Родным, соседям, близким и не только… посвящается.
Дела-дела…
Дела – лишь пыль!
Слова?.. Слова! –
Хранят нам быль,
А с нею мысль
И нашу жизнь!..
…– Валь, ты чего тут сидишь? – слегка прихрамывая, неспешно входит в малюсенький коридор второго этажа только-только отремонтированной после освобождения деревни Горки Шимского района Новгородской области пожилой мужчина с несколькими рядами орденских планок на повидавшем виды пиджаке. – Ты, почему не в классе?
– Выгнали! – отвернувшись, сердито давит десятилетняя черноглазая девчонка, сидя на широком подоконнике окна.
– За что это нашего солдафона опять выгнили? – понимающе улыбается тот.
– Да-а, – обиженно надувает губы девчушка. – Она мне двойку ни за что поставила, да ещё и записку мамке через Лариску отправила, – размазывая крупные слезы беззвучно катящиеся по щекам, грозит кулаком в сторону закрытой двери. – Я ещё ей покажу… за то.
– Кому покажешь, – ласково гладит малышку по растрепавшимся волосам.
– Кому-кому? – округляет глаза, задумавшись. – Лариске, конечно.
– А она-то тут причем?
– А притом! – бушует. – Не отдает записку по-хорошему.
– Ну, а всё-таки, Валентина, за что тебя выгнали? – придает голосу строгий тон орденоносец.
– Иван Петрович, – с жаром выдыхает девчушка, – скажите ей, чтоб прекратила мамке записки посылать, я и сама уже немаленькая, сама и отвечу за свои поступки.
– Сама, так сама, – соглашается мужчина. – Тогда рассказывай немаленькая: ты опять все наглядные пособия Людмилы Васильевны по классу разбросала в порыве негодования?
– Угу, – опускает голову черноглазая.
– А за что двойку получила? Урок не ответила?
– Не-а, – мотает головой, не поднимая глаз.
– Тогда опять челюстью барана пугала одноклассников, отбирая у них пироги? – лукаво улыбается, намекая на недавнее происшествие, когда Валентина выволокла из своего портфеля страшную изогнутую кость, напоминающую револьвер, и, наставив, на Вовку Михайлова потребовала отдать пирожок с капустой.
– Не-а, – тяжело вздыхает, нервно передёрнув плечами.
Тогда ей здорово досталось за её действительно необычную выходку, а самое главное отобрали полюбившийся ей кусок челюсти, найденный как-то по случаю на заднем дворе в сенях, видно, после последнего забоя скота к февральским праздникам. Вот с того случая директор, а вслед за ним и все остальные стали в шутку называть её солдафоном.
– Ну, тогда подложила чей-нибудь череп или скелет на учительский стол.
– В портфель, – вскидывает на директора испуганные глаза девочка. – Только не череп и не скелет, а маленького лягушонка. Его кто-то в класс принёс, могли раздавить, а звонок уже прозвенел, когда я его заметила. Что оставалось делать?
– Ну, правильно, что б спасти лягушонка, ты и спрятала его в портфеле Людмилы Васильевны.
– Да, – уверено кивает. – Она обычно до большой перемены туда не заглядывает, а на следующей я б его потихоньку выпустила.
– Понятно, – уважительно глядя на собеседницу, выдыхает директор. – Надо же, Валентина, да неужели уже лягушки проснулись?
– Давно проснулись, Иван Петрович, ещё на прошлой неделе, на масленицу, – весело звенит детский голосок. – Вы разве не заметили, как тепло в этом году, на полях и в канавах давно уже вода стоит.
– Надо же, – улыбаясь, повторяет орденоносец. – Ладно-ладно, Валентина, иди домой делать уроки, я сам поговорю с Людмилой Васильевной и попрошу её записки маме больше не писать, но только и ты пообещай мне больше не лазать в портфель к учителю и не раскидывать школьный инвентарь.
– Обещаю, – опустив голову, сердито цедит сквозь зубы девчушка. – Только пусть и она мне больше двойки за поведения в журнал не выставляет.
– А за знания можно? – лукаво улыбается.
– За знание? – удивлённо смотрит в ответ. – За знание можно, – выдыхает, весело глядя в озорные глаза директора.
– Ну, хорошо, договорились, протягивает ей широкую натруженную руку. – Беги домой, у тебя всё равно последний урок, а до дома почти час через поле, и сама расскажи мамке о нашем с тобой уговоре.
– До, свидания, Иван Петрович, – весело сорвавшись с места, кричит девчушка уже с лестницы, споро уносясь на большую просёлочную дорогу по направлению к соседней деревне Верещено.
Хорошо то, что хорошо заканчивается!
Хорошо и… вовремя!
Жаль, что так случается очень редко.
– Отец, –хмурит брови девчушка, заподозрив неладное, застав его в неурочный час дома. – Ты зачем… мою копилку взял?
– Я не брал, – тяжело фокусирует на ней внимание невзрачный мужчина в рабочем комбинезоне и расстегнутой потрепанной телогрейке накинутой сверху, держа в руках длинный тупой столовой нож и небольшую закрытую банку-кеглю с одним узким отверстием аккурат под монету полтинника.
– А это что у тебя в руках? – закипает от негодования черноокая.
– Это? – медленно, переводит удивлённый взгляд на перевернутую детскую копилку в своих руках, из которой по ножу ловко летит на стол одна за другой копеечная мелочь. – А ты, почему не в школе? – визгливо вскрикивает на неё, тяжело выговаривая слова. – Опять выгнали, я вот всё твоей мамке расскажу.
– Так вот, кто у меня деньги ворует, – режет на повал полными глазами слёз малышка. – Да ты ещё к тому же и пьян уже с самого утра?
– Не твоё дело! – ревёт невзрачный, не прекращая цедить из копилки деньги. – Пошла вон из моего дома!
– Это не твой дом, это… мой дом, – не помня себя от бешенства, кидается она на него, колошматя что есть сил своими кулачонками. – Этот дом мой папка, на войне погибший мне и мамке строил. А ты, Бумагин, кто такой?
– Пошла вон! – махнув освободившейся рукой, легко откидывает он её к печи, о косяк которой она больно ударяется головой, потеряв на секунду сознание.
– Никакой ты, Бумагин мне не отец, – медленно вставая, с трудом и ненавистью выговаривает каждое слово девочка. – Ты вор и… прилипала! И я… не стану больше с тобой жить. И мамке не дам!
– Чего? – ревёт грязный опустившийся дядька, пугливо пряча глаза и рыская ими по полу в поисках выпавшей из рук после ссоры детской копилки.
– Я иду в Горки к Ивану Петровичу, – грозно звенит она от порога, оставляя на полу черные капли крови, падающие с длинных слипшихся на затылке волос. – Он обещал мне помочь на тебя заявление нашему участковому написать.
– Чего? – мотает тяжёлой головой Бумагин, невольно подавшись за падчерицей к выходу.
– Чтоб духу твоего тут не было! – бросает она ему в лицо и опрометью несется прочь.
–Сол-да-фон, – злобно выдыхает он вслед и идёт прочь из дома.
«Валенька, Валенька,
Чуть побольше валенка.
Какая была Валенька?
Маленькая!..»
Автор благодарит критика (ЕМЮ) за оказанную помощь, а также приносит свои извинения за возможное совпадение диалогов, потому как рассказ является художественным, вымышленным, хотя и подслушан в разговоре с ЕВИ.
23.10.2019г.
https://www.proza.ru/2019/12/20/476
