ЗАВТРА

"ЗАВТРА"

Пусть у каждого завтра разное:
У кого-то с чужого списано,
У кого-то давно желанное,
У кого-то с пустыми мыслями…
Завтра может забыть начисто
О своем обещании встретиться,
Может с кем-то начать заново - 
С кем-то новым, в кого верится.
Пусть любое ко мне явится,
Хоть с объятьями, хоть с пощечиной,
Со своим обещаньем призрачным,
Со стихами и многоточием…
***
Ксения.

Доктор покачал головой:
- Нежелательно…
- Нежелательно – что? – выкрикнула ему Ксения, словно плеснула в лицо свои кипящие эмоции.
- Нежелательно прыгать с парашютом, - спокойно и как-то устало повторил врач.
- Нежелательно вставать на лыжи, нежелательно карабкаться по скалам, нежелательно подниматься в небо! - Кричала ему девушка. – Вы понимаете, чему это всё равнозначно? - «Нежелательно ЖИТЬ!»
Последний год она только и делала, что боролась – с болезнью, с докторами, с самой собой. Заново учиться ходить, рассчитывая силы и каждую минуту пытаясь быть осторожной - это была совсем не та жизнь, в которую она стремилась вернуться. Единственное, что сохранилось из прошлого – стихи. Они все так же складывались, возникая из ниоткуда, читались нараспев, болели, душили, взрывали и возрождали.
«… Пусть у каждого завтра разное…» - фраза волчком кружилась перед глазами, сквозняком продувала мысли, дрожью пробегала по коже… - «…пусть у каждого завтра разное…»
Ксюша вышла из больницы, дошла до машины и набрала номер.
- Я буду прыгать,- сказала она кому-то. – Хорошо, в восемь.
«… У кого-то с чужого списано,
У кого-то давно желанное,
У кого-то с пустыми мыслями…»- Ксения выхватывала слова у ветра, гнавшего по земле бурые листья. Она остановилась на мгновение, подставив лицо лучам, зажмурилась и помахала рукой солнцу.
Следующим утром еще до рассвета она отправилась на аэродром. 
Но все шло не так. На приборной доске старого жигуленка загорелась лампочка и пришлось остановиться на заправке. Из-за незапланированной задержки Ксюша опоздала на свой заход и команда загрузилась в самолет без нее. А значит предстояло прыгать с новичками.
Рассыпав в небе разноцветные парашюты, самолет вернулся на взлетную площадку. Ксения вместе с новобранцами, возглавляемыми инструктором, направилась на посадку. Но пилот махнул рукой:
- Отбой! Проверка двигателя!
Все разбрелись по поляне и расселись в ожидании.
«… У кого-то давно желанное,
У кого-то с пустыми мыслями…» - крутились слова, но сосредоточиться не получалось.
Задержки случались и раньше, ничего особенного в этом не было. Просто она давно не прыгала, и сегодняшний день должен был стать совершенно особенным. Время же, казалось, тянется бесконечно. Вскоре дверь самолета распахнулась и парашютисты потянулись к трапу.
В салоне было прохладно, наверное от этого по спине пробежал холодок. Громкие возбужденные голоса отвлекали от мыслей, и Ксюша с нетерпением поглядывала в сторону кабины пилота.
Но вылет снова задержали, и группа высыпала на поле, рассредоточившись по краю взлетной полосы. Ксения расстегнула ворот комбинезона. Под сентябрьским солнцем в полной экипировке было жарко, но там, на высоте, воздух уже был холодный.
Она смотрела на шумную команду новичков, которые от волнения не переставали подшучивать друг над другом, громко смеялись, всем видом показывая, что прыжок – дело обычное.
«…Завтра может забыть начисто
О своем обещании встретиться…» - отразилось откуда-то сверху, от облаков. Небо на удивление было таким прозрачным, словно кто-то его начисто вымыл и просушил для лучшей видимости.
- Грузимся! – раздался призыв, и все снова потянулись в темное нутро.
Ксения шла последней и отчего-то задержалась, прежде чем ступить через порог. Оглянувшись, зажмурилась от солнечного блика на металле крыла, пробежала взглядом по еще зеленой, но уже несвежей траве. «Может ну его, не прыгать сегодня?» - мелькнула мысль, но она уже сделала шаг вперед, и дверь позади нее плотно закрылась.
Воротник костюма был слегка туговат. Или это казалось от волнения? Ксюша постаралась сосредоточиться и закрыла глаза. Хотелось записать пришедшие на ум строчки, чтоб не потерялись, но тут прозвучало:
- Первый пошел!
Ксения торопливо поднялась для прыжка, чтоб не пережидать тормозящих на выходе новичков. Она оттолкнулась от пола и выбросила в стороны руки. Это были волшебные минуты, когда Земля раскрывалась во всей непередаваемой красоте. Как скучала она по этим мгновениям! Только глядя на огненную палитру сверху, можно вполне оценить, сколько оттенков желтого разлито по деревьям, как выбиваются красные верхушки, словно рассыпанные невзначай ягоды – то по одной, а то целая горсть. Река, зеленоватая летом, превратилась в стальную ленту, прорезающую лесной ковер.
Холодный ветер бил в лицо. Глаза за стеклами очков заслезились от яркого света. Пятно площадки для приземления начало приобретать очертания. Ксюша приготовилась к рывку и дернула за кольцо. Секунды показались вечностью. Она продолжала падать с тугим рюкзаком за плечами, в котором лежал парашют. Перехватило дыхание.
- Ну же! Раскрывайся! – закричала она и что есть силы рванула кольцо снова.
Время остановилось. Она увидела себя со стороны, падающую с распростертыми, как крылья, руками. Деревья, мгновение назад выглядевшие тонкими спичками, с неимоверной скоростью начали расти. Красная осина вспыхнула ярким факелом. Река снова стала зеленой. Воздух гудел, разрываемый падающим телом. Внутри все сжалось от ужаса и открыв рот, Ксения закричала. Встречный поток забил горло и прервал дыхание.
Отчего-то подумалось, что скоро зима, вся эта желтая палитра будет выбелена снегом, мама с отцом на даче станут топить печь и разводить самовар…
«… Завтра может забыть начисто
О своем обещании встретиться…
Может с кем-то начать набело,
С кем-то новым, в кого верится…»- с бешенной скоростью словно из допотопной печатной машинки буквы вылетали из приближавшихся елок, сбивались потоком воздуха в слова…
От страха голова, казалось, разорвется на части. Ксения на мгновение зажмурилась, но тут же широко распахнула глаза в попытке еще раз досыта насмотреться на землю и небо, между которыми она оказалась.
Рывок оборвал дыхание, голова закружилась, и земля, качнувшись, остановила своё стремительное приближение. Раскрылся запасной. Рифмы, как тугие стропы, натянулись и раскрылись над головой парашютом…
«… Пусть любое ко мне явится,
Хоть с объятиями, хоть с пощечиной…»
Со всех сторон по полю бежали люди. Больно ударившись о землю, Ксюша лежала, глядя на эту бесконечную синеву, из которой она только что вернулась. Слезы текли по щекам, затекая в уши.
«… С обещанием своим призрачным,
Со стихами и многоточием…»
Она села, стянула шлем, вытерла смешавшиеся с потом слезы и помахала подмигнувшему ей Солнцу рукой.

***
Лиза.

- Вы должны понимать, Елизавета Петровна, - доктор помедлил… - Аневризма – это такая коварная вещь, никогда не знаешь где и когда…
- Но ведь и операция не дает никаких гарантий? – старушка пристально посмотрела в глаза сидящему напротив врачу. – Вы сказали, поражен довольно крупный сосуд. Значит ли это, что в случае чего меня ждет паралич?
- К сожалению, скорей всего всё закончится гораздо быстрее.
Женщина улыбнулась.
- Мне скоро девяносто, доктор, внезапная смерть – это прекрасное завершение пьесы под названием «Жизнь».
- Я должен вас предупредить…
Елизавета Петровна поднялась из кресла легко, словно недавно обозначенный в разговоре возраст не имел к ней никакого отношения.
- Я подпишу отказ от операции, - сказала она, - умереть на операционном столе никогда не входило в мои планы.
Бабье лето вступило в силу, припекая покрасневшие макушки осин. Полуденное солнце заново прогревало остывшую за ночь землю, большим золотым ключом приводя в движение невидимый механизм жизни. Жучки, торопясь неведомо куда, сновали вверх и вниз по коре берез. Птицы, сбившись в стаи, шумели на водоемах, словно до сих пор споря, стоит ли срываться с места. Ажурное ледяное кружево таяло под утренними лучами, и к полудню лужи блестели прозрачным зеркалом, в которых любовалось собой Солнце.
Елизавета Петровна, покинув здание больницы, отправилась прямиком в ближайший парк, где, удобно устроившись на скамейке, наслаждалась последним осенним теплом. Маленькая девочка, одетая в яркие сапожки, бойко топала по лужам, с интересом наблюдая за расходящимися по воде кругами. Ветер забросил горсть листьев и они закачались пустыми суденышками на мелких волнах.
Девочка присела и начала дуть, пытаясь привести в движение свою разноцветную флотилию. Но усилия оказались напрасными. Оглянувшись вокруг, шалунья подбежала к скамейке, подобрала с газона ветку и вернулась к своему занятию. Она принялась подталкивать листья, но те лишь кружились на месте, словно уворачиваясь. Не сдаваясь, девочка шагнула, где поглубже, и, присев, вдруг подпрыгнула, что было сил.
- Лиза! Ну что же ты делаешь! – воскликнула направившаяся в сторону проказницы женщина.
Елизавета Петровна, прищурившись от солнца, по-новому взглянула на свою тёзку. На мгновение ей показалось, что она услышала давно канувший в прошлое голос няни, грозившей пожаловаться маменьке.
Поднявшись со скамейки, старушка подхватила охапку листвы и, как тогда в детстве, подбросила кверху, слушая осыпающийся на плечи мягкий шелест.
Раньше любила она весну, первые ручьи, проталины на пригорках, подснежники. С годами осень стала родней и понятней – угасающее тепло, тихое незаметное увядание и нежная печаль.
Желтый лист зацепился за воротник. Женщина подхватила его и залюбовалась на зеленые еще прожилки, выглядевшие как витиеватые письмена на записке от осени.
Она прикрыла глаза и прислушалась. Вокруг раздавались голоса, в отдалении гудели машины, монотонный городской шум звучал фоном, не нарушая тишины среди деревьев. Здесь все казалось отстраненным от суеты улиц, замедленным и задумчивым.
- Нужно снова прийти сюда завтра, - подумала она.
Набежала тучка, и мелкие едва ощутимые капли брызнули с неба. Елизавета Петровна подняла голову, взглянула на темнеющий на глазах солнечный диск и почувствовала пробирающий насквозь холод. Она оперлась о скамейку, присела и так и застыла с широко раскрытыми глазами, в которых отражалось снова выглянувшее яркое Солнце.
Звонкий голосок маленькой Лизы звенел уже далеко, доносимый то ли ветром, то ли порывом воспоминаний, неприкаянно круживших теперь в остывающих солнечных лучах.
***
Кира.

Слепота надвигалась постепенно. Сначала предметы потеряли четкость очертаний, затем потускнели, разбавленные белизной тумана, который вскоре сгустился и обволок всё окружающее. Мир вокруг превратился в пятна – белые, серые или яркие – от источников света. Одни неподвижными ориентирами помогали передвигаться шаг за шагом, другие перемещались, разговаривали, пели и смеялись, утверждая, что жизнь продолжается.
Для Киры звуки стали острее. Иногда она физически ощущала их резкость и прикрывала ладонями уши, словно обкладывая себя ватой.
Болезнь прогрессировала медленно. Зная, что потеря зрения неизбежна, Кира всегда видела мир более красочным, чем другие. Кисти и карандаши словно были рождены вместе с ней: никто не учил ее рисовать, так же как говорить, слышать, чувствовать. Она готовилась к подступающей темноте и иногда, закрыв глаза, старалась наощупь определить не только форму предмета, но и цвет, и с отчаянием понимала невозможность.
Она не входила в мастерскую с тех пор, как перестала различать цвета. Дверь в этот потерянный мир оставалась неподвижным серым пятном, которое она старательно обходила. Ей было спокойнее не вспоминать и не думать.
Кира полюбила слушать книги, и как раз на сегодня была приготовлена новая. Очередная глава только началась, как в дверь настойчиво позвонили.
Кира помедлила, прислушиваясь, но звонок повторился. Она прошла в прихожую и отворила дверь. Перед ней было два пятна: высокое светло-серое и более темное маленькое.
- Здравствуйте, - сказало высокое пятно.
- Здравствуйте, - ответила Кира.
Маленькое пятно крутилось, подпрыгивало и становилось то светлее, то темнее.
- Я врач скорой помощи,- услышала Кира, - нам нужно увезти вашу соседку в больницу, а девочку оставить не с кем. Вы не присмотрите?
- Нет, я не смогу, - ответила Кира.
- Её отец должен приехать с минуты на минуту, нам действительно не с кем ее оставить.
Маленькое серое пятно оторвалось от большого и приблизилось к Кире. Она почувствовала прикосновение детской руки и услышала:
- Я за тобой присмотрю, ты не бойся.
Большое пятно усмехнулось.
- Спасибо, я сообщу отцу, что девочка с вами.
Маленькое пятно стояло рядом. Дверь захлопнулась.
- Я – Лёля, - сказала девочка.
- Я знаю, - ответила Кира, никогда не видевшая, но часто слышавшая соседскую малышку. - Я – Кира.
- Я знаю, - ответила гостья и потянула хозяйку квартиры за руку. – Показывай, как ты живешь.
Кира, взволнованная неожиданным вторжением, неуверенно шагнула и замерла. Девочка отняла руку и бойко затопала вперед. Она проскрипела половицей в коридоре, обошла, задев стул, кухню, прошлась по мягкому ковру гостиной, прошелестела шторами в спальне и, вернувшись в коридор, остановилась.
- Что здесь? – спросила она.
- Ничего, - ответила Кира.
- Ты здесь не живешь?
- Нет, я храню здесь ненужные вещи.
Женщина сделала шаг и вдруг увидела, как темное неподвижное пятно закрытой двери медленно покачнулось, и в глаза ей ударил яркий свет. От неожиданности она прикрыла ладонями лицо. Девочка уверенно зашагала по мастерской. Кира прислушалась.
- У тебя здесь много красок, они тоже ненужные?
- Да.
- Значит я могу ими рисовать?
- Нет.
Кира сделала шаг и почувствовала тепло от солнечного пятна. Она вытянула вперед руку, вспоминая пространство этой забытой комнаты.
- А вместе мы можем рисовать? – не унималась девочка.
- Я не могу рисовать, - раздражаясь, ответила Кира.
Но незваная гостья продолжала исследовать всё вокруг. Она выдвинула ящик с тюбиками красок, достала коробку с карандашами, задела мольберт, провела ладошкой по шершавому холсту… Кира вслушивалась в каждый шорох, и каждый звук превращался в воображении в четкую картину: вот покосившийся комод, не задвинутый ящик которого выглядит как открытый от удивления рот… На пыльной столешнице следы коснувшихся ее пальцев… Маленькая девочка осторожно достает из коробки тонкие постукивающие друг об друга кисти…
Кира шагнула к комоду и, протянув руку, неожиданно дотронулась до знакомого предмета. Она взяла тюбик с краской, подержала, согревая его в ладони, и открутила колпачок. Осторожно, словно боясь обжечься, она потянула воздух и почувствовала знакомый запах.
- Синий, - пронеслось в голове…
- Это синяя краска, - услышала она Лёлю.
Кира вздрогнула, словно кто-то раскрыл ее секрет.
Она взяла другой тюбик, открыла и, принюхавшись, замерла.
- Желтый, - пронеслось в голове…
- А это желтая краска, - словно подтвердила Лёля.
Кира высыпала на стол содержимое коробки, торопливо откручивала один колпачок за другим, нюхала, с замиранием в сердце слушая подтверждение невероятного открытия – она может различать цвета!
Кира шагнула к столу, нащупала палитру и начала выдавливать не нее цветные горошины.
- Мы будем рисовать? – радостно спросила Лёля.
- Да, - ответила художница и, зачерпнув кончиком пальца красного, зажгла на белоснежном холсте огненную гроздь.
Пальцы, словно давно умели это делать, смешивали цвета, слегка касаясь то желтого, то белого. И вот на недавно белом пятне мольберта расцвела красно-пьяными ягодами рябина – точная копия стучавшей в окно осени. Это было не одно из тех серых пятен, к которым привыкла женщина, это было что-то из нового, неведомого доселе измерения, смешанного на палитре жизни с непредсказуемостью завтра.
Нина Лето Август 2019