде бы замужем, кольцо носишь, а про супруга молчишь, не говоришь, что по дому скучаешь.
– Лёша, да кольцо это уже просто не снимается, вросло в палец, давно надо распилить его и выбросить. Нет у меня никакой семьи. В паспорте штамп есть, это да, что скрывать. А на деле, муж уже давно живёт с моей подругой, – Лена усмехнулась, – видно, она решила распробовать и мой выбор. Натаха всю жизнь мужиков дегустирует. Так что я абсолютно свободная немолодая тётка.
– Ты не тётка, ты красивая женщина, – Алексей поднёс к губам её шершавую от вечной возни в воде руку, Лена попыталась выдернуть, смущаясь своей неухоженной кожи, но Лёша не отпустил. – Пойдём пилить.
– Что пилить? – испугалась Лена.
– Кольцо твоё распилим и уберём с глаз долой.
– А пойдём, – квартира наполнилась счастливым женским смехом.
С того дня Алексей стал приглашать Лену в выходные побродить по летней Москве, и женщине казалось, что ей снова двадцать: светлые июньские ночи, долгие прогулки, робкие прикосновения мужских рук, пиджак, наброшенный на плечи, сказанные шепотом нежности…
Взрослые люди, они скоро стали близки. И вдруг, аккурат перед Лениным очередным днём рождения, в начале августа, Алексей выдал:
– Ленок, я собираюсь домой, на родину. Денег я поднакопил, пора и честь знать. За пару месяцев ещё успею крышу сделать, а забор можно и в октябре ставить, у нас осень длинная, тёплая, думаю, к зиме всё сделаю. – Лена молча слушала, а где-то в глубине, в самом сердце, быстро-быстро бился комочек отчаяния. – Что молчишь? Ты-то со мной поедешь? – Алексей вглядывался в посеревшее Ленино лицо, на котором снова начали проступать краски.
– С тобой? Ты меня зовёшь с собой? – Комочек отчаяния трепыхался, рассыпаясь на мелкие части. – Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?
– Ленок, ты чего дрожишь? Я тебя вообще-то замуж зову.
– Ох, кто ж так зовёт, Лёшка? У меня всё внутри оборвалось, думала, ты нас бросаешь. Конечно, я с тобой поеду, куда угодно, лишь бы вместе, – Лена прижалась к надежному плечу и замерла.
– Лен, только это же деревня, там удобства на улице, я, конечно, собирался сделать удобства в доме, но это не сразу, не завтра, а ты привыкла к условиям.
– Лёшка – ты наше условие теперь.
– Ленок, погоди, ты второй раз сказала «наше». Это оговорка?
– Этой «оговорке» уже два месяца, я только вчера узнала, – зарделась Лена, – и хотела тебе сообщить, а тут ты с отъездом. Это плохо?
– Это замечательно! Мы приедем домой втроём, вот мама обрадуется, она о внуках только мечтает.
– А ты, Лёш?
– О внуках? – рассмеялся Алексей. – Будут у нас с тобой и внуки, а сейчас, – он нежно и бережно коснулся плоского пока ещё Лениного живота, – будем ждать нашего малыша. Все вместе.

Лене сорок три года. Она впервые собирается стать матерью. И не боится рисковать.
Она едет с Алексеем в далёкий от её родного Новосибирска Ставропольский край.
Ей предстоит официальный развод с мужем, ведь их с Алёшей малыш должен родиться в браке.
Лена ни о чем не жалеет, ни на кого не оглядывается, никого не убеждает в своей правоте. Она просто верит в то, что каждый новый день – это счастье, каждый миг нужно прожить с улыбкой, во всём можно найти хорошее, ведь самое лучшее, что у неё есть – это её жизнь!