Из-под запертой двери сочилась узкая полоска света, слышались возбужденные голоса и глухой стук какого-то деревянного предмета.

«Наверное председатель стучит своим молоточком по столу, чтобы тишину навести», - подумала баба Нюра. Она скромненько притулилась на краешке табурета и пыталась разобрать слова, доносящиеся из комнаты.

- Виновата и точка! – раздался крик Петровича, перекрывший монотонный гул голосов.

«Эх, Семен, Семен, храни тебя Господь», - баба Нюра смахнула слезинку с морщинистой щеки и потянулась к карману за носовым платком.

Она прикрыла глаза и стала вспоминать, как зимой, в лютый мороз, Петрович долбил огромными кулачищами в ее скрипучую дверь и просил дать в долг на водку. Баба Нюра, охая и ахая, судорожно рылась в ящичках комода и, вскрикнув от неожиданной находки, прижав ее к груди, побежала отпирать дверь.

- Держи, держи, болезный, все что есть, больше нету. – Баба Нюра протянула Петровичу изрядно помятые бумажки.

- Добрая ты старуха! Спасла меня уж в который раз! – Петрович крутнулся на крыльце, залихвацки присвистнул и помчался по сугробам в сторону магазина.

Всю свою жизнь баба Нюра прожила в этой деревне. Родителей у нее не было, а дядька сапожник, у которого она жила, за любую провинность колотил девочку всем, что под руку попадется. Но Нюра не роптала. Да и некогда ей было. У дядьки хозяйство – скотина, куры, гуси, огород. Да еще и пятеро ребятишек мал мала меньше. За всеми присмотр нужен.

Дядькина жена Нюру не обижала, но и не сказать, чтоб сильно жаловала. Сама она очень болела какой-то странной болезнью, при которой работу по дому и на дворе делать категорически было нельзя. Став постарше, Нюра пошла работать. Дядька помер, а семью кормить надо. С раннего утра до поздней ночи она присматривала за деревенскими детьми, пока родители были в поле, доила коров, бегала с мелкими поручениями в соседнее село. Копеечки, которые зарабатывала, разумно расходовала, чтоб детишек в школу снарядить, лекарства тетке купить. Себе ничего не оставляла.

И всегда она была весела, все ее радовало. Люди в деревне посмеивались над Нюрой, считали ее работящей, но глуповатой. Однако, с приходом нужного возраста стали всей деревней подыскивать ей жениха.

Так и появился тракторист Федор. Большой и крепкий мужик, старше Нюры лет на десять. Рано овдовевший, он много пил и мало разговаривал. Сыграли скромную свадьбу и стали жить в ожидании появления потомства. Но ничего не выходило. Нюра заботилась о муже изо всех сил, готовила так, что аромат ее пирогов сладким дурманом разносился по всей деревне. И к приходу Федора с работы, вся деревенская ребятня, уже успевшая отведать Нюриных пирогов, дразнила его: «А тебе дядя Федор пирогов-то и нету!». А Нюра стояла на крыльце, смеялась и звонко кричала: «Есть! Есть пироги!».

Денег в семье водилось мало. То, что зарабатывал Федор, половину же он сам и пропивал. А Нюрин заработок в коровнике разлетался по соседям – кому в долг, кому в подарочек к празднику. Ну и, конечно, долги никто не возвращал.

Нюра не унывала. Она верила людям и верила в них. Любила людей всем сердцем и готова была каждому оказать помощь, порой и непосильную. Когда умер Федор, Нюра долго плакала, каждый день бегала в село в ветхую церквушку и молилась за упокой души.

С возрастом работать в коровнике стало совсем тяжко, и Нюру приняли сторожихой в местный магазин. Однажды ночью, когда ей надо было заступать на работу, прибежала соседка в слезах.

- Баба Нюра, выручай! Мне в село надо за доктором ехать, Васька, сынок мой, заболел.

Нюра побежала к Петровичу и договорилась, чтоб полночи он за нее в магазине отдежурил.

Ваське было очень плохо. Сжавшись в маленький комочек на постели, он весь дрожал. Лоб его горел огнем, а пересохшие губы потрескались в кровь. Баба Нюра сидела рядом с мальчиком, протирала его маленькое тельце мокрой тряпкой и горько плакала. Через три часа вернулась Васькина мать с доктором. После осмотра он на пожелтевшей бумаге накарябал целый список лекарств и откланялся. Теперь уже заплакала соседка.

- Где ж я столько денег-то возьму? Неужто Ваське теперь помирать?

- Не печалься, Танечка, Господь все устроит. Я за Васеньку молиться буду беспрестанно. Авось, все и образуется, - баба Нюра достала свой носовой платок, изрядно уже намокший, повертела его в руках и положила обратно в карман. – Образуется, Танечка…

Вернувшись, баба Нюра застала Петровича пьяного в дым, на крыльце. Ласково погладила по плечу и прошептала: «Ну ничего, ничего, Семен, иди домой».

А на следующий день продавщица обнаружила в кассе недостачу. Петрович клялся и божился, что слыхом не слыхивал ни о каких деньгах и к кассе вообще не подходил. Тогда-то у деревенских и закрались подозрения, что баба Нюра, которая живет скудно, да бедно, взяла деньги.

***

- Что ж, - председатель встал из-за стола и отложил свой молоточек в сторону. – Мы все прекрасно знаем, какой человек баба Нюра. Она и мухи не обидит. Сколько она всем нам помогала? Мы права не имеем ей не верить, в нее не верить! Так что, кончим этот балаган и по домам. Недостачу вернем сами.

Дверь распахнулась, и люди гурьбой повалили в сени, где сидела баба Нюра. Они подходили к ней с улыбками на лицах и приговаривали: «Все хорошо, баб Нюр, все хорошо». Последней вышла соседка Таня. Она присела на колени перед сгорбленной старушкой и, разразившись потоком слез, задыхаясь, прошептала: «Спасибо».