Солнце ломится в пыльное стекло лагерной палаты. Физрук наконец свободен и может заглянуть к старшей вожатой. Вялой тряпочкой висит знамя на линейке. Выпита из пробитых дырочек вся сгущенка и съедено, выигранное в теннис, печенье. Посланники пошли за компотом для всех. Две сигареты на пятерых. 

    "Тихий", "мертвый" час. Но после ненавистного какао с пенкой приходит вечер.

     Так было надо.

Все самцовое племя планеты, достигнув бойцового возраста, обязано было доказать всем свое право на территорию, еду, самку, свою силу, и так далее. Никуда не делись от исполнения этого закона и мы.
     
     Пионэрсклагерь.
     
Танцы в лагере. Вечер, стихают горны, все сильнее аромат "Гвоздики" от комаров. Вожатые наглажены, на эстраде магнитофон и директор Дынин. Ну, может, и кто другой. Но говорит все то же. Мы все его слышим в усиленных колонках и обязательно заспасибим партии за наше щасливое детство. 

     Награда есть. Танцы. Запах, прикосновение иного существа - девочки. А вдруг... А вдруг она не пойдет. Позор. - Да ты не знаешь, как. Главное, - не бзди! Умеешь шейк? Смотри...
     
     Мы уже съели два ужина за что-то там и облились "Гвоздикой". Бьем кулаками в стену с пачкой газет. Набиваем мозоли на костяшках пальцев. Чтобы удар был сильнее. Чего сильнее?.. Мы знаем.
     
     Местные.

Их никто не пускал. Но и не выгонял с танцев. Они просто приходили и были здесь. Высшими силами ПИОНЕРСКЛАГЕРЬ-ПРОМА было задумано непременное наличие МЕСТНЫХ на танцах вблизи пионэров. Знали таки комсомолбонзы о законах природы и неизбежности их торжества даже в советском детохранилище.
     
     Но нам сильно не нравилась их, местных, близость на танцах рядом с нашими, как мы считали, пионерками. А они с удовольствием принимали приглашения на танец. О-о,.. Ооо. Это потом мы поняли, что именно имел в виду мистер Холмс, когда говорил о любви сэра Генри. А пока... Любопытство. Дети полей. 
     
     Говор южноукраинский. Загорелое скуластое лицо. Кастет. Сигарета. Вечный вопрос:
     
     - Ну, шо?! А?
     
     Ответ не интересовал, потому что после цыканья сквозь "несуществующий" зуб было заготовлено вежливое предложение совершить прогулку наедине. Она начиналась тут же на танцплощадке с произнесения магического слова:

     - Зассал?

Это слово могло бы стать эпиграфом и предисловием к миллионам историй, веселых и разных, объединенных одним только желанием вызвать самца на бой, сначала унизив, конечно. Отказавшийся навсегда превращался в грязь под ногами. О них не рассказывали даже по ночам при свете фонарика.

     Угол корпуса в свете полной луны. Слева свои. Они свидетели моей победы или позора. Справа они. Они пришли для этого. И хотят только этого. Благородство в пацанячьих головах горячит кровь. Как в кино. Один на один. Честно.

     Надо бить первым, я знаю, но рука стала свинцовой и внизу живота как будто кто-то вонзил холодный стержень. Зубы стучат. И получают.

     Удар ниоткуда падает странным известием о том, что луна и правда сегодня полная. И все закончится, как всегда все когда-нибудь кончается. Остальную драку всех со всеми уже не видно, потому что победитель забирает причитающийся трофей - твой плетеный широкий ремень, который тебе подарила мама. Вот это уже унижение посильнее. 

     Вытирая кровь с опухшей губы, ободряясь молчаливой поддержкой своих, что "не зассал" и пошел, тихо под подушкой желаешь лютой смерти, забравшему мамин подарок.

     На следующий день - разбор полетов в палате. Что чужие синяки и вывихи по сравнению с твоим увечьем, полученным в честном бою? Ты - герой. Ты почти Чинганчгук, Брюс Ли. У тебя пробита насквозь нижняя губа. Все это видят. Губу можно оттянуть и тогда на просвет видна маленькая дырочка, через которую просвечивает ласковое июльское солнце.

     Теперь уже появляются свидетели, которые видели у того местного в руке свинчатку с черепом. Другие утверждают, что это фигня. У местного на пальце было кольцо, но без камня, а с торчащими крючками. Вот они-то и пробили мою губу. 

     Девочки из первого отряда, как бы невзначай, проходили мимо корпуса и между прочими разговорами, уже уходя, просили показать дырку в губе. В теннисной как то стало посвободнее с очередью на партию, всем хотелось взглянуть на чудное боевое увечье. 

     Гордость омрачало воспоминание о плетеном ремне, который теперь носил другой пацан. Знала бы мама, какой ее сын трус!.. 

     Но за футболом, зарницей и первой любовью скребущее чувство горечи утраты дорогого подарка постепенно померкла.

     И вот перед самым концом смены случилось такое.

     С той стороны, от местных, пришли чуваки к нашим чувакам, и так решили, что мы с тем пацаном должны пить "мировую" и брататься. Наверное, к тому времени, претензии по поводу женского пола были уже улажены сами собой, и меня повели на братание с обладателем кольца без камня, сделавшего мне такую славу на потоке. Пионерки писали письма в песенники друг дружке и ревели навзрыд.

     Задружились мы так же легко, как и подрались. Слева - наши. Справа - местные. Место выбрали символическое - ручей в лесу. Темно и сыро, только журчание воды.

     - Бей ты теперь! 

Я должен был ударить пацана до крови. И я ударил, вспоминая мамин плетеный ремень. Кровь видели все. Ее торжественно смыли в ручье и что-то сказали примирительное под общий гул одобрения. Вода из ручья, в виде так называемой "мировой", показалась соленой, как морская.

     Местным, особо приближенным к парню, было позволено посмотреть мою дырку в губе на просвет солнца. На том все довольные и разошлись. 

      Маме я сказал, что ремень потерялся, когда играли в футбол. 
      Носи его, пацан. Уже не жаль.
.