Мы учились с ней в одном классе, и я помню почти все мельчайшие подробности тех лет и сложившиеся отношения между нами. Она была самой красивой девочкой в школе, как я считала, но не многие могли разделить это мнение со мной. О вкусах не спорят — говорят, ведь никто не знал, что помимо дружбы нас с Линой связывало романтическое чувство, которое стало нашей большой тайной. 
Лина была невысокого роста и достаточно застенчивой девочкой, однако внутри нее всегда жила маленькая бунтарка.  Она не соглашалась с системой школы, но в то же время никогда ни с кем не спорила и не шла на конфликт, по большей части просто молча уходила от надвигающихся неприятностей, прогуливала уроки или не появлялась дома.  
Успеваемость Лины падала все ниже и ниже, в нашей школе было такое правило, если в конце года выводится две годовые двойки, то ученик остаётся на второй год. У Лины намечалось как раз две двойки — по физике и математике.   Но если её оставят на второй год, то нам придется учиться в разных классах. Для нашей дружбы это было неприятное испытание, и мы любой ценой хотели это предотвратить.
Мама Лины тоже серьезно задумалась об успеваемости дочери и решила принять меры. Она перестала вообще выпускать Лину на улицу, но настояла на том, чтобы я ей помогла с учебой.  Я должна была делать физику и решать задачи по математике вместе с ней, пока она уходила на работу. 
Приготовившись к первому походу в гости, я аккуратно сложила в сумку учебники по математике и физике.
— Здравствуйте, — сказала я робко, стоя в дверях.
— Проходи, Айна, — отвечала мать, подозрительно меня осматривая, одетая, собираясь идти на работу.
В семье Лины была точно такая же планировка квартиры, как и у меня, а потому я сразу почувствовала себя свободно и расслаблено.  Лина придвинула стул к письменному столу, а я достала учебники. Но заниматься математикой и физикой нам как-то не хотелось.
— А давай потанцуем!  — предложила Лина, и в её карих глазах мелькнул озорной огонёк. 
— А давай!
Музыкальный центр «Vasara» имел громкий звук, из него неслась популярная композиция того времени. Мы стали танцевать. Лина была одета в черные лосины, сверху длинная белая майка с рисунком, поверх которой черная кожаная жилетка. Очередная партия модной одежды из Америки — гуманитарная помощь.  Я была выше ее ростом, худощавая, а потому меняться шмотками, как делали другие девчонки, мы не могли. Это нас немного удручало, будучи лучшими подругами, очень хотелось форсить одинаково ярко.
Лина закрыла дверь комнаты, чтобы не мешать братьям, и включила магнитофон громче. Ритмичная мелодия очень нас забавляла, мы танцевали и хохотали. Затем она достала черный карандаш для бровей и губную помаду морковного цвета.
— Давай накрасимся, — предложила, открывая дверцу шкафа, где висело большое зеркало.
Подкрасив черным карандашом брови, она обвела глаза, а затем накрасила тонкие губы. Я повторила за ней. Мы смотрели в зеркало друг на друга и корчили накрашенные рожи.
— Классно смотримся, — сказала она.
— Да, модные девчонки, — подтвердила я.
Из колонок музыкального центра, вдруг, заиграла медленная мелодия.
— Давай, ты мой парень, а я твоя девушка, — предложила Лина.
Схватив за руку, она вывела меня в центр комнаты и обвила руками мою шею.
— А мне руки куда? — спросила я.
— На пояс мне клади.
Мы танцевали. И в этом танце было нечто особенное. В комнате, почти такой же как моя, я танцую с Линой, которая предоставила мне возможность стать ее парнем. Я не растерялась и плавно, но достаточно неожиданно, прильнула к ее губам. Она не отстранилась, будто ждала. Перед глазами стали сливаться обрывки сцен, в которых я имела опыт быть, и, благодаря этому, руки стали крепче и настойчивей, а тело налилось странной силой. Лина занервничала от непонятного ей чувства.
— Ты увлеклась, Айна.
— Да, — открыто призналась я и улыбнулась.
Она отстранилась и подошла к кровати.  Отвернулась, и будто о чем-то задумалась. В тот же миг я очутилась перед ней и, не говоря ни слова, развернула ее к себе, а потом легко толкнула на кровать. 
Медленно снимая друг с друга одежды, мы гладили и ласкали нежные тела, будто знакомились впервые с оболочками, где две души давно уже соединились вместе. Поцелуи и ласки ввели нас в состояние прекрасного экстаза, и комната закружилась и расплылась в медленном танце. Мир нежности поглотил двух проблемных учениц, сделав из них двух прекрасных принцесс. Математика и физика стали совершенно не важны, ведь мы парили на мягком облаке в белоснежных платьях и улыбались друг другу лучезарными улыбками.
Это было что-то невесомое, легкое и умопомрачительное. Вам никогда не казалось, что такое состояние можно достичь только один раз в жизни и только в юности? А мне в тот момент казалось, что между близкими и родными по душе людьми должен существовать обмен энергиями. И он должен быть именно таким, как было у нас с Линой.
Теперь в некоторые дни я приходила заниматься с Линой предметами, по которым она отставала. Наши отношения были далеки от точных наук, нас интересовала возвышенность и невесомый полет.
С того и началось наша романтическая влюбленность, но долго она не продлились, потому как впереди караулили неприятности.  Так как мы не занимались физикой и математикой, а проводили время друг с другом, Лина не смогла поправить успеваемость и ее оставили на второй год.  Мать во всем обвинила меня, и велела мне больше не появляться в их доме.  На летние каникулы мы не виделись, но каждая из нас пребывала в некотором шоке после случившегося, но поговорить об этом было нам было не с кем. 
Прошло два месяца, и я случайно встретила Лину на речке, в тенистом небольшом сквере. 
Передо мной стояла одинокая хрупкая девочка, которой жизнь нанесла глубокую рану. У нее начинался сахарный диабет, и в силу этого она не могла учиться на равных со своими сверстниками, нужно было делать всяческие анализы и постоянно сдавать кровь. Многие продукты пришлось исключить из рациона, и это тоже изрядно портило жизнь, ведь в таком возрасте сладкое — счастье для подростков. Сейчас ее оставили на второй год и никого не интересовало, почему так произошло. Это был строгий закон школы — две двойки за год, и ты на повторном обучении.
Мне вдруг стало ее так жалко, что я потянулась, чтобы обнять, пожалеть.  Заключив в свои объятия, я отдала ей всю нежность своей груди, она прикоснулась головой к плечу, почувствовав во мне утешение. Хрупкие плечики Лины безмолвно вздрагивали, она плакала, а я гладила ее по волосам. 
Когда Лина оторвала голову от моего плеча, я увидела ее заплаканное лицо и обтёрла раздраженные щеки ладонью.
— Прости, — сказала я.
Встретившись с влажными карими глазами, я потянулась к ее лицу губами. Мы целовались как безумцы, поймав волну утешения и нужности. А потом она отстранилась, на минуту о чем-то задумалась и произнесла:
— Прощай.
Сила двух слов, которые мы произнесли тогда на берегу реки после долгой разлуки, развела нас на разные линии жизни, оставив только память о первой романтической любви, которую мы были не в силах удержать.