| berserg | Дата: Суббота, 15 Дек 2012, 21:30 | Сообщение # 1 |
 Долгожитель форума
Группа: МСТС "Озарение"
Сообщений: 1809
Награды: 78
Репутация: 125
Статус:  | В. Калугин
Идеалы русского эпоса
из сборника Русь многоликая. Думы о национальном. М.:“Советский писатель”, 1990.
Мы долгое время искали некие “черные дыры” где-то там, далеко, в космосе. А такой зияющей “черной дырой” оказались мы сами, наша историческая память. И потому сегодня мы обращаемся к истории. Мы многие годы жили с уверенностью, что нельзя повернуть “колесо истории” вспять, что движется она стремительно вперед, к заранее намеченной светлой цели. А если и обращались к истории, то с неизменной оглядкой на пресловутую “патриархальность”, ярлык которой навешивался как одно из самых тяжких идеологических обвинений. Только сейчас мы начинаем понемногу осознавать, что без таких постоянных возрождений прошлого в настоящем немыслимо и само будущее. Все мировые культуры проходили через свои эпохи возрождения, “колесо истории” всегда поворачивалось вспять — к отринутому или забытому духовному наследию народа. “Махабхарата”, “Рамаяна”, “Илиада”, “Одиссея”, “Старшая Эдда”, “Беовульф”, “Песнь о нибелунгах”, “Песнь о Роланде”, “Песнь о Сиде”, “Давид Сасунский”, “Манас”, “Калевала”, исландские саги, русские былины — великие эпические памятники, ставшие основой мировой культуры.
Но каждый из них — это еще и высшие достижения национальных культур народных идеалов, образов, идей. А потому не только древнюю, но и современную Индию невозможно понять без “Махабхараты” и “Рамаяны”, как древнюю и современную Грецию, всю европейскую цивилизацию — без гомеровского эпоса.
Точно так же невозможно понять Россию — ни прошлого, ни настоящего — без русского народного эпоса.
Мифология, народная фантазия, миросозерцание, философские и нравственные идеалы, огромная поэтическая и музыкальная культура — все это нашло отражение в эпосе. И реальная жизнь тоже — обычаи, быт, нравы Киевской, Новгородской, Владимиро-Суздальской и Московской Руси.
И русская история! Только в особой народной ее трактовке и восприятии —фольклоризированная история. Народ не просто хранил в своей эпической памяти отдельные исторические события и имена, но создавал свою фольклорную версию самой истории.
Обычно принято думать, что былины исторически неточны потому, что веками хранились лишь в памяти народной, передавались из поколения в поколение, из уст в уста. Но ведь и в исторических песнях, бывших, как правило, непосредственными откликами на конкретные исторические события (песни об Иване Грозном, о Степане Разине, о Пугачеве, об Отечественной войне 1812 года), эти события тоже изменены до неузнаваемости — фольклоризированы. И во многих литературных произведениях Древней Руси, включая “Слово о полку Игореве”, мы встретим не менее причудливое сочетание исторической действительности и фольклорной. Недаром вопрос о том, какое это произведение — устной или письменной словесности, до сих пор остается открытым.
Значит, речь может идти не об искажении истории, а об особом ее восприятии, об особой народной версии истории, выраженной в эпосе.
В известной работе “Бытовые слои русского эпоса” (1871) Ф. И. Буслаев писал по этому поводу: “Вполне справедливо можно сказать, что русский народный эпос служит для народа неписаною, традиционною летописью, переданною из поколения в поколение в течение столетий. Это не только поэтическое воссоздание жизни, но и выражение исторического самосознания народа. Русский народ в своих былинах осознал свое историческое значение” (выделено мной.— В. К..).
Что же в первую очередь обращает на себя внимание в этой исторической концепции, в историческом самосознании народа?
В 992 году, когда Владимир-князь вернулся из похода на хорватов, с другой стороны Днепра подошли печенеги. Войска встретились на Трубеже, у Брода. По обычаю того времени решено было устроить поединок богатырей. Через четверть века князь Мстислав Удалой точно так же сразится с косожским богатырем Редедей. “Чего ради мы будем губить дружины? Сойдемся биться сами!” — так порешат они. Условия поединка тоже оговаривались заранее. В 992 году условия поставил князь печенежский: если русский богатырь победит, то печенеги три года не будут совершать набеги, на три года оставят в покое Русь, но если победит печенежский богатырь — Русь на три года будет отдана на разграбление печенегам.
Князь Владимир принимает эти условия. Он возвращается в полки и посылает гонцов найти богатыря, который смог бы сразиться с печенегом. Утром печенеги вывели своего богатыря-поединшика, а Владимиру выставить некого “И поча тужити Володимир”,— сообщает летопись.
Описание довольно типичное для былин. Точно так же подходят к стольному Киеву-граду все эпические Батыги, Калины-цари, Кудреванки, Тугарины и Идолища, посылая к князю Владимиру своих гонцов и требуя у него поединщика. И точно так же у былинного Владимира обычно в Киеве никого не оказывается, он просит отсрочки, чтобы оттянуть время, найти богатырей.
Далее в “Повести временных лет” рассказывается о том, как все-таки нашелся поединщик. К князю подошел некий старый воин и сказал: “Княже! С мной вышли четыре сына, но дома остался еще меньший сын. Его с детства никто не смог побороть. Однажды я обругал его, когда он мял кожу, он рассердился и разорвал ее руками”.
Князь Владимир послал за этим меньшим сыном, его привели. “Княже! — сказал юный кожемяка.— Сначала испытай меня. Нет ли сильного и большого быка?” Привели быка, разъярив его каленым железом. Бык вырвался, но юноша-кожемяка схватил его рукой за бок и вырвал кожу с мясом. Увидев эту сцену, князь промолвил: “Сможешь бороться!” А печенеги уже выкликали: .“Где ваш богатырь? Наш доспел”. Владимир приказал воинам надеть доспехи, и обе стороны сошлись. Печенеги вывели своего богатыря — “бе бо превелик зело”, а русичи своего, вызвавшего смех печенегов,— “бе бо средний телом”. Тем временем между войсками размерили место для поединка. Богатыри сошлись.
О самом поединке лишь сообщается, что юноша-кожемяка “удави печенезина в руки до смерти. И удари им о землю”.
Раздался крик. Это печенеги побегоша, преследуемые русскими полками. Богатырский поединок решил исход сражения. Так было и так будет еще не раз. В поединке 1022 года князь Мстислав Удалой тоже бросил на землю, а уже затем зареза косожского князя Редедю. В поединке 1380 года—Пересвета и татарского богатыря (всюду подчеркивается, что тот был “печенег из полку татарского”) —силы оказались равны. В этом поединке погибли оба богатыря. Что тоже предрешило исход Куликовской битвы...
Но в данном случае хочется обратить внимание на одну деталь: в “Повести временных лет” имени богатыря не названо. Легендарный юноша-кожемяке безымянен. Сообщается лишь, что в честь поединка “на броде том”, где встретились русские полки с печенежскими, князь Владимир заложил город и назвал его Переяславлем,— “зане перея славу отроко тот”. Упоминается также, что и отрока и отца его князь Владимир “створи великими мужьями”. Но как звали этого отрока, переявшего славу у печенегов, в этом древнейшем литературно-историческом памятнике так и не сказано.
Это уж в позднейших летописях он именуется Яном Усмошвецом (усма по-древнерусски — выделанная кожа), а в народных преданиях и легендах — Никитой Кожемякой. Вероятнее всего, одна из этих народных легенд (а быть может, былин времен исторического князя Владимира) и попала в “Повесть временных лет”, сохранив основные эпические мотивы, но обезличенная, безымянная.
Десятки, сотни русских князей — великих, малых, удельных, стольных, вершивших судьбы народа — остались в его памяти в образе одного эпического князя Владимира. В то время как самых обыкновенных былинных героев в народном эпосе десятки, сотни: тех самых Торопашек, Мишек, Ивашек, Потанюшек хроменьких, которые оставались безымянными в любых других источниках, кроме былин.
И только по былинам богатырь — единственный, кто в минуту опасности встает на защиту Русской земли, стольного Киева-града. Все княжеские Дружынушки хоробрые, по словам Микулы Селяниновича, могут только хлебоясти. А самое большое, на что способен сам князь киевский (опять же — по былинам, а не по летописям),— это призвать на защиту Русской земли богатырей (то есть—народ!). И он бессилен, жалок, труслив, когда никого из богатырей (зачастую по его же, князя, вине) в Киеве не оказывается. На эту особую роль богатырей как единственных защитников Русской земли указывал еще Орест Миллер в исследовании “Илья Муромец и богатырство киевское” (1869), сравнивая Илью Муромца с западноевропейскими рыцарями. “В западноевропейском эпосе,— подчеркивал он,— не видим мы впереди, первенствующими, богатырей из народа, потому что эпос облекает в богатырские формы основные действующие силы истории, а на Западе в течение средних веков такою действующею силою народ не являлся. В нашем эпосе впереди всех является богатырь-крестьянин, и почти постоянно в тени — сам Владимир киевский со князьями-боярами, и это, при многом другом, дает основания заключать, что в течение наших средних веков народ являлся историческою силою — по крайней мере сравнительно с тем, что было тогда на Западе. Во всяком случае происхождение первенствующего богатыря нашего эпоса из народа служит самым простым и решительным объяснением его относительной человечности и его свободного духа”.
Ничего подобного мы не встретим ни в одном другом источнике — литературном или летописном, где всегда, в любых обстоятельствах, судьба Русской земли зависела все-таки от князя — от его храбрости, мудрости или слабости. Былины как бы противопоставляют этой официальной версии истории свою, народную версию, не оставляющую никаких сомнений в том, кто является подлинным и единственным защитником “о светло светлой и украсно украшенной земли Русской”.
И в этом отношении былины оказались более близкими к истине и... исторически достоверными.
Отношения же богатырей с князем киевским были, как известно, далеки от идиллии. О характере этих отношений лучше всего свидетельствует такой эпизод из рукописного “Сказания о киевских богатырях”. Когда князь Владимир, узнав о готовящемся походе на стольный Киев-град сорока двух цареградских богатырей, просит Илью Муромца “со товарищи поберетчи Киев”, для них такая просьба звучит оскорблением богатырской чести. “Государь князь великий киевский! Не извадились мы сторожами стеретчи, извадились мы, государь, сами ездить и побивать; отпусти нас, государь, теперь в поле, мы тебе, государь, вести прямые изведаем и языка к тебе приведем”. Ослушавшись князя, богатыри выезжают в чистое поле, говоря между собой: “Лучше той срамоты недобрая смерть. Поедем мы прямо ко Царюграду!”
Богатыри — не сторожа, не вассалы, не слуги и не телохранители князя, в былинах всячески подчеркивается их независимость. Они готовы сражаться с врагом и сражаются, один на один выходя против всей силушки татарской, но только — в чистом поле, выйдя навстречу врагу, в открытом бою. И былинное чистое поле—это не что иное, как эпический символ свободы. Отсюда и четко выраженный конфликт долга чести, нашедший отражение во многих былинах. Прежде всего в классической былине “Илья Муромец и Калин-царь” (в записи от Т. Г. Рябинина).
В противопоставлении, которое есть и в “Слове о полку Игореве”: общерусских интересов князя Святослава и личных, честолюбивых — князя Игоря, Князь Игорь уклоняется от совместного похода на половцев, от выполнения общего долга, его дружина “ищет себе чести, а князю славы”. И в этом— трагизм “Слова о полку Игореве”.
В былине “Илья Муромец и Калин-царь” богатыри святорусские точно так же уклоняются от совместного похода, от выполнения общего долга. Илье Муромцу так и не удается уговорить их выступить против Калина-царя, подступившего к Киеву, защитить князя Владимира “со той Опраксой королевичной”. Ответ богатырей один:
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Опраксой королевичной.
У него ведь есть много да князей бояр,
Кормит их и поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира.
И все это они говорят Илье Муромцу, у которого, как, впрочем, и у многих других русских богатырей, более чем достаточно причин для личной обиды, мести. Такое противопоставление, безусловно, входит в художественную задачу былины. Далеко не случайно и начинается былина с того, как в очередной раз князь Владимир “поразгневался на старого казака Илью Муромца, засадил его во погреб во глубокий”. Из богатырей русских, согласно былинам, отсиживают в этих погребах по десять, по двадцать и по тридцать лет Илья Муромец, Дунай, Ставр Годинович, Сухман, Василий Казимирович. В былине “Илья Муромец и Калин-царь” довольно подробно описывается, как это происходит, что собой представляют эти самые погреба, в которых действительно заживо погребали богатырей. Чему, кстати, есть вполне реальная историческая параллель. В “Повести временных лет” под 1036 годом читаем: “В се лето всади Ярослав Судислава в поруб, брата своего”. За этими лаконичными летописными строками — одна из трагических судеб Древней Руси. Оклеветанный князь Судислав просидел в порубе двадцать четыре года, все княжение своего старшего брата Ярослава Мудрого, и был освобожден только после смерти Ярослава своим племянником Изяславом.
Тем не менее ответ богатырей святорусских Илье Муромцу явно не по люби. Он один отправляется сражаться с силушкой татарскоей, будто забыв про свою недавнюю обиду на князя. А ведь мы прекрасно знаем, на какой бунт против Владимира способен тот же Илья Муромец, когда речь заходит о защите чести, об этом существует былинный сюжет “Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром”. Стоило князю Владимиру не пригласить богатыря на свой почестный пир (как само приглашение, так и место на пиру свидетельствовали о степени уважения, о чести, потому пиры и назывались почестными), как Илья Муромец бросает вызов князю — устраивает свой пир для всех киевских голей кабацких. Только Добрыне удается усмирить разбушевавшегося Илью, который напоследок заявляет князю, что если бы не Добрыня — “я убил бы тя князя со княгинею”.
Так что ни о каком смирении, вассальской преданности не может быть и речи. Но, как мы знаем, именно Илья Муромец, только что вышедший из погребов глубоких, не произносит ни слова упрека, именно он трижды обращается к богатырям с призывом:
Вы постойте-тко за веру, за отечество,
Вы постойте-тко за славный стольный Киев-град,
Вы постойте-тко за церкви те за божий,
Вы поберегите-тко за князя Владимира
И со той Опраксой королевичной!
С XI по XVII век подобный призыв прозвучит не раз со страниц летописей и древнерусских литературных произведений, он есть в “Повести временных лет” и в “Поучении Владимира Мономаха”, в “Слове о полку Игореве” и в “Слове о погибели Русской земли”, в “Повести о разорении Рязани Батыем” и в “Житии Александра Невского”, в “Словах” Серапиона Владимирского и в “Житии Дмитрия Донского”, в “Задонщине” и в “Сказании Авраама Палицына”. А в эпосе призыв к единению, к защите родной земли последовательно проведен через все былины героического цикла. С этим призывом к богатырям святорусским обратится главный герой народного эпоса — Илья Муромец.
marafonez
|
| |
| |
