| Сокол | Дата: Воскресенье, 17 Ноя 2019, 21:46 | Сообщение # 1 |
 Зашел почитать
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 44
Награды: 10
Репутация: 7
Статус:  | Старые пуговицы
‒ Непостижимо, как быстро пролетает жизнь, ‒ думала седая, но ещё красивая женщина, сидя за столиком на маленькой кухне в обычной, советских времён квартире.
‒ Не успеешь осознать себя – ты уже замужем. Родились дети – одна мысль: вырастить их, поставить на ноги. Справишься с этим – недалеко и старость, а с ней немощь, страдания, утраты...
Впрочем, что до утрат, то их в её жизни хватило и в молодости.
Вероника взялась за шитьё – внучек потерял где-то пуговицу с курточки, нужно пришить новую. Она открыла большую железную коробку, в которой хранились старые пуговицы, собранные за всю жизнь. Не было принято выбрасывать добро, вот они и сохранились.
Вероника рассыпала их по столу. Милые пуговицы – деревянные, кожаные, костяные! Вы и украшение, и оберег, и застёжка. Роскошные и скромные, тяжёлые и невесомые, блестящие и совсем неприметные, вы прошли немалый путь, прежде чем лечь на дно коробки. Но есть среди вас особые. Каждая из них имеет свою необыкновенную историю.
Вероника взяла в руку длинненькую с закругленными краями тёмно-зелёную пуговицу, по всей длине пересечённую золотой нитью. Это самая старая, заслуженная. Она принадлежала первой в её жизни вещи, сшитой на заказ – что-то вроде жакета. Вероника тогда училась на втором курсе педучилища. Материал взяли самый дешёвый – саржа мрачно-зелёного цвета. Только эти позолоченные пуговицы и украсили вещь. Старый портной сказал тогда маме:
‒ У вашей дочери хороший вкус.
Вот тяжелая металлическая пуговица, на ней щит с двумя львами с обеих сторон. На обратной стороне латинские буквы и можно разобрать слово «BERG». Бабушка рассказывала, как купила когда-то несколько таких пуговиц у уличного торговца за три копейки.
А эта простая коричневая пуговица с её зимнего пальто. Его пришлось купить, когда она неожиданно выросла, а морозную зиму проходила в лёгком пальтишке. Новое было на вате и делало её неуклюжей, но как же она радовалась, что этой зимой не будет мёрзнуть.
Жили они вдвоём с мамой, и редкие обновки были праздником, как беленькая нейлоновая блузка с этими нежно-розовыми пуговичками, которых осталось всего три.
Вероника собрала дюжину железных пуговиц с выбитыми на них изображениями звёзд. Они были на военной шинели мужа. С Павлом они учились в одном классе и не играли в любовь. Но когда она ушла из школы в педучилище, за её партой образовалось пустое место. После этого начались их встречи. Павел поступил в военное училище, она его ждала, и вот он, молодой офицер, получил назначение в Казахстан. Они поженились и сразу уехали. Через год родился Максим, сына назвали в честь Горького. Жили под Семипалатинском, муж часто уезжал и оставался на учениях подолгу. Она растила сына и вскоре стала работать учительницей младших классов в школе. Жили хорошо, несмотря на частые отлучки Павла. Вероника мужу доверяла, и сама была ему верна. Её зеленовато-прохладные глаза и пшеничного оттенка волосы притягивали к ней взоры мужчин, но Вероника избегала их прямых взглядов. Волосы она заплетала в косу и укладывала её на затылке. Муж звал её Никой. Так прошло семь лет.
Неожиданно для неё Павла перевели в небольшой украинский городок, где располагалась воинская часть. Вероника была рада попасть в тёплые края, хоть никого родных поблизости уже не осталось, а её мать рано умерла. Здесь, на месте устроились быстро и начали обживаться, да только стал её Павел, прежде косая сажень в плечах, худеть, бледнеть и ходить по врачам. Они сначала ничего не находили, потом ничего не говорили, а потом сказали – лейкемия.
Так она осталась одна с сыном, который, подрастая, становился всё больше похожим на отца. Та же косая сажень в плечах, также, как когда-то его отец, мечтал о службе в армии, тоже хотел стать офицером.
Пришло время и Максим стал солдатом. Она жила одна. Школа, ребятишки спасали от одиночества. Надеялась, что сын вернётся и женится, о чём писала ему в ответ на скупые солдатские сообщения. Служить Максим попал в Заполярье, чему Вероника была рада. Уже два года шла непонятная война, и для родителей молодых парней не было страшней слова, чем «Афганистан». Неожиданно их переписка прервалась. Сын долго молчал, потом написал правду, где он находится. Уговаривал не волноваться, эта война скоро закончится. Стала она ждать окончания войны, а Максиму отправляла посылки с его любимыми яблоками, хоть и не знала, дойдут ли они до адресата...
В руки Вероники попала небольшая темно-голубая пуговица. Сердцевина её искрилась, будто бы внутри билось пламя. Взяв её в ладонь, Вероника надолго задумалась. У этой пуговицы была своя особая история.
Однажды друзья пригласили её к себе на дачу. Пробыла у них целый день, а провожая Веронику, они дали ей с собой ведро с огурцами, помидорами и яблоками. Она отнекивалась, но пришлось взять, чтобы не обидеть добрых людей. Возвращаясь домой на автобусе, Вероника в сердцах ругала себя за мягкотелость: вот теперь придётся это тяжелое ведро тащить семь кварталов. Неожиданно молодой черноволосый мужчина с чемоданчиком в руке спрыгнул перед ней на остановке. Он помог ей сойти, поддержал ведро, а потом, быстро глянув ей в глаза, сказал, что донесёт его до дома. Она попыталась было протестовать, но он решительным жестом пресёк все разговоры. Так и нёс ведро, ничего не говоря. Она тоже не спрашивала ни о чём, поблагодарила и попрощалась. Но через день, возвращаясь с работы, увидела его, гуляющим по её улице.
Вероника удивилась и хотела пройти мимо, но он загородил ей дорогу:
‒ Не узнаёте?
‒ Нет, ‒ ответила она, её такие приёмы не привлекали.
‒ А я вас запомнил. Да не сердитесь вы, просто я здесь один, даже поговорить не с кем.
‒ Хотите поговорить?
‒ Ну, ещё и чаю попить, если можно.
‒ Можно, ‒ неожиданно для себя согласилась Вероника.
За чаем гость рассказывал о своей службе в армии, к чему она чутко прислушивалась, думая о сыне. Годы срочной армейской службы Самуила, так звали нового знакомого, были не за горами. Вероника быстро подсчитала, что между ней и ним разница в одиннадцать лет. Ещё она узнала, что он мастер, наладчик швейного оборудования, а здесь в командировке – помочь запустить конвейер на местной фабрике. Дома его ждут жена и пятилетняя дочка.
Прощаясь, Самуил не то спросил, не то сказал:
‒ Я приду ещё. Тогда она ничего не ответила, а потом долго сидела, сложив руки на коленях. Теперь Вероника машинально потянулась к пуговицам мужниной шинели. И вновь призадумалась. Вот они, армейские железные и рядом с ними тёмно-голубые. Вероника перемешала их. Не так ли и рука судьбы соединяет и разъединяет людей.
После Павла никто близко к её сердцу не подошёл. Память о нём ушла вглубь её существа и находилась там постоянно. Она не могла жить без него, но жила. И внешне даже спокойно. Только одна половина её будто омертвела. Иногда вдруг на улице она видела мужчину, который твёрдым очертанием губ или военной формой напоминал ей мужа. Сердце её останавливалось на мгновение, и тут же падало в бездну. Затем целый день она оставалась печальной.
Самуил пришел через день, и она открыла ему дверь. За чаем Вероника короткими застревающими фразами рассказала о сыне. Самуил потемнел лицом:
‒ Сколько ещё наших ребят бросят в эту мясорубку! ‒ Потом, спохватившись, стал успокаивать:
‒ У него же скоро дембель. Да и радисты вообще-то в стороне от опасности.
Впервые ощутила Вероника, как у неё в груди оттаяла льдинка. И пришёл день, вернее ночь, когда Самуил не ушёл домой. Вероника чувствовала себя несчастной и счастливой одновременно. Ей казалось, что она предаёт Павла, но и сил противиться счастью, хоть мимолётному, не было. Самуил любил поговорить и покомандовать, но это её не раздражало: хотелось слушать его, подчиняться и не чувствовать себя всеми забытой и никому не нужной. Также он был горячее, настойчивее, чем её сдержанный Павел, и она стала с ним смелее, увереннее и как-то охотистее. Ему нравилось даже просто наблюдать за ней, когда она что-нибудь делала. Однажды, глядя как Вероника быстрыми, ловкими движениями набрасывает скатерть и накрывает на стол, он сказал с грубоватой шутливостью:
‒ Ты молодая, Вероника! В твоём паспорте что-то не так!
Вероника рассмеялась:
‒ Когда Микель-Анджело спросили, почему Мария в его знаменитой скульптуре «Пьета», где Богородица держит на коленях снятого с креста Иисуса, выглядит так же молодо, как и её Сын, он ответил, что целомудренная женщина не стареет. Вот и меня сохраняло целомудрие. Но больше нет.
‒ Да, да, ты целомудренная, Вероника, ‒ горячо запротестовал Самуил. Льдинки в её душе дотаивали.
Так прошло около месяца. Приближалась осень. Был тёплый вечер. Вероника стояла у раскрытого окна и смотрела, как со старой сливы во дворе медленно описывая круги слетают листья. Вот один упал, за ним другой, третий, а вот подул ветер, и целый ворох листьев улёгся на ещё зелёной траве. Они сложились живописным узором из всех оттенков жёлтого и красного...
На Веронике был лёгкий сарафан на пуговицах с яркими васильками по подолу. Она ждала Самуила, а он всё не шёл. Вдруг около полуночи он появился, от него пахло вином. Вместо оправдания сгрёб её в охапку. Она попыталась вывернуться, но он рванул сарафан, пуговицы так и посыпались. Вот эти самые, тёмно-голубые. А руки были хорошие, добрые и крепкие. В этот вечер он сказал ей:
‒ Понравилась ты мне, Вероника. Видно, есть в тебе что-то, чего мне в жене не хватает. Но семью не брошу. Сейчас выпил с ребятами на прощанье. Завтра уезжаю домой.
Вероника приняла это, как должное. Правильно, она тоже не собирается разбивать жизнь другой женщине и маленькой девочке. За то, что было – спасибо судьбе. И она зажила тихо, как прежде. Максим, школа, старые друзья ‒ всё осталось прежним, но сама Вероника стала другой.
Ноябрьские праздники она отмечала на даче с друзьями. Угощения наготовили много, но самой лакомой закуской была копченая рыба, недавно привезённая кем-то из Ростова-на-Дону. На следующее утро Вероника проснулась с неприятным ощущением в желудке. К обеду всё прошло, но через день недомогание повторилось снова. Печень, решила Вероника и записалась на приём к гастрологу в районной поликлинике.
Молодой самолюбивый врач, уже завоевавший авторитет среди жителей городка, подробно расспросил Веронику о её состоянии, тщательно прощупал печень, задумался и произнёс: «Странно!». Потом ещё подумал, и сказал: ‒ Послушайте, а вы не беременны?
Вероника тихо собралась и ушла. Новость ошеломила её.
Девочка родилась в середине лета. Роды были тяжёлыми, пришлось делать кесарево сечение, но ребёнок был здоров. Их продержали почти месяц в больнице, пока Вероника не пришла в себя. Забирать новорождённую из роддома явились и друзья, и школьные учительницы. Местком постарался: выделил деньги на приданое для малышки и на цветы. В доме царила чистота, у стены стояла новенькая чешская детская кроватка – друзья приготовили её заранее.
Дочку Вероника назвала Ксенией, но всё никак не могла выбраться в ЗАГС, чтобы оформить документы, и ещё не решалась написать сыну о том, что у него теперь есть сестра. Когда настало время выходить Веронике на работу, девочку пришлось отдать в ясли. Хорошо, что нянечкой в малышовой группе работала бывшая ученица Вероники. Она присматривала за Ксенией и каждый вечер докладывала ей, как прошёл день:
‒ Вероника Николаевна, Ксенечка сегодня мало спала. Уложите её вечером пораньше.
Вероника поправилась, похорошела и в глазах её поселилась тихая радость. Однажды ночью, забывшись рядом с малышкой, Веронике представилось во сне, будто Максим вернулся. Она увидела его молодое, ещё гладкое лицо, белую кожу, серо-голубые глаза и мальчишеский чуб пепельных волос. Он протянул к ней руки, и она услышала его голос:
‒ Я жив, мама!
Она протянула руки ему навстречу, но вдруг он стал удаляться, растворяться, и тут Вероника проснулась, не сразу поняв, что это был сон.
Никому ничего не рассказывая, чтобы не спугнуть счастье, Вероника стала ждать сына. Когда Максим месяц спустя, ранним вечером предстал перед ней, она уже не удивилась его появлению, только поразилась перемене, произошедшей в нём. Лицо сына показалось закопченным, темная кожа обтягивала скулы, глаза как будто ушли вглубь, длинные волосы падали на плечи. Но он протянул к ней руки и сказал:
‒ Я жив, мама! ‒ и это был её Максим.
На Ксению он глянул равнодушно, и Вероника подумала, что ему надо прийти в себя. Из одежды на нём был потёртый, прожженный в нескольких местах бушлат да пара белья в маленьком чемоданчике. И ещё сигареты в красивых пачках и какой-то диковинный ножик. Стараясь угодить сыну, Вероника каждое утро ставила на стол его прежде любимую жареную картошку, но он ел только хлеб с консервами да пил густо заваренный чай.
Из дома Максим почти не выходил, целыми днями лежал на диване и смотрел по телевизору все передачи подряд. Однажды Вероника не выдержала:
‒ Сынок, да расскажи хоть, как там было, может, тебе легче станет.
‒ Что рассказать, мама? Как мы ехали по перешейку колонной, и за две машины передо мной разорвалась мина? Или как волосы натурально встали дыбом, когда мы попали на вертолёте под перекрёстный огонь? Или как Витька Щелкунов бросился в пропасть, чтобы не попасть в плен, потому что плен - это было самое страшное.
Больше Вероника не расспрашивала сына, надеясь, что время окажет своё благотворное действие. Но время шло, а Максим оставался таким же безразличным ко всему. Оживали его глаза только тогда, когда к нему заходил прежний дружок Коля. Тот с порога кидал:
‒ Ну чё, ништяк?
‒ Ништяк, ‒ соглашался Максим.
‒ Ну, давай за друзей, ‒ и Коля вытаскивал из кармана куртки поллитровую бутылку водки. Молча, не чокаясь, они опорожняли её и, посидев и помолчав ещё немного, Коля поднимался:
Ну, бывай!
‒ Давай! ‒ отвечал Максим, и это были подчас единственные слова, которые он произносил за день.
Вероника с трудом вытянула его на приём к врачу невропатологу. Тот осмотрел Максима и написал в карточке «Посттравматический синдром». Выписал лекарство и посоветовал больше гулять, а ещё неплохо поехать куда-нибудь. От таблеток Максим стал теперь спать и днём, и ночью, так что через несколько приёмов высыпал их в мусорное ведро. А вскоре огорошил Веронику, сказав:
‒ Колька уезжает на Север со строительной бригадой. Меня зовёт. Поеду я, мама, может человеком стану. И тебя не буду нагружать.
‒ Да что ты, сын! ‒ взмахнула Вероника руками. И страшно ей стало опять отпускать его от себя, но поняла, что не властна уже над ним.
Теперь они остались вдвоём с Ксенией. А вокруг шли перемены, которые нельзя было не заметить, но и понять невозможно. Менялись вожди, где-то наверху шла борьба за власть, надвигались грозные девяностые. Это время Вероника пережила благодаря тому, что бывшие ученики, некоторые очень успешные, вспоминая свою любимую когда-то первую учительницу, приглашали её заниматься с их отпрысками. В школе же платили мало, если платили вообще. Ещё спасало то, что она шила для себя и Ксении. Та вырастала скромной, тихой девочкой и незаметно превратилась в подростка. И, хоть имела только одни джинсы, была так хороша собой, что и в них выглядела лучше всех «упакованных» подружек. Тоненькая фигурка, природная грациозность и нежный овал лица в обрамлении тёмных волос обращали на себя внимание всех, кто видел её, но замечательнее всего были её глаза – большие, глубокие и задумчивые. Вероника с Ксенией жили душа в душу, и только мысль о Максиме не давала матери покоя. Несколько раз она получала от него новогодние открытки с одной надписью:
‒ Я жив, мама.
Давно от него ничего не было. Ещё время от времени раздавался у неё в квартире телефонный звонок, она брала трубку, но ответом на её «Алло, алло» было молчание, и затем трубку клали.
Через некоторое время произошло вот что: зазвонил телефон, в трубке кто-то задышал, а потом сказал медленно:
‒ Здравствуй, Вероника. Это я, Самуил.
У неё перехватило горло, и вместо «здравствуй» получился какой-то неопределённый звук. Трубка сказала:
‒ Звоню, чтобы попрощаться. Уезжаю. Да, в Израиль.
Она опять попробовала что-то вымолвить, но голос не подчинялся ей. Трубка помолчала и продолжила: ‒ Взял бы тебя с собой, Вероника, да не могу. Ты как живёшь, хорошо?
‒ Хорошо, ‒ наконец овладела собой Вероника.
‒ Ну, счастливо тебе!
‒ И тебе удачи! Тут она, опомнившись, закричала:
‒ Самуил! ‒, но в трубке уже были сигналы отбоя. Так он и не узнал про Ксению.
А жизнь пошла дальше. Ксения, окончив школу, учёбу не продолжила, так как всё стало платным. Записалась на курсы бухгалтеров, а пока работает в обувном магазине. Там её и увидел Игорь, да так влюбился, что вскоре сыграли свадьбу. Игорь парень хороший, собирался на исторический факультет, а пришлось идти работать барменом в ресторан. Ничего не поделаешь, семья, ребёнок появился. Но он человек серьёзный, другим наливает, а сам не пьёт. Живут все вместе, и Веронике тепло с ними. Только временами ноет сердце, что там с сыном.
Но есть отдушина ‒ внучек. Надо, наконец, пришить пуговицу к курточке, вот эту тёмно-голубую, тут ей как раз место...
И перебирает Вероника пуговицы-метки, рассыпанные по её жизни. Вехи её жизни. Эти старые пуговицы.
|
| |
| |
