РОСТОПЧИНА ЕВДОКИЯ ПЕТРОВНА
(урождённая Сушкова)
(23 декабря 1811 (4 января 1812) — 3 (15) декабря 1858)

— графина; известная русская поэтесса, переводчица, драматург и прозаик; одна из самых ярких русских поэтесс второй четверти ХIХ века.

Дочь действительного статского советника Петра Васильевича Сушкова (1783—1855) и Дарьи Ивановны Пашковой (1790—1817). Двоюродная сестра Е. А. Сушковой. Потеряв в возрасте шести лет мать, Евдокия Сушкова, вместе с двумя младшими братьями, росла в Москве в богатой семье своего деда, отца матери, Ивана Александровича Пашкова. Девочка много читала и изучила немецкий, французский, итальянский и английский языки.

В 1831 году П. А. Вяземский, друг дома, опубликовал в альманахе «Северные цветы» её первое стихотворение «Талисман» с подписью Д-а. Двадцати двух лет, чтобы избавиться от домашнего гнёта , Евдокия решилась принять предложение молодого и богатого графа Андрея Фёдоровича Ростопчина (1813—1892), сына бывшего московского главнокомандующего. Свадьба состоялась в мае 1833 года, и молодые зажили весело и открыто в своём доме на Лубянке, принимая всю Москву. По собственному признанию, Ростопчина была, однако, очень несчастна с грубым и циничным мужем и стала искать развлечений в свете, была окружена толпою поклонников, к которым относилась далеко не жестоко. Рассеянная светская жизнь, прерываемая частыми и продолжительными путешествиями по России и за границу, не мешала Ростопчиной с увлечением предаваться литературным занятиям.

В 1836 году семья переехала в Петербург и была вхожа в высшее интеллектуальное общество столицы. Ростопчина начала подписывать свои публикации Р-а, а потом своим полным именем. В творчестве её поддерживали такие поэты, как Лермонтов, Пушкин, Жуковский. Ей посвящали свои стихотворения Огарев, Мей и Тютчев. Гостями её литературного салона бывали Жуковский, Вяземский, Гоголь, Мятлев, Плетнев, В. Ф. Одоевский и другие.

Большую часть её лирики составляли стихи о неразделенной любви. В 1839 году издала книгу «Очерки большого света», которая была проигнорирована и читателями, и критикой. Хотя Ростопчина писала также повести и комедии, её проза не пользовалась особым успехом. Графиня Ростопчина столько же была известна своей красотой, сколько умом и поэтическим дарованием. Небольшого роста, изящно сложенная, она имела неправильные, но выразительные и красивые черты лица. Большие, темные и крайне близорукие её глаза «горели огнём». Речь её, страстная и увлекательная, лилась быстро и плавно. В свете она была предметом многих сплетен и злословия, к которым светская жизнь её нередко подавала повод. В то же время, будучи необычайной доброты, она много помогала бедным и всё, что получала от своих сочинений, отдавала князю Одоевскому для основанного им благотворительного общества.

Во время поездки за границу в 1845 г. поэтесса написала балладу «Насильный брак», в которой аллегорически осудила отношения России к Польше. Вернувшись в 1847 году из заграничного путешествия, вконец разоренная мужем, графиня Ростопчина поселилась в Москве (Николай I запретил поэтессе появляться в столице) в доме своей свекрови Е. П. Ростопчиной, ярой католички. Последние годы жизни Евдокии прошли в крайне тяжелой домашней обстановке и постоянной глухой борьбе со свекровью, беспощадно осуждавшей её светские увлечения и православное воспитание, даваемое ею детям.

Ростопчина продолжала писать стихи, пьесы, переводы, но интерес к её творчеству уже спадал. В последние годы своей жизни поэтесса высмеяла различные литературные движения в России, в итоге оказавшись в изоляции. В 1852 году опубликована повесть «Счастливая женщина». В 1857 г. Огарёв написал Ростопчиной стихотворение. Почти забытая публикой, после двух лет болезни, графиня Ростопчина умерла от рака 3 декабря 1858 г. Похоронена на старом Пятницком кладбище в Москве.

От брака с Андреем Фёдоровичем Ростопчиным у Евдокии Петровны было две дочери и сын:
- Ольга Андреевна (05.09.1837 - 1…), была замужем за Иосифом Торниелли-Брузатти-ди-Вергано, дипломатом и итальянским посланником в Румынии.
- Лидия Андреевна (25.09.1838 - 1915), писательница, жила в Париже, замужем не была.
- Виктор Андреевич (12.12.1839 - 09.08.1879), граф, полковник. Был женат на Марии Григорьевне фон Рейтлингер, имели двух сыновей Бориса (р. 1874) и Виктора (р.1878).
Многие источники утверждают, что от внебрачной связи с Карамзиным Андреем Николаевичем она имела двух дочерей. Они носили фамилию Андреевские и воспитывались в Швейцарии. Одна из них:
- Ольга Андреевна Андреевская (Голохвастова) (1840 — 1897), писатель-драматург, автор ряда пьес психологического характера, две из них ставились на сцене Александринки. В 1863 году вышла замуж за писателя Павла Дмитриевича Голохвастова (1838 - 1892).
(По материалам Википедии; http://ru.wikipedia.org/wiki/Ростопчина,_Евдокия_Петровна)
***

Пётр Федорович Соколов (1791–1848). Портрет Е.П. Ростопчиной. Акварель 1842 — 1843.

Д. Сушков.
К биографии Е. П. Ростопчиной

НЕСКОЛЬКО лет тому назад, покойный князь Петр Андреевич Вяземский, намереваясь писать статью о литературной деятельности сестры моей, графини Евдокии Петровны Ростопчиной, выразил желание иметь биографическия о ней сведения, которыя я и сообщил ему тогда же. Князь Петр Андреевич умер, не осуществив своего намерения; между тем, в некоторых журналах, (напр. в „Древней и Новой России", 1878 г. июль) помещены биографическия заметки о моей сестре, в которых некоторые факты или пропущены вовсе, или изложены неверно. Поэтому, я считаю небезполезным напечатать сведения, сообщенныя мною князю Вяземскому.

Евдокия Петровна Ростопчина, урожденная Сушкова, родилась 23 декабря 1811 г. в Москве, на Чистых Прудах, в приходе Успения Богородицы, что на Покровке, в доме родного деда нашего, с материнской стороны, Ивана Александровича Пашкова. Отец наш, Петр Васильевич Сушков (впоследствии действительный статский советник), находился в то время на службе в Москве и был чиновником VIII класса и коммисариатским коммисионером. В январе 1811 г. он женился на Дарье Ивановне Пашковой, дочери отставного подполковника, и Евдокия Петровна была их первым ребенком.

В 1812 году, по случаю приближения французов к Москве, семейство Пашковых и с ними Д. П. Сушкова с новорожденною дочерью отправились в Симбирскую губернию, в принадлежащую И. А. Пашкову деревню Талызино, где и прожили до выступления Наполеона из Москвы, после чего возвратились в белокаменную, куда еще ранее прибыл, по должности своей, отец наш П.В. Сушков, на котораго, как значится в его формулярном списке, возложено было в 1812 и 1813 годах заготовление вещей для резервной армии и построение их на действующия, что он и исполнил в разоренной Москве, не возвышая цен ни на какия вещи, не смотря на сожжение в Москве фабрик и заводов.

В январе 1816 года, Д. И. Сушкова родила сына Сергея, а в марте 1817 г. меня, Дмитрия, и затем, ровно чрез два месяца, 13-го мая того же года, скончалась от чахотки, имея всего лишь 27 лет от роду. Вскоре после того, отец наш, по просьбе своего тестя, отправился на принадлежащие этому последнему Белорецкие железные заводы в Оренбургской губернии, где и пробыл довольно долго, а оттуда переехал на жительство в Петербург, куда, между тем, он был переведен на службу. Мы же, трое сирот, остались, до смерти нашей матери, в Москве, в доме деда, где жили, однако-ж, на собственный счет, пользуясь только даровою квартирою и столом. В этом доме Евдокия Петровна пробыла вплоть до своего замужества, а мы с братом только до 1826 года, когда отец наш, будучи назначен начальником Оренбургскаго таможеннаго округа, увез нас с собою в Оренбург.

Между тем, воспитание Евдокии Петровны шло своим чередом: одна гувернантка сменялась другою и несколько учителей приходили давать ей уроки; но, говоря правду, воспитание это, хотя и стоило не мало денег отцу нашему, было довольно безалаберное, так как, в сущности, никто не наблюдал за его правильностию. По счастию, ребенок был одарен от природы живым, острым умом, хорошею памятью и пылким воображением, с помощью которых Евдокия Петровна легко научилась всему тому, что составляло тогда, да и теперь, большею частию, составляет еще, альфу и омегу домашняго воспитания наших великосветских барышень. Из учителей ея по разным предметам, стоит упомянуть о Гаврилове и Раиче, развивших в ней врожденную любовь к поэзии вообще и к отечественной в особенности. Не будь их, русская словесность считала бы, может быть, в среде своей одним дарованием меньше, так как в доме Пашковых никто литературою не занимался и даже подобное занятие со стороны молодой девушки сочтено было бы за неприличный поступок.

Здесь будет у места перечислить главнейших гувернанток и учителей Евдокии Петровны насколько я их помню. Одною из первых ея гувернанток была г-жа Морино, французская эмигрантка из хорошей фамилии, бывшая до революции в интимных отношениях с графом Прованским, впоследствии королем Людовиком XVIII; само собою разумеется, что, за исключением природнаго своего языка и современной ей французской литературы, сведения ея по всем другим предметам были чрезвычайно ограничены, так что, в сущности, она ничему другому обучать не могла. Непосредственно за нею следовала Н. Г. Боголюбова, бывшая смолянка, имевшая шифр; это была девица умная, добрая, благовоспитанная, и действительно много знающая, от которой воспитанница ея позаимствовала много хорошаго и могла бы позаимствовать еще более, но, к сожалению, она почему-то вскоре перешла на другое место. Преемницей ея была г-жа Пудре, толстая, глупая, грубая и ровно ничего незнающая швейцарка, которой, по настоящему, следовало бы занимать не должность гувернантки, а разве поломойки. Эта подлая женщина обращалась со своей воспитанницей чрезвычайно грубо и даже тиранила ее; притом же она была и нравственности весьма двусмысленной и, в присутствии Евдокии Петровны и нас, братьев ея, мальчиков 7—8 лет, обращалась весьма вольно, чтобы не сказать более, с гувернером нашим, г. Фроссаром, своим соотечественником, таким же грубым и таким же невеждою, как она сама, а также и с нашим общим учителем рисования, французом Газом. Впоследствии, Пудре содержала в Москве девичий пансион и по этому поводу обратилась однажды письменно к тогдашнему попечителю московскаго учебнаго округа графу Строганову с просьбою о разрешении ей выписать из Парижа для ея воспитанниц „les jambes de M-r Barbier", т. е. ямбы известнаго французскаго поэта Барбье. За Пудре последовала — и это была последняя гувернантка Евдокии Петровны—г-жа Дювернуа, офранцуженная полячка, женщина добрая, но неимевшая никаких познаний, вследствие чего она и не обучала ничему и была в сущности не гувернанткою, а чем-то в роде компанионки для прогулки и выездов запросто к родным и более близким знакомым.

Что же касается до учителей Евдокии Петровны, то ей преподавали: Закон Божий — сперва дьякон церкви Трех Святителей, а потом какой-то священник, Арсентий Иванович, фамилию котораго я также позабыл и который, обучая нас троих священной истории и краткому катехизису, вздумал однажды объяснять нам, что вальс—танец непотребный, потому что кавалер обнимает в нем свою даму, а это зазорно и греховно. Преподавателями языков были: русскаго—сперва Гаврилов, после Раич, французскаго — Энекен, немецкаго—кажется, Пельт, учителем рисования был Газ, о котором упомянуто мною выше; музыки, т. е. игры на фортепьяно— сперва Черняев или Чернявский, а потом Экстрем; наконец, танцования—сперва Фляге, потом первая танцовщица московскаго театра г-жа Гюленьсор и, наконец, известный Иогель, обучавший танцам несколько поколений москвичей. Что же касается до истории и географии, то их, кажется, вовсе не преподавали Евдокии Петровне, после того как от нея отошла Н. Г. Боголюбова; по крайней мере, особых учителей по этим предметам она не имела, точно так же, как и особаго учителя математики; всем этим наукам она, можно сказать, вовсе не обучалась и узнала их, так сказать, самоучкою. Впоследствии, будучи уже взрослою барышнею, она выучилась еще английскому языку, но не имела настоящаго английскаго произношения, так как языку этому она научилась у гувернантки кузин своих,

Пашковых, A. E. Горсистер, хотя и природной англичанки, но родившейся и жившей постоянно в России и потому говорившей по-английски иначе, нежели истые, чистокровные англичане. Однажды, Евдокия Петровна с мисс Горсистер встретились в одном магазине с какими-то англичанками; хозяин магазина не понимал англичанок и Евдокия Петровна вызвалась быть их переводчицей, но—какой ужас! — она только отчасти понимает англичанок, а те ни ее, ни мисс Горсистер вовсе не понимают, как будто оне обе говорили на каком-то другом, неведомом им языке. Поневоле пришлось объясняться письменно и тогда лишь дело уладилось.

Евдокия Петровна начала писать стихи в 1828 или 1829 году. Что побудило ее к этому—я не знаю, но можно предполагать, что любовь к стихотворству и вообще к писательству была передана ей по наследству, как родовое качество семейства нашего, в котором занимались сочинительством три поколения под ряд, а именно: бабка наша, с отцовской стороны, Мария Васильевна Сушкова, урожденная Храповицкая, отец наш, Петр Васильевич, и два брата его, Михаил и Николай Васильевичи, наконец, Евдокия Петровна и я, а отчасти и брат наш, Сергей Петрович, ныне главный редактор „Правительственнаго Вестника", который никогда не был русским литератором в строгом смысле этого слова, т. е. беллетристом, но написал не мало статей религиознаго содержания на французском языке для издававшагося в Париже журнала „Union Chretienne". Некоторое время Евдокия Петровна тщательно скрывала от всех, что она занимается стихотворством, но одно из ея стихотворений, „Талисман", попало нечаянно в руки князя П. А. Вяземскаго, который, без ея ведома, поместил эти стихи в одном из петербургских альманахов и поставил под ними подпись: Д. С...ва. Эта, повидимому, странная и непонятная подпись произошла потому, что Евдокию Петровну называли обыкновенно, в семействе ея, „Додо", а князь Вяземский, не зная настоящаго ея имени, полагал, что ее зовут Дария и потому поставил букву Д. вместо А., т. е. Авдотьи, как тогда называли в обществе будущую графиню Ростопчину. Стихотворение это, несколько переделанное, включено впоследствии в стихотворный роман: „Дневник девушки" (Стихотворения граф. Ростопчиной, изд. 1859 г., стр. 151). Когда „Талисман" появился в печати и в Москве почему-то сделалось известным имя сочинительницы, в доме Пашковых все набросились на нее, упрекая всячески за этот постыдный и неприличный поступок, так что молодой поэтессе не раз приходилось жутко за то, что она не съумела вполне затаить в себе даннаго ей от Бога дарования.

В 1833 году, Евдокия Петровна вышла замуж за графа Андрея Федоровича Ростопчина, младшаго сына бывшаго в 1812 г. московскаго главнокомандующего. Венчание происходило в церкви Введения, на Лубянке, в приходе которой находился дом молодого, доставшийся ему после отца и в котором этот последний скончался в 1826 году. Вскоре после своей свадьбы, молодые отправились в свое имение, село Сенну, в Воронежской губернии, откуда, в 1836 году, ездили на кавказския минеральная воды. По выходе в замужество, графиня Ростопчина стала безпрепятственно печатать свои стихотворения в лучших периодических изданиях того времени и имя ея сделалось очень скоро известным. В конце 1836 года, она, вместе с мужем своим, приехала в Петербург, где и поселилась на некоторое время; здесь у ней бывали Пушкин, Жуковский, князь Вяземский, Плетнев, князь Одоевский и др. Все они любили ее лично и ценили высоко ея дарование, что, разумеется, придало ей особый prestige в петербургском высшем свете, в котором она в особенности сошлась с графинею Воронцовой-Дашковой, А. О. Смирновой и с семейством Карамзиных.

В 1838 году, в „Сыне Отечества", издававшемся тогда Н. А. Полевым, напечатаны были две повести в прозе графини Ростопчиной, без ея, впрочем, имени, а под псевдонимом „Ясновидящей", которыя, под названием: ,,Очерки большого света", сочинение Ясновидящей, вышли, в 1839 году, особою книжкою, сделавшейся теперь библиографической редкостью. В 1840 г., вышло, наконец, первое издание стихотворений графини Ростопчиной, в одном томе, напечатанное в Петербурге типографщиком Фишером. Издание это разошлось очень скоро, преимущественно в петербургском большом свете.

В 1845 году, графиня Ростопчина, с мужем и детьми, отправилась за-границу, где и пробыла до сентября 1847 г., посетив при этом Италию, Францию и Германию. По возвращении из путешестия, графиня поселилась с своим семейством в Москве, где и оставалась уже до своей кончины, последовавшей от рака, 3 декабря 1858 года.

В бытность графини Ростопчиной в Москве, она написала, кроме многих мелких стихотворений, один роман, „У пристани", и несколько небольших комедий, в роде французских драматических пословиц, из которых одна или две были представлены и на петербургской сцене. В эту же эпоху, именно в 1856 г., придворный книгопродавец, Смирдин-сын, выпустил в Петербурге, в 4-х томах, новое издание стихотворений графини. Кроме небольших комедий, о которых сказано выше, графиня Ростопчина написала еще комедию в стихах: „Возврат Чацкаго в Москву", в которой вывела большую часть действующих лиц безсмертной комедии Грибоедова. Петербургский актер, А. М. Максимов, хотел поставить эту комедию в свой бенефис, но, состоявшая тогда при 3-м Отделении собственной его императорскаго величества канцелярии, драматическая цензура не решилась, по особым соображениям, дозволить представление этой комедии. Однако ж, из уважения к литературной известности графини Ростопчиной, об ея пьесе доложено было государю императору и комедия была прочитана лично его величеством; но на представление оной высочайшаго соизволения не последовало. Несколько лет спустя, после смерти сочинительницы, комедия эта была напечатана отдельным изданием, но литературнаго успеха не имела, встретив неблагоприятные и явно враждебные отзывы тогдашней нашей журналистики, старавшейся в то время уничтожать литературные авторитеты прежняго времени.

Графиня Ростопчина похоронена в Москве, на Пятницком кладбище, в семейном Ростопчинском склепе, близ своего свекра, графа Ф.В. Ростопчина, знаменитаго московскаго главнокомандующего в 1812 году.

У графини Е. П. Ростопчиной было трое детей: сын Виктор, служивший сперва в лейб-гвардии гусарском полку, а потом, в военной же службе, на Кавказе и в Сибири, где он скончался в 1878 г., и две дочери: Ольга, вышедшая замуж за итальянскаго дипломата, графа Торниели-ди-Брузати и живущая, постоянно за-границею, и Лидия, оставшаяся в девицах и находящаяся в настоящее время в Париже; эта последняя занимается уже несколько лет литературою и, между прочим, пишет фельетоны в одном из петербургских специальных журналов, но не под своим именем, а скрываясь под псевдонимом. Недавно она написала на французском языке и издала в Париже, под своим собственным именем, книгу для детей: „Belle, sage et bonne", за которую получила от книгопродавца Гашетта весьма приличный гонорар и которая имела во Франции большой успех.
(Источник - Сушков Д. К биографии Е.П. Ростопчиной // Исторический вестник, 1881. – Т. 6. - № 6. – С. 300-305. – Сетевая версия – М. Вознесенский 2006.; http://memoirs.ru/texts/Sushkov_IV81_6_6.htm)
***

РОСТОПЧИНА ЕВДОКИЯ ПЕТРОВНА
(Биографический очерк)

Русская писательница, поэтесса, графиня. Одна из самых известных русских поэтесс второй четверти Х1Хв. Современники считали ее умницей и красавицей, отмечали живость характера, доброту, общительность. Ей посвящали свои стихи Лермонтов и Тютчев, Мей и Огарев. В конце 30-х гг. Х1Х в. ее имя ставили порой даже рядом с именем Пушкина. «Посылаю вам, графиня, на память книгу. Она принадлежала Пушкину; он приготовил ее для новых своих стихов... вы дополните и докончите эту книгу его. Она теперь достигла настоящего своего назначения», — писал Василий Андреевич Жуковский поэтессе Евдокии Ростопчиной, передавая ей свою реликвию.

Евдокия родилась 23 декабря 1811 г. в Москве в старинной дворянской семье. В возрасте шести лет она осталась без матери, которая умерла после тяжелой болезни. Отец же, Петр Васильевич Сушков, чиновник, много разъезжавший по делам службы, редко появлялся дома. Девочка, вместе с двумя младшими братьями, до самого замужества прожила в семье своего деда, Ивана Александровича Пашкова, «в роскошном жилище> на Чистых прудах. Скрываясь от родных, с 12 лет она стала писать стихи. А читать их давала своим знакомым: студенту Московского университета Н. Огареву и ученику Благородного пансиона М. Лермонтову. Среди произведений того времени было и посвященное декабристам стихо-творение «К страдальцам», через двадцать лет подаренное вернувшемуся из ссылки С. Г. Волконскому.

Воспитание Евдокии было вверено бесконтрольно разным гувернанткам, которые, по свидетельству ее брата, С. П. Сушкова, никуда, за немногим исключением, не годились. Тем не менее, обладая незаурядными способностями, она рано пристрастилась к чтению и быстро овладела несколькими иностранными языками, в том числе французским, немецким, английским и итальянским. Увлечение поэзией не удалось долго сохранять в тайне: первая публикация ее стихов — в альманахе «Северные цветы на 1831 год» за подписью Д.....а... — произошла, когда девушке не исполнилось и восемнадцати лет.

В 1833 г. она вышла замуж за графа Андрея Федоровича Ростопчина, сына московского градоначальника времен Отечественной войны. Муж поэтессы оказался человеком очень недалеким, чьи интересы ограничивались кутежами, картами и лошадьми, и Евдокия, чувствуя себя очень несчастливой в семье, полностью отдалась светской жизни, принимая участие в шумных увеселениях, посещая и устраивая балы. Осенью 1836 г. она с мужем приехала в Петербург и поселилась в доме на Дворцовой набережной. Ростопчины были приняты в высшем столичном обществе и литературных салонах города — у Одоевского, Жуковского, в семье Карамзиных. Начитанная, остроумная, интересная собеседница, Евдокия сразу же завела литературный салон и у себя в доме, где стал собираться весь цвет петербургских литераторов. Частыми гостями ее были Пушкин, Жуковский, Вяземский, Плетнев, Одоевский, Соллогуб, Гоголь, Григорович, Дружинин, Мятлев и многие другие. Здесь читались новые произведения, обсуждались литературные события, устраивались музыкальные вечера с участием Глинки, Листа, Виардо, Рубини, Тамбурини.

Ростопчина очень близко сошлась со многими писателями; Одоевский и Лермонтов вели с ней активную личную переписку; тот же Одоевский посвятил ей свою «Космораму»; Пушкин, в последние годы жизни очень сдружившийся с молодой поэтессой, благосклонно отзывался о ее стихах. К этому времени относится и начало романа Ростопчиной с Андреем Карамзиным, от которого у нее родились две внебрачные дочери. В 1854 г., узнав о его гибели во время Крымской кампании, Евдокия писала: «...цель, для которой писалось, мечталось, думалось и жилось, — эта цель больше не существует; некому теперь разгадывать мои стихи и мою прозу...» Но все это будет позже, а пока, в конце 1830-х гг., она не только одна из самых модных дам Петербурга, но и признанный всеми поэт. Однако Ростопчина чувствует, что жизнь ее, при внешнем блеске, «лишена первого счастия — домашней теплоты», а сердце «вовсе не создано к той жизни, какую принуждена вести теперь», — и оттого любит повторять стих пушкинской Татьяны: «...отдать бы рада всю эту ветошь маскарада...»

С весны 1838 г. она обитала в воронежском поместье мужа, селе Анна, которым помечены многие ее стихотворения. Но, в отличие от пушкинской героини, уединение не принесло ей спокойствия, а лишь навеяло меланхолию. В следующем году в Петербурге была издана книга «Очерки большого света, соч. Ясновидящей», в которой проглядывала ставшая уже к тому времени расхожей тема бездушия аристократического общества и обнажалась сложная жизненная коллизия самой Ростопчиной. Сходным же автобиографизмом отмечена и вышедшая вскоре первая книга ее стихов, в которой, как считал Плетнев, узнаешь «полную историю жизни»... С 1840 г. Евдокия снова жила в Петербурге, а спустя пять лет вместе с семьей отправилась за границу, откуда прислала Булгарину для «Северной пчелы» написанную в дороге балладу «Насильный брак». И цензура, и публика усмотрели в стихотворении еще одно отражение семейных отношений Ростопчиных. Однако скоро выяснился иносказательный смысл баллады, за которым скрывалась резко отрицательная оценка взаимоотношений России и Польши, представленной в виде угнетенной жены грозного барона. В Петербурге поднялась, по словам цензора Никитенко, суматоха, а разгневанный Николай I запретил автору впредь показываться при дворе.

Так поэтесса была удалена из столицы и вплоть до смерти императора в 1855 г. прожила с семьей в Москве, выезжая лишь в свое подмосковное имение. В это время Ростопчина сблизилась с кружком Погодина, сотрудничала в главном славянофильском журнале того периода — «Москвитянине», устраивала для его молодой редакции свои знаменитые субботы. Помимо стихов, она писала и пьесы — «Нелюдимка», «Семейная тайна», «Кто кого проучил», —, и в них некоторые проницательные ее современники угадывали историю ее сердца. Кроме того, Евдокия написала поэмы «Монахиня», «Версальские ночи», романы «Счастливая женщина», «У пристани» и др. Специально для иностранной актрисы Рашель она перевела на французский язык свою поэтическую драму «Дочь Дон Жуана».
В стихах Ростопчиной легко угадываются интонации Пушкина, а также Баратынского с его размышлениями о «железном веке», чуждом поэзии и любви. Стремление разглядеть за холодными, светскими полумасками истинную сущность человека объединяет поэтессу с Лермонтовым, который в 1841 г. записал в ее альбоме: «Я верю: под одной звездою Мы с вами были рождены; Мы шли дорогою одною, Нас обманули те же сны». И все же ее поэзия имела и свое характерное, легко узнаваемое лицо. Прежде всего это была поэзия женская, «со всем ее завлекательным непостоянством», как отмечали критики. Евдокия и сама подчеркивала светское и женское начало облика своей лирической героини:
А я, я женщина во всем значенье слова,

Всем женским склонностям покорна я вполне,
Я только женщина, гордиться тем готова,
Я бал люблю!.. отдайте балы мне!

Однако за бальным паркетом и традиционными атрибутами салонного веселья поэтесса прозревала и иное — искалеченные судьбы, разыгранные трагедии. «Она точно Иоанна д'Арк, — сказал о ней Вяземский, — пустая вертушка, а в минуту откровения поэт и апостол душевных таинств». В предисловии к первому тому ее собрания стихотворений Дружинин написал: «Имя графини Ростопчиной перейдет к потомству как одно из светлых явлений нашего времени...». Наиболее драматичными оказались для поэтессы последние годы жизни. Не приняв крайнего западничества, Евдокия вместе с тем порвала и со славянофилами, с которыми ее до того связывали дружеские отношения. «Эти люди убили нам Языкова во цвете лет... эти же люди уходили Гоголя, стеснив его в путах суеверных обрядов запоздалого фанатизма, который для них заменяет благодать настоящей веры, коей признак есть терпимость и любовь, а не хула и анафема» — писала она.

Позиция эта сказалась в одном из лучших произведений Ростопчиной — комедии «Возврат Чацкого в Москву», где были остроумно высмеяны литературные и окололитературные страсти и интриги. Это своеобразное «продолжение» грибоедовского «Горя от ума» вышло в свет только в 1865 г., уже после смерти автора. Кстати, многие современники считали эту пьесу не только талантливым подражанием А.С. Грибоедову, но и самостоятельным блестящим произведением. Любопытно продолжение судьбы грибоедовских героев в интерпретации Ростопчиной. Софья вышла замуж не за Молчалина, а за Скалозуба, который, заняв пост провинциального военного губернатора, теперь уже не просто берет взятки, а «грабить стал обеими руками». Дослужившийся до действительного статского советника Молчалин «вертит» в своих интересах состоянием Фамусова, по-старчески влюбленного в его красавицу жену Гедвигу Францевну. И приехавший в Москву из Брюсселя «с конгресса ученых и любителей наук» Чацкий встречает в доме Фамусова все то же общество, занимающееся сплетнями и интригами.

Но основной темой пьесы являются не житейские конфликты, а предчувствие гражданской смуты, которое Ростопчина очень тонко уловила в общественных умонастроениях тех лет. Кульминация драмы — спор Чацкого со славянофилами и западниками. Слова, вложенные Ростопчиной в уста постаревшего главного героя, оказались пророческими:

О, проповедники слепые уравненья! ..
О, поджигатели общественного мненья!
Грядущего жрецы! .. Прости вам Бог, что вы,
Безумно жаждая и славы и молвы,
Смущаете наш век несбыточным мечтаньем
И тленных благ земных болезненным желаньем;.
Прости вам Бог ваш неразумный бред
И человечеству уж нанесенный вред,
И все, что впереди, посеянное вами,
Взойдет погибелью над нашими сынами!..

В результате поэтесса оказалась в полной изоляции. Революционные демократы Белинский, Чернышевский и Добролюбов — провозгласили ее «салонной ретроградкой», друг юности Огарев именно в это время сочинил обращенное к ней стихотворение «Отступнице»... Последние два года жизни графиня Евдокия Ростопчина часто и сильно болела. Умерла она 3 декабря 1858 г. Ее последним литературным произведением были воспоминания о друге детства Лермонтове.
(Источник - http://100v.com.ua/ru/Evdokiya-Petrovna-Rostopchina-person)
***

Кипренский Орест Адамович. Портрет графини Екатерины Петровны Ростопчиной, 1820

Евдокия Ростопчина
Стихи

БЕЗНАДЕЖНОСТЬ

Вставать, чтоб целый день провести наедине
С напрасными и грустными мечтами,
В безжизненной степи, в безмолвной тишине
Считать года потерянными днями,
Не видеть пред собой ни цели, ни пути,
Отвыкнув ждать, забыть надежды сладость
И молодость губить в деревне, взаперти,—
Вот жребий мой, вот жизнь моя и радость!

Когда ровесницам моим в удел даны
Все общества и света развлеченья,
И царствуют они, всегда окружены
Толпой друзей, к ним полных снисхожденья:
Когда их женский слух ласкает шум похвал,
Их занят ум, их сердце бьется шибко,—
Меня враждебный рок здесь к степи приковал,
И жизнь моя лишь горькая ошибка!..

Напрасно я в себе стараюсь заглушить
Живой души желанья и стремленья...
Напрасно зрелых лет хочу к себе привить
Холодные, сухие размышленья...
Напрасно, чтоб купить себе навек покой,
Состариться сейчас бы я готова...
Вперед, вперед и вдаль я рвусь моей мечтой,—
И жить с людьми стремится сердце снова!..
***

В МАЙСКОЕ УТРО

Скорей гардины поднимите,
Впустите солнышко ко мне,
Окошко настежь отворите
Навстречу утру и весне!

Он прилетел, наш гость желанный,
Он улыбнулся, светлый май!
Всей жизнью, нам благоуханный,
Твори, и грей, и воскрешай!

Пора!.. Смотри, в природе целой
Всё ждет тебя, зовет к тебе...
Изнемогла и помертвела
Она со стужею в борьбе.

В уничтожающих объятьях
Всеразрушающей зимы,
В напрасном ропоте, в проклятьях
Изнемогаем тоже мы.

Ты, голос ласточке дающий,
Подснежнику дающий цвет,-
Дух Божий, жизни дух могущий,-
Ты не забудешь нас, о нет!..

Дающий всякому дыханью
Что нужно естеству его,-
Внуши разумному созданью,
Что для него нужней всего.

Расширь на смелое стремленье
Крило незримое души
И в битве жизненной терпенье
И силу воли нам внуши!
***

ВМЕСТО УПРЕКА

Когда недавней старины
Мы переписку разбираем,
И удивления полны -
Так много страсти в ней читаем,
Так много чувства и тоски
В разлуке, столько слез страданья,
Молитв и просьб о дне свиданья,-
Мы в изумленьи: далеки
Те дни, те чувства!.. Холод света
Отравою дохнул на них!..
Его насмешек и навета,
Речей завистливых и злых
Рассудок подкрепил влиянье;
Разочаровано одно
Из двух сердец... Ему смешно
Любви недавней излиянье!..
Не узнает теперь оно
Ни слов своих, ни упований,
И утомленное борьбой,
Лишь ловит с жалостью немой
Забытый след воспоминаний...
Прочь, письма, прочь! Прошла она.
Пора восторга молодого.
Меж нас расчета рокового
Наука грозная слышна...
Прочь, память прежнего!.. Бессильна,
Докучна ты, как плач могильный
Вблизи пиров ушам гостей!..
Блаженства нежного скрижали,
Глашатаи минувших дней,
Простите!.. Вы нам чужды стали!..
Нам грех вас холодно читать,
Мы вас не можем понимать:
Иль вы, иль мы,- то богу знать -
Вдруг устарели и отстали...
***