Глава из сборника «Забытый разговор, диалог тридцать седьмой»

Родным, соседям, близким и не только… посвящается.

Дела-дела… 
дела – лишь пыль.
Слова? Слова…
хранят нам быль,
а с нею мысль
и нашу жизнь!..


     …Вторая половина шестидесятых.
     Конец осени.
     Ведомственный детский садик. Помещение кухни.
     – Ой, Валентина, кого ж это ты к нам ведёшь? – приветливо улыбается молодая высокая упитанная дама в длинном белом поварском колпаке и широкой, словно паруса, хлопчатобумажной кухонной спецодежде.
     – Пусть пока у вас посидит, – деловито суетится маленькая худенькая, – в чем только душа теплится? – чернявая девчушка, устраивая с карандашом и бумагой мальчонку едва старше двух лет за небольшим обеденным столиком в углу обширной кухни у окна. 
      – Что у нас на сегодня? – хохочет веселая дама. – Сопли, понос, температура, или просто так в ясли опоздали, а теперь уже не берут, не пускают.
      – Карантин, – сердится девчушка, – у них там, видишь ли, карантин объявили по ветрянке. Хоть бы предупредили вчера, что ли, я б что-нибудь на сегодня придумала.
     – Так под карантин, взяла бы больничный?
     – Да кто ж его без температуры у ребёнка даст?
     – Тогда отгул?
     – Нет-нет, – сверкает глазами худенькая, – отгул, нельзя, никак нельзя.
     – Как так, нельзя? – удивляется дама. – Почему?
     – Зинаида Петровна, меня ещё за прошлый больничный пилит, обещала квартальной премии лишить, если ещё хотя б день до конца месяца возьму.
     – Вот же… стерва! – выдыхает упитанная. – А как же быть?
     – Так и быть! – машет рукой маленькая. – На прошлой неделе, когда его в ясли из-за соплей не брали, – кивает на малыша, – муж с собой на корабль брал, пока они в доке на ремонте стояли.
     – А теперь?
     – А теперь всё, – вздыхает, – в море ушёл! А Нинки, соседки моей, как назло дома не оказалось. – Стоит чуть не плачет. – А меня Зинаида на базу за продуктами срочно отправляет. Так что, тетечка Верочка, миленькая, выручай: некуда мне сынишку девать.
     – Да, ладно, ладно, не переживай, Валентина, – деловито кивает поварской колпак тетечки, самой едва старше молодого завхоза, – выручу. Беги-беги, не сомневайся, мы с девчонками что-нибудь придумаем.
     Кричит большая добрая  Вера вслед быстро удаляющейся щупленькой фигурке.
     – Ну, ребёнок, – улыбается, повернувшись к нему, – скажи-ка тетё: как тебя зовут? А то твоя мама забыла это нам поведать.
     – Лека, – нисколько не смутившись, звонко отвечает малыш. 
     – Лека? – дивится полная белая дама. 
     – Лека, – кивает ребёнок.
     – Странное имя, – озадачено жмет плечами. 
     – Это, по-видимому, Олежка, – предполагает кто-то из рабочих кухни.
     – Лека, – смешно хмурит черные бровки, мальчуган. 
     – Леша? – продолжают гадать девчонки. 
     Ребятенок в ответ, насупившись, молчит, сердито поблескивая серыми глазами. 
     – Ну, ладно-ладно, Лека, так Летка! – примирительно приседает к нему тетя Вера, сняв высоченный колпак, чтоб ненароком не напугать. – А скажи мне, Лека, ты кушать хочешь.
     – «Посипить», – улыбается всеми своими восьмью зубками малыш.
     – Что ты говоришь? – совсем по-девчоночьи смущается старший повар, к удивлению не имеющая ещё пока в свои двадцать с приличным хвостиком лет собственных детей.
     – «Посипить», – весело сипит Лека.
     – Видимо, попить, – предполагает кто-то.
     – Ну, попить, так попить, – радуется дама-повар, быстро наливая большую кружку теплого кипяченого молока.
     Малыш с удивлением смотрит по сторонам, на непонятливую тетю и, отвернувшись, возвращается к монотонному чириканью карандашом, словно пишет,  в листке бумаге, оставленной мамой. 
     Тетя Вера не сдается. Налив в маленькую детскую кружку компота, она ставит её рядом и с интересом наблюдает, что будет дальше.
     Ребенок не без интереса заглядывает в чашку и, улыбнувшись тёте, продолжает  молча рисовать. 
     – Может быть, ты любишь кашу или суп, – как-то совершенно необычно, по-детски расстраивается Верочка-повар… 
     Внутри всех настоящих женщин, будь-то повар она или бухгалтер, прежде всего живёт «мама», первой потребностью которой при виде любого ребёнка является жгучее непреодолимое желание накормить его. И с этим никто и ничего поделать не сможет. Такова наша человеческая природа, суть! Во всяком случае, так было тогда, в шестидесятые, так должно б быть и теперь. Впрочем, сейчас общению людей мешают некие электронные фильтры, экраны, крадущие у нас многие выработанные тысячелетиями желания, потребности. Многие, но, надеюсь, не эту!
     …Мальчишка, не проявив никакой эмоции к её словам, продолжает свое увлекательное занятие.
     – А булку? – продолжает допытываться тетечка Верочка, отодвинув только что налитые тарелки с едой. – Булку с маслом будешь?
     – Будет-будет, – вдруг, откуда ни возьмись, за него отвечает запыхавшаяся маленькая мама, торопливо влетевшая на кухню с кучей пакетов и коробок. – Только не с маслом, а со сметаной. 
     – Ну, наконец-то, Валентина, – с явным облегчением выдыхает полная дама. – Гляди, не поел ничего, голодный сидит, – искренне расстраивается она. – И не попил, хотя и просил вроде как: «посипить», «посипить»!
     – «Посипить» – это посыпать! – смеется растроганная участием хрупкая мама. – Сахарным песком булку со сметаной посыпать, – поясняет. –  Мы любим сла-день-ко-е, – тянет она за малыша по слогам, густо намазывая булку и, осыпая его сахарным песком, – конфеты нам мамочка не по-ку-па-ет, говорит до-ро-го.
     – «Посипить», – радостно пищит Лека.
     – «Посипить», – улыбаясь, дивится тетечка Верочка.
     – «Посипить», – веселятся девчонки.
     Ведомственный детский сад. Кухня.
     Конец осени.
     Перемазанный сметаной ребенок, с удовольствием уплетающий булку за обе щеки.
     Вторая половина шестидесятых…
06.11.2018г.

     Автор благодарит критика (ЕМЮ) за оказанную помощь, а также приносит свои извинения за возможное совпадение диалогов, потому как рассказ является художественным, вымышленным, хотя и подслушан в разговоре с ЕВИ.