Скольких слизнула – вести ли растерянный счёт…
Окна открою встречь миру, слезами умытому.
Больно, как больно!! Долго ли, Боже, ещё?

Это -- прокрустово ложе – бренной – свободы!
Только в бореньи её постигаешь сласть,
Лишь в отрицаньи, в смятенной угрюмой заботе
Выдержать, выжить, спасти, не отдать, не упасть.

Это – каленым железом – для смертного – пытка!
Мёд утоленья желаний – на остром крючке.
Близко. Но мостик над пропастью – лезвие бритвы…
И -- пустота в твоем судорожном кулачке.

Это – тюрьма – твоя тёплая клетка. И сытая:
Скольких слизнула – вести ли растерянный счёт…
Окна открою встречь миру, слезами умытому.
Больно, как больно!! Долго ли, Боже, ещё?

Это -- прокрустово ложе – бренной – свободы!
Только в бореньи её постигаешь сласть,

Я – мамонт, выживший в ледниковом периоде урбанизации,
Тихо радующийся над взорвавшим асфальт цветком.
Я – мамонт, ещё не успевший в истории обозначиться,
А очередная история, того и гляди, полетит кувырком…
Без зеркала – истории – как узнаешь: я это или не я?
Но пока, вопреки опасеньям, она жива, я – мамонт,
Вдумчиво пережевывающий тягучую жвачку отстраненного бытия
В асфальтированном зоопарке выживших – из ума

Сверху кажется розами
пламенеющий чертополох
Мне,

разве водится так, что стрижи к орлам летают?

в наших мыслях может быть абсолютно всё.

С небесами ль, сердечной струной
Напряженную дрожь отринув,
Иль, оси доверяясь земной,
Беззащитную спрятать спину…

По распаху крыльев ли – нерв?
По распятью рук ли – крыла?

И мы – уходили. В глазах неприкаянных
Строка колыхалась Вселенским прибоем –
От гордой России, святой и отчаянной,
До Белой Руси, почерневшей от боли…

Над Минском облака, как миражи:
В горах селенья-гнёздышки свивают,
Парят орлы, и местные стрижи,
Как водится, к ним в гости прилетают.

А солнце – словно зрелый апельсин,
Качается в ветвях небесной рощи.
Ведь не случайно вижу не один
Сияющий его движенья росчерк.