«У меня два дома. В одном я существую, в другом живу. В одном доме со мной моё настоящее, в другом моё прошлое и будущее. Один дом я ненавижу, другой люблю всем сердцем, всей душой.
Мой нелюбимый дом - Дом престарелых. Да, раньше так и называли – Дом престарелых. Сейчас, правда, какое-то другое длинное название, но сущность всё та же – Дом престарелых. Мне – 89 лет. Сюда меня определила четыре года назад дочь Светлана. Муж Светланы… Впрочем, что я буду писать про этого негодяя? Может быть, дочь и взяла бы меня к себе, но боится мужа. Ладно, Бог им судья! Светлана приходит ко мне раз в две недели – в среду. Она приносит мне пакет с продуктами, говорит торопливо, глаза отводит в сторону и вечно спешит. Я слушаю её молча, киваю головой, со всем соглашаюсь, а потом, когда она уходит, я беру пакет с продуктами и… Раньше я выбрасывал его в мусорку, а теперь отношу к женщинам в седьмую комнату.
Дочь повторяет всегда одно и то же – «здесь хороший уход, здесь тепло, здесь хорошо кормят, здесь всегда медсестра, здесь такие же, как ты». Да, именно такие же, как я! Старые и никому ненужные выжатые жизнью люди! Здесь всё напоминает о смерти: и очень частая ОСОБАЯ беготня персонала, когда опять какой-то жилец умирает; и укоризненный взгляд медсестры (возись с вами старыми пердунами); и ворчание санитарки и … Всё, всё напоминает о приближающейся смерти! Здесь я не живу, а существую, как в тюрьме .Нет решёток, но есть понимание, что отсюда дорога только на кладбище.
Живу я в другом доме. Здесь во дворе есть небольшая деревянная часовенка. Она всегда открыта. Но народу в ней, как правило, мало, а то и совсем нет. Сюда я хожу каждый день, если позволяют мои болячки. Службу в часовенке ведёт отец Иоанн. Он приходит из другого храма. Приходит и уходит. Он – добрый, но я не исповедовался у него, хотя он и приглашал. Что-то удерживает. Наверное, моё прошлое, ведь я был членом КПСС и даже ревностным атеистом. В далёком 1952 году я уволил женщину, работницу нашей фабрики, узнав, что она посещает церковь. Какую пылкую речь я произнёс тогда на собрании! И как все хлопали, а та женщина выбежала в слезах из зала. Да, такие были времена.
Первый раз, когда я зашёл в церковку, здесь никого не было. Я смотрел на лики святых, а они смотрели на меня. Мне сделалось как-то хорошо, словно, в детстве кто-то гладил меня по голове, как маленького. Слёзы текли из глаз, а я чему-то был рад, а чему сам не знал. Теперь я прихожу сюда, и многое из прошлого отчётливо встаёт перед глазами, словно на экране кинотеатра. Работа, покойная жена ,гибель сына, рождение дочери и снова работа. Я знаю, что я старый и скоро умру, но здесь, в этой церквушке, страх смерти уходит от меня. С иконы смотрит на меня Христос, и я …»
Врач Нестерова перечитала последнее предложение, на несколько секунд задумалась, затем сложила вчетверо листок и сунула его в широкий карман своего накрахмаленного халата. В дверь постучали. «Заходите, заходите! – позвала Нестерова санитаров. – Выносите Сутягина в покойницкую! И нужно будет позвонить его дочери»