Часть первая.  От войны до войны

Как трудно жить в эпоху перемен,
Пить горький яд предательств и измен.
Казнить себя, других напрасно мучить.
Но свято верить — завтра будет лучше.
Как трудно жить в эпоху перемен.
Найти тюрьму и славить этот плен.
Быть пленником лишь собственных амбиций,
Любить и ненавидеть те же лица.
И всё-таки пытаться встать с колен,
Как трудно жить в эпоху перемен...

Инна Костяковская
 

Глава первая. Снова в строю

Поздняя осень. Уныло моросит мелкий дождик, словно просеиваясь сквозь облачное сито. Ветер уже разметал жёлтые листья и лишь немногие из них застряли в почерневшей траве, придавленные к земле тяжёлой влажностью.

Нахохлившиеся статуи мокнут, бесстыдно сверкая своею белой наготою. Деревья протянули в безмолвной мольбе лишённые листьев ветки к опрокинутой чаше неба, излившейся на землю нескончаемой влагой.

Приникли к земле напитавшиеся водой скамейки, так и не дождавшиеся усталого прохожего. Не нашлось желающих присесть на них под дождём.

Даже птицы примолкли, спрятавшись в гнёзда, и лишь изредка выглядывали оттуда, не осмеливаясь нарушить своим пением монотонность дождевой капели.

Только чугунные мусорные урны гордо блестели промытыми боками, демонстрируя свою важность и независимость в этом поблёкшем мире.

           Убегала вдаль аллея, ложилась лужами под ногами в хлюпающих ботинках, манила вперёд сырой неизведанностью.

           Ничто не нарушало замершую в ожидании зимы природу, лишь неожиданно появившаяся фигура в длинном чёрном пальто и надвинутой на самые глаза шляпе неторопливо двигалась по аллее Летнего сада.

 

Михаил и сам не понимал куда шёл, не замечал промокших ног, не чувствовал мороси, стекающей за воротник пальто. Тяжёлые думы владели им. Как же так получилось, что он стал никому не нужным в этом мире.

Кажется, совсем недавно был востребован, был командиром, в нём нуждались тысячи людей, а теперь… Даша, и та смотрит на него с жалостью. А он не хочет, не хочет, чтобы его жалели.

Интересно, тот кабак на Невском, открыт ещё? Да, денег нет, может порыться в карманах, где-то завалялся золотой царский, за него нынче много  дадут. Деньги бумагой стали.

Пошарил в карманах, извлёк бумажные ассигнации и мелочь. Глядя на них, тяжело вздохнул.

Воевал, воевал за Советскую власть, а домой вернулся, как побитая собака. Ни имущества, ни денег.

Дмитрий Гагарин вон в Москву переехал, пригласили преподавать в Академии. Вот бы и ему куда-нибудь уехать. В доме живут чужие люди. Уплотнили. Не хочется, и возвращаться туда. Нет, уехать, только уехать, хоть прямо сейчас

          Даша стучит на пишущей машинке с утра до вечера, чтобы накормить семью.

Надо и ему устроиться на работу, сейчас деловая жизнь оживилась. Новая экономическая политика. Но он, же ничего не умеет, кроме, как воевать. Уже пробовал работать.

Михаил нащупал под пальто эфес сабли, наградного золотого Георгиевского оружия. Он надевал его, оправляясь на свои бесцельные многочасовые прогулки. С этой саблей он чувствовал себя увереннее, может быть потому, что она напоминала боевой шестнадцатый год, наступление Юго-Западного фронта под командованием генерала Брусилова.

Ноги сами привели Михаила в довольно приличный ресторан, которых расплодилось множество с разрешением частной промышленности и торговли. Он по привычке и с некоторым чувством презрения называл его кабаком.

В зале сидело много людей. Михаил пристроился в углу за свободным столиком, сделал заказ подошедшему официанту и стал с интересом разглядывать публику. Вот, подвыпившая компания разночинцев бурно обсуждают какого-то поэта, а вот, бывший студент на скромную зарплату привёл в ресторан девушку, по виду работницу советского учреждения. Два пузатых торговца в жилетках о чём-то энергично и решительно спорят. Это уже новые, нэповские купцы, они правильно решили, что без них власть не обойдётся. А что это за тип так пристально смотрит на него, неужели он в своём дурацком пальто может привлечь чьё-то внимание.

Наконец, принесли заказ. Михаил налил себе полный стакан водки и выпил залпом, потом принялся поглощать солёные грибы, пирог с сигом и сочный дымящийся бифштекс. Ну, теперь можно и по второму. Что это за дрянь подали, только сейчас распробовал, точно не из подвалов Его Величества. Ах, какие напитки подавали в Зимнем. Мог же ведь, и остаться там, Государь отметил пажа. Хотя, если бы остался, давно бы голову потерял. А что, последние годы что-то хорошее принесли? Вернулся, несолоно хлебавши к разбитому корыту. Перед Дашей и детьми стыдно.

Не пора ли по третьему разу. И что этот придурок так смотрит, даже вроде как кивнул, будто меня знает, а мне его физиономия ни о чём не говорит.

С чего это все рожи расплываться стали в разные стороны, как будто кто-то растаскивает их по углам этого вертепа. Сейчас черти появятся, и будут жарить из них бифштексы. Ха-ха-ха! Надо бы заказать ещё водки. А откуда в вертепах водка? Так, где же ей быть, как не там. Надо кликнуть разводящего. Тьфу, какого разводящего? Разносящего, мать его…

– Эй, человек!

– Чего изволите, господин?

– Ещё водки, господин разводящий.

– Я думаю, что вам уже достаточно, господин, надо бы рассчитаться за выпитое и съеденное.

– Хо, он думает. В вертепах не думают, а исполняют. А это кто пришёл на помощь, старший живодёр?

– Господин, вам надо рассчитаться, вот ваш счёт.

– Пошёл ты…со своим счётом, бери деньги, живодёр — Михаил поднялся из-за стола, слегка покачиваясь и переступая, чтобы сохранить равновесие, достал из кармана деньги.

– Кузя, посмотри, сколько у него там.

– У него мало, хозяин.

– Тогда позови вышибалу.

– Он из благородного сословия, может у него ещё есть деньги.

Михаил снова полез по карманам, денег не было. Тогда в его затуманенном мозгу промелькнула мысль. Он расстегнул пальто и выхватил саблю.

Хозяин отшатнулся и крикнул половому:

– Кузя, беги за милицией.

Ближайшие к столику Михаила посетители вскочили с мест и поспешили отойти подальше.

– Не трусь, свиное рыло, — с трудом ворочая языком, проговорил Михаил, — если б хотел зарубить, давно бы твоя башка тут валялась. Я тебе предлагаю Георгиевское оружие в обмен на водку. На! — Он сунул саблю в ножны, снял их и подал хозяину. Тот осторожно приблизился, взял, начал рассматривать. Тусклым золотом блеснула рукоять.

– Чего, смотришь, там написано «За храбрость».

– Это я забираю, даю два червонца. А вас прошу покинуть помещение.

– Два червонца, мерзавец! Там чистое золото…

Михаил грозно надвинулся на хозяина ресторана.

В этот момент к нему почти вплотную приблизился человек, который пристально его рассматривал. Он вполголоса, чтобы не слышали остальные, произнёс:

– Господин ротмистр, я был командиром эскадрона на Юго-Западном фронте в шестнадцатом году, когда вы повели наш полк в атаку. Вам совсем ни к чему в таком состоянии связываться с милицией. — Михаил мутными глазами уставился на говорившего.

– Я тебя не помню.

          – Это сейчас не имеет значения. Прошу вас, сядьте.

Тихий, но повелительный голос подействовал на затуманенный алкоголем мозг, переполненный эмоциями и агрессивностью. Михаил сел.

– Вы его знаете? — Спросил незнакомца хозяин заведения, кивнув на Михаила.

           – Это совсем не важно. Вот, получите причитающуюся с этого гражданина сумму и возвратите ему, пожалуйста, оружие.

– С чего это я ему должен возвращать, он сам мне предложил.

– Эта вещь стоит в сотни раз дороже того, во что вы её оценили, — твёрдо и настойчиво проговорил незнакомец. — И видя, что хозяин застыл в задумчивости, добавил, — сейчас здесь будет милиция, вы же не хотите, чтобы вас арестовали за попытку похитить у выпившего красного командира дорогое наградное оружие.

Эти последние слова подействовали на хозяина, как удар бича. Он возвратил Михаилу саблю и взял протянутые незнакомцем деньги. А тот подхватил притихшего, опустившего голову и, как будто задремавшего Михаила под руку, и быстро, почти таща его на себе, направился к выходу. И вовремя, едва они вышли, раздались трели милицейских свистков. 

 

Михаил открыл глаза и с минуту неподвижно смотрел в потолок, потом приподнялся. Незнакомая, казённая обстановка. Где он находится? Ужасно трещала голова, во рту всё пересохло.

Хлопнула входная дверь, в комнату вошёл человек, показавшийся Михаилу странно знакомым.

– Не выпьете ли воды, господин ротмистр?

Михаил кивнул, незнакомец налил в стакан воды из графина и подал.

Михаил сел на кровати, взял стакан и жадно выпил, роняя капли на грудь.

– Где я нахожусь, кто вы такой, — спросил он не очень любезно.

– Давайте знакомиться, — ровным, не обидчивым тоном, видимо понимая состояние собеседника, проговорил незнакомец, — меня зовут Николаем Алексеевичем, фамилия Болдинов, можно просто Николай. А вас?

– Я — Михаил Константинович Комнин, можно просто Михаил. Объясните, пожалуйста, что со мной произошло и где я нахожусь.

– Вчера вы, господин ротмистр, немного перебрали в ресторане, и мне пришлось вас сопроводить до этой гостиницы, где я снимаю номер.

– Почему вы это сделали, почему называете меня ротмистром, сейчас нет такого звания, и кто вы такой, чёрт побери?

          Незнакомец улыбнулся:

– Я понимаю ваше состояние и потому отвечу на все ваши вопросы последовательно. Перед Великой войной я оканчивал инженерное училище. В пятнадцатом году, пошёл добровольцем на курсы младших офицеров.

После окончания курсов меня направили в кавалерию. Через год я уже заменил погибшего командира эскадрона. Когда началось наступление, к нам был направлен представитель штаба фронта. Это были вы. Ну, а потом атака под вашим командованием, когда мы прорвали австрийский фронт. Конечно, меня вы не помните, а я вас запомнил очень хорошо потому, что восхищался вами. Вскоре был тяжело ранен, и воевать ни на чьей стороне уже не мог, даже если б и захотел. С тех пор я гражданский человек. После провозглашения НЭПа организовал автомобильные мастерские. Живу в Москве, здесь в Питере, в командировке. В ресторан зашёл случайно, просто перекусить. Когда вы не смогли расплатиться за ужин и предложили хозяину георгиевское оружие, я не смог не вмешаться. Рассчитался с хозяином и заставил его вернуть вам саблю. Мне показалось, что она получена вами за тот бой, и отдавать её в грязные руки было бы для меня кощунственным.

Михаил помолчал, тяжело переживая всё произошедшее и пытаясь восстановить в памяти вчерашний вечер.

– Спасибо, Николай. Я вам обязан. Вы спасли меня от позора и унижения.

– Напротив, Михаил, это я обязан был сделать то, что сделал. У человека бывают разные обстоятельства и мой долг помочь другому. Тем более, такому храброму, умному и решительному человеку, как вы. Я не смею спрашивать о том, как вы оказались в этом ресторане, но с удовольствием готов помочь в решении ваших проблем, если они имеются.

 

И Михаил, сам не зная почему, вдруг начал рассказывать этому, практически совершенно незнакомому человеку, свою историю. Историю блестящего камер-пажа, лично отмеченного Государем, императором Всероссийским. Историю талантливого и смелого офицера – кавалергарда, трижды раненного, награждённого Георгиевскими крестами и Георгиевским оружием. Историю командира создавшего из маленького красногвардейского отряда сильную кавалерийскую дивизию, прославившуюся в боях. И последнюю историю не забыл, как получил от своего бывшего подчинённого по кавалергардскому полку поручика Кочубея слово чести офицера, что тот не будет воевать против красных, и отпустил его, пленного, обречённого на расстрел. А потом тюрьма и… пустота.

Недолго раздумывал Николай, услышав такие откровения из уст человека, которого глубоко уважал и помнил ещё с того прорыва в шестнадцатом…

– Михаил, не сочтите меня назойливым, предоставляющим вам какую-то услугу. У меня к вам деловое предложение. Мне нужны честные, думающие и образованные люди, на которых я мог бы положиться. Я предлагаю вам место на своём предприятии. Вы переедете в Москву, с квартирой мы устроим. Вы будете заниматься делом, которое очень и очень перспективно.

В самое ближайшее время, через десять – пятнадцать лет вся промышленность и сельское хозяйство будут основываться на автомобилях и тракторах. Как и армия — на механизированных и танковых частях.

Михаил внимательно вглядывался в сидящего перед ним человека. Что это? Судьба приходит на помощь тому, кто в этом нуждается, протягивает руку заблудшему, опустившемуся на дно, не ведающему своего дальнейшего пути?

Неужели бывает так, что в ту минуту, когда, кажется, что выхода нет, что перед тобой стена, вдруг появляется, словно ниоткуда человек, как указующий перст судьбы. И приходит нужное решение, будто озарение, будто зажглась лампочка в темноте сознания и осветила дорогу, по которой следует идти. И уже не важно, долог ли путь, и какие препятствия ожидают впереди, уже не важно, что в глубине души всё ещё шевелится подленький червячок сомнения в правильности выбора. Нужно только принять решение.

– Я согласен, Николай.

– Вот и прекрасно, я ждал именно такого ответа. Тогда не будем терять времени.

 

Переезд в Москву не стал для семьи событием. Небольшую двухкомнатную квартиру Михаил получил сразу. Даша приняла известие о переезде совершенно равнодушно:

– В Москву, так в Москву. — Она даже не спросила, где он был всю ночь. Раньше такое было немыслимо. В последнее время она очень изменилась. Могла часами сидеть, уставившись в одну точку, не сразу понимая, когда к ней обращались. Как будто пребывала в ином мире.

Началось всё вскоре после приезда Михаила с войны. Дома он застал безрадостную картину. Собственно, дома уже не было, в нём проживали несколько семей. Даша работала машинисткой в «Ремстройстресте», получала мало. Чтобы прокормить семью, приходилось брать работу на дом.

Когда улеглись первые восторги от встречи и супруги насладились друг другом, Михаил заметил перемену в Даше.

– Дашенька, что с тобой, ты разве не слышишь, что Анюта упала, ударилась и плачет? Почему не подойдёшь к ней?

– А? Что случилось? Ах, Анюта? Она уже большая девочка, шесть лет, должна сама о себе заботиться.

– Да что ты, это же ребёнок, твоя дочка.

– И твоя тоже. Вот и подойди к ней.

Михаил, молча, подошёл к дочке, взял её на руки:

– Не плачь, моя девочка. Где ты ударилась? Дай, я подую, и всё пройдёт.

Аннушка перестала плакать и загнусавила:

– Хочу к маме…

– Мама сейчас занята.

– Ничем она не занята, она просто сидит, — опровергла отца Аннушка.

– Она занята собой, разве ты не видишь?

Даша повернулась к мужу и резко спросила:

– А что, мне надо тобою быть занятой?

– Детьми надо быть занятой, да и мною можно, — стараясь, чтобы в тоне были мягкие нотки, ответил Михаил.

– Ты детьми не прикрывайся, попробуй накормить их на зарплату машинистки.

– Я скоро устроюсь на работу…

– Вот и устраивайся… кучером, как бывший кавалерист и красный командир. Ха-ха-ха! — не рассмеялась, а зло проговорила Даша.

– Кавалерию и Советскую власть не трогай…

– Ах, не трогать? Иди, воюй дальше… ведь пока воевал за них, они у тебя всё отобрали. Всё, что твои отец, дед и прадед для тебя сохранили. Ты там героически воевал, а я здесь пошла милостыню просить, хоть на корку хлеба… для детей. Жена князя Комнина. Древний род, византийские императоры. Никто из этих новоявленных вождей даже и не вспомнил о твоей семье. Ты думаешь, что они тебе простят и забудут о том, кто ты, из какого рода. Да никогда. Не обольщайся, тебе ещё припомнят, несмотря на верную службу. Надо было уехать, как это сделали все…

– Нам ехать некуда, здесь наша земля. В армии сейчас сокращение, буду искать работу.

– Ну, так иди, ищи!
 

Двухтомник в печатном и электронном формате по ссылке