Хотите - верьте, хотите – нет…
Уж они в городе жили… Сашок перешел в средние классы. И вот случай… А кому то и сказка.
В советское время Рождество не очень-то праздновали. Сами понимаете − коммунистическое воспитание, атеизм. Суеверия там, приметы, так сказать, вслух не приветствовались. Но все-таки в деревнях кое-какие гуляния и развлечения были. Не сказать, чтоб уж традиции какие-то передавались, думаю, праздновали кто как мог и кто как умел. Честно говоря, все Рождество крутилось в основном вокруг Гоголевских «Вечеров близ Диканьки». Ничего другого шумно-известного что-то не припоминается. Да и толкования и рассуждения были разными. И для умишков пятиклашек многое было малопонятно. Пионерской совести было трудно ужиться с бабушкиными россказнями. Соответственно и восприятие Рождественских дней было на уровне сына глубоко партийного отца.
К радости Сашка, в это время шли чередом новогодние елки. На одном предприятии − от матери, на другом – от отца. И на школьную ёлку ухитришься пару раз сходить. Везде выступления, карнавалы, ну и непременно, подарки. Возраст такой, что уже понимаешь: Дед Мороз − Марьяванна, а ёлка мигает от релюшки. Это первоклашкам в диковинку всё: трогательные снежинки да зайчики-попрыгайчики. В старших классах строго-солидно, для выпендрежа…
А уж мы-то… Нарядишься кем попало да во что попало. Если уж признаться плохоньким языком, главное для нас – подарки. Это уж чуть ли не святое дело. И чего только в этом заветном кулёчке нет!
Наберется этих подарков-гостинцев так много, что пировать можно! Однокашникам не похвалишься, у них тоже самое. Несешь кулечек домой, не притронешься. А там уж на всех хватит – это маме, это мне, а это… И менялы затеешь − то с сестрой, то с братом, то с дружным соседом. Всё сладкое такое. И еще из всего этого конфетья наберешь для бабушки в деревню гостинец из города. Такой ты гордый, что, отрывая от себя, можешь со всеми поделиться. После всех ёлок как раз на Рождество и угодишь ненамеренно.
…И вот собрался Сашок к бабушке в деревню Выселки − гостинцев отнести и поздравить её, да и самому погостить до конца каникул. Обычно к ней он редко ходил один. Домашние завозражали обоснованно. Но в нём же урос, заупрямился, разругались… Обида. Сашок томился полдня, все же много за полдень ушёл сопротивно. Когда уходил, у дверей сестра протянула зажатый кулак и тихонечко сказала:
− На, надень… Раз к бабушке.
Крестик там был, в кулачке. Сестра была старше Сашка и понимала гораздо больше.
Пошел Сашок напрямки, толком не одевшись. Погода была нормальной, но тут вдруг захмурело. И пошёл он не через «песочку», а через староверское кладбище. Смелый был! Вышел на мельничную (где сейчас мечеть, тогда была старинная мельница). Задул ветер. Потом вышел на пустырь. Ветер становился порывистым, запуржило. Когда дошел он до района теперешнего ЖБИ (выезд из города), вообще заметелило. Сашок прикидывал добраться до деревни за час с небольшим − всего-то каких-то пять километров. А тут разыгралась такая метелица! Прошел ещё немного, не видно ни зги. Мороз, правда, слабый, но ветер… Ветрище натурально! Снег лепит и слепит. Шел Сашок под большим углом, а иначе валит с ног. Прокрутился кругом − домов не видно. Стало смеркаться. Ветер дул со стороны нового аэропорта. Видимо, пригибаясь сильно навстречу ветру, он сместился вправо − дороги уже не было видно. Но Сашок упрямо шёл вперед. Ветер стал крутить, кидая снегом то в лицо, то в бок, то в спину.
Мелькнула мысль, а не возвернуться ли? Нет! Он был бы не он… Незаметно стемнело, мороз стал усиливаться. Ветер то дул порывами, то беспрестанно. Ляжки ему продуло основательно − пальтишко было коротким. Ноги глубоко проваливались в снег, и он набивался в валенки. Сашок понял, что идёт полем. Наваливалась усталость, пошёл спиной. Немного стало жутковато. Мысли нехорошие. Мальчишечье сердце «затумкало»…
Наверное, многим в детстве приходят подобные мысли, этакая наивщина от обиды, от досады, от бессилья: «Вот умру тут… Ну и пусть. Пусть знают… Пусть им будет горько. Будут потом рыдать…» Этакая жалость к самому себе. Эх!?
Порыв ветра кинул один снежный заряд, потом ещё и ещё. Запуржило, замело ещё сильнее. Сашок уворачивался от ветра и снега и так и сяк, но его рот хватал и хватал снежный воздух. Дыхание сбивалось, вызывая бессилие. Варежка с правой руки обронилась во тьме. В левой руке он нёс авоську. Он шёл и шёл, неуверенный теперь в правильном направлении, но знал, что останавливаться нельзя. Нечто паническое стало вытеснять его неоправданную сопротивность. Оберегая гостинец, Сашок сунул авоську с содержимым за пазуху, и его рука коснулась нательного крестика под рубашкой. Сознание само обратилось к Богу − Господи, как же я забыл про НЕГО и про крестик? Памятуя бабушкины наказы: «В трудный час ты обратись к Господу, и он не оставит тебя в беде», Сашок впервые по-мальчишечьи сам помолился, как смог, и неумело перекрестился озябшей ладошкой.
– Боженька-боженька, помоги мне добраться до бабушки, – захныкал он голосом Иванушки-дурачка из сказки.
Вы не поверите! Вот вам истинный Крест! Помните в писании: «И разверзлось море перед Моисеем, и отхлынули волны, и образовалась широкая высокая дорога… И провел он народ по ней…» Ну не всё может так дословно. Так и тут − ветер разом стих, метель прекратилась. Снег начал падать буранно. И сквозь белесую темноту, где-то в левой стороне замерцал далекий нечеткий огонёк. Сашок оказался на довольно крепком снежном насте. Сомневаясь, он несколько раз попробовал притопнуть ногой – твёрдо! Дороги здесь отродясь не было, это уж точно. Наст этот как бы белёсо высвечивался. Обрадованный, Сашок небольшими перебежками устремился на этот неизвестный, но обнадеживающий слабый огонёк. Откуда только силы взялись? Теперь он уже не боролся с ветром. Этот неведомый свет настораживал и манил. По образовавшемуся насту, как по лунной дорожке, Сашок быстро приближался ко всё увеличивающемуся огоньку. Он действительно сильно сместился вправо и шёл ошибочно в направление аэропорта. Подойдя ближе, он увидел, что свет исходил от окна сторожки заброшенного скотомогильника, расположенного посередине пути между городом и деревней. Там рядом была дорога! На его мальчишеском сердце отлегло. Ранее не раз приходилось здесь ходить. Сквозь серо-черную мглу он различил телеграфные столбы. Провода гудели в сторону деревни. Сашок благодарно оглянулся – белесого буранного пути уже не было… Как так?! Понять произошедшее ему было трудно. Жути он уже не ощущал и с лёгкостью на душе заспешил в сторону Выселок. Ветер ослабел, да и метелило уже не так сильно. Оставшуюся часть пути он прошёл гораздо быстрее. Дорогу уже не терял, хотя и вьюжило, и кидало снегом. Минуя овраг и зады, он задутым проулком прошел к дому бабушки.
– Б-батюшки святы! − запричитала она, никак не ожидая визита внука, − да что ж ты, родимый, удумал в такую позднь и непогоду, − раздевая и растирая его, продолжала она сетовать, − как же ты, милок, это… Ох, экий ты согрешимый… − искренне сокрушалась она.
− Я эээот… эостинэц… ззз эёлки, ззз Рождеством бээбуля, – оправдывался Сашок посиневшими губами, околевший основательно.
Сведённый подбородок не давал выговаривать. Бабушка отпоила его чем-то горько-горячим. Оклемавшись, он взобрался на печь. Плохо соображая, весь утомленный и разомлевший от обволакивающего тепла, Сашок провалился в сон.
Ему всегда казалось, что бабушка никогда не спала − так, прикорнёт на лавке в задней. Рано-ранёхонько затапливала печь, кормила и поила скотину, прибиралась вечно. Двигалась она бесшумно и всегда что-то причитала.
…Гремела печная заслонка. По стенам комнаты метались какие-то привидения − то дикие кони, то ангелы с крылышками, то какой-то седовласый дед, то ещё какая-то ерунда в сполохах… Опять гремела заслонка, и… всё пропадало. Сашок отползал вглубь печи на противный воняющий старый тулуп, укрывался тонким одеялом из многочисленных лоскутков разной формы. Долго мостил вечный валенок и так, и эдак, возился, чесался, посылая мысленно проклятия говённому телёнку, шебуршащемуся за занавеской, и, вдыхая первый запах испеченного хлеба, устало досыпал прерванный сон. Белесый буран сыпал и сыпал ему на тяжёлые веки…
Метелило всю ночь, не хуже чем в Диканьках. А наутро – снега под крыши и как и не бывало метели − солнечно и морозно. Начинались Святки… Эх, рассказать бы вам про деревенские жути, но вы же опять не поверите!?
Пожурила тогда его, охая, бабушка, зато потом – пареная тыква с горохом и с томлёным молоком из печи и необыкновенные деревенские пироги. Мечта! Ааабъеденье!
Нет, Сашок никого не винит, сам виноват. Мальчишество. Безрассудство. Ведь замерзнуть мог. Угодил бы в овраг, а там и зимой родники. Ну, это уж так…
«Ангел-хранитель, всегда рядом, родимый-то», – заверяла его бабуля.
…С бабушкой он тогда не поделился о чудесном спасении, отложил на повзрослевшую осмысленность. Огонёк-то был реальный, а вот снежный наст на невесть откуда взявшейся дороге и белесый буран над ней… Что, опять не верите? Истинный вам Крест! И опять ваше право.
Господь тогда его оберег. Храни он и ВАС ВСЕХ!
