Наш экипаж загрузили работой основательно. Полеты начинали в семь утра. На аэродроме приходили к шести. Наша гостиница была рядом с аэродромом. Первый вылет делали через пролив в Аден. Летели туда без кресел, только последние два ряда оставляли для сопровождающих. В Адене нас загружали под потолок ящиками, в которых были хорошие английские сигареты. Из Адена мы летели в Сомали в Босасо, аэропорт, расположенный между горушками, с короткой грунтовой ВПП. После разгрузки опять летели в Аден за очередной партией сигарет, и повторно везли их в Сомали. В Босасо в самолет загружали кат, который мы потом везли в Джибути. (Для тех, кто не знает, что такое "кат" – это растение, имеющее наркотические свойства). В тех краях потребление этого растения было абсолютно легальным. Его не курили, из него ничего не изготавливали. Его просто жевали. Причем жевали все, у кого имелась такая возможность от простых бродяг, до членов правительства, министров и их окружения. Надо отметить, что наблюдать за этим процессом нормальному человеку не очень приятно. Жующие кат, наталкивали полный рот листьями, жуя, пускали изо рта неприятную слюну. Пусть простит меня читатель и любители ката, но жующие очень походили на козлов во время приема пищи. На вкус эта трава напоминает вкус зеленого листа карагача. Гадость несусветная!
Товар для реализации вязался в отдельные пучки, примерно, как у нас вяжут петрушку, и другую зелень для продажи на рынке, и упаковывался в огромные мешки. Стоимость такого пучка была довольно высокой, от 20 до 25 долларов за один. Можно себе представить, сколько пучков поместится в салон Ан-24 и какова при этом выручка у хозяев груза? Кат продавали прямо в аэропорту. Заруливая на перрон, мы видели толпы встречающих. Как только машина с выгруженным катом оказывалась за воротами аэропорта, начиналась бойкая торговля. Желающих загрузить или разгрузить самолет с этим грузом было, хоть отбавляй. Еще самолет был в воздухе, а добровольные грузчики осаждали чифа (Чиф-начальствующий представитель заказчика) предлагая свои кандидатуры грузчиками. Чиф выбирал из огромной толпы желающих человек пять, шесть, которые в течение нескольких минут становились бригадой грузчиков. Тут же в этой бригаде определялся лидер.
Меня всегда удивлял темперамент, с которым работали эти люди. Они подогревали себя, каким-то странным ритмом, который очень похож на песню. Лидер запевал, все остальные подхватывали. В ритм своему пению они загружали или разгружали самолет. Разгрузка четырех тонн груза занимала не более двенадцати минут. Я был восхищен таким темпом!
Приближались новогодние праздники. Уже две недели мы работали, не вылезая из самолета. На аэродроме постоянно находился директор авиакомпании. Я подошел к нему, что бы узнать, как он планирует работу в дни праздников.
-Тридцать первого летите в Харгейсу, а потом два дня отдыхаете. До третьего января заказов нет.
Харгейса, это вторая столица Сомали. Политические группировки разделили государство на две части. Столицей Сомали остался Магадишо, а столицей Сомали Лэнд провозгласили Харгейсу. Этому провозглашению предшествовали интенсивные боевые действия в этом районе. Здание аэропорта разбомбили до основания. От ранее красивого здания торчали только обрубки стен. По центру бетонной ВПП, которую строили с участием советской армии, красовалась глубокая бомбовая воронка, о которой надо было помнить всегда, чтобы не снести шасси. С северо-восточной стороны от ВПП, метрах в десяти, торчал огромный термитник, высотою около двух метров.
31 декабря я выполнил в Харгейсу уже два рейса. При заходе на посадку в третьем рейсе я понял, что аэродром прикрыл туман, наползший с Аденского залива. Туманы в этом районе–явление нередкое. Наземных средств захода на посадку в этих краях давным-давно не было. Джи Пи Эс мы пока не имели. Надо было принимать решение: садится или уходить назад в Джибути. Я занял высоту круга 400 метров. Средства дальней навигации отключились, но я успел засечь свое место. Выстроив левую "коробочку" я выполнил третий, затем четвертый развороты, выпустили шасси, закрылки.
-Мужики, снижаемся до 200 метров. Особых препятствий в этом районе нет. Если землю не увидим, пойдем домой в Джибути- проинформировал я экипаж. На высоте 250 метров мы увидели, что полоса тумана сдвинулась вправо от нашего курса и мы увидели ВПП строго по курсу.
-Садимся, - дал я команду. –Закрылки на тридцать восемь!
Я видел, что слева вдоль полосы едет какой-то грузовик. В кузове грузовика сидел один человек с автоматом в руках. Пыль от грузовика несло ветерком в сторону взлётной полосы, но эта пыль была не такая уж большая, видимость не ухудшала.
Я дал команду установить малый газ, самолет коснулся полосы, винты сняли с упора. И в этот момент грузовик резко повернул вправо и выскочил на взлетную полосу.
-Идиот !… выругался я.
Решение надо было принимать мгновенно. Между самолетом и грузовиком всего метров двадцать. Впереди бомбовая воронка, справа термитник. Мозг работал молниеносно: "Термитник меньше повредит самолет. В воронке колеса оторву". Я придавил ногой на правую педаль. Самолет начал уклоняться вправо на термитник. Колеса правой стойки уже вращались по грунту, когда водитель машины резко свернул влево и вылетел с полосы. Я успел до термитника вывести самолет на полосу и начал резко тормозить. Самолет остановился.
-Идиот! – выругался теперь штурман, глядя в сторону уезжающего грузовика.
Мы заметили, что от развалин аэровокзала наперерез грузовику сорвался легкий бронетранспортер. Мы увидели, что он стреляет из пулемета по уезжающей машине. Что происходило потом, нам уже не было видно, потому что мы рулили по полосе в сторону рулёжки с обратным курсом.
На перроне нас встречали молодые ребята, вооруженные "калашами". Это были совсем мальчишки возрастом не более пятнадцати лет. Автоматы на них смотрелись непропорционально их росту и возрасту. Дома обычно в таком возрасте играют мальчишки в войну. Здесь же стояли настоящие бойцы повстанческой армии. Они на перебой начали ругать водителя–нарушителя. Вдруг все увидели, что бронетранспортер возвращается, сопровождая впереди себя грузовик, на котором по–прежнему в кузове сидит вооруженный человек. Когда автомобиль остановился рядом с нами, к нему подбежал один из мальчишек и выволок из-за руля водителя, затем за шиворот поволок его в нашу сторону.
Посмотрев на меня, он спросил:
-Капитан?
-Да, - ответил я
Он подвел ко мне водителя и силой поставил его на колени. Стоящие рядом "солдаты" дружно передернули затворы своих "Калашниковых". Водитель дрожал всем телом. Его черная кожа на лице, казалось, стала бледной. Он что-то по-своему бормотал, и я увидел на его щеках слезы. Я понял, что, если я скажу хоть слово, его осуждающее, его тут же расстреляют. Несмотря на то, что мы на посадке испытали ощутимый стресс, мне стало ужасно жалко этого чернокожего мальчишку. Я подошел к нему и положил руку на плечо, затем присел на корточки напротив него и сказал:
- Я на тебя не сержусь.
Послышался вокруг вздох облегчения.
-В следующий раз, когда надумаешь выезжать на взлетную полосу, посмотри по сторонам, нет ли заходящих на посадку самолетов. А лучше вообще не выезжай. Ты меня понял?
Продолжая дрожать, водитель часто закивал головой. Я протянул ему руку в знак примирения. Он с удивлением посмотрел на меня и, сдерживая слезы, проговорил:
-Прости меня, капитан!
- Я уже сказал, что не сержусь…
Повернувшись в сторону самолета, я пошел прочь. "Солдаты" защелкали предохранителями, расходясь. Напряжение спало. К нам подошел директор аэропорта. Директор аэропорта Харгейса, это тоже мальчишка, лет восемнадцати, худой, но с улыбчивым лицом и приветливым взглядом. Перебросившись с ним несколькими фразами, я пошел в самолет. Штурман с механиком остались около него. Они о чём-то разговаривали, друг друга подталкивая в плечо. Потом ни с того ни сего начали бегать друг от друга. В детстве эта игра у нас называлась "догонялки". "Пацаны!" подумал я
 . Этому чернокожему директору еще восемнадцати, наверное, нет, а эти белым гаврикам чуть более двадцати. Вот и валяют Ваньку".
В Джибути мы прилетели с наступлением темноты. До нового года по московскому времени оставалось около трех часов.