Ласковое июльское утро почти не проникает сквозь густые своды высоких сосен. Палатки лагеря отсырели от росы и ночного дыхания студентов мединститута на военных сборах. То самое время короткого блаженства, когда построение и завтрак красной рыбой из консервов под названием "Минтай в томате" уже закончились, а командиры еще не довели до нас свои стратегические замыслы на сегодня. 

           Наша палатка курит в специально отведенном месте, щурясь на утренние лучи, расстегнув воротнички и лениво подкалывая друг друга. Мы втроем, Толик, Саня и я, - салабоны или черпаки, потому что не служили до института. Таких в лагере большинство, но они по известному закону подчиняются дедам, - тем, кто поступал после армии и подготовительного отделения. Никакого зверства или унижений, просто веселое копирование армейских традиций. И это правильно, потому, что главное здесь что? А главное в армии устав, единообразие и дисциплина, а иначе, как говорил дикий прапор из "ДМБ" - "Все у нас пойдет через жопу."

           Так и случилось год назад по рассказам старшекурсников прошлого года, когда они вместо положенной "красной рыбы" в первые дни налегали на привезенные из дома колбасы. Тогда почти все сборы оказались на несколько дней небоеспособны по причине кишечных расстройств. Военное начальство в этом году учло свои недочеты и, понимая, что всю колбасу не отберешь, добавляло нам в кашу или в чай что-то типа антибиотиков или закрепляющих. Поэтому, в первую неделю боеспособность по утрам тоже страдала, но уже по обратной причине. Из специально отведенных за лагерем мест сквозь веселое чириканье воробьев доносились стоны и кряхтенье "укрепленных" студентов медиков.

           Так вот, мы покуриваем и развлекаем себя, вспоминая армейские дебилизмы из серии "...тот в цирке не смеется." Саня вдруг вскакивает с места, встает передо мною "во фрунт", делает зверское выражение  и, презрительно брызгая слюной мне в лицо, противно визжит, изображая офицера из любимого всеми кино:

           - А ну вста-а-ать! Встать, когда с вами разговаривает подпоруччик!

           Я вскакиваю и, подчиняясь, выставляю глупое выражение на лице, по которому Саня хлещет воображаемой белой перчаткой. Потом я проделываю такую экзекуцию с Толиком, но еще зажав воображаемый хлыст под мышкой. Мы ржем. Настроение хорошее, боеспособность восстановлена.

           Тут приходит веселая весть из танковой части Кряковки. Ночью были учебные стрельбы. Один снаряд залетел в село и не разорвался, хотя был боевым. А разрушил сарай и чуть ранил бычка.  Так вот ждали комиссию генералов из военного округа, которая должна была выяснить, отчего боевой снаряд не разорвался. На бычка и сарай всем в Округе было плевать.

           Время еще есть и мы идем дразнить Витаху. Витаха - наш однокурсник и он сегодня в наряде на посту у входа в лагерь. Автомат ему не положен, но штык-нож от "АКАэма" у него на поясе. Виталик - заика, добродушный смешливый увалень, но настороженный, как все заикающиеся, тем более на посту. Около него на суку висит рында. Это деды-моряки повесили стреляную танковую гильзу и рядом железяку. Каждый вечер после построения постовой, по приказу дедов, должен был "бить склянки" - лупасить в рынду железякой столько раз, сколько дней осталось до дембеля.

 
          Мы присаживаемся поодаль и ехидный Саня начинает разговор:

          - Вот ты, Виталик, устав хорошо вчера читал? Что должен спросить у любого, подходящего к посту, боец, который на посту, а?
               
          Виталик набирает воздуха, выпучивает глаза и, схватившись зачем то за штык-нож, пытается доложить нам свои знания устава, но у него получается сипение:

          - С-с-с-с...
          
          Подключаемся мы с Толиком:

          - Сала?

          - Н-нет. Виталик сдувается.

          - Самогону?

          - Н-н-н-н... С-с-с...

          - Стрелять буду? 

          - Сам дурак?

          Виталик краснеет, сглатывает, и у него со второго раза вылетает всё:

          - С-м-м-с-ссуки! Стой, кто идет! И вы идите на ...

          Ржем беззлобно. Толик не унимается:

          - Витаха, скучно наверно? Я бы на твоем месте развлекся пока начальства нет. Вон дерево рядом, можно штык-нож в него побросать. Спорим, что не попадешь так чтоб встрял. 
           
          И опять по-новой:

          - С-с-с-с-с...

          Тут нас зовут на построение и мы уходим от бойца. Потом вечером мы узнаем, что бедный Витаха таки развлекся. Он сломал штык-нож об дерево, что вообще-то считалось невозможным, и был подвергнут суду офицерской чести. Но мы этого не видели. У нас были другие дела.

          Офицеры военной кафедры жили в другом лагере в лесу и приходили к нам только на занятия или, чтобы провести марш-бросок. Обычным армейским порядком заведовал старший лейтенант, старлей из дивизии. Афганец с наградами, сухощавый, белобрысый невысокий парень с колючим взглядом, по которому было видно, как он нас презирает, в основном нас - черпаков. А мы и представить себе не могли, что он видел в той своей юной афганской жизни. Мы втихую издевались над его приказами, как над всем армейским. Мы – салаги. Но сегодня на построение пришел майор с кафедры, что само по себе ничего хорошего не предвещало. 
         
          Майор Надыршин – смуглый коротышка, то ли татарин, то ли чукча, имел такое смешное лицо-карикатуру, особенно когда начинал говорить  или  приказывать, что только ленивый из нас не поиздевался над ним и его ужимками. Были и записные пародисты. Но самым смешным было в нем именно то, чтО он говорил или приказывал. Это была копилка всех армейских идиотизмов , произносимых с самым серьезным видом, что, конечно, все усиливало стократно. Ни одно построение с ним не  могло закончиться без общего веселья и нарушения строя, так как многие, согнувшись лезли хохотать в кусты. Сами кафедралы, включая полковника Батяновского, конечно – Бати,  незлобно подшучивали над майором, подыгрывали ему.
        
         Выпятив нижнюю губу, сузив и без того маленькие глазки и заложив руки за спину, он ходит сегодня утром вдоль строя. Глядя на нас, еле сдерживающих смех бойцов, снизу вверх, он выискивает кого то. Через минуту он находит и смуглое лицо его расплывается в такой счастливой улыбке,  что мы прыскаем в сторону. Тут же он подбегает к жертве, у которой расстегнут воротничок гимнастерки и, вызверившись на несчастного черпака, орет  так, что вспархивают с веток заснувшие воробьи:
       
       - Застебни-и-сь!! 
      
       Эхо идет по лесу и аукается аж в самой Кряковке. Общее веселье. Боец застегивается. Довольный, приобретя хорошее настроение, майор Надыршин  вещает приказы. Последний он доводит до нас в виде просьбы-приглашения:
      - Кто разгружать печенье?
Саня, дернувшись выйти, останавливается от шепота стоящего сзади деда:
      - Стой, дурак. Печенья там не увидишь!
Но поздно. Лукавый майор заметил движение. Маленькие глазки быстро вычисляют Саню, а заодно и меня с Толиком. Потом выделяется старшим один дед из зазевавшихся. И звучит приказ:
      - Бойцы. Вам надлежит выдвинуться из расположения  части и прибыть на охотничью базу Киевского военного округа,  для чего вам надо будет проследовать  на базу. Это понятно вам? Как поняли?
      Так как нам понятно и мы, давясь, орем: «такточнотоварищмайор»,  он продолжает, расхаживая вдоль созданного им подразделения:
      - Завтра на базу приезжают генералы с б.., отставить… поохотиться и отдохнуть от дел. А на базе, как оказалось нет пляжа. Озеро есть, а пляжа там нет. Как поняли?
      - Такточнотоварищмайор.
      - Так вот,  бойцы, ставлю первую задачу. Вам надлежит соорудить пляж на вверенной вам территории путем разбрасывания песку. Песок из секретного карьера вам будет поставлять приданный вам боец из танковой дивизии на камазе.  Как поняли задачу?  
      Менее дружный утвердительный хор в ответ.
      - Вторая задача. По окончании выполнения первой задачи вам надлежит выдвинуться пешим порядком в часть и проследовать в часть. Живыми. Как поняли? 
     Толик, который любит голливудское кино, не выдерживает и орет:
      - Есть, сэр!
       
        Майор опешивает, выпячивает губу и идет на Толика:
     
      - Два наряда на кухне завтра!  Доложить старшему лейтенанту! Как поняли?
      - Естьтоварищмайор. 
     
        Толик давно хотел на кухню.  Дед осмеливется задать вопрос:

      - Разрешите вопрос, товарищ майор?
      - Докладывайте, боец.
      - А можно мы для б…. отдельный пляж в лесу соорудим?
      - Отста-а-вить.  Можно Машку за ляжку, а в армии – разрешите. Отставить. Не разрешаю.  Кафедра в полном составе будет  лично проводить рекогносцировку и рассчитывать маршрут выдвижения и дислокации  приданных лиц. Как поняли? 
     
        Далее - по сценарию.
     
        И вот мы вчетвером уже вытрясаем кишки в кузове грузовика по песчаным буеракам Кряковского леса. Следуем к месту дислокации согласно диспозиции.  В селе кряковские девчата машут вслед, и мы им салютуем пилотками. Лю-у-у-ди.
 
        База округа представляет собой обычную турбазу в лесу. Озеро довольно большое и грязное. Как и бывший, когда то, пляж. Покурили. Скоро примчал камаз. Водитель - сержант, похожий на нашего старлея, такой же голубоглазый, крепкий и белобрысый. Они, похоже, здесь все такие. Даже ресницы белые.  Только имя не подходит - Эдик. После пяти камазов образуется что то похожее на пляж и мы, искупавшись, плывем на ту сторону озера "заточить" наши сухпайки. Там спим и потом до вечера разгружаем еще три машины.  

        И вот тут я понимаю, чем дед отличается от черпака. Смекалкой.  Наш дед-однокурсник под конец работы выдает такую, бредовую, на первый взгляд, идею, как достойно завершить нашу, почти боевую, задачу:

      - Мужики, а давайте уболтаем Эдика, чтобы налево продать камаз песка в Кряковке, а?
      - Ты че? А нафига?
     
      - Учись, салага. И впитывай бесценные крупицы армейской мудрости, пока я жив.  Песок ничей? Ничей. Его полный карьер. Камаз нам придан? Придан. Задачу мы героически выполнили? Выполнили. Так почему же нам не использовать удачно появившиеся возможности и не обменять песок в селе на так необходимый нам самогон?! Необходимый, я спрашиваю? Вот то-то.
        
        Остается уболтать Эдика. Он долго сопротивляется, но дед обещает в случае отказа начистить его белобрысую морду прямо здесь, и он сдается:
       
      - Только, если патруль, я скажу, шо вы меня заставили.

        Приезжаем в «секретный» карьер на краю села. Патрульная машина проезжает, не останавливаясь, мимо.  Но тут нас ждет засада. Экскаваторщик, пока мы уламывали Эдика, уже ушел.  Грузить песок некому. Улыбнулся нам самогон. Мы стоим на краю ямы и чешем затылки. Тогда Саня, похоже приобретая замашки деда, бормочет:
      - Мужики, гляньте, вон над ямой нависает край карьера, там внизу подрыто. Если камаз подъедет, а мы сверху лопатами поможем, а?
        Эдик, уже обреченно, лезет в кабину, а мы изготавливаемся у края карьера.  Песчаная глыба ссыпается в кузов, как только мы беремся за лопаты, чуть не утянув нас за собой. Больше, чем полкузова получается.  У деда чуть слезы не брызгают из глаз: 
      - Ка-а-айф!

        Найти бабку самогонщицу, которой был нужен почти дармовой песок, не составляет труда.  Сердобольная даже выделяет солдатикам в помощь безвозмездно баночку из-под майонеза.  Не из трехлитровки же пить. Эдику объявляем благодарность, жмем руку, представляем к ордену и отпускаем в дивизию.  
      
        И мы приступаем к выполнению второй задачи майора Надыршина.  Она оказывается нелегкой потому, что три литра отличного бурякового первака несколько затрудняет вот это самое «выдвинуться в часть» и особенно «прибыть в часть живыми.»  
      
        Дальше – смутно. Но на построении вечером мы стоим. Сзади в наши спины упираются товарищи-бойцы однокурсники, предвкушая, что им достанется оставшийся литр буряковухи.

 
        Но он достается товарищу майору из танковой дивизии – начальнику нашей студенческой части, обрюзгшему хмурому служаке. Вечером он изымает трофей у, чуть не плачущих бойцов, и уединяется у себя в палатке посередине лагеря. Когда он засыпает мертвецки – группа дедов прокрадается к нему в палатку. Один бывший художник с курса  снимает с погон майорские звезды и на их месте рисует фломастером маршальские, огромные, с лучами и вензелями.  Утром спросонку и с бодуна майор даже не видит, в какое звание был произведен медиками за ночь.  И выходит маршалом перед строем.

        На утреннем построении есть на что посмотреть. В особенности на лицо завкафедрой, полковника Бати, когда он внезапно обнаруживает рядом на докладе "старшего себя" по званию.  Отставить! Больше с тех пор этого майора мы не видим.
      
      Вот так и проходят наши военные будни. Много еще чего за один месяц случается в этом, похожем на пионерский, лагере. Сейчас вспоминается все это со смехом и грустью. 
                

                ***
     
      Но есть и жгущее чувство вины. Оно идет от сознания того, что все это происходило с нами в те времена и дни, когда наши ровесники гибли и становились калеками в Афганистане.  
      Только я и по сей день горжусь, что принимал присягу  и говорил перед строем:  «Служу Советскому Союзу!»
 
               «Прощайте, горы, вам видней,..»