12 Июл 2018
"Кровавик"
В ту пору, когда наша история случилась, «ушкуйники» решили уральцев проучить за то, что дань те плохо платят, гонят жестоких сборщиков, а то и жизни их лишают. Нагрянули северяне внезапно, обложили городище. Бились три дня и три ночи: многие из пришельцев незваных на предгорьях лежать остались. Отстояли родные дома защитники. Но и княжеские воины, и мастера: камнерезы, рудознатцы - усеяли поле брани телами так, что трава полегла, бурой стала. Бабы да ребятишки метались средь убитых, искали отцов - братьев, вой стоял над полянами, бился о край гор и тревожил небеса. Даро бродила по месту схватки вместе со всеми, надеясь на чудо. Но его не случилось: вот старший Ермолай лежит с головой, разбитой, а вот и Лавр под кустом рябины, осыпанный спелыми ягодами, лицом к селенью упал. Как будто убегал да не смог. Забрала мать сыновей, унесла во двор, положила в предбаннике. «Как дальше жить? Даже семьи завести дети не успели, молодые, погодки, одному восемнадцать, другому семнадцать – и всё, конец?» Закричала в голос, прокляла всех Богов. Подземному Духу служить готова, только бы ожили сыновья. Побежала к горе, стала у входа в подземелье кликать Злую Силу. А та всегда рядом, коль человек слабину в вере дал. Усмехается, на любые подарки готова.
- Неужто души не жалко? Не знаешь, ведь, какую ношу нести придётся, - скрипучий голос как будто отговаривал мать.
- На всё готова, лишь бы сынов воскресить, - прошептала несчастная.
- Хорошо! Вот тебе чёрный камешек, могучий «кровавик ». Принеси ведро родниковой воды из озера, которое по весне «кипит», пузырится. Разотри самоцвет в пыль, засыпь в лохань. Станет водица червлёной. Возьми чистые холсты, смочи их в «каменной крови» и оберни тела убитых. Высохнет ткань, омоешь сынов живительной влагой Полдневой реки. Проспят те три дня, не буди. Проснутся - будут живы.
- Спасибо, Пещерный Дух, отработаю, как скажешь.
- Не сомневайся, так и будет. Думай: брать камень – не брать. И ещё добавлю, не обессудь: сын твой младший, не в бою погиб, струсил, побежал от врагов. Свои его убили, чтобы других остановить. И справедливо! Пойми: нельзя «заячью душу» оживлять. Плохой человек в дарёной жизни становится ещё хуже, чем был. Наплачешься зря и родных погубишь.
- Что ты! Он же сын мой любимый. Такой ласковый да работящий. И то, что трусом оказался, не верю. Не мог он. C детства ничего не боялся, всегда слабых защищал.
- Тебе решать. Берёшь камень? Иди тогда.
Поклонилась мать да скоренько поспешила домой. В трудах прошёл день: воду из таинственного озера принесла, камень измельчила. Холсты вымыла, смочила в кровавом растворе. Обернула побитые тела. Дождалась, пока последняя капля высохнет, омыла своих любимых чистой, целительной водой могучей северной реки. Укрыла да так и оставила. Сама упала без чувств и пролежала ночь светлую и день пасмурный. Два дня и две ночи не жила – ждала. В означенный срок, поутру, солнышко выглянуло из-за горной гряды, ветерок пригнал тепло – страх ушёл.
Старший сын глаза открыл, как ни в чём не бывало встал и пошёл в мастерскую. Некогда разлёживаться – работа ждёт: заказ надо выполнять, который купцам булгарским обещан. Молвил, проходя мимо: «Как поесть соберёте, матушка, позовёте!» Будто и не помнил, что с ним приключилось.
Младший проснулся, но вставать не торопился. Лежал хмурый, о чём-то думал. Поднялся нехотя. Первым делом к старшему в мастерскую наладился, покрутился с минуту, не зная, к чему привязаться, но нашёл:
- Что это ты, брат, мои шорошки взял? Своих, что ль, нет? И заготовки это не твои, не замай, давай.
- Лавруша, ты что, не с той ноги встал? Откуда у тебя инструмент? Ты сроду ничего по камню не делал? Али спохватился? Давай – научу.
- Себя учи, - зло пробурчал меньшой и пошёл на кухню.
Молча, не здороваясь, сел за стол, да и съел всё, что увидел, ни с кем не делясь. Так и повелось с того дня: Ермолай работает, а Лаврушка гуляет да пьянствует. Мужиков в посёлке мало осталось, никто ему не указ. Даро пыталась слово своё сказать, да поздно: любимый сынок выпрягся из узды. А когда Ермолай к девушке – славнице свататься надумал, последыш совсем из ума выжил. Как только ни крутился, что только ни придумывал, а ведь отбил Зыряну. Жениться, правда, не захотел, пару раз на гулянья сходил с девчушкой и забыл про неё: «Зачем ему, весельчаку, тихуша такая, не яркая!» Он уже, гляди, с Надьей, наглоглазой, похаживает да над разбитыми судьбами насмешничает. Стерпел Ермолай, замкнулся, тихо стало в доме, сумрачно.
А бессовестному мало: решил извести старшего брата из родных мест. Потихоньку прибрал два небольших камешка из поклажи проезжего купца сибирского, ежегодно скупавшего у горщиков самоцветы. Ворованное подкинул Ермолаю в мастерскую да кляузу на него написал, что «вор, мол, Ермошка, приходите, сами увидите, где купеческая пропажа». Пришли люди княжеские, легко нашли припрятанные проходимцем камни. Ермолая под замок, розыск учинили, сиди - жди решения. Лавру того и надо. Осталось мать из дома спровадить, а то всё ей не так да не этак.
Начал потихоньку в еду зелье поганое родительнице подсыпать, которое ему Надья, ведьмачка, давала. Чахнет Даро, а понять не может, что с ней.
Так и ушла бы с земли потихоньку, но нет. Догадалась. Побежала к Духу Подземному за советом - раз Богов предала, у них помощи не проси.
- Что же делать мне, Дух Пещерный , натворила я беду, не послушала тебя?
- Ты тёмную власть умножила любовью неразумной! Пусть теперь Лаврушка творит зло, прибавляет его, сила чёрная льётся через край, захлёстывает людей, течёт по ручейкам - рекам, заполняет трещины горные. По велению моему, рождает лихо камни аспидные, могучие «кровавики». Сила моя: самоцветы тьмы, тела оживляющие! А души? Дал слабину - душа моей станет! Ступай, глупая баба! И помни, что натворила.
- Прости, Великий, помоги беду отвести.
- Так убей сына с чёрной душой. Спасёшь старшего и поселенье своё.
- Как это! Убей! Он же кровинка моя! Нет! Никогда.
В отчаянье побежала несчастная к горе, думала сброситься вниз - не пускает вершина, скатывается Даро с первых выступов. К бурной реке понеслась, топиться надумала. Выталкивает вода, не принимает. Кинулась в последней надежде к водопаду, льющемуся со скалы, подпирающей небо. Встала под ледяной дождь и застыла. Молила небеса о прощении, о сынах любимых. Сжалились Великие Боги, приняли душу грешную. Превратилась Даро в прозрачную сверкающую глыбу, а вокруг рассыпались каменья радужные, засверкали в густой траве, как звёзды горящие. Красота дивная, сердечная, свет кругом неземной. Говорят, к той каменной глыбе детишки Ермолаевы, через два - три года народившиеся, бегать повадились. И всегда какой ни то алмазик маленький им да откроется: от бабушки, знать, подарочек. Ермолая - то отпустили. Как есть в тот час, когда Даро к водопаду бросилась. Заступился за него люд поселковый, не дали оболгать. Он на Зыряне через месяц женился, живут теперь в добре да любви. А куда Лаврушка делся, неведомо! Как под землю провалился. Ну, туда ему, и дорога!
Камень же, в который Даро обратилась, не всегда светом белым сияет. В тот миг, когда к границам Перми Великой злая сила подходит, оборачивается глыба кроваво – чёрным, предупреждает народ: «Не спи! Береги богатства, Богами данные!».
Так и живём!
