| vsaprik | Дата: Среда, 26 Ноя 2014, 14:30 | Сообщение # 1 |
 Блистательный Ёжкобабковед
Группа: Друзья
Сообщений: 2672
Награды: 71
Репутация: 122
Статус:  | МЕЖДУНАРОДНАЯ КОЛНФЕРЕНЦИЯ В ПУШКИНСКОМ ДОМЕ, ПОСВЯЩЁННАЯ ПАМЯТИ ПОЭТА ИГОРЯ ГРИГОРЬЕВА
Наталья Советная
«Мы ветра и огня поводыри…»
Как это нередко бывает в судьбе подлинно талантливых творцов, Григорьев ждал всю жизнь… И только теперь, спустя почти 20 лет после смерти, в юбилейный год вдруг всколыхнулась Русь, вспомнив беззаветно любившего ее сына. Появился ряд публикаций на страницах литературных журналов и в СМИ: «Неман», «Белая вежа» (журнал Союза писателей Союзного государства), «Литературный Санкт-Петербург», «Псковская правда», «Вечный зов», теле-радиопередачи, в интернете без труда можно отыскать стихи Григорьева – на страницах поэтических сайтов, в литературно-музыкальных сценариях, школьных сочинениях, эссе и прочее.
Литературные вечера памяти поэта прошли в городах Полоцке, Городке, что на Витебщине, Минске, Пскове, Санкт-Петербурге, Москве, Новосибирске –
В краях, с которыми была связана жизнь Игоря Николаевича, в п. Юкки Всеволожского района Ленинградской области, где поэт похоронен.
Языком и поэзией Григорьева вновь заинтересовались филологи, лингвисты, учёные. Издан «Словарь эпитетов Игоря Григорьева» -- составитель А.П. Бесперстых, который уже работает над многотомным словарем языка И. Григорьева – своеобразным учебником русской речи.
Поэты–переводчики, заинтересовавшись творческим наследием Игоря Григорьева, перевели ряд стихов на белорусский язык (Владимир Скоринкин, Микола Шабович, Оксана Ярошенок, Галина Загурская), на украинский (Ольга Сафонова), на болгарский (Красимир Георгиев) и другие.
На слова поэта зазвучали песни композиторов Виталия Салтыкова (С-Петербург), Дмитрия Войтюка (Новосибирск), Александра Ольхина (Москва), Леонида Кузнецова (Беларусь).
В Санкт-Петербурге вышла книга «Поэт и Воин» с воспоминаниями самого поэта «Все перемелется» и с воспоминаниями о нем Станислава Золотцева, Владимира Клемина, Владислава Шошина, Юрия Шестакова, Валентина Голубева, Валентина Краснопевцева и многих других – 16 эссе. Размышления о православно-духовной составляющей григорьевской поэзии стали основой книги Дарьи Григорьевой «Это здесь-то Бога нет?» Переиздание последних прижизненных сборников поэта реализовано в книге «Перед Родиной», изданной в Москве.
Игорь Николаевич Григорьев родился 17 августа 1923 года в деревне Ситовичи Порховского района Псковской области. В годы Великой Отечественной войны руководил плюсскими подпольщиками и группой разведки Стругокрасненского межрайонного подпольного центра, воевал в бригадной разведке 6-ой ленинградской партизанской бригады. Имел множество наград. Орденоносец.
Война застала Игоря семнадцатилетним пареньком на родной Псковской земле. Вместе с братом Львом он попытался уйти в Ленинград, к матери, оставшейся в Ораниенбауме. Но под Лугой вражеский патруль задержал их. Игорь хорошо владел немецким языком. (В их деревне жил немец-коммунист, бежавший в тридцатых годах из фашистской Германии – у него выучился мальчишка чужой речи, говорил без акцента.) Он объяснил фашистам, что болен дизентерией. Ребят отпустили. Пришлось вернуться в дом, где временно братья жили вместе с отцом, сёстрами и мачехой Марией Прокофьевной, – в деревню Тушитово, что в трёх верстах от Плюссы. А через два месяца, в день рождения Игоря, он вместе с друзьями, Борисом Воронковым и эстонцем Фридрихом Веляотсом, уничтожил первого врага.
Немецкий офицер неожиданно появился у речки, где рыбачили ребята, отобрал пойманных щук и, требуя предъявить письменное разрешение на ловлю, наотмашь ударил ими Игоря. Тот в гневе бросился на немца. Друзья помогли: навалились на офицера, столкнули в реку и… утопили. Так родилась и приняла «крещение» молодёжная подпольная группа. Григорьева выбрали командиром.
В марте 1943 года немцы предложили Игорю на выбор: работу в комендатуре или отправку в Германию. В случае отказа работать фашисты пригрозили: младшего брата Льва – в лагерь для военнопленных. Руководитель Струго-Красненского межрайонного подпольного центра Тимофей Иванович Егоров и приказал, и по-отцовски попросил Григорьева согласиться на предложение немцев. А начальник разведки Иван Васильевич Хвоин, назначив Игоря руководителем разведывательной группы в Плюссе, дал пароль: «Зажги вьюгу!» – и ответ: «Горит вьюга!».
Через много лет, в 2007 году, Станислав Золотцев назовёт книгу о жизни и творчестве поэта Игоря Григорьева «Зажги вьюгу», в которой напишет: «…Близкими ему с юных лет, отданных битвам с иноземным фашистским нашествием, были те, кто, не страшась ничего – ни начальственного окрика, ни вражеской кары, ни даже смерти самой, готов был отдать и все свои силы, а, если надо, то и жизнь – за землю русскую, за русский народ, во славу их или ради их достойного бытия. Все прочие были ему, поэту и воину, не близкими. По крайней мере не своими, не родными. Да, так жестоко и так резко он жил. Так он творил свою поэзию» (Золотцев С А. «Зажги вьюгу». Псков, 2007. С. 5).
Слова красивые и искренние, но что-то меня в них задело, обеспокоило. Перечитала ещё и поняла: «жестоко» жил? Нет, он жил с п р а в е д л и в о! Разве способна существовать в жестоком житии незатихающая б о л ь за других?!
До последних дней не мог себе простить и не мог забыть Игорь Николаевич смерти подпольщицы Любы Смуровой, добывшей для него из немецкой картотеки сведения о предателях. Её арест был единственным провалом в группе плюсского подполья. Центр немедленно отозвал разведчика и его брата в партизанский лагерь, который находился в Радовском лесу. Идти к нему пришлось через минное поле. А Любовь Александровну Смурову и трёх арестованных подпольщиков расстреляли в ночь с 15 на 16 сентября 1943 года.
Недоступен лик и светел,
Взгляд – в далёком-далеке.
Что ей вёрсты, что ей ветер
На бескрайнем большаке.
Что ей я, и ты, и все мы,
Сирый храм и серый лес,
Эти хаты глухонемы,
Снег с напуганных небес.
Жарко ноженьки босые
Окропляют кровью лёд.
Горевой цветок России,
Что ей смерть? Она идёт!
(«Последний большак»)
Через 10 дней, 26 сентября 1943 года, выполнив задание центра по захвату начальника районной полиции Якоба Гринберга и прикрывая Игоря с «языком», в перестрелке с немцами, предупреждёнными старостой деревни Насурино, погиб младший брат поэта семнадцатилетний Лев Григорьев. Руководитель центра Тимофей Иванович Егоров приказал предателя уничтожить, а его хату сжечь.
Игорь поджёг дом предателя, но убить безоружного старосту, да ещё на глазах его жены и дочери, не смог. «Не палач я, товарищ командир…» – доложил Григорьев.
Ты меня прости:
Без слёз тебя оплакал.
Умирали избы, ночь горела жарко.
На броне поверженной германская собака,
Вскинув морду в небо, сетовала жалко.
Жахали гранаты, дым кипел клубами,
Голосил свинец в деревне ошалелой.
Ты лежал ничком, припав к земле губами,
Насовсем доверясь глине зачерствелой…..
(«Брат». 1943)
В генах, в русской душе Игоря Николаевича крепко-накрепко было заложено милосердие.
«Игорь Григорьев… глубинный талант, глубинно-чистая душа, предельно искренняя, неспособная лгать. Предельно (или даже запредельно) самоотверженная», – вспоминала Елена Морозкина – историк-искусствовед, подвижница отечественной культуры, последняя жена поэта(Золотцев С А. «Зажги вьюгу». С. 10.).
Григорьев был из тех немногих, кто мог действительно отдать последнюю рубаху! Зачастую его решения казались неадекватными ситуации. Он покупал у цыганки одуванчиковый мёд, выдаваемый ею за пчелиный, и отдавал за него (полностью осознавая, что берёт подделку!) все имеющиеся деньги, потому что: «У неё – дети!».
Однажды, прочитав в газете о женщине, потерявшей на войне руки и строящей себе дом, на крышу которого не хватало средств, тут же отправил ей по почте пенсию. До копейки. Надо же было вскоре случиться урагану – новую крышу снесло, попортило. Игорь Николаевич незамедлительно отдал на ремонт ещё одну пенсию. Женщина, выступая по радио, со слезами благодарила поэта за выделенные для неё средства «из своих сбережений». Только никаких сбережений у Григорьева не было! Отдал последнее. Это было его обычное состояние…
Как же он, душа русская, мог остаться в стороне от судьбы крестьянки, про беду которой написал в поэме «Вьюга»:
…Враг вбросил саблю в ножны: – Гут!
От матки русский дух отвеян.
Теперь пускай Москау ждут. –
И грозно: – Ауф видэрзэен!
……………………………..
Не перешла загробный брег,
Жить нечем, жить нельзя, да надо,
Восстала, белая как снег,
Жена российского солдата.
……………………………..
Встряхнула сникшего мальца:
– Беда-бедяна, охти, муки!
Пошарь, кровинка, у крыльца –
Найди маманюшкины руки……
Последний бой с фашистами Игорь Григорьев принял под Гдовом 10 февраля 1944 года. У бригады партизанских разведчиков был приказ: не пропустить врага! Бились уже в рукопашную. Немцы отходили. Партизаны преследовали беглецов. Неожиданно из-за поворота появился вражеский танк, – рядом с Игорем разорвался снаряд… Тяжёлое ранение в спину вывело из строя бригадного разведчика 6-й Ленинградской партизанской бригады, руководителя плюсских подпольщиков и разведчиков.
На взло…на взлобке – взрыв за взрывом,
В ста саженях – не наша власть.
Мы выстроились под обрывом
(Куда снарядам не попасть).
Нас – тридцать восемь, чад разведки,
Сорвиголов лихой войны.
Предстал комбриг: – Здорово, детки!
Сам поведу! Беречь штаны!..
И он, как русский волк матёрый,
На лёжку прусских кабанов
Метнулся, яростный и скорый!
И было нам не до штанов.
Всклень в лихорадке наважденья,
Войдя в злосчастный русский раж,
Мы проломили загражденья,
Вбегли, втекли, вползли на кряж.
И там, и там – во гнёздах гажьих –
В окопах, глыбью до груди,
Сошли с ума две силы вражьих –
Врагу, Господь, не приведи!
(«Контратака». 11 марта 1944, госпиталь 1171)
Всё, что входит в нашу жизнь в детстве и юности, остаётся с нами навсегда. В юности Игоря Григорьева была война. Вьюга, метель – этот яркий горящий образ, грозный и очищающий, рождённый партизанским паролем, вошёл в творчество поэта не гостем: «За дверью море мрака. / Метельная беда. / Пройдёшь четыре шага, / А сзади – ни следа...»; «И вода, как будто вьюга…»; «Пусть вьюгам – вьюжье: / Снежная страда. / Хмельные песни, / Холода шальные, – / Они не навсегда, они больные. / Ведь вьюги что? – грядущая вода»; «А в той дали не вьюги – лета… / Прощай, метельная праща!..»; «Сватается ветер за белянку вьюгу…» и так далее… Длинный список следует закончить названием поэмы «Вьюга» - сказе о трагических судьбах женщин-крестьянок, солдатских вдов, и о многострадальной вымирающей русской деревне.
После войны И.Григорьев работал в геологической экспедиции в Прибайкалье, промышлял охотой в Костромских лесах, занимался фотографией на Вологодчине.
В 1954 году получил диплом русского отделения филологического факультета Ленинградского университета. В шестидесятых вернулся из Ленинграда во Псков, где стал организатором, а вскоре и возглавил Псковское отделение Союза писателей России.
Стихи Григорьев писал с детства, не без влияния отца Николая Григорьевича Григорьева, крестьянского поэта, издавшего в 1916 году, в Варшаве, сборник стихов. Первая публикация Игоря Николаевича состоялась в 1956 году, в газете «Псковская правда». А потом были книги. А их — более двадцати.
Его поэзия - настоящая. Вечная. Не о себе думал и писал поэт – все его мысли были об Отчизне, о России, о святой Руси. Он умел жить по-Божьи, любить всем сердцем, отдавать себя без остатка.
Язык поэтических произведений Игоря Григорьева – заслуживает особого внимания: поэт, обладая врожденным филологическим талантом и чутьем, черпал из сокровищницы народной речи, создавая настоящие литературные шедевры!
«Бросается в глаза одна ослепительная стилистическая особенность стихов: в них много неологизмов («желтизною сентябрит из леса», «рехнулась белоночь», «щука тигробокая», «морозная роздымь», «гладь семиветровая»: «подобное бесподобное» можно найти в доброй половине стихотворений)» - подчёркивает одну из особенностей языка Григорьева доктор филологических наук Анатолий Андреев (БГУ, Минск).
«Оригинальность творческого голоса поэта не подлежит сомнению. Взять хотя бы богатство его поэтического словаря.... Он пишет на "языке отцов и дедов". Читая стихи Игоря Григорьева, думаешь об удивительном совпадении языковых средств с поэтической темой", - восхищается литературный критик Аркадий Эльяшевич.
Но псковский писатель Василий Овчинников как-то поделился со мной следующим откровением: «Если бы Вы знали, какие страсти кипели, какие бои шли на Псковщине вокруг да около имени Игоря Григорьева! Поэта уже почти 20 лет нет в живых, а до сих пор светлая память о человеке, создавшем Псковское отделение Союза писателей России, героическом партизане-разведчике, некоторым покоя не дает». И я сразу вспомнила строки из «Вьюги», великолепной поэмы Григорьева:
…Мои собратья по перу
Не поделили псковской славы.
И я, доколе не умру,
Не позабуду той отравы.
Нет, не с цианом порошки
В стакане водки. Проучили
Меня надежней «корешки» —
В глазах России обмочили.
Вот это было так беда,
Не просто жизни оплеуха:
Не с ног сшибала – я тогда
Лишь чудом не свалился с духа…
Оклеветанный поэт и воин в замечательном стихотворении «Перед Россией» не оправдывался, не возмущался, а, обладая – по Достоевскому – не только широтой души, но и глубиной ее, с достоинством и смирением принимал и терпел выпавшие на долю страдания:
Я родине моей не изменял.
Безрадостной полынью переполняясь,
Я убивался с ней в глухую полночь,
Но родине во тьме не изменял.
Её беда (не наша ли вина?),
Что верящих в молчанье грозно ввергнув,
Поверила она в лишённых веры.
Её беда – не наши ли вина?
Я к родине своей не холодею,
Хоть крохобор мне тычет: «Дуролом!..»
Пусть обнесён и хлебом и вином –
От знобкости её не холодею.
Её ли суть (не дело ль наших рук),
Что сыновьям на ласку поскупилась?
Уж больно много гостя поскопилось.
Её напасть – не дело ль наших рук?
Я, родина, тебе не надоем
Ни шумом, ни докучною любовью.
Не знай меня, свети пока любому.
Я подожду. Тебе не надоем.
Иероманах Роман написал о поэте: «Игорь Григорьев — прекрасный русский поэт, не покрививший душой и словом. Его поэзия — единение Правды, Сострадания, Боли. Его стихи всегда человечны и потому всегда чужды холодному рассудку и пустому сердцу. Он меня покорил тем, что, видя меня впервые, написал сразу: «От всей души, с любовью!». Я просто не ожидал такой открытости и искренности. Этот человек не заботился о себе. Он шёл навстречу, — рискуя быть непонятым, рискуя провалиться. Это — черта благородства. Только человек, не ожидающий, или держащий удар, мог такое себе позволить. Или же у него было чутьё, что этот человек ответит таким же чувством? Когда я находился у себя в скиту и мне передали, что его не стало, душу защемило. Я открыл его сборник и стал читать, как бы беседовать с ним. Как потерял родного человека! Немало уже терял, а такого щемящего чувства не знал…»
Всякому, впервые попавшему в храм Господень, наверное, знакомо чувство Встречи. Вдруг замирает дыхание, к горлу подкатывает «комок», громко стучит сердце, влажнеют глаза: «Я – дома, Отец!». Нисколько не преувеличивая, беру на себя смелость говорить о похожести испытанных ощущений с моим состоянием во время встреч с поэтом Игорем Григорьевым. Мне всё время казалось, что вижу и слышу родного отца. Значительно позднее поняла: Игорь Николаевич был настолько православно-РУССКИМ, что душа тянулась к нему, как к Совести, как к Свету… Таким он был. Такова его поэзия…
Профессор А.Н. Андреев, выступая в институте русской литературы РАН (Пушкинский Дом), в г.Санкт-Петербурге, на конференции «Слово.Отечество. Вера», посвященной творчеству Игоря Григорьева, обозначил его не только как «новое слово в литературе – совершенно не лишнее звено в цепи, с помощью которой куется целостность, сплав русской культуры…», но и как великое культурное наследие: «Иметь поэта такого класса и калибра просто честь для любой литературы мира». Он также отметил, что « Боль Игоря Григорьева, весьма умное, диалектическое чувство, сегодня как нельзя кстати….что вечные ценности могут утверждаться только через боль, иначе никак. Не стоит удивляться, что поэзия Григорьева, сложный художественный текст, сегодня только-только начинает открываться читателю.
«Я подожду» - писал поэт, обращаясь к Родине. – Время пришло!
Поэты
Мы ветра и огня поводыри
С тревожными
Раскрытыми сердцами,
Всего лишь дети, ставшие отцами,
Всё ждущие –
который век! –
Зари!
Сердца грозят глухонемой ночи, –
За каждый лучик жизни
В них тревога, –
И кровью
Запекаются
до срока,
Как воинов подъятые мечи.
С крылатой песней люди
не рабы, –
Единственная
Из наград награда!
Нам надо всё и ничего не надо.
И так всегда,
И нет иной судьбы.
Нас не унять
Ни дыбой, ни рублём,
Ни славой,
ни цикуты царской чашей:
Курс – на зарю!
А смерть – бессмертье наше,
И не Поэт, кто покривит рулём.
ИГОРЬ ГРИГОРЬЕВ
Игорь Николаевич Григорьев родился 17 августа 1923 года в деревне Ситовичи Порховского района Псковской области. В годы Великой Отечественной войны руководил плюсским подпольем, группой разведки Стругокрасненского межрайонного подпольного центра, воевал в бригадной разведке 6-ой ленинградской партизанской бригады. Четырежды тяжело ранен, контужен. Орденоносец. После войны работал в геологической экспедиции а Прибайкалье, промышлял охотой в костромских лесах, занимался фотографией на Вологодчине. В 1954 году окончил филологический факультет Ленинградского университета. Создал и возглавил Псковское отделение Союза писателей СССР. Автор множества рассказов и более двадцати сборников стихов. Умер 19 января 1996 года.
Международная конференция в Пушкинском Доме
13 ноября 2014 года, в Пушкинском Доме (институт русской литературы РАН) г. Санкт-Петербурга, прошла Международная научно-литературная конференция «Слово. Отечество. Вера», посвящённая поэту и воину Игорю Николаевичу Григорьеву, более 20 лет жизни которого были тесно связаны с городом Ленинградом. В конференции приняли участие поэты, писатели, литературоведы, родственники и поклонники творчества выдающегося русского поэта из разных регионов России, республики Беларусь, Украины. Присутствовал почетный гость Мисурагин С. И. - советник, руководитель отделения Посольства Республики Беларусь в Российской Федерации в г. Санкт-Петербурге.
Открыл конференцию председатель Санкт-Петербургского отделения Союза Писателей России поэт Борис Орлов. С докладами о творчестве И. Григорьева, героическом пути во время В.О.войны, его послевоенной судьбе выступил Почётный консул республики Беларусь в Тюменской области, поэт Владимир Шугля, доктор филологических наук, профессор Литературного института им. А. М. Горького – Борис Леонов, писатель, доктор филологических наук, профессор Белорусского государственного университета Анатолий Андреев, доктор филологических наук, старший сотрудник Пушкинского Дома, литературовед Алексей Любомудров, доктор филологических наук, профессор ЛГПУ им.А.И. Герцена Герман Ионин, кандидат филологических наук, писатель Геннадий Пациенко, член Правления Союза писателей Союзного государства и Беларуси поэт Михаил Поздняков, кандидат психологических наук, прозаик, поэт, публицист – Наталья Советная и другие.
В ходе конференции прозвучало 14 литературоведческих докладов о поэзии и языке Игоря Григорьева. Мнение учёных было единодушно: творческое наследие Игоря Григорьева является одним из лучших образцов литературы 20 века, наряду с творчеством Сергея Есенина и Николая Рубцова. В его поэзии заметны также общие корни, сходные мировоззренческие направления с величайшими мастерами слова: Фетом, Тютчевым, Блоком, Пушкиным.
Московский писатель, член Союзов писателей России и Беларуси Геннадий Пациенко выступил на конференции с предложением: в связи с приближающимся 70-летием Победы в Великой Отечественной войне выдвинуть кандидатуру поэта и воина (легендарного разведчика, руководителя плюсского подполья, партизана в годы войны), орденоносца Игоря Николаевича Григорьева (посмертно) и его творчество на соискание литературной премии Союза писателей России. Конференция проголосовала единогласно.
На конференции были подведены итоги посвящённого 90-летию Игоря Николаевича Григорьева Международного конкурса лирико-патриотической поэзии «Я не мыслю себя без России». Из 2500 тысяч стихов жюри отобрало 51 стихотворение, 9 конкурсантов стали лауреатами, 6 – победителями. Всем финалистам вручены памятные грамоты и дипломы, книги о творчестве Игоря Григорьева, а также сборник поэзии «Я не мыслю себя без России» (составитель – Н.Советная). В сборник вошли произведения финалистов, а также известных поэтов, так или иначе причастных к судьбе юбиляра или к его творчеству, переводы стихов И.Григорьева на славянские языки и отрывок словаря «Эпитеты И.Григорьева» - о Родине (составитель – белорусский филолог из Новополоцка А.Бесперстых)
В рамках конференции состоялась презентация новых книг с произведениями юбиляра, а также журналов и газет с последними публикациями об И. Григорьеве, в.т.ч. белорусских изданий "Белая Вежа" и "Неман". Презентацию провел молодой московский поэт, лауреат конкурса «Я не мыслю себя без России» Александр Ольхин.
В перерыве внимание участников конференции привлекла обширная выставка с фотоснимками, рукописями, книгами Игоря Григорьева, которую подготовили и представили Диана Григорьева и Елена Мильчакова-Григорьева.
В заключительном слове член Правления Союза писателей России поэт Николай Переяслов поблагодарил председателя С-Петербургского отделения СП России Бориса Орлова, председателя фонда памяти им. И.Григорьева, председателя жюри конкурса, д. м. н., священника, писателя Григория Григорьева, писательницу, поэтессу Наталью Советную – организаторов конференции «Слово. Отечество. Вера ». И вручил им награды – медаль имени Василия Шукшина.
Все участники конференции отметили, что программа конференции была необыкновенно насыщенна, содержание глубоко и информативно, атмосфера доброты, искренности, благожелательности вызывала возвышенное чувство радости, веры, благодати.
ИТОГИ Международного ежегодного конкурса имени
И.Григорьева «Я не мыслю себя без России»
ФИНАЛИСТЫ (грамоты)
1.Никольская Татьяна Кирилловна – С-Петербург
2.Бурдаева (Плетнева) Екатерина – Москва
3. Бровкина Елена Александровна - Владивосток
4.Амусин Александр Борисович – Саратов
5.Ярошёнок Оксана Николаевна – Беларусь, Молодечно
6.Романов Сергей Александрович – С-Петербург
7.Бурцева Виктория Юрьевна – Москва
8.Кириллова Александра Юрьевна – Московская обл.
9.Конева Светлана Борисовна – С-Петербург
10. Гарцев Михаил Исаакович – Москва
11.Бельчикова Олеся Владимировна – Донецк
12.Форов Анатолий Павлович (посмертно) – Белгород
13.Капустин Евгений Александрович – С-Петербург
14.Иванов (Островитянин) Дмитрий Юрьевич – С-Петербург
15.Козвонина (Кузницина) Наталья Владимировна – г. Киров
16.Козлов Анатолий Юрьевич – С-Петербург
17.Иванникова Ирина Юрьевна – Рязань
18.Березкина Любовь Андреевна - Германия
19.Катанина Олеся Витальевна - С-Петербург
20.Кузнецов Валерий Николаевич- Оренбург
21.Фролкина Татьяна Юрьевна - С-Петербург
22.Халиуллин Ришат Фаритович – г.Колпино Ленинградской обл.
23.Шарковский Александр Борисович – Москва
24.Шевцов Андрей Владиславович – Тюмень
25.Сурина Елена Евгеньевна – г. Орск
26.Озерова Мирабелла Сергеевна – г. Королев, Московская обл
27.Сапрыкин Владимир Михайлович – г. Анапа
28.Удалов Альберт Алексеевич – Муром, Владимирская обл.
29.Коростелева Валентина Абрамовна – Московская обл.
30.Иваницкий Евгений Константинович – Московская обл.
31.Синюк Ольга Владимировна – г. Сергиев Пасад, Московская обл.
32.Колмогорова Наталья Ивановна - Самарская обл.
33.Великжанин Павел Александрович - Волгоград
34.Шишканов Виктор Викторович – Нижний Новгород
35.Уварова Елена Владимировна – Алматы, Казахстан
36.Никольская Лариса (посмертно) - С-Петербург
ЛАУРЕАТЫ (дипломы)
1.Гушан Алексей Николаевич – Московская обл.
2.Вита Пшеничная (Шафронская)- Псков
3.Мохова Любовь Николаевна – г. Иваново
4.Солонин Юрий Михайлович – Муром, Владимирская обл.
5.Напольнов Владимир Александрович -Оренбург
6. Савинов Владимир Борисович - Псков
7.Бениаминов Андрей Геннадьевич -Псков
8. Дзуцев Леонид Борисович (Лев Стологоров) -Владикавказ
9. Ольхин Александр Сергеевич - Москва
ПОБЕДИТЕЛИ (дипломы победителей и премия)
1.Поздняков Михаил Павлович - Минск
2.Переяслов Николай Владимирович - Москва
3.Шугля Владимир Федорович - Тюмень
4.Эрастов Евгений Ростиславович - Нижний Новгород
5.Коршунова Ольга Валериановна - Пензенская обл.
6.Марков Иван Васильевич - Орловская обл.
CТИХИ ИГОРЯ ГРИГОРЬЕВА (1923-1996)
УДЕЛ
В семнадцатый июнь – в моём запеве лета –
С ума сошла жарынь, рехнулась белоночь.
Я плакал, правя меч, кляня удел поэта,
Но небо и земля горели: «Слёзы прочь!».
А я, как мой Пророк, мечту лелеял тоже:
И ворога любить, и милость к падшим звать,
Но… меч в моей руке! Помилуй, Правый Боже:
Любовью надо жить и, значит, убивать?
Звенел калёный зной, как в цель попавший выстрел,
Дымилась, чуя смерть, бессокая трава;
До дна клонило в сон. Да ночь короче искры,
И жаждали испить душа и дерева…
А может, грех роптать? Мой стон не без ответа,
И в пролитой крови у жизни спросу нет, –
Сбылось: пришли дожди, когда сгорело лето,
И стала длинной ночь, когда покой отпет.
БРАТ
Льву Григорьеву, брату моему
Ты меня прости:
Без слёз тебя оплакал.
Умирали избы, ночь горела жарко.
На броне поверженной германская собака,
Вскинув морду в небо, сетовала жалко.
Жахали гранаты, дым кипел клубами,
Голосил свинец в деревне ошалелой.
Ты лежал ничком, припав к земле губами,
Насовсем доверясь глине зачерствелой.
Вот она, война:
В свои семнадцать вёсен
Ты уж отсолдатил два кромешных года…
Был рассвет зачем-то ясен и не грозен:
Иль тебе не больно, вещая Природа?
( 1943)
КОНТРАТАКА
На взло…на взлобке – взрыв за взрывом,
В ста саженях – не наша власть.
Мы выстроились под обрывом
(Куда снарядам не попасть).
Нас – тридцать восемь, чад разведки,
Сорвиголов лихой войны.
Предстал комбриг: – Здорово, детки!
Сам поведу! Беречь штаны!..
И он, как русский волк матёрый,
На лёжку прусских кабанов
Метнулся, яростный и скорый!
И было нам не до штанов.
Всклень в лихорадке наважденья,
Войдя в злосчастный русский раж,
Мы проломили загражденья,
Вбегли, втекли, вползли на кряж.
И там, и там – во гнёздах гажьих –
В окопах, глыбью до груди,
Сошли с ума две силы вражьих –
Врагу, Господь, не приведи!
11 марта 1944, госпиталь 1171
С ДОНЕСЕНЬЕМ
(Дорогой в Машутино, на связь)
Окаянная доля –
Одному за двоих.
Бойся леса и поля –
И чужих, и своих.
Грозовая обитель,
Заколдованный круг.
И наган-утешитель –
Твой единственный друг.
Но я в скорбной юдоли,
И в плену дышит май:
Непокорства и воли,
И любви через край.
Дольний мир жарколистый
Заклинает стеня:
И не выстынь, и выстой,
Не споткнись у огня!
Не утеха – неволя,
Полусон, полустон.
Глянь: у леса и поля
Беспечалье – резон.
Дерева не сдалися –
И листвы дождались.
Дотерпи. Помолися
В солнцезвездную высь.
Не прогневай наганом
Грозовитую тишь!
Под косматым туманом
Проскользнешь. Не сгоришь.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Григорию Савельеву
Загороженный ворогом путь,
Вдоль шоссейки – звериный чапыжник.
Стонет хрипло дорожный булыжник,
Пряча мины в разверстую грудь.
Тяжко дышим мы, глухо и зло,
Ковыряя корягой каменья.
Окаянная служба отмщенья:
Диверсант – подрывник – ремесло.
Время темное – полночь близка.
Завтра день мой: лишь птицы аукнут –
Стукнет двадцать мне, если не стукнут.
Защити нас, туманец леска!
Где-то матери наши сейчас?
Я-то знаю им нету покоя.
Пусть помолятся, дело такое, -
За себя, за Россию, за нас.
Дай им Бог! А на Плюсском шоссе –
Три часа – пригасают стожары,
Будят утро немецкие фары,
Дым и пламя, и грохот в росе!
Гоша лыбится: - Огненный пир:
Догорают ошметки машины,
Догулялись четыре вражины.
С днем рожденья тебя, командир!
ПАМЯТЬ
Льву Николаевичу Григорьеву, брату моему
Поле перейти не страшно ничуть,
Если перешел аль убит;
Но зато какую кромешную жуть
Русичу подбитому утро сулит.
Если ни патрона в нагане нет
И нога с ногой не в ладу, -
До чего ж он скор и черен, рассвет,
И светает прямо в беду!
Лев Григорьев
У тихого леса
Святое проклятое прошлое:
Горюнится лобное место,
Невинной полынью заросшее.
Роняет ракита,
Как гильзы, латунь сентябриную…
Забыто, забыто, забыто.
Зарыто. Заровнено глиною.
Ни рва, ни кровинки –
Все годами списано, сглажено.
Осинами стали осинки,
Лепечут: «Все мирно, все слажено.
Прихожий, прохожий,
Не стой, выстывая под тучами:
Не надо, не надо тревожить
Могилы глазами горючими.
Им выситься долго,
Их горького долга твое не касается…»
Но давнее – взяло! Отволгло!
Как ливень слепой разгорается.
Поляна за кромкой,
Как сердце седое – урочище,
Морозище, красный и громкий,
И шмайссера око хохочущее.
И эти осинки –
Прямые рядочком, одиннадцать,
И заступ в дымящем суглинке,
И ров. И нельзя отодвинуться.
И унтер хрипящий,
Как будто не он – нас, а мы его!
И рядом, ах, рядом до чащи,
И выход стенящий: - Мы з Кыева-а!..
И все. Темнотюга.
Ни боли, ни жара, ни холода…
Очнулся я: плакала вьюга
Разгневанно, истово, голодно.
И хлюпало глухо
В груди, рушником запеленутой.
И все повторяла старуха:
--Сказненный, а смертью не тронутый!
Скорбящее глядела,
Крестила усохшими пальцами:
--Пожуй – подходяще для тела.
В картошку б – солицы да сальца бы!..
И ладно ли, худо –
Творила она милосердие.
И тот, кто не верует в чудо,
Уверуй: дышу после смерти я.
И память – живая,
Бессонная, жгучая, длинная,
Стучится, взывая:
Поляна! Поляна полынная!
НАБАТ
Обозы, обозы, обозы,
Такое – как в дни старины.
Искромсаны в щепки березы
Нещадной сектрой войны.
И стынут в чаду буйноцвета
Мужи…Бобыли…Сыновья…
Не спето. Не спето. Не спето.
А в чащу веселое лето
Вселило для них соловья.
И кажется – тучные нивы
Рыдают над каждым: «Проснись!..»
А в селах – глухие разрывы
Да толом пропахшая высь.
Проклюнулась жердь у омета –
Разжилась наивной листвой,
А в поле частят пулеметы,
Свинец высевая густой.
И полдни черны и косматы,
И горького горше – дымы.
Отчизна, твои ль это хаты?
И, может, не русские мы?
Твоя ль это радость лесная?
Кладбищ вековечная грусть?
Вот этот, как рана сквозная,
Большак в заповедную Русь?
И эти понурые люди?..
Бедует набатная весть:
Никто, кроме нас, не рассудит –
Что будет? Что было? Что есть?
Я помню горестную ночь,
Тротила адскую работу,
Вконец измученную роту,
Невластную земле помочь;
Сорвавшуюся с цепи смерть,
Бездомных беженцев, обозы
И тучи лютых бомбовозов -
Огня и крови коловерть;
Совсем последний эшелон,
Крин паровоза, крик прощальный, -
Последний, долгий, погребальный;
Оставленных бездонный стон.
О как был черен тот рассвет,
Когда на русском полустанке
С крестами зарычали танки:
Пощады нет. Спасенья нет.
Я вижу, вижу, как сейчас,
В дымище бурую лавину,
Чужого рыжего детину,
Его налитый кровью глаз.
Метались люди, как в бреду,
Рыдало солнце в низком небе,
Плясал огонь в созревшем хлебе,
Рубили яблоню в саду.
Цвели поля - всё прах и тлен,
Был тихий кров - торчат лишь трубы,
Любило сердце, пели губы -
Теперь кругом тоска и плен.
Умолк до времени напев.
Остался в сердце только гнев,
Непримиримый, жгучий, грозный, -
Враг это понял слишком поздно.
И мне мерещится доныне
Ребёнок, втоптанный в песок,
Забитый трупами лесок,
Распятый дед, как бог, на тыне.
Они велят:
- Ты расскажи,
Как бушевали сталь и пламя:
Пусть сохранит бессмертно память
Всю боль, всю маету души.
Чтоб смерч не отнял тишины,
Пусть видят люди, помнят, знают,
Да никогда не забывают
Они об ужасах войны.
Переход
Тимофею Егорову
У кромки старуха-осина
Хохочет, хохочет навзрыд.
Вязка ты, псковская трясина, -
И лось не опустит копыт.
К тебе и глухарь отощалый
По клюкву не смеет летать;
Кабан - вездеход одичалый -
Обходит пропащую гать.
Здесь - прямо, и справа, и слева -
Стоглазая целит напасть,
Бурчит её чёрное чрево,
Разинута красная пасть.
И нету нам выбора. Нету.
И можешь не можешь - иди.
- Что встали? Да лужишку эту...
Ой, мама, да в ей до груди!..
Глумится ноябрьская стужа,
А избы, как май, далеки.
-Подсумки притягивай туже:
Патроны мочить не моги!
-Эй, зяблики, грейсь от заката,
Лечебных грязЕй не корить...-
Да кто ж вы такие, ребята?
Да как же России не быть!
Ноябрь 1943, Соколий мох (Псковщина)
Буря
Разгуделась придорожная струна
Поразохался корявый березняк.
Ой, душа моя, родная сторона, -
Засугробленный ухабистый большак.
На отшибе сиротеет деревцо,
Горько горбится часовня на юру,
Хлещет снег разбушевавшийся в лицо,-
Стынут жаркие просторы на ветру.
Здесь ворОны оголтелые кричат,
Кружат коршуны, бросая сердце в дрожь
Ошалелый, неуёмный снегопад,
Наше солнце всё равно не заметёшь.
Не сумевших от беды тебя спасти,
Мать-отчизна, полонённая врагом,
Ты прости своих сынов! Прости! Прости!
Для тебя на всё готовы:
Мы идём!
12 декабря 1942 года Локня (Псковщина)
Великая
К тебе придёт рассеянный турист,
Взберётся на карниз известняка,
Посмотрит равнодушно сверху вниз,
Холмистые окинет берега,
Пожмёт плечами:
"Ты невелика,
Хвалёная Великая река"
А я с воспоминанием вдвоём
На берегу твоём стою без слов.
Не нагляжусь на чистый окоём,
На стену поседевших плитняков.
На псковских синеглазых мужиков.
Не надышусь лучистым холодком.
Ты слышала, как мать моя, стеня,
У старого плетня в ботве густой
В свои семнадцать лет
Ждала меня.
Ты видела, как я увидел свет -
Свет самый первый,
Самый голубой,
Заполоненный солнцем, и тобой.
Не кто-нибудь другой,
а ты меня
В разгаре августа, в начале дня,
Обмыла,
Окрестив святой водой.
Потом, когда пришёл целебный зной,
Ярчайший,
Полный сладости земной,
Ты, моя доля,
гулькая, звеня,
Баюкая искристою волной,
Запела песню дедов надо мной.
Не кто-нибудь другой, а ты меня
Избавила от лютого огня
В пылающем сорок втором году,
Когда отряд наш угодил в беду
И пасть свою сомкнула западня.
Горела гимнастёрка у меня,,
Горел в груди свинец:
"Конец...конец..."
И задыхался
Моя копилка на издание книги.
|
| |
| |
