Где прежде замок высился надменно
До самых облаков,
Куда в чертоги шли цари смиренно
С покорностью рабов,
Я видел: горлица нахохлившись сидела
И, нарушая сон,
Кричала, словно вымолвить хотела:
Где он? Где он?

В пышном зданье жизни бренной
Пей вино, пока живешь.
Для того, мудрец смиренный,
Чтобы, если ты умрешь,
Пыль разрушенного тела
При дыханье ветерка
В упоенье долетела
До порога кабака.

Моя любовь к тебе достигла совершенства,
И как прекрасна ты, владычица моя!
Как сердце полно слов! Но в трепете блаженства
Язык мой бедный нем. Не странно ль, о друзья,
Томлюсь я жаждою, безмолвный и печальный,
А предо мной река шумит волной кристальной.

О, Боже, смилуйся над сердцем, что в плену,
Над грудью смилуйся, что терпит муки ад.
Прости моим ногам, что к кабаку спешат,
Прости моим рукам, что тянутся к вину.

Пью разноцветное вино
И слышу я то здесь, то там:
«Не пей вина, не пей Хайям,
Ведь враг религии оно!».
О, если так, я вам клянусь,
О, если веры враг вино -
Я кровью вражеской упьюсь,
Так по закону быть должно!

Скажи, ты знаешь ли, зачем петух дворовый
С рассветом дня, с зарею новой
Горланит часто, каждый миг?
И отчего печален этот крик?
Петух кричит тебе, что в зеркале рассвета
Ночь уходящую его завидел взор,
Что безвозвратна полночь эта,
А ты - такой же все невежда до сих пор.

Уж лучше пить и красотой
Тюльпаноликих наслаждаться,
Чем лицемерным быть ханжой
И в благочестье упражняться.
Ведь, если скажешь, в ад пойдет
И упоенный и влюбленный,
То в рай уже никто рожденный,
Никто из смертных не войдет.

Хоть Коран и почитают
Откровением святым,
Но не все его читают,
И не все знакомы с ним.
А вот есть слова на чаше,
Что сплелись в ясный стих, -
За пирушкой взоры ваши
Каждый раз читают их.
***

Перевод К. Гера (К. М. Мазурина) (1866 - 1927)

Аллах! Ханже ль тебя доступно понимать?
Он чужд, он, как пришлец, желает видеть ясно
Лишь то, что для случайных глаз прекрасно, -
Ему ль в глубокий смысл могущества вникать?..
Он, движимый к тебе припадками боязни,
У ног твоих спешит в сомненье пресмыкаться;
Желая избегать своей достойной казни,
Готов от всех творений отказаться!..
Противны мне твои молельцы! Их ли вера
Достойна лучшего удела и примера?..
Единая их мысль - избегнуть наказанья,
Которое ты дашь в пределах мрачных ада,
Для них важна твоя загробная награда,
Но здесь тебя ценить в них вовсе нет желанья!
Ах, повторяй свои жестокие заветы
Кому-нибудь - не мне, кто знает так тебя,
Кто видит все твои высокие приметы, -
Ты можешь ли людей наказывать любя?!

Увы! Мое сердце не знает лекарства,
Уходит душа, расстается со мной...
Куда ты уходишь? В какое ты царство
Помчишься из тела за новой судьбой?
Стремясь к любви, провожала ты годы,
Прошедшее стало тебе пустотой...
Ни в царстве духовном, ни в царстве природы
Нет смысла, нет жизни, желанной тобой.

Нет, в эту жизнь мы войти опоздали -
Мир уж до нас в искушеньях погиб.
Как бы мы жизнь исправлять ни желали,
Поздно, напрасно! Так крепко привит
К духу, уму первородный наш грех,
Корни пустил, прободал все живое -
Мысли, и чувства, и слезы, и смех...
Стало смешным нам и скучным святое,
Стал непонятен нам истинный бог,
Мира исправить и он бы не смог.
Что же? Не лучше ли кончить мученье,
Глупые игры со своим божеством,
Вечно его надувать ханжеством
И быть надутым судьбой в заключенье.
Зачем, творец мой, ты меня заставил
От первых дней себя распознавать?
И творческую мощь ты сам же обесславил,
Уделом начертав мне слово «умирать»?!
Какая цель? В чем смысл того познанья
И для чего оно, когда не в силах я
Воспользоваться им для целей бытия,
Раз осужден тобой на вечное изгнанье?
Увы! Кончаются младые наши лета,
И юности весна назавтра отцветет,
И радостная песнь закончена и спета,
И завтра навсегда в устах моих замрет.
А я так и не знаю - откуда и куда,
Как птичка, юность та сама ко мне явилась,
Понять не в силах я, как наконец случилось,
Что птичку эту вновь не встречу никогда.
Отдайся радости! Мученья будут вечны!
Сменяться будут дни: день - ночь, день - снова ночь;
Часы земные все малы и скоротечны,
И скоро ты уйдешь от нас отсюда прочь.
Смешаешься с землей, с комками липкой глины,
И кирпичи тобой замажут у печей,
И выстроят дворец, для низменной скотины,
И на закладке той наскажут ряд речей.
А дух твой, может быть, былую оболочку
Назад, к себе опять, напрасно будет звать!
Так пой же, веселись, пока дают отсрочку
И смерть еще тебя не вышла навещать.
***

Перевод К. Д. Бальмонта (1867 - 1942)

Поток времен свиреп, везде угроза,
Я уязвлен и жду все новых ран.
В саду существ я сжавшаяся роза,
Облито сердце кровью, как тюльпан.

Когда я чару взял рукой и выпил светлого вина,
Когда за чарою другой вновь чара выпита до дна,
Огонь горит в моей груди, и как в лучах светла волна,
Я вижу тысячу волшебств, мне вся вселенная видна.

Этот ценный рубин - из особого здесь рудника,
Этот жемчуг единственный светит особой печатью,
И загадка любви непонятной полна благодатью,
И она для разгадки особого ждет языка.

Если в лучах ты надежды - сердце ищи себе, сердце,
Если ты в обществе друга - сердцем гляди в его сердце.
Храм и бесчисленность храмов меньше, чем малое сердце,
Брось же свою ты Каабу, сердцем ищи себе сердце.

Древо печали ты в сердце своем не сажай,
Книгу веселья, напротив, почаще читай,
Зову хотенья внимай и на зов отвечай,
Миг быстротечный встречай и лозою венчай.

Грядущий день и прошлый век
Меня не беспокоят.
Но в этот день, в текущий день
Мне струны песню строят.

До тебя и меня много сумерек было и зорь.
Не напрасно идет по кругам свод небес золотой.
Будь же тщателен ты, наступая на прах - этот прах
Был, конечно, зрачком, был очами красы молодой...

Когда я пью вино - так не вино любя.
Не для, того, чтоб все в беспутстве слить в одно.
А чтоб хоть миг один дышать вовне себя,
Чтоб вне себя побыть - затем я пью вино.

Мы цель созданья, смысл его отменный,
Взор Божества и сущность зрящих глаз.
Окружность мира - перстень драгоценный,
А мы в том перстне - вправленный алмаз.

Плакала капля воды: «Как он далек, Океан!»
Слушая каплю воды, смехом вскипел Океан.
«Разве не все мы с тобой? - капле пропел Океан, -
Малой раздельны чертой», - капле гудел Океан...

Ты весь мир обежал. Все, что ты увидал, есть ничто.
Все, что видел кругом, все, что слышал кругом, есть ничто.
Ты весь мир обошел - что ж ты в мире нашел? О, ничто.
Ты вошел в свой покой, в домик маленький твой, он -ничто.
***

Перевод: В. А. Мазуркевича (1871 - 1942)

Кораном в пятницу вино
Нам строго пить запрещено.
Но пусть отвержен будет тот,
Кто эту заповедь блюдет.
Спокойно чару пей свою, -
Мы служим богу, а не дню.

К чему грустить нам о грехах?
Грехи отпустит нам Аллах.
Напрасна грусть твоя, Хайям:
Ведь милость и нужна лишь там,
Где есть грехи; кто ж свят, тому
И так прощенье ни к чему.

Влюбленный! В горестях любви
На помощь Небо не зови!
Оно, поверь моим словам,
В любви бессильней, чем ты сам.

Ты благ, Аллах наш, но зачем
Не вводишь грешников в Эдем?
В чем видим благость мы Твою? -
В том, что безгрешные в раю.
Тут справедливость лишь видна,
Но милость, милость - где ж она?
***

Перевод 1910 – 1918 годов И. П. Умова

Ничтожен мир, и все ничтожно,
Что в жалком мире ты познал;
Что слышал, суетно и ложно,
И тщетно все, что ты сказал.
Ты мыслил в хижине смиренной,
О чем? К чему? - Ничтожно то.
Ты обошел концы вселенной, -
Но все пред Вечностью - ничто.

Взгляни же: я жил во Вселенной.
Но выгод не ведал мирских.
Я мучился жизнью мгновенной,
Но благ не познал никаких.
Горел я, как светоч веселья.
Погас, не оставив следа.
Разбился, как чаша похмелья,
В ничто обратясь навсегда.

И ночи сменялись днями
До нас, о мой друг дорогой
И звезды свершали все так же
Свой круг предрешенный судьбой.
Ах, тише! Ступай осторожней
На пыль под ногою твоей -
Красавиц ты прах попираешь,
Останки их дивных очей.

К тебе, о Неба Колесница,
Несется плач и горький стон.
Давно над смертными глумится
Неотвратимый твой закон.
О, если б грудь твою раскрыли,
Земля, Земля! Как много мы
Нашли б останков в слое пыли,
Как клад бесценный в безднах тьмы.

Мы умрем, а мир наш будет
В небе странствовать всегда.
Мы ж по смерти не оставим
Здесь ни знака, ни следа.
Мы не жили во вселенной -
Мир вращался и тогда, -
И без нас ему не будет
Ни ущерба, ни вреда.

Нам говорят, что в кущах рая
Мы дивных гурий обоймем,
Себя блаженно услаждая,
Чистейшим медом и вином.
О, если то самим Предвечным
В святом раю разрешено,
То можно ль в мире скоротечном
Забыть красавиц и вино?

От жилищ неверья лишь одно мгновенье
К знанию вершин.
И от тьмы сомненья к свету уверенья
Только миг один.
Познавай же сладость, краткой жизни радость,
В мимолетный час.
Жизни всей значенье - только дуновенье,
Только миг для нас.

Промчались жизни беззаботной
Дни, роком данные в удел.
Как будто ветер мимолетный
По полю жизни пролетел.
О чем скорбеть? Клянусь дыханьем,
Есть в жизни два ничтожных дня:
День ставший мне воспоминаньем,
И не наставший для меня.

Прощаясь с морскими волнами
Как будто пред долгой разлукой,
Заплакала капля, а море
Смеялось над детскою мукой:
«Не плачь! Я везде во Вселенной
Питаю озера и реки,
Ты после разлуки мгновенной
Вновь будешь со мною навеки».

Укройте меня под землею,
Когда успокоюсь навек.
Не ставьте камней надо мною,
Чтоб помнил меня человек.
Но прах мой, ту бренную глину,
Смешайте с душистым вином,
Слепите кирпич, и кувшину
Послужит он крышкой потом.

Я буду пить, умру без страха
И, хмельный, лягу под землей.
И аромат вина из праха
Взойдет и встанет надо мной.
Придет к могиле - опьяненный,
И запах старого вина
Вдохнет и вдруг, как пораженный,
Падет, упившись допьяна.
***

Перевод 1910 – 1916 годов А.Н. Даниловского - Александрова

Все, что существует, это след лишь
Воли всемогущей грозного Алла,
И в теченье жизни, и в людских деяньях
Нет свободной воли, нет добра и зла.
На скрижалях мира пишет он судьбою,
И судьба для жизни лишь дает закон.
Все усилья наши - это возмущенья
И смятенья духа и бессильный стон.
Беспредельно море с мрачной глубиною,
Но оно ведь меньше всех пролитых слез,
Ад - лишь искра только муки бесполезной
Страждущего духа на руинах грез.
Если ж есть средь прозы проблеск утешенья,
Если сердце чует светлый рай порой,
То судьба дарит нам, по веленью бога,
Этот рай цветистый только лишь с мечтой.
***

Перевод 1901 года Т. В. Лебединского

To вино, что по сути способно принять
Разных видимых форм очертанья,
Что способно животным, растением стать,
Изменять даже форм очертанья, -
Не исчезнет и будет все то же вино,
Так как вечную сущность имеет оно.
Древо печали ты в сердце своем не сажай,
Книгу веселья, напротив, почаще читай,
Зову хотенья внимай и на зов отвечай,
Миг быстротечный встречай и лозою венчай.
***

Перевод А. Е. Грузинского (1858 - 1930)

Зачем ты над загадкой жизни бился,
Тоскою и томленьем удручен?
В конце концов, когда сей мир творился,
Ты на совет ведь не был приглашен.

Есть много вер и все несхожи...
Что значат - ересь, грех, ислам?
Любовь к Тебе я выбрал, Боже,
Все прочее - ничтожный хлам.

Сто лет я жил, греха не зная,
На мне господня благодать;
Хочу жить дальше, согрешая, -
Его терпенье испытать.

Как сокол, вылетев из мира чуда,
Хотел я сферы высшие обнять;
Но некому здесь тайну передать.
И молча я вернусь туда, пришел откуда.

Вновь плачет облако на бархат луга...
Трава нас веселит, но - боже мой! -
Кого та зелень усладит собой,
Что вырастет из нас? - Вина подруга!

Пускай сейчас твоя душа не тужит,
Ты будешь вечной мукою томим:
Кирпич из праха твоего послужит
Для выстройки домов другим.
***

Добавлено (19.03.2011, 09:05)
---------------------------------------------
Переводы 1920 - 1930-х годов Л.С. Некоры
(Псевдоним – «Л.Н.»)

К нему идти ты хочешь? Оставь жену, детей,
И все, что мило сердцу, и близких, и друзей.
Все устрани, что может тебя связать в пути;
Чтоб двигаться свободно, все путы рви скорей.

Освободись, о сердце, от плена чувств земных,
От радостей любовных, от горестей пустых!
Иди к дервишам, сердце, присядь на их порог...
И ты, быть может, станешь святым среди святых.

Из жемчуга молений я четок на связал
И праха прегрешений с лица не отирал.
Надеюсь на спасенье лишь потому, что - я
Единого ни разу двумя не называл,

В тоске молило сердце: открой мне знанья свет!
- Вот это - знак алифа, - промолвил я в ответ.
И слышу вдруг: довольно! Ведь в этой буква все:
Когда Единый в доме, другим уж места нет.

Сказку тебе, коль хочешь мой выслушать совет:
Нарядом лицемерья не обольщай наш свет.
Земная жизнь - мгновенье, другая - без конца,
Продать за миг всю вечность? Да в этом смысла нет.

Скинь ризы показные! Не поступай, как тот,
Кто платье покупает, а тело продает.
Рогожею прикройся; и вот под ней тебя
Неведомая миру порфира облечет.

Пренебреги законом, молитвой и постом,
Зато делись, чем можешь, с голодным бедняком;
Будь добр... Твоя награда - я сам порукой в том -
Теперь вино земное, небесный рай потом.

Послушай слов Хайяма про самый верный путь:
Нарушь посты, молитву, зато хоть чем-нибудь
Ты помоги другому, будь плох он, будь он пьян.
Пей сам, грабь по дорогам, но только добрым будь!

Мои заслуги точно все до одной сочти;
Грехов же, ради бога, десятки пропусти:
Их ветреность раздует все адские огни;.
Уж лучше, ради праха пророка, все прости.

Над пьяным, над безумным ты, мудрый, не глумись
И святостью наружной пред всеми не гордись;
Ты хочешь стать всех выше и все преодолеть?
К тому, кто пал всех ниже, с любовию склонись!

Мудрец, взрастивший в сердце росток любви живой,
Бесплодно не теряет минуты ни одной,
Благоволенье ль неба стремится он снискать,
Земного ль ищет счастья за чашею хмельной.

Не лучше ли за кубком тебе всю мысль отдать,
Чем тупо пред михрабом поклоны отбивать?
О первый и последний, о сущность всех существ!
Дай мне блаженство, муки, что сам захочешь дать.

За гранью мира ищут и за пределом дней
Скрижаль, калем и небо и бездну злых огней.
Но мой наставник мудрый шепнул однажды мне:
Скрижаль, калем и небо и ад в душе твоей.

С собой в борьбе упорной всегда я. Как мне быть?
Печали непритворной я полон. Как мне быть?
Ты милосерд. Позорный ты снимешь груз грехов;
Но с памятью тлетворной о прошлом как мне быть?

Отряхнув одежду праха, о дух свободный мой,
Ты в небо вознесешься, сверкая наготой.
Но как же неприкрытый воссядешь там на трон,
Здесь не покинув мерки пристойности земной?

Кто в мир меня отправил, согласья не спросил;
Хочу ль вернуться, также я им не спрошен был;
А то бы в мире праха приход мой и уход
Совсем на состоялись: я вовсе бы не жил.

Зачем смертей, рождений бессмысленный поток?
Где в ткани жизни нашей основа, где уток?
В огне стремлений тщетных сгорело столько душ;
От них, испепеленных, остался ль хоть дымок?

Когда отлита чаша - искусства хрупкий плод,
Ее и пьяный мастер хранит и бережет.
Но очи, как нарциссы, уста, как сладкий мед, -
Чья создала любовь их, чья злоба разобьет?

Все обсудив без страха, мы истину найдем:
Небесный свод представим волшебным фонарем;
Источник света - солнце; наш мир - сквозной экран,
А мы - смешные тени и пляшем пред огнем.

Мы все простые шашки: на клетках дней, ночей
Играет нами небо по прихоти своей.
Мы движемся, покамест забавны для него;
Потом вернут нас в ларчик несозданных вещей.

- Дай чашу мне и слушай! В могилу, ляжешь ты,
Где нет веселья, дружбы, любви и красоты.
Запомни это слово (другим не открывай):
Не расцветают снова увядшие цветы.

В стенах церквей, мечетей и синагог засев,
Вопят: Помилуй, боже, и отврати свой гнев!
Кто знает - не трепещет; он в сердца глубине
Семян не сеет страха и не растит посев.

Иди зарей весенней к ручью - меже долей;
С друзьями иль подругой, небесных дев милей;
Пей утреннюю чашу... Свободен будешь ты
От призраков и страхов, мечетей и церквей.

Как чаша, опрокинут над нами небосвод,
Он все живое давит, и разум наш гнетет.
А посмотри, как нежно слилась, уста к устам,
В лобзанье чаша с кубком, хоть кровь и там течет.

Наш мир - творца ошибку, плохой приют на час -
Ты скрась вином, улыбкой и блеском милых глаз.
Что спорить, мир предвечен иль создан был для нас...
Пусть он и бесконечен, да нам конец сейчас.

Проникнуть за покровы загадки мировой
Дано лишь тем, чье тело рассталося с душой.
Живи и пей, не зная, откуда ты пришел,
Будь весел, не гадая, что станется с тобой.

О сердце! Не проникнуть за тайн густой покров,
Не расплести нам хитрой работы мудрецов!
Так из вина и чаши мы рай устроим свой...
Куда уж нам забраться превыше облаков!

Хайям, за прегрешенье печалью платишь ты;
В бесплодном сокрушенье все дни истратишь ты.
А милость и прощенье для тех, кто нагрешил.
Нет без греха спасенья: о чем же плачешь ты?

Что каяться? Решило предвечное вчера,
Чтобы сегодня эдак ты поступал с утра.
Решать, чем будешь завтра, - бесплодная игра:
Все «завтра» жизни нашей наметило «вчера».

Наш мир - поток метафор и символов узор.
Зачем же брать, всерьез нам их мнимосущий вздор?
Мирись и с болью, сердце! Ее не устранить:
Ведь текст пером небесным записан с давних пор.

В божественной скрижали начертаны давно
Все радости, печали и все, что суждено.
Мольбами и слезами, обильными, как дождь,
Мы капли не прибавим к тому, что нам дано.

Заря. Дай чашу с ярким, как пурпур роз, вином;
Сосуд же доброй славы о камень разобьем.
Что за мечтой тянуться? Хочу я здесь перстом
Твоих кудрей коснуться и лютни струн потом.

Коран всевышним словом все верные зовут;
Коран читают часто, но чаще только чтут.
Ах, на краях у чаши яснее надпись есть:
И днем, и ночью наши уста её прочтут!

Я пьян, и в том дурного не вижу ничего:
Аллах карать не может за пьянство никого.
Ведь он же все предвидел, когда меня творил:
Могу ль не оправдать я предвиденья его?

Довольно в бездну моря до камешку кидать:
Покланялся кумирам - пора и перестать.
О том, что ждет Хайяма, тот может рассказать
Кто был в аду иль в небе и к нам пришел опять.

Мир призрачен. Ищу я и призрак счастья в нем,
И пьяным быть хочу я любовью и вином.
Твердят мне: «подаянье подай тебе господь!»
Ну, что за пожеланье... Что в даре мае таком?!

Вхожу в мечеть смиренно, с поникшей головой,
Как будто для молитвы... Но замысел иной:
Здесь коврик незаметно стащил я прошлый раз,
А он уж поистерся... Хочу стянуть другой!

Не лучше ль упоенье любовью и вином,
Чем плоти умерщвленье молитвой и постом?
И если всех влюбленных и пьяных примет ад,
То кто же рай увидит, кто быть захочет в нем?

Кувшин с вином душистым мне ты разбил, господь!
Дверь радости и счастья мне ты закрыл, господь!
Ты по земле, о боже, разлил мое вино...
Карай меня! Но пьяным не ты ли был, господь?

Ты льешь щедроты, небо, на весь негодный люд;
В их мельницы и бани арыки все текут.
А добрый голодает... Ну, кто ж хоть фигу, даст
За все благодеянья, что от тебя идут?

Восстань! Пригоршню праха в лицо кинь, небесам.
Конец надеждам, страхам, молитвам и постам!
Люби красу земную, земное пей вино:
Никто не встал из гроба, и все истлели там.

Как! Тысячи ловушек расставив вдоль дорог,
За каждый шаг неверный грозит Нам карой бог?
Вое в мире неизбежно, всем движет твой закон,
Не будь твоей здесь воли, как я восстать бы мог?

Пока твой не смешали с гончарный глиной прах,
Пока другим не служишь ты кружкой на пирах,
Пей сам, скорее, чаще! Про ад и рай забудь...
Нет времени нам думать о всяких пустяках.

Не знаю, не гадаю, чем наградит меня
Создатель сеней рая и адского огня.
Ценю вино, подругу, прохладу у ручья -
Наличными давай мне в кредит не верю я.

О прелестях Эдема и хуриях твердят;
А я вино прославлю, что лозы нам дарят.
Наличность мне милее обещанных расплат,
И бубны за горами пускай других манят.

Вино и губки милой... Да, это истощит
И звонкие монеты и вышнего кредит!
Но не пугай, не страшно: скажи, ты сам видал
Тот рай, что так влечет вас, тот ад, что нам грозит?

Пусть вечно в чаше плещет напиток золотой,
Пусть вечно в сердце блещет твой образ молодой!
Бог не дал благодати раскаянья и слез...
Да я б не мог и взять их! На что мне дар такой?

Когда на луг зеленый, где царствует весна,
Красавец с ликом хурий мне вынесет вина,
Что б там ни говорили, мне вовсе не нужна -
Хоть псом меня зовите! - Эдемская страна.

Оделся мир в зелёный наряд весенних дней,
И слез ручей струится у тучки из очей.
Цветя, как руки Мусы, сребрятся средь ветвей,
И пар - дыханье Исы - восходит от полей.

Росинки на тюльпане - жемчужины цветка;
Свои головки клонят фиалки цветника.
Но как соблазна полон душистых роз бутон,
Что прячется стыдливо, в одежд своих шелка!

Взгляни, вот платье розы раздвинул ветерок;
Как соловья волнует раскрывшийся цветок!
Не проходи же мимо: ведь роза расцвела
И распустилась пышно лишь на короткий срок.

Как нежно щеки розы целует ветерок!
Как светел лик подруги, и луг, и ручеек!
Не говори о прошлом: какой теперь в нем прок?
Будь счастлив настоящим. Смотри, какой денек!

Куда ни обернешься - все чудо для очей:
Равнина стала раем, Каусаром стал ручей.
Забудь весной об аде и счастлив будь в земном
Раю с подругой милой, всех райских дев милей.

Смотри: кружась, садятся с лиловой высоты
Бутонами жасмина снежинки на цветы.
Из лилий - кубков льется вино, алее роз,
А облака - фиалки шлют белые цветы.

Отрадно и прохладно в саду весенним днем;
Ланиты роз омыты живительным дождем.
Но соловей в тревоге: пехльвийским языком
Дать бледной роза молит румяный блеск вином.

Где расцвели тюльпаны, алея и горя,
Там кровь была пролита великого царя;
А где фиалок бархат - как родинки ланит -
Там прах зарыт красавиц, прекрасных, как заря.

Грозит нам свод небесный бедой - тебе и мне,
И надо ждать разлуки с душой - тебе и мне.
Приляг на мягком дерне! В могиле суждено!
Питать все эти корни собой - тебе и мне.

Как будто шепот неба ловлю я в тишине:
Смотри, судьбы веленью покорен я вполне;
От вечного вращенья, от бега в вышине
И головокруженья нет избавленья мне.

В свой час горит на небе лучистых звезд венец,
Восходит и заходит и меркнет, наконец.
За пазухой у неба, в карманах у земля
Запас рождений новых... Ведь вечно жив творец!

Светила ночи в высях сверкающих «домов»
Своим движеньем с толку сбивают мудрецов.
Держись за нить рассудка: он там нас проведет,
Где головы кружатся других проводников.

Плодов от древа знанья дано вкусить не нам,
Идущим по неверным дорогам и тропам.
Лишь края ветви гибкой коснуться можем мы,
Вчера, сегодня, завтра - как в первый день Адам.

Когда-то просвещал нас синклит седых бород,
Когда-то восхищал нас и нашей мысли плод...
А что в конце осталось? Последний вывод вот:
Сюда прилив примчал нас, отсюда вихрь несет.

Никто из тех, что гонят из фиников вино,
И тех, что ночь проводят в молитве, все равно,
Не знает твердой почвы; все тонут, как в волнах...
Не спит один, а в мире всё в сон погружено.

Где корм, а где ловушка, не мог я рассмотреть;
Манит хмельная чаша, влечет к себе мечеть...
А все ж с такой подругой и с кубком огневым
Уместней мне не в келье, а в кабачке сидеть.

Рабы застывших формул осмыслить жизнь хотят;
Их споры мертвечиной и плесенью разят.
Ты пей вино; оставь им незрелый виноград,
Оскомину суждений, сухой изюм цитат.

Твердят нам лицемеры: то - тело, это - дух;
Не признают единства нигде субстанций двух.
Вину с душой не слиться? Да будь всё это так,
Давно б всадил в свой череп я гребень, как петух.

Все мудрецы, что раньше ушли, о мальчик мой,
Гниют в своих ошибок пыли, о мальчик мой.
Ты пей - и слову правды внемли, о мальчик мой:
Всю их постройку ветры снесли, о мальчик мой.

Рожденье наше миру красы не придает,
И наша смерть вселенной вреда не принесет.
Я никого не встретил, кто мог бы мне сказать,
Кому, зачем был нужен приход, наш и уход.

Всех нас, помимо воли, втолкнули в мир людей,
И выйдем из него мы по воле не своей.
Так будь проворней, мальчик, неси вино скорей,
Чтоб смыть вином могли мы тоску и тяжесть дней.

Всегда будь осторожен: все дни бедой грозят.
Покой считай отсрочкой: то меч судьбы острят.
И если рок подносит к устам твоим миндаль,
То можешь быть уверен: в нем скрыт смертельный яд.

Имей друзей поменьше, не расширяй их круг,
И помни: лучше близких вдали живущий друг.
Окинь спокойным взором всех, кто сидит вокруг, -
В ком видел ты опору, врага увидишь вдруг.

О тайнах сокровенных невеждам не кричи
И бисер знаний ценных пред глупым не мечи.
Будь скуп в речах и прежде взгляни, с кем говоришь;
Лелей свои надежды, но прячь от них ключи.

Мир - солончак бесплодный и пищи не дает;
Печаль здесь душу гложет, а сердце скорбь грызет.
Блажен, кто, в мир явившись, тотчас же и уйдет,
А тот еще блаженней, кто вовсе в нам нейдет.

Давно готовый в смерти, от страха я далек.
Из половин неравных слагается наш рок:
Небытие - подарок, а жизнь взаймы дана;
Ее верну без споров, когда наступит срок.

Не жди от мира много, доволен малым будь;
Добра и зла оковы сумей с себя отряхнуть.
Ласкай устами чашу, рукою шелк кудрей...
Мелькают дни, и скоро пройдешь ты краткий путь.

Мы скромный хлеб и угол укромный предпочли
Роскошным яствам мира, величию земли.
Ценой души и тела купили нищету
И в ней нежданно груды сокровищ обрели.

К краям манящим чаши приник устами я:
Открой мне тайну срока! Продлится ль жизнь моя?
Слилась со мной в лобзанье и тихо шепчет: Пей!
Мгновенна жизнь; не будет возврата бытия.

Для тех, кто умирает, Багдад и Балх - одно;
Горька ль, сладка ли чаша, мы в ней увидим дно.
Ущербный месяц гаснет - вернется молодым,
А нам уж не вернуться... Молчи и пей вино!

Хайям, наполни чашу, пьяней и веселись!
Подруги лик тюльпанов алее - веселись;
Тебя не будет скоро? Так ты реши сейчас,
Что нет тебя, и действуй смелее - веселись.

Как вихрь в степи, промчалась бесследно жизнь моя;
Теперь от ней осталось, быть может, два-три дня.
Ну что ж? Ни день минувший, ни день, что не настал,
Ни мало не заботят, пока живу, меня.

Я вымел бородою пороги кабаков,
С добром и злом простился в пределах двух миров:
Вкатись они вдруг оба, как два мяча, в мой двор,
Тогда б я не оставил блаженства пьяных снов!

Кто помнит, как немного прожить нам суждено,
Для тех печаль и радость, и боль, и смех - одно.
Полна ли жизнь страданьем, лекарство ль нам дано,-
Все это так недолго, неважно... Все равно!

Вращаясь, свод небесный нас давит и гнетет:
Пустеет мир, и многих друзей недостает.
Чтоб вырвать хоть мгновенье у рока для себя,
Забудь о том, что было, и не гляди вперед.

Беги от поучений святых учителей
Хотя бы в сеть красавиц, в тенета их кудрей.
И прежде чем кровь сердца всю выпьет жадный рок,
Ты сам кувшина кровью наполни кубок, пей.

Сосуда кровью чистой и алой, как тюльпан,
Из горлышка кувшина наполни мой стакан.
Нет друга с чистым сердцем и чистою душой,
Как влага из кувшина, что мне судьбою дан.

Где ты найдешь поруку, что завтра будешь жив?
Так веселись сегодня, все скорби позабыв.
И пусть сверкнет, играя, вино в лучах луны;
Луна найдет ли вновь нас, урочный круг свершив?

Над «завтра» у «сегодня» нет власти никакой.
Зачем себя ты мучишь заботою пустой?
Зачем ты отравляешь веселья краткий час?
Быть может, ты не знаешь, то - час последний твой.

Наполни чаши; бледно струится свет дневной;
Пусть, как рубин, сверкает мой кубок огневой!
Вот два куска алоэ; один послужит нам
Основой звонкой лютни и факелом другой.
***

Добавлено (20.03.2011, 14:45)
---------------------------------------------
РАСУЛ ГАМЗАТОВ

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ОМАРЕ ХАЙЯМЕ

Будучи в Иране, я побывал в Тавризе, в гостях у современного азербайджанского поэта, ныне покойного Шахрияра. Он читал стихи не только на родном языке, но и на персидском. Узнав, что я бывал в Ширазе, он говорил о газелях Хафиза, о касыдах Саади — последнего он особенно любил и часто писал о нем. Во всей великой персидской поэзии «лирическую колыбель качали Адам поэзии — Рудаки, а эпическую — Фирдоуси», это известно. Мы помним о Джами, о Руми, о Низами и обо многих других гениях, но мне больше всех интересен Омар Хайям. Его рубайи наиболее близки и созвучны мне. Поэтому каждый раз, находясь в Иране, я старался съездить поклониться праху великого виночерпия и жизнечерпия всех веков — Омару Хайяма, человеку, который будучи паломником в Мекке, ничего не боясь, так сказал о напитке запрещенным Кораном: «До зари я лобзаю заздравную чашу, обнимаю за шею любезный сосуд».
Нишапур, где покоится прах Хайяма, находится недалеко от Мешхеда. В Мешхеде воздвигнут величественный памятник завоевателю полумира Шахин Шаху Надыру. Он оставил кровавый след и в Дагестане. Этому чугунному всаднику я не поклонился, но поклонился поэту Омару Хайяму, без которого не был бы золотым и радостным век поэзии.
Вокруг могилы Омара Хайяма росло множество грушевых и яблоневых деревьев. Было начало мая, и я вспомнил слова Хайяма: «Могила моя будет расположена в том месте, где каждую весну ветерок будет осыпать меня цветами».
Я был в Нишапуре вместе со своим другом, народным поэтом Таджикистана, Мирзой Турсун-Заде, он о чем-то спорил с иранскими поэтами, которые сопровождали нас. Один доказывал, что Омар Хайям — таджикский поэт, другой, что иранский. Один говорил, что он учился в Самарканде, другой, что он начал писать в городе мастеров Исфахане. Оба были правы, но я сказал им: «Что он оставил такое наследство, что его хватит для всех, на все времена, всем поколениям. И я аварец без него был бы сиротой».
Известно, что у самого Омара Хайяма не было ни жены, ни детей, а он так много сделал, чтобы продолжить и утвердить род человеческий своими рубайями. Известно, что наиболее крылатые слова поэтов становятся пословицами и переходят из уст в уста. Я бы сказал рубайи Омара Хайяма так же, как стихи Лермонтова и сонеты Петрарки выше, глубже, просторнее, а главное теплее многих пословиц и поговорок.
Мы знаем, что у поэтов бывает детство, отрочество, юность, все возрасты, кроме смерти. У Омара Хайяма, как у Тютчева и Бернса, не было возраста. Его рубайи от начала и до конца — мудрые и бессмертные. Рубайи писал еще Рудаки. Известны странствующие поэты Руми и Ансари. Они никогда не обращались этому жанру и не создали высоких образцов поэзии Востока. К ним относились как к поэтам эпиграммной поэзии. Но остроумие не всегда является признаком высокого ума. Сам Омар Хайям был скуп на сочинения и щедр душой. Он свои рубайи писал на полях научных работ, поэзия для него была как выдох от утомительной работы по философии, математики, астрономии и других наук. Придворный астроном у Мелик-Шаха, хотя он и не достиг в области науки вершин Авиценны, но своими стихами он не меньше сделал для «исцеления мира», чем трактаты малых и больших учений. Сам он при жизни больше получил признание как ученый, как философ, чем как поэт. Говорят, неудавшийся поэт — это философ.
В нем сочетался крупный философ и поэт. Его раздумья о жизни и смерти, о вечности, о миге, о Боге и о насущном хлебе, о бытии и сознании, выраженные в поэзии, просты, ясны и, следовательно, гениальны. Звездочет, он сам стал поэтической звездой веков, ярчайшей и неповторимой.
Мне говорили, что многие рубайи безымянных авторов — народных певцов, приписывали Омару Хайяму. А другие утверждали, наоборот, что рубайи Омара Хайяма часто приписывали народу. Третьи доказывали, что Хайяма нельзя спутать ни с кем. У него особый узор, обостренный поэтический взор, который еще больше утверждает значение и назначение Омара Хайяма в мире поэзии и любви. Своими рубайями, сверкающими рубинами, придворный ученый Забытых Шахов, он спорил с самим Богом и с целым миром. Его преследовали, и в этих условиях поэт был лишен возможности обнародовать свои стихи, радость от которых он доставлял и поныне доставляет людям. Его ранили насмешки одних, злословия других. При жизни как поэт он не получил признания, и после смерти прошла целая эпоха, когда его рубайи стали всемирно известными, когда стали издаваться его книги и кое-кто даже напечатал его четверостишия на этикетках винных сосудов. А просвещенная Европа, в первую очередь Англия, узнала о нем, только начиная с 19 века, а Россия еще позже. В Дагестан и многие другие республики он, как странник, пришел не из соседнего Ирана, а в обход, через Европу и Россию, ибо в те тяжелые годы насилия и репрессий мы были лишены прямых контактов с Иранской, Арабской, Тюркской и другой поэзией. Мы были на духовно нищем пайке. Но теперь карточная система в этой области отменена, и Омар Хайяма становится все больше и больше в новых, не отмеченных рукой цензора, переводах, которые можно достать сегодня без всяких проблем, хотя порой и чувствуется их нехватка.
Об этом и обо многом говорили мы до глубокой ночи с моим гостеприимным хозяином Шахрияр-муалимом. Весь наш разговор перевела, (за что я ей очень благодарен) жена моего друга, известного азербайджанского композитора Ниязи Нияр Ханум. Когда я попрощался, Шахрияр преподнес мне драгоценный подарок: картину-миниатюру с изображением сидящего на молитвенном коврике Омара Хайяма с чашей вина в руках, рядом с ним сидящую женщину с необычным музыкальным инструментом. Любовь, вино, музыка — все в этой картине! Она висит у меня дома рядом с портретом моего отца и картиной Лермонтова. Дорог мне Омар Хайям, я благодарю переводчиков, особенно тех, которые перевели его на русский язык. Каждое новое издание великого Хайяма доставляет мне огромную радость. А недавно такую радость мне доставили работы ранее мне не известного художника Павла Бунина к замечательной книге Омара Хайяма, которую выпустило издательство «Орбита». Я мог бы много хорошего сказать об этой книге и ее оформлении, но, кажется, Омар Хайям советовал виноделам и художникам: «Если хорошее вино не смешали с водой, нет необходимости его хвалить!»
***