В одну из мартовских суббот, когда я в очередной раз посетила Костёл на Малой Грузинской и решила немного посидеть на лавочке возле ворот после Мессы, ко мне подошла женщина и присела рядом. Она была закутана в одежду, а потому я не могла разглядеть её как следует — темная куртка, вязанная шапочка, широкий шарф, закрывающий пол лица и длинная юбка в пол. Поначалу мне показалось, что она просто захотела отдохнуть, как и я, но женщина развернулась ко мне всем корпусом и заговорила.
— Второй раз вижу вас в Костёле, откуда будете?
— Я из Риги.
— Мой муж умер год назад, а дочь уехала далеко. Мне одиноко. Хотела бы познакомиться с кем-нибудь из прихожан, но все словно замороженные. А хочется какой-то душевности, говорить, чай пить, не только ведь на Мессы ходить.
— Да, я вас понимаю, Москва город одиночек, — ответила я.
— Давай на "ты". Меня Галина зовут, я живу недалеко от Костёла, пешком через дворы. А тебя как зовут?
— Дайна.
— Очень приятно. Вот и познакомились.
Было в её облике что-то умиротворяющее и одновременно бесшабашное. От неё веяло чем-то мягким, и присмотревшись я увидела, что ей около 50-ти, возраст моей матери.
— А может в гости ко мне? — предложила Галина. — Чайку попьем?
— Я не против.
В Москву я приехала недавно, начав своё знакомство с Костёла Непорочного Зачатия Девы Марии, было в этом что-то особенное для меня, ведь Святая Мария выступала в образе моей духовной матери, была талисманом в жизни и вела в светлое будущее. Уверенность не покидала меня — именно в Москве я обзаведусь друзьями и единомышленниками, и каждую субботу исправно посещала Мессы, тогда как по будням искала работу.
Через 15 минут мы с Галиной шли по красивым тающим дворикам Москвы, обступая лужи и скудный снег на краях асфальта. Влажная весна всё еще не хотела расставаться с привередливой зимой. Наконец, мы подошли к небольшому дому и вошли в подъезд. Галина открыла своё жилище, нашла рукой выключатель и щёлкнула. Яркий свет залил прихожую, и я от неожиданности сощурила глаза. Жила она не богато, в углу стоял старый сервант, забитый посудой, среди которой нахально сидела лохматая кошка.
— Проходи в зал, там у меня стол для чаепития.
Квартира была большой. На стенах висели плюшевые ковры и картины Бориса Кустодиева с изображением обнаженных женщин в бане. На полу лежали тканые дорожки, а возле стен стояли горшки с цветами.
Я прошла в большую комнату, именуемую залом, там в правом центральном углу стояла икона Девы Марии Остробрамской — изображение, соединяющее сердца католиков и православных. Посередине зала находился большой круглый стол, застеленный скатертью с цветами. Я словно попала в другой мир — простоты, уюта и надёжности.
Галина зашла в зал, она успела переодеться в свой домашний наряд и предстала в чёрных трико и в серой вязаной кофте. Выглядела она обычной женщиной, похожей на остальных, и ничего примечательного я в ней не выделила, если только глаза, они горели живым и возбуждённым блеском.
— Присаживайся. Сейчас принесу еду, — сказала она и удалилась.
Через несколько минут она вернулась с подносом на котором лежали пирожки. Она поставила его на стол и достала из буфета банку варенья, стала наливать его в блюдце. Затем вытащила из-под дивана банку огурцов, ловко открыла её и поставила на стол.
— Я картошку поставила варить, — сказала, когда я удивленно на неё посмотрела.
Достав из буфета бутылку вина и увидев, как я подавилась от изумления, произнесла:
— Это за знакомство.
— Спасибо.
Горячая картошка с маслом и разлитое вино по бокалам внесли оживление в наши души. Мы чокнулись бокалами, Галина выпила залпом, будто это была ключевая прохладная вода. Я не рискнула сделать то же самое и только чуть-чуть пригубила, внутри меня загорелось любопытство. Одинокая, немного нервная, но веселая, кажется ей действительно не хватает общения.
— Дайна, я хочу тебе рассказать кое-что себе, — начала Галина после второго бокала. — Кажется, настало время, чтобы кто-то меня понял.
— Я слушаю.
— Женское тело – это храм. Именно оно дало мне понять, что я не такая как все, и эта моя природа не способна к изменениям. Как-то давно, в молодые годы я заметила за собой, что меня очень привлекает наблюдение за женщинами. Но в то время мне негде было любоваться ими, если только в бане, да и там особо не насмотришься, иначе навлечешь к себе в лучшем случае непонимание. Ведь росла я при Советской власти. Это было нелёгкое, но удивительное время. Мне нельзя было открыться, что я иная, не похожая на других внутри, но снаружи такая же, как и все. Каждую субботу я приходила мыться в баню и любовалась женщинами. Я буквально сгорала от желания, тайком разглядывая их, а потом шла домой, к мужу, и жизнь снова становилась серой и скучной. В это время я ненавидела и его и свою жизнь страшной ненавистью, потому ничего не могла поделать, ничего было нельзя. Так я прожила почти полвека, и вдруг в один момент на меня снизошло озарение, и я поняла, что надо жить, как хочет мой разум и тело, а не так как указывает нам общество и государство. Год назад умер мой несчастный муж, и я стала предоставлена сама себе, да и Советской власти уже нет.
— Галина, а как ты относишься к тому, что религия осуждает такого рода отношения? — поинтересовалась я.
— Религия да, но не Бог. Мы все дети Бога, — ответила она задумчиво.
Я смотрела на Галину и думала, она права, религия и Бог — это не одно и тоже. И что было бы со мной, появись я на белый свет примерно в то время, когда родилась Галина? Моя сексуальная ориентация, скорее всего, послужила бы поводом заточения в психушку, либо мне пришлось бы совершить суицид и дать Советскому государству жить и развиваться без таких как я. Да, выбор был не велик. Я решила расспросить Галину о её жизни в те времена, когда за однополую связь могли посадить в тюрьму по 121 статье если ты мужчина или положить на принудительное лечение, если ты женщина.
— Свою неординарность я почувствовала ещё в детском саду, — начала свой рассказ Галина. — Мне просто нравились девочки, и я никак не могла понять, почему они стремятся дружить не со мной, а с мальчиками. То же самое было и в школе. У меня конечно были подружки, но все они тяготели к мальчикам, восхищались ими, краснели перед ними и пытались кокетничать. Такое поведение мне было не свойственно, но в тоже время я понимала, что реальная жизнь заставит меня переступить через себя и непременно подложит под главу семьи – мужчину. Так жили все, ведь этого хотело государство, школа и семья. Особенно усердствовала школа. В старших классах девочек буквально зомбировали всякими просветительскими лекциями, мысль которых была одна: девочки – будущие мамы и образцовые жены. Это означало только одно: женщина должна жить с мужчиной и продолжать род. Я часто задавалась вопросом, а что делать мне, если я хочу иной жизни? Как-то вечером за ужином мой отец грубо и деловито сказал: «У Андрея Петровича сын из армии скоро вернётся. Будем вас женить». На эти слова моя мать смущенно заулыбалась и радостно закивала головой. Ей было невдомек, что сердце её единственной дочери буквально сжалось от безысходности. В ту ночь я не сомкнула глаз, ведь не могла представить себя в роли жены, но прошел год, вернулся сын Андрея Петровича, и была сыграна свадьба.
Я только окончила школу и едва успела поступить в педагогический институт. Первая брачная ночь сделала из меня женщину в физиологическом плане, но не подарила любовь к мужчине. Все остальные ночи с мужем ничего не изменили в сознании, и я продолжала мечтать о другой жизни. И даже рождение ребенка, моей дочери, не смогло ничего изменить и отвлечь, я не получала никакое удовлетворение. В то время я вдруг поняла, что вот так вот проживу с этой страшной тайной, а жизнь при этом покажется тягостной и бесконечной. Подруги были примерными семьянинками, а на работе, в учительском коллективе, об этом невозможно было даже заикнуться, везде сидели соглядатаи и моралисты. И вот однажды в школе, где я преподавала английский язык, была проведена просветительская лекция для всего учительского состава. Тема лекции была очень пикантна – о половых перверсиях. Тогда лишь частично была приоткрыта завеса над проблемой, мучавшей меня многие годы. Просветительскую лекцию скорее можно было охарактеризовать еще лекцией осуждающей, и профессор Заболоцкий Иван Сергеевич, злобно сверкая глазами, клеймил загнивающий Запад за его свободу и за распространение половых извращений. Особенно много внимания было уделено мужскому гомосексуализму и женской блажи, о них было сказано так много нелестных слов. И тогда я поняла, что - я белая ворона, и если вдруг обмолвлюсь кому-нибудь о своих тайных желаниях, то в лучшем случае буду изгнана с должности советского учителя с «жёлтым билетом» и поругана коллективом.
Эта лекция вызвала у меня на то время — молодой учительницы — жуткую депрессию. Жизнь в одночасье стала ненужной. Как строить своё будущее, если впереди никогда не будет желанной любви? Если государство считает тебя странной, той которую нужно лечить в психушке? Всю неделю я ходила сама не своя после этой лекции, уже начиная ненавидеть себя за то, что родилась не такой как все.
Однажды со мной случилось чудо, которое буквально воскресило меня морально и физически. Это произошло в бане, я увидела видение, возникшее в туманном банном пару. Обнаженная молодая девушка сосредоточенно тёрлась мочалкой и глаза её ни на кого не смотрели, будто не замечали окружающих. Мне показалось, что она очень стесняется всего происходящего и старается побыстрее закончить банные процедуры. Действительно, наспех помывшись, девушка поспешила в предбанник, а я, забыв о своей наготе, инстинктивно двинулась за ней, даже не домывшись, но успев набросить на себя полотенце. Мы одновременно оделись и вместе вышли на улицу, и девушка пошла к остановке. Каждая из нас двинулась по своим личным делам, не проронив не слова, но понимая, что эта синхронность не просто так. Эти мгновения зародили во мне настоящие чувства к конкретной женщине, а не к множественным и размытым образам, которые всё время жили в мечтах. Теперь, закрывая глаза, я отчетливо видела милые черты лица той необычной девушки, и её яркий образ помог мне выкарабкаться из депрессии, вселив надежду на будущее.
— А что было дальше с этой девушкой? — не выдержала я.
— Случилось второе чудо — эта девушка пришла работать в школу учителем рисования, где уже несколько лет преподавала я. Я любила эту девушку всю жизнь, люблю и сейчас, но она никогда не узнает,о моих чувствах... По сути, я прожила с ней жизнь в своих фантазиях. Она, думаю, тоже, ведь учительский коллектив предполагает слишком правильное поведение, основанное на моральном достоинстве учителя. Мы ничего не могли поделать, лишь украдкой наблюдать друг за другом. А потом вдруг в страну пришла перестройка и гласность. Мало-помалу газеты и журналы стали печатать информацию об однополой любви. Сначала с нотами осуждения, словно подстраховываясь, потом в нейтральных тонах. Так в журнале «Эхо планеты» я впервые прочитала о Мартине Навратиловой – известной теннисистке, открыто жившей с женщиной. А еще в этом же журнале я увидела небольшое письмо читательницы, которая в нескольких словах обрисовала свою личную жизненную драму. Молодая женщина признавалась, что ещё в восьмом классе влюбилась свою одноклассницу и не знала, что делать. Но как-то в десятом классе между ними случилась близость. Автор письма признавалась, что это была её единственная любовь за всю жизнь. Потом её любимая девушка вышла замуж, чем очень сильно её ранила, а сама она целиком отдалась научной работе, прежде окончив школу с золотой медалью и институт с красным дипломом.
Теперь я знала, что не одинока во Вселенной со своей проблемой. Это немного вселило в меня силы. Но тут у меня возникла другая проблема — я католичка и длинные разговоры с Богом, вернее монологи с самой собой в Его присутствии, возвращали меня к жизни, но не давали разрешения на любовь. Помнишь фразу: Христос терпел и всем велел? Я нашла утешение и отраду в Христианстве и до мозга костей была преданной религии и Храму, а потому готова была мучиться дальше, лишь в порыве отчаяния иногда ропща на свою судьбу.
— Галина, но ты же сказала, что религия, это не Бог! — не выдержала я.
Она налила вина в наши бокалы и продолжила:
— Недавно случилось третье чудо — умер мой муж, и в 55 лет я осталась одна. Поначалу я не знала, что же мне делать с этой свободой, но потом на меня снизошло озарение: надо искать женщину. Ведь я почти 35 лет каждую ночь и каждый день желала, и я решила пойти к той учительнице рисования, которая была всего на 5 лет меня моложе, чтобы открыться ей о своих чувствах. Но… у неё случился инсульт, прямо на работе и она оставила тело… я не успела сказать ей о своей любви… — она приложила платок к глазам.
Выслушав рассказ Галины, я была поражена сколько страданий вытерпела эта женщина. Мне хотелось её утешить, и я, пододвинув стул ближе, обняла её. Согретая теплом, она плакала, разрешая себе быть слабой и уязвимой, пока мои руки успокаивали её уставшие от жизни плечи.
— И решила найти молодую, — говорила Галина сквозь слёзы. — Такую, которая не переживала бы всё то, что довелось пережить мне, ту которая воспитана по-другому и которая не знала этой удушливой несвободы.
Потихоньку успокоившись, она достала сигареты и закурила.
— Дайна, я никому никогда не рассказывала это.
— Это нужно было рассказать.
— Кажется, произошло ещё одно чудо, — сказала она тихо и подкурила.
Я удивлено посмотрела на неё.
— Я встретила тебя.
(07.02.2019)
.