«…А Господь-то гораздо выше…»
Наш чистопольский Никольский Собор просто красавец! Особенно красив его вид с Камы. Как прекрасны купола, но особенно великолепно внутреннее убранство собора. Пожалуй, это главная достопримечательность и гордость города.
…А я ведь в детстве чуть не взорвал это великолепие… Вот вам истинный Крест!
В прежние времена (во время второй послевоенной пятилетки) храм был запущен и чего в нем только не хранили: и кукурузу, и мебель, и картины, и прочую непонятность. Даже хранили там кислородные баллоны и карбид. Короче, использовали его под склад. Видимо, тогдашние власти считали Господа лучшим охранителем. Экие богохульники! На Крещение во дворе Собора разливали не святую водицу, а керосин, необходимый для тогдашних керогазов и керосинок. И все же на Рождество чьи-то верующие руки притыкали к ограде собора затепленные свечи. На Пасху те же невидимые руки клали на парапетик соборной ограды печенье с сахарком или пряник с конфеткой-подушечкой и даже яичко. Мы, малосмышлёная ребятня, втихаря все это лямзили. Прости Господи, сами не ведали, что творили…
Летом собор становился для нас доступнее. Каникулы! Мы, ребятня, целыми днями пропадали на берегу реки, на затонувших баржах, на причалах, мостках и пристанях. В речушке Берняжке ловили всякую мелочь. Когда надоедал берег и не клевало, мы устремлялись к развалинам собора. Для нас все было таинством – своды, гроты, залы, проходы.
Бродила в ту пору легенда о тайном-претайном священном ходе в недрах этого церковного храма. И мы, вооружившись палками, шестами, плюгавыми фонариками и чадящими самодельными факелами, изведывали шаг за шагом это длиннющее пугающемрачное подземелье. Неизвестность и таинственность манила наши вихрастые и лопоухие головы. Полуголодные наши животы надеялись отыскать здесь какой-нибудь клад, разбогатеть и наесться до отвала… Крадучись, чуть перешептываясь, держась за стены и друг за друга, мы довольно смело углублялись в неведомое. Вместе – оно всегда храбрее. По бокам встречались низкие проёмы без дверей. В комнатушках чаще всего были гнилые деревянные стеллажи с вонючим барахлом. Иногда мы находили мелкие медные полустертые монеты и маленькие крестики, иногда ржавую железку и мнили из неё ценность. Господь был с нами, он был невидим и витал где-то под сводами полуразрушенных куполов. Его побаивались, но на него же и надеялись.
Мы устраивали подвальные походы не раз. Но чтоб дойти до конца… Не доводилось. Мрак! В самой дали проходов пол уходил вниз и всегда был затоплен. И когда уровень доходил до колен, замачивая наши закатанные штаны, мы останавливались. Мостили старые доски, какие-то щиты, камни. Далее пол поднимался, шли посуху. Идешь, а дух захватывает, нафантазируешь чёрт-те чё, весь на пределе. И, как водится, в любой «честной компании», всегда есть паникер. Вначале он всегда выпендривается, а как доходит до дела, этот горе-герой, малодушничая, заблажит от какого-нибудь червяка или мокрицы, свалившейся за шиворот… И – и-ех только! Как рванешь из этого подземелья! Гик, визг! Побросаешь все причиндалы и так припустишься назад, так ломанешься к чуть видному проёму на выходе… Куда там угнаться за нами чемпионам. Летишь, топчешь впереди упавшего, толкаешь локтями обгоняющих, уши к затылку, мурашки впереди тебя! А что вы хотите? Паника! Не приведи Господь. И жить-то в наш школьносалапетский возраст ещё хотелось… Отдышишься только возле ограды, лица никак не возвернёшь. Уф! Ну, проедим мы всю плешь этому му… чудаку взрослым матом по-детски, а что толку-то – ход так и остается неизведанным. Жаль... Потом, пока вновь соберешься с духом отыскать тот ход – так время и уходит. Отляжет на время с души, затеем «войнушку» на развалинах. Карбид, который хранили там, запихаешь в бутылки, зальёшь водой и заткнешь плотнее – получались бомбочки.
Мы мнимо взрывали ими проклятых врагов и получали осколками от этих бутылок ранения. Тогда мы все воинственно напевали почему-то революционное:
– Мы старый мир разрушим, до основанья, а затем…
Совсем не осознавая и недопонимая намешанными войнами в наших головёнках, что будет «а затем…» Геройски тянули мальчишечьим фальцетом:
– Это есть наш последний и решительный бой!
Решительно закладывали «мины» под полуразрушенные стены собора и подрывали, якобы, немецкие штабы. Делились, то на «беляков» с «будёновцами», то на «полицаев» с «партизанами». Главное – победа была всегда за нами! Вот и шрам у меня с тех пор на ноге настоящий. А ход-то, тот тайный, под храмом, всё же есть! Настоящий ход! Я ведь был там позднее со старшей «шпаной»…
- ещё о таинстве. …Некогда над воротами Никольского Собора была другая икона Николая Чудотворца. Есть икона и на воротах церкви в честь Казанской Божьей Матери (кладбищенская церковь). Так вот, по углам икон были какие-то буковки. Должно быть, старославянские, непонятные для нас. вот говаривали, что де, когда умрёт какой-нибудь человек, эти буквы меняются по одной в строчке… На несколько секунд. вроде как происходит это в одно и то же ночное время, какое именно, никто не знал. Боясь быть осмеянным, я так и не расспросил ни у кого поподробнее об этом – ни у сверстников, ни у взрослых. Более того, говорили ещё, что в дни православных праздников (самых главных) изменяется целая строчка на иконе. Так ли это? Уж шибко хотелось убедиться в этом таинстве, но я так ни разу и не смог побывать там ночью, тем более в нужное (неопределённое) время. Может, вы кто сподобитесь? Вот хоть в Крещение. А уж на Пасху точно надо подглядеть за иконой…
Я и до сих пор не знаю – происходит ли это на самом деле… Но, пожив и поняв кое-что в религии, думаю, что всё-таки то была молва, развитая моим детским воображением. И я, как вы поняли это воспоминания из детства, рассказываю об этом тем мальчишеским восприятием, перемежая со взрослым. А в храме теперь идёт полноценная церковная служба. Внутреннее убранство не менее таинственно. И до чего же всё в церковном великолепии! Красочно и величественно. Невольно притихаешь пред святыней. Притупишься в кротости и молишь за согрешения, вольные и невольные…
Э-эх, Господи, прости нас тогдашних малосмышлённых. Теперь-то я знаю, что Господь гораздо выше…Приходите люди добрые к Собору за святой водицей. На исцеление!
И благо, что Рождество и светлая Пасха празднуются теперь народом нашим открыто. И теперь все верующие и не очень, вторят молитвы Оптинских старцев в покаянии за «недоразрушенное»: «Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня… И научи меня каяться, молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать, благодарить и любить всех…»
Город наш, как и люди, перемежается старыми и новыми домами, а к старости надо проявлять уважение и терпимость. Наш народ чистопольский, думаю, должен знать и о церквях, и о немногочисленных редких купеческих домах, которые необходимо по возможности реставрировать. И слава тем, кто восстановил Соборную звонницу и навесил колокола. И надо памятовать не только в табличках… Интересно, каким он будет, наш славный город будущего?
