Из-под массивных деревянных ворот вполуприсядь, важно, как павлин, вышел тощий голенастый петух. Повернув золотисто-коричневую, безмозглую голову вправо, левым глазом с пристрастием оглядел площадку перед воротами. Заметив неподалеку беззаботно кудахтающую пеструшку, он струной вытянул шею и очертя голову бросился выполнять супружеский долг. С наскоку оттоптав курицу, он спрыгнул, гордо захлопал крыльями и четырежды громко прокукарекал. Пеструшка отряхнулась, проворковав под нос что-то вроде « Не так ты был хорош, чтоб эдак надрываться». Петух и есть петух. Но настоящего петуха куриным кудахтаньем не проймешь. Ловко двигая оранжевыми зрачками по круглому циферблату глаз, сексуальный террорист уже высматривал новый обьект вожделения.

По пыльной деревенской дороге к дому Лариски подходила пожилая, но весьма бойкая тетка. Она подошла к калитке и, подняв с земли камень, несколько раз громко стукнула чуть выше прорези почтового ящика.
- Открывай, свинья: медведь пришел!

В этот самый момент сзади с разбега, с подлета, по ногам в шерстяных чулках ударили петушиные шпоры. То ли петух испытывал личную неприязнь к медведям, то ли оскорбился за свинское обращение к хозяйке, а может, его эротические фантазии шагнули дальше обычного, но этот крестовый интерес тетка Манятка почувствовала на своей не молодой шкуре. Манятка охнула и, развернувшись вокруг достаточно широкой оси, забросала птицу матом и камнями. Калитка открылась. Лариска недоуменно смотрела на баталию .

- Ты что к петуху пристала? - в голосе сквозило плохо скрываемое раздражение.

Манятка, повернувшись, как в сказке, к Лариске передом, а к петуху задом, враз утратила выгодную позицию и тут же получила шпорами волшебный пендель. Маня болезненно сморщилась:

- Эх, и сволочной у тебя петух! Хоть бы в дом пригласила, что ль, тетку-то.

- А зачем? - Лариска подбоченилась, - Ты же, когда меня костеришь, не очень вспоминаешь про это?

Манятка засовестилась. Хитрая физиономия подернулась глубоким, как Марианская впадина, раскаянием.

-Так я жешь не со зла... Ты жешь знаешь... Язык у меня такой... Не держит. Вот, бывало, только подумаю: « Вот нехорошо меня Лариска сукой старой назвала», - а язык уже метет, что, мол, проститутка ты и, что характерно, сам всех твоих хахалей и перечисляет!

В этот момент петух изловчился, ударил жертву блудливого языка вторично и, зацепившись когтистой лапой за чулок, порвал его чуть выше щиколотки. Манятка от злости пошла пятнами:

- Что ж ты, гад, натворил-то?! Сучий ты потрох! Да я же тебя, паскудник...

Лариска удовлетворенно улыбнулась и повторила тетке вопрос о цели визита. Та, не моргнув глазом, обложила трехэтажным матом и петуха, и хозяйку, отметив их схожие, с ее точки зрения, умственные способности. Лариска молча внимательно выслушала тетку и, шагнув внутрь двора, уже собиралась закрыть дверь, когда Манятка вдруг замолчала и так посмотрела на племянницу, что та, прищурив черные глаза и на секунду задумавшись, махнула рукой, приглашая войти в дом.

- Так что надо-то?
Лариска с теткой были в ссоре. В магазине, при всем честном народе, тетка назвала ее шалавой и к этому красочному эпитету добавила столько мелких подробностей, что у сельчан враз создалось в этом твердое убеждение, бо согласно деревенской мудрости дыма без огня быть не может. Лариска слыла знахаркой, себя называла экстрасенсом, а в деревне любой знал как дважды два - ведьма. Все упорно делали вид, что в предрассудки не верят, но при этом, как бы это сказать помягче ... отчаянно побздехивали. В восемнадцать лет на одной из вечеринок в компании бывших одноклассников Лариска так увлеклась дегустацией спиртного, что только очнувшись на другой день, узнала, как ее состоянием воспользовались двое парней из компании. Впрочем, они и не скрывали. Хвастались своим поступком и на каждом углу рассказывали как о ее доступности, так и о хорошей фигуре. Вся деревня с упоением очевидца рассуждала о падении нравов, напрочь позабыв о том, что их блaгополучные дочки лишились невинности еще в школе и на трeзвую голову.

Лариска после происшедшего перестала ходить на танцы, сидела дома и набиралась ума. Ей казалось, что о ней никогда не забудут. Парни, которые вчера еще провожали до дома и напрашивались в бойфренды, сегодня вдруг гадливо улыбались и говорили пошлости, всем своим видом показывая, что знают, чего она стоит и как с ней нужно разговаривать. Лариска видела это, и обида жгла сердце, вынимала душу, выворачивала слезы.

А потом появился Качан, отмороженный на всю башку. Он только что отмотал очередной срок и ходил пьяный и злой. Дня не прошло, как он обьявился в Афанасьевке, и сразу замаячил в Ларискиной оторвановке. Он подловил ее за сараями, когда Лариска возвращалась из магазина. Придавив к неструганной, из горбыля стенке, лапал грудь и, воняя перегаром, лез целоваться. Пытаясь вырваться, она ударила его прямо в это слюнявое дупло с тошнотворным выхлопом. Ударила тем, что было под рукой, точнее, в руке: авоськой с бутылкой растительного масла - и тут же получила резкий, жесткий удар в лицо. Наверное, именно он и еще вкус крови во рту сделали ее тогда такой смелой и злой; смелой, как зверь, загнанный в угол. Глаза, и без того темные, почернели вовсе.

- Смотри, урод. Тронь только – сдохнешь, гад.

Он с презрением смотрел на Лариску мутными глазами и, усмехнувшись, поинтересовался:

- Что ж дружаны-то твои не сдохли ?

- Еще не вечер. - Лариска развернулась и почти бегом бросилась домой. В голове стучали молотки и во рту – будто засуха. Как она тогда ненавидела этих подонков, эту мразь, перекроившую ее жизнь на свой, гнусный манер людских отбросов! И эти вы****ки спокойно ходили по земле, смеялись и радовались жизни, походя растоптав ее, Ларискину судьбу.

Бог не фраер. В этот вечер стало известно, что на трассе в аварии погиб один и серьезно покалечен другой ее обидчик. По деревне прошел слух. Он холодным ужом прошелся по избам, остужая рьяных поборников обывательской морали, и поганые языки приутихли.
Осенью Лариска уехала в райцентр и поступила и медицинское училище, а окончив eго, куда-то пропала на два года. На все вопросы о ее местонахождении мать её , Сталина Кирьяновна или по уличному Блошиха, неизменно отвечала: "Учиться".

Вернулась она какой-то другой. Совсем другой. Уверенный взгляд, красивая походка, сертификат экстрасенса. Видать, были у ней способности. Время тоже не стояло на месте: горбачевская перестройка канула в лету, освободив дорогу криминальному разгулу ельцинского беспредела. В лихие девяностые Лариска обзавелась криминальной крышей и, пристроив к дому флигелек, занялась знахарством. Деревенские поначалу не шли, боялись. Зато из города поперли. Иномарки стояли у ворот, словно на линейке в шикарном автосалоне, соревнуясь друг перед другом сверкающим глянцем и заморскими наворотами. Ну а когда она Мишке Мордвину опухоль в башке вылечила, потянулись и деревенские. Из тех, кому жить осталось один понедельник. Ну и массаж она делала так, что скрюченных разворачивала, аки новеньких. Да и в ухажерах, как в грязи, ковырялась. Была, однако, и у нее изюминка; пару-тройку раз в году Лариска отрывалась: уходила в запой. И тогда вытворяла черт те что. Пила в компании с конченными алкашами, приставала к мужикам, а иногда ее видели ночью у деревенского кладбища. И странное дело, сплетни о ее похождениях передавались чуть не шепотом. Особенно неразговорчивыми оказались мужики, которые лично слышали, как Лариска пообещала тому, кто воспользуется ее не совсем адекватным состоянием, обет безбрачия по техническим причинам до конца их аскетической жизни. Остальные, даже имея информацию "секонд хенд", проводить эксперименты на своем либидо явно не спешили. Потом Лариска вышла замуж и стала домоседкой. Даже в магазин ходил муж Сережка. Он не возражал. Ездил на машине, подаренной Лариской.

Манятка приподняла левую руку на уровень груди:

- Видала? Выше не могу. И болит постоянно. Спать не дает. Ларис, помоги, Христа ради... - Манятка поморщилась опуская руку.

Лариска победно усмехнулась, но взгляд потеплел.

- Заходи. Тебя править - бируши в уши втыкать надо. Лаешься ты хуже сапожника.

Манятка скривила губы:

- Ну, не хуже тебя. А в уши ты себе знаешь что вставь?

Манятка выдала такую комбинацию, что Лариска не выдержала. Она давно так не смеялась. Манятка довольно улыбнулась:

- Ладно тебе... Лечи уже, экстрасекс...

Разогрев тетку общим массажем, Лариска приступила к основным процедурам. Боль простреливала Манятку сотнями раскаленных иголок. И тетку понесло.

- Ах ты шалава подзаборная, и какая стерва завалящая тебя, суку такую, выродила?! Оторвать бы им руки, таким родителям, да по морде им руками энтими! Ты бы себе, курва ощипанная, так руки ломала. Дура психическая!

Лариска раскраснелась, пот градом тек по лицу. Она прощупывала суставы, разворачивала и сводила плечи, сгибала и разгибала руки... Остановив свои манипуляции, чтоб перевести дух, она, привыкшая к теткиной ругани, спокойно ответила:

- Психика - штука тонкая, малоизученная. Вот у тебя, например, теть Мань, мозгу в голове не боле, чем в куриной, а памяти на всякий мусор - Архимед меньше помнил.

Манятка напрягла переносицу, словно стараясь припомнить фамилию.

- Архимед, говоришь? Еврей, что ль?

Лариска задумалась.

- Да при чем тут евреи? Грек, наверное, не помню.

Манятка торжествующе вскинула голову:

- Вот видишь, у тебя и на мусор мозгу не хватат.

- Ладно, продолжим.

Лариска так вывернула пациентке руку, что Манятка, как ни старалась сдержаться, завопила в голос:

- Ой, батюшки - свет! Мать твою! И папу тоже! И собаку твою туда же! И кошку с мышкой! И петуха твоего... суку! И тебя, дуру косоглазую!

- Не блажи, тетка! Сейчас Сережка услышит, он тады враз из тебя Чебурашку сделает!

У Манятки из глаз брызнули слезы:

- Из тебя уже сделал! Ухи вон растопырила!

Манятка орала благим матом, но Лариска уже ее не слушала. Она делала свое дело, и только когда Манятка зацепила мужа и его, с ее, Маняткиной точки зрения, никчемность, ее прорвало. Отступив от тетки на шаг, она сквозь зубы прошипела :

- Так, пасть захлопни, кошелка старая. Ты тут свои права качать будешь, когда рыло от дерьма отмоешь. Когда язык свой поганый с мылом отскребешь, чтоб не воняло. Вон отсюда! - Голос Лариски звенел от злости . - На себя глянь! О твоей святости даже муж твой знает!

Это был удар ниже пояса. Ни для кого не было секретом, как после очередного загула обманутый супруг Манятки пытался сбить рога, гоняясь за полигамной половинкой на мотоцикле с коляской с единственной целью - задавить благоневерную. Манятка вскочила и, резко повернув нехилый корпус на сто восемьдесят градусов, замахнулась больной рукой на племянницу. Рука послушно взлетела вверх и застыла. Манятка с удивлением смотрела на руку.
- Мать твою за ногу! - От ненависти до любви – один мостик. - Лариска, ты же волшебница! Гений ! Тебе с твоим талантом в Москву надо. Ты же миллионершей станешь на раз! Ты прости меня, дуру полоумную, это от боли я. И от языка бескостного.

Дверь в комнату открылась и зашел Сергей, муж Лариски. Лариска стрельнула черными глазами на супруга, поджала губы и, наклонившись над умывальником, намылила руки. Манятка сделала скорбную мину и, извинившись еще раз, вышла из комнаты. Лариска подошла к окну и, вытирая синим махровым полотенцем руки, смотрела, как из железной калитки, поправляя закатанные рукава, выглянула Манятка. Она огляделась по сторонам и, увидев важно прогуливающегося петуха, нырнула обратно во двор к Лариске. Лариска удивленно посмотрела на мужа:

- Ты чего?

Он подошел к Лариске и тоже глянул в окно. Калитка опять приоткрылась и Манятка вырулила на улицу, высвечивая хитрой физиономией площадку перед воротами. В ее правой руке, спрятанный на четверть в рукав, торчал черенок от Ларискиной тяпки. Манятка деловито повесила котомку на ручку калитки и присела на корточки у ворот, всем своим видом показывая голенастому врагу крайнюю неосмотрительность и лоховатость. Глупый петух не просек коварного замысла противника и, пройдя мелким бесом вокруг хитрой тетки, отчаянно бросился на Манятку. Тетка ловко парировала нападение, со всей дури шибанув вражину черенком по красному гребню. Потомок птеродактилей отбросил шпоры в сторону, свалился на пыльный асфальт и дико завращал черным зрачком по оранжевому яблоку. Манятка удовлетворенно выпрямилась в рост, сдернула с калитки авоську, уцепила оглушенного петуха и, сунув поверженного агрессора подмышку, как ни в чем не бывало зашагала домой.

Сергей от удивления заговорил междометиями и местоимениями. Лариска, не выдержав, расхохоталась, потом, глянув в сторону удаляющейся с петухом тетки, процедила сквозь зубы:

- Горбатого могила исправит.

Будто услышав слова племянницы, Манятка остановилась. Бледная, с крупными каплями пота на лбу, она бросила очухавшегося петуха на дорогу и, дрожащей рукой оперевшись на Ларискин забор, медленно стала оседать.

Сережка посмотрел на жену:

- Эх, и язык у тебя...

Лариска задумчиво скривила губы.

- Не бойся. Не сегодня исправит.

Манятка порозовела. Придерживаясь свободной рукой за забор, она выпрямилась, перекрестилась и тяжело, с присвистом выдохнула:

- Фу ты... Ведьма чертова!

Оглянувшись, она увидела, как перед домом племянницы важно ходит колченогая сволочь с ярким красным гребнем на маленькой безмозглой башке. Манятка вздохнула и поплелась восвояси, тяжело ступая ватными ногами по пыльной деревенской дороге.