Счастье не бывает полным, если его не с кем разделить…
Говорят, что в детстве всё всегда слаще, вкуснее и ароматнее и конечно же необыкновеннее. Однако, и постаревшие люди отмечают прежний вкус. Тот давний, старый вкус. От впечатления и того давнего вкуса и того детского восприятия, мои воспоминания о дяде моём (На старом фото он слева. Справа его брат Василий. Тот самый - ЖИВЧИК)
Высокого, худощавого и чуть сутулившегося дядю ни по Мортам, где мы жили, ни по Мурзихе,(Елабужский район. Татарстан) откуда он был родом, помню смутно. Видимо, был я мал совсем. Дядя Гена так же, как и все остальные мои родные Борисовы, переехал в город Ставрополь-на-Волге.(позднее Тольятти) Поехал возводить автозавод гигант - ВАЗ. Он работал в тогдашней большой организации «Куйбышевгидрострой».
По приезду в Тольятти я встретился с ним не сразу. Я проживал у бабушки в поселке на ВСО, а дядя Гена со своей женой тетей Тасей и двумя детьми жил в портовом поселке Комсомольке.. От их дома было совсем близко до Волги. Мы с местной ребятней бегали купаться к крутому обрыву берега. Сиганешь с него вниз – дух захватывает. Но не страшно и не больно, потому как по откосу обрыва песок. Песок там всюду и кругом. Видимо почвы такие. Внизу узкая пляжная полоска. Мелководья почти нет, сразу глыбко. Вода дюже холодная, но для ребятни, как всегда – ничто нипочем. По верху обрыва тянется небольшая хвойная посадка. Отсюда открывался великолепный вид на порт, плотину и на Жигулевские горы. И чайки над «новым морем» (так называли водохранилище). Это вам не воробьи чистопольские или здоровенные черные вороны. Позднее, когда разрастался город, образовались и другие более мелководные широкие пляжи. Порт–город. Яхтклуб. И настолько это замечательно для местного населения, что совсем и нет надобности подаваться летом, скажем, на Канары… Здесь у нас в России ничуть не хуже. Высоченные сосны и ели. Дыши- живи!
Жара, пекло. Спасительная газировка и, конечно же, мороженое!!
Тётя Тася была продавщицей в небольшом магазинчике этого района. При встрече с дядей он первым делом подвёл меня к ней, и больше мне от тети отходить не хотелось… Мороженое и газировка! Газировка!! Красненькая. Пить так хочется, но ты не торопишься, наслаждаешься маленькими глоточками. «В нос бьёт» приятно, растягиваешь удовольствие, цедишь сквозь зубы почти рубиновый напиток. Язык прижмешь к нёбу и… им же – цлак, цлак! Пока не ткнут из очереди в спину нетерпеливо…
Дядя говорил как-то отрывисто, улыбчиво и будто бы «нукая»:
− Ты это, ну…, чего не ешь-то, ну? Давай-давай, не стесняйся, ну…
Мороженое!! Фасованное. Дождешься заветного стаканчика, и такой ты счастливый! Разглядываешь, не притронешься. Сразу хочется уединиться и… не делиться ни с кем. Тихонько слизнёшь сладкое счастье, отстраняясь, чтоб не закапаться. Потом уже нетерпеливо слизнёшь ещё и ещё чуток, не видя и не замечая ничего вокруг. А потом уж побольше, палочкой. И такое блаженство в тебе, будто ангелочек босичком по душе пробежал! Уж так вкусно-прохладно, слов нет. А уж радости-то в тебе и этого сладкого счастья − «полные штаны»… А мороженое я и сейчас люблю, только вкус у него не тот. Это уж точно. Но всё равно, когда я его ем, то непременно вспоминаю кроткую и тихую тётю Тасю. Оказывается, мороженое вырабатывает гормоны радости. Уж не отказывайте себе в этом! И, конечно же, надо непременно поделиться с другими своим сокровенным счастьем, для его полноты.
Дядя Гена работал и в порту, и на стройке. Там вообще всё, как мне казалось, было одной большой стройкой. Автокраны, бульдозеры, экскаваторы – все это он приводил в движение своими длинными худыми руками. Руки его были в проволочных жилах с огромными пятернями. Отдыхал он мало. То в ночную, то в дневную (как на флоте – то вахта, то подвахта). Скромный и стеснительный, а ворочал такими махинами. Все это тарахтело, вжикало и гудело, наводя на меня жуть и страх. В ковше его экскаватора земли было, наверное, с тысячу лопат! Было любопытно, но и робко. А он улыбался через сосредоточенность. Полагаю его переполняло внутреннее удовлетворение сделанной работой. Её видно именно сейчас. Все же есть счастье у человека от хорошей и нужной работы. А не от курортов и праздностей…
- Ты кем стать-то хочешь? – спрашивал он меня как-то робко.
-Строителем, как и все! – довольно смело отвечал я. (хотя что лукавить – и конюхом мечтал. И клоуном. И художником. И путешественником. И футболистом. Только не космонавтом. Задыхаюсь я)
Восхищаясь размахом строительства, этими механическими махинами и несоизмеримым трудом, было бы неким предательством ответить ему иначе.
-Ну,ну – кивал дядя Гена. – Только вишь ли, учиться надоти- шутил он далее бабушкиными словами. Ну-ну. Понятно. Опять же в строительстве и сварщики. И машинисты. И бетонщики. И стропальщики. И газорезчики. И понимаешь, Сашок, все они и нужные и интересные – продолжал он. - А выберешь по душе, и начнёшь ты своим трудом такие чудеса творить . И не только в строительстве.
И забегу вперед. Вняв словам дяди Гены, и став строителем, я освоил все специальности , которые он перечислял. И действительно ни разу не пожалел о той или иной. И на работу всегда шёл ,как на праздник. Натурально получал наслаждение от сделанного своими руками. И сейчас, когда мне далеко за полвека, и уже не могу физически налечь на нужное дело, душа моя сожалеет, но тянется и к лопате, и к топору, и к перу…..
Дядя Гена как-то не рассказывал, а скорее рассуждал и был не навязчив. От него приятно пахло бензином и хмельком… Тётя Тася пахла мороженым. Мороженое пахло стаканчиком. Стаканчик бумажный даже жалко было выбрасывать. Через время понюхаешь пустой стаканчик, прикроешь глаза и представишь то съеденное мороженое. Впечатление неповторимое, незабываемое. Нет слов! М-м-м… Понятное дело, по дорожке к этому мороженому я бегал потом не раз. И если доводилось встречаться с дядей Геной, то он, все откладывая, подталкивал меня к очередной лишней порции. В Чистополе первое мороженое было весовое, и продавщицы раскладывали его в пустые вафельные стаканчики. Они хрустели приятно. Мне всегда доставался обломанный и скрошенный… Соответственно мне и накладывали неполный стаканчик. «Ладно-ладненько, − отмечал я про себя, сглатывая слюну и обиду, – вот вырасту, заработаю денежки, как мой дядя, и… и… фикушки вам…» Надо сказать очереди былиии- не чета нынешним. Стоишь, стоишь. Весь изведёшься нутром и ногами. Зато потом…. Ты такой счастливый! Нет, не буду ни вас, ни себя искушать.
Поскольку они жили в непосредственной близости к пристани, то мы частенько ночевали у них в небольшой квартирке перед отъездами на пароходах и «Метеорах» в Чистополь. Наверное, мы очень докучали им, ведь нас надо было разместить, накормить и достать билеты (это было большой проблемой). И каждый раз милые родственники старательно провожали нас до пристани. И каждый раз прощались со слезами, как в последний раз… Я очень благодарен им за трогательную заботу. Такую же заботу о нас я помню и от всех моих родных Борисовых. Время было разновыборное. Страна натурально расправляла плечи. Мои дяди старались подставить и свои плечи для меня подростка.
Памятна и еще одна встреча, когда позднее мы побывали у дяди Гены с моей будущей женой. Он так же был радушен и к ней. Ценя мое избрание, поднахваливал, мягко подшучивая надо мной, и пододвигал тети Тасины вкуснейшие пирожки к моей девушке. Потом мы гуляли по тому обрывистому берегу в подросшей посадке, любовались панорамными огнями города и ГЭСа, которые сочетались с причудливыми очертаниями Жигулей. Мы беседовали, мечтали и впервые по-настоящему целовались. Моросил почти незаметный дождь, шумя по хвое, а вдалеке раздавались гудки многопалубного теплохода, как бы говоря: «Эй-эй-эге-гей…» И ты готов, вопреки детским «фикушкам», поделиться со всеми ещё одним своим нахлынувшим счастьем.
…Я был в море на промысле. У Новой Земли. Шел 1973 год. Пришла телеграмма на судно. А чуть позднее и письмо от моего другого дяди Толи из Нефтеюганска. Там нефтепровод. Они оба подались туда подработать, после уже, завершающегося, большого строительства в Тольятти. Там-то дядя Гена и скончался… Как-то неожиданно для всех. Запомнилась еще и его какая-то виноватая улыбка. Его худой кадык издавал известный звук, если по нему щелкнуть пальцем… Проводить его в последний путь я, к сожалению, не смог… Помнится мне и тёти Тасин необыкновенный голос, как-то не соответствующий её добродушному характеру. Я представлял её почему-то учительницей. Памятен мне мой дядя ещё и мягкой рассудительностью, к которой склонны люди, как правило, с мягким характером.
Строитель-механизатор – вот кто он был!
Это был Геннадий Тимофеевич. И тоже Борисовоголубоглазый. Только были они у него с какой-то поволочной грустинкой… И с каким-то внутренним, мало кому заметным, счастьем. И запомнился он мне скромным и улыбчивым.
Хорошими людьми не рождаются, ими становятся, ими умирают…
Жаль, что нет у нас аллеи, как у звёзд, для простых строителей, на которой можно было бы оставить отпечаток широкой мозолистой ладони моего дяди. И не только его… Незаметных славных строителей и у нас в республике, да и в стране немало. Вот только славить мы их стали заметно мало. И на экранах и в печати всё больше публичных людей, а не истинных тружеников нашей страны.
А то малозаметное счастье Геннадия Тимофеевича я бы пожелал всем тем молодым, которые находятся в самом начале своего славного пути.
Дяди Генины глаза теперь у дочери его Надежды и, пожалуй, еще лучистее. И в них такая же печалинка. А некоторая рассудительность заметна в его сыне Юрии. Он скромен и трудолюбив без бахвальства. Они оба проживают в том же г.Тольятти.
Александр Людмилин
