• Страница 1 из 1
  • 1
А.Л.Ж. де Сталь - французская писательница и критик
NikolayДата: Вторник, 29 Мар 2011, 10:14 | Сообщение # 1
Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Награды: 168
Репутация: 248
Статус:

В. Боровиковский. Портрет мадам де Сталь, 1812 г.

АННА ЛУИЗА ЖЕРМЕНА НЕККЕР,
МАДАМ ДЕ СТАЛЬ (СТАЛЬ – ГОЛЬШТЕЙН)
(1766 - 1817)

— знаменитая французская писательница, дочь видного государственного деятеля Франции Жака Неккера; одна из крупнейших фигур, стоявших у истоков французского романтизма и современной литературной критики.

Родилась 22 апреля 1766 г. в Париже. В салоне её матери сходились литературные знаменитости Парижа. Жермена с 11 лет постоянно присутствовала на этих вечерах и жадно прислушивалась к разговорам гостей. Напрасно строгая мать старалась системой воспитания, основанной на началах долга, сдерживать и дисциплинировать свою живую и впечатлительную дочь. Богато одаренная и экзальтированная девочка, ускользая от влияния матери, особенно горячо привязалась к отцу, по целым часам беседовавшему о самых разнообразных вопросах со своей нежно любимой дочерью. Пятнадцати лет от роду Жермена написала замечания к знаменитому финансовому «Отчету» своего отца и сделала извлечения из «Духа законов» Монтескьё, присоединив к ним свои собственные размышления. В это время её любимыми писателями были Ричардсон и Руссо. Влияние Ричардсона сказалось в первых её произведениях, отличающихся сентиментальным направлением.

Руссо привлекал её своим культом природы и своей системой воспитания. Позже (1788) она посвящает ему восторженный очерк: «Lettres sur les ècrits et le caractère de J. J. Rousseau». В 17 лет сердце Жермены испытывает первую любовь, но в угоду матери ей приходится подавить свое чувство. Следы внутренней борьбы можно открыть в её комедии: «Sophie ou les sentiments secrets» (1786), в которой яркими красками описываются томления безнадежного чувства. Madame Неккер искала для своей дочери блестящей партии; выбор её остановился на шведском посланнике в Париже, бароне де Сталь Гольштейн. В устройстве этого брака, о котором велись переговоры в течение 6 лет, принимали участие дворы французский и шведский. Уступая советам своего отца, 20-летняя Жермена решилась отдать руку барону де Сталь, но в этом браке не нашла счастья, о котором мечтала. Барон де Сталь не мог возбудить в Жермене никаких симпатий: это был малообразованный светский человек и вдвое старше жены, привлекавшей его главным образом своим богатым приданым. Когда вспыхнула революция и Неккер вынужден был бежать из Франции, madame де Сталь сначала оставалась в Париже. В это время её салон, заменивший салон мадам Неккер, успел сделаться самым блестящим в Париже. Мемуары современников полны рассказов о том неизгладимом впечатлении, которое в этом периоде своей жизни производила молодая женщина. Её блестящий ум, красноречие и энтузиазм делали её царицей избранного парижского общества.

Когда начались революционные волнения, она, пользуясь своим влиянием, спасала многих от гильотины, сама часто рискуя жизнью. Сентябрьские убийства заставили её бежать из Парижа. На дороге она была остановлена и приведена в ратушу, где лишь заступничество Манюэля спасло её от разъяренной черни. Покинув затем Париж, она нашла убежище в Англии. Среди других французских эмигрантов здесь находился и бывший военный министр граф Луи де Нарбонн, с которым у неё началось сближение ещё в Париже. Это была её первая, нашедшая взаимность, страсть, влияние которой отразилось в написанной ею в то время книге: «De l’influence des passions sur le bonheur des individus et des nations» (изд. позже, в 1796 г.). Задавшись целью, под влиянием пережитого ею террора, доказать пагубное действие фанатизма, честолюбия и других страстей на благосостояние отдельных личностей и целых обществ, автор, как только речь заходит о любви (в главе «De l’amour»), превращается из строгого моралиста в восторженного хвалителя. Скоро, однако, огорченная изменой Нарбонна, Сталь рассталась с ним. Перед отъездом из Англии Сталь, возмущенная жестоким обращением с королевой Марией-Антуанеттой, издала анонимно брошюру: «Refléxion sur le procès de la Reine, par une femme» (1793), в которой она пыталась возбудить сострадание к несчастной королеве.

В 1793 году Сталь переселилась в Швейцарию (в Коппе) и, похоронив здесь мать, провела два года в обществе горячо любимого отца, перед умом и характером которого она преклонялась до конца жизни (в 1804 году она издала «Vie privée de Mr. Necker»).

В это время у неё в гостях бывают и живут в её доме самые разные деятели искусства. Писательница Фридерика Брун живёт у неё несколько лет.

В Коппе Сталь познакомилась с Бенжаменом Констаном. Сильное впечатление, которое уже при первой встрече эти диаметрально противоположные характеры произвели друг на друга, положило начало романическому эпизоду, тянувшемуся более десяти лет и имевшему огромное влияние на жизнь и литературную деятельность мадам де Сталь.

В 1796 г. французская республика была признана Швейцарией и Сталь могла вернуться в Париж. Здесь её салон вновь стал влиятельным литературным и политическим центром. Среди постоянных посетителей его были Сийес, Талейран, Гара, Фориель, Сисмонди, Б. Констан. Добившись негласного развода с мужем, но продолжая жить с ним в одном доме, де Сталь очутилась в двойственном положении, которым не замедлили воспользоваться её светские и политические противники, сделав её мишенью оскорбительных пересудов. Исход волновавшим её в это время чувствам она дает в романе «Delphine», упрочившем её литературную славу: здесь изображена несчастная судьба высокоодаренной женщины, вступившей в неравную борьбу с деспотизмом общественного мнения. Одновременно с этим Сталь трудится над обширным сочинением: «De la littérature, considérée dans ses rapports avec les institutions sociales» (1796—99). Задача книги — проследить влияние религии, нравов, законодательства на литературу и обратно. Изучая взаимодействие общества и литературы, наблюдая за постепенными изменениями в идеях и формах быта, Сталь констатирует в ходе исторического развития медленное, но непрерывное совершенствование (perfectibilité). В массе метких замечаний она обнаруживает тонкое понимание связи различных форм и направлений литературных произведений с социальной средой и заканчивает книгу учением о том, чем должна быть литература в новом республиканском обществе: она должна служить выражением новых общественных идеалов и быть защитницей политической и нравственной свободы. Книга «О литературе», выйдя в свет после переворота 18 брюмера, шла вразрез с наступившей реакцией. Идея о взаимодействии литературы и общественного строя и о неизбежности упадка литературы с исчезновением политической свободы не могла не казаться опасной правительству первого консула.

Когда салон мадам де Сталь стал центром оппозиции, ей велено было выехать из Парижа. В 1802 г. она вместе с Констаном отправляется в Германию. Здесь она знакомится с Гёте, Шиллером, Фихте, В. Гумбольдтом, А. Шлегелем; последнему она поручает воспитание своих детей. Впечатления, которые она вынесла из своей поездки по Германии, легли в основание книги: «De l’Allemagne», написанной пятью годами позже (см. ниже). В 1804 г. смертельная болезнь отца призывает её в Коппэ. Начавшееся с этого времени охлаждение к ней Б. Констана, к которому она ещё в течение многих лет питает глубокую привязанность, заставляет её так сильно страдать, что ей грезится близкая смерть. Чтобы заглушить свои душевные муки, она отправляется в Италию. В Милане на неё производит сильное впечатление итальянский поэт Монти. Хотя в сердце её ещё не угасла любовь к Констану, она мало-помалу увлекается новым чувством и в письмах её к Монти дружеский тон скоро сменяется восторженными признаниями. Она зовет его в Коппэ и целый год живёт ожиданием его приезда; но слабохарактерный поэт, боясь навлечь на себя гнев Наполеона и лишиться назначенной ему пенсии, все откладывает свой приезд, пока Сталь не прекращает с ним переписки. Плодом путешествия де Сталь по Италии был её роман: «Corinne ou l’Italie». Италия привлекла к себе внимание Сталь не своей природой, а как арена великого исторического прошлого. Ей верится, что здесь таится ещё дух великого народа, и она сильно желает возрождения этого духа. Сталь отводит много места размышлениям об исторических судьбах Италии и Рима, об итальянской литературе искусстве, надгробных памятниках и т. д. Сюжетом романа является вопрос о судьбе гениальной женщины, о противоречии между любовью и славой. Коринна — это сама Сталь, идеализированная и вознесенная до совершенства; она напрягает все душевные силы, расходует все свои дарования, чтобы достигнуть апогея славы — и все это только для того, чтобы быть любимой; но она остается неоцененной именно тем, кого она ставит выше всех. В личности лорда Нельвиля слышатся намеки на Констана и его измену. «Коринна» — произведение более выдержанное, чем «Дельфина» — имела блестящий успех у современников. В 1807 г., пользуясь отсутствием Наполеона, Сталь, тосковавшая о Париже, решилась поселиться в его окрестностях. Слух о том, что она инкогнито появляется в самом Париже, достиг до императора, нашедшего, среди забот прусского похода, время предписать о немедленном её удалении в Коппэ.

В 1807—1808 гг. Сталь вновь посетила Веймар и побывала в Мюнхене и Вене. Вернувшись из Германии, она в Женеве узнала от Констана о его тайном браке с Шарлоттой Гарденберг. Эта весть сначала привела её в ярость, но затем на её душу сошло религиозное умиротворение. К этой эпохе её жизни относятся её труды над книгой «О Германии», самым законченным из её произведений. В книге «De l’Allemagne» Сталь задается целью познакомить французское общество с характером немецкой национальности, с бытом немцев, их литературой, философией и религией. Автор вводит французского читателя в чуждый для него мир идей, образов и чувств и старается по возможности объяснить особенности этого мира, указывая на исторические и местные условия и постоянно проводя параллель между стремлениями и понятиями наций французской и немецкой. Впервые, в эпоху господства космополитических идей, Сталь выдвигает на первый план вопрос о правах национальности. Она ставит своей задачей защиту наций, их прав на политическую и духовную независимость; она пытается доказать, что нация не есть создание произвола отдельных личностей, а явление историческое, и что мир Европы обуславливается взаимным уважением прав народов. Когда книга «О Германии» была напечатана (1810), мадам де Сталь послала её Наполеону, с письмом, в котором она просила у него аудиенцию. Ей верилось, что сила её убеждения, покорявшая многих, может повлиять и на императора.

Наполеон остался непреклонным. Приказав сжечь её книгу, хотя и пропущенную цензурой, он велел ей оставаться в Коппэ, где окружил её шпионами и куда запретил друзьям её ездить.

Сознавая себя покинутой, она писала: «чувствуется близость вечерних сумерек, среди которых уже не замечается и следов сияния утренней зари». Но ей суждено было ещё раз изведать счастье. В 1810 г. в Женеву вернулся из испанского похода молодой офицер Альбер де Рокка, чтобы лечиться от ран. Ухаживая за ним, Сталь очаровала его и он своим страстным увлечением, несмотря на значительную разницу в возрасте, заразил и Сталь. После некоторых колебаний она тайно обвенчалась с ним. В 1812 г. преследование швейцарских властей, действовавших в угоду Наполеону, заставили Сталь бежать из Коппэ и она через Австрию отправилась в Россию. Здесь ей было оказано самое широкое гостеприимство, Л. В. Боровиковский пишет её портрет. К. Н. Батюшков характеризует де Сталь: «…Дурна как черт и умна как ангел».

Свои впечатления в России она описала во второй части своей книги «Dix années d’Exil» (1821). Здесь рассеяно много метких замечаний о характере русского народа, об общественном укладе того времени, о жизни и нравах разных классов общества (см. ст. А. Трачевского, «Госпожа Сталь в России», «Исторический Вестник», 1894, № 10). Из России Сталь уехала в Швецию, где Бернадот предложил ей убежище. Оттуда она отправилась в Англию и оставалась там до тех пор, пока Наполеон не был разбит и заключен на острове Эльбе; тогда она вернулась в Париж после 10-летнего изгнания.

Реакция, водворившаяся после реставрации, возбудила её негодование. Её одинаково возмущали как «унижение» Франции иноземцами, так и нетерпимость и обскурантизм партии аристократических эмигрантов. В этом настроении она принялась за окончание своих «Considérations sur les principaux événements de la révolution française» (1818). Сочинение это состоит из нескольких частей, между которыми нет полного единства. Первоначально мадам де Сталь намерена была ограничиться изложением первого фазиса революции и написать, между прочим, апологию своего отца; но затем она расширила содержание своего труда, задавшись целью представить защиту французской революции и выяснить главные её результаты. К этому она присоединила этюд об английской конституции и обществе, а затем и рассуждения о положении дел во Франции в 1816 г. В течение 25 лет (1789—1814) де Сталь не только наблюдала все стадии развития французского революционного духа, но откликалась всей своей впечатлительной натурой на все волнения этой бурной эпохи. Подводя итог революционному периоду, мадам де Сталь усматривает основную цель революции в завоевании народом политической и духовной свободы. Революция не только сделала Францию свободной, но и дала ей благосостояние. Если преступления отдельных лиц запятнали революцию, то никогда ещё во Франции не проявлялось и столько возвышенных сторон человеческого духа. Вдохнув во многие сердца благородный энтузиазм, революция выдвинула великих деятелей и завещала будущему вечные принципы свободы. Причины революции кроются в общих исторических условиях, а не в действиях и стремлениях отдельных лиц. В главе о реставрации де Сталь дает яркую картину наступившего реакционного режима: «Неужели, — пишет она, — теперь возможно править так, как триста лет назад?!… Им (новым правителям) необходимы произвол власти, религиозная нетерпимость, придворная аристократия, не имеющая за собой никаких заслуг кроме родословного дерева, народ невежественный и бесправный, армия, низведенная до простого механизма, стеснение печати, отсутствие всякой гражданской свободы — и взамен её полицейские шпионы и купленная журналистика, которая бы восхваляла этот мрак!» Заключительные страницы книги представляют как бы политическое завещание мадам де Сталь. Политическое переустройство Европы совершится народностями и во имя народностей. Она предвидит великое будущее русского народа и первенствующую роль Североамериканских Соединённых Штатов. Она советует немцам и итальянцам сплотиться в федерации.
Умерла Анна де Сталь от паралича, в Париже, 14 июля 1817 г.

(По материалам Википедии)
***

Г. Рабинович
ЖЕРМЕНА ДЕ СТАЛЬ (1766—1817)

Восемнадцатый век, свидетель мучительной агонии французского феодализма, суровый судья неразумия и жизнерадостный проповедник разума, умер, не дожив до ста лет. Его смерть была неоспоримо засвидетельствована тысячами парижан, штурмовавших Бастилию 14 июля 1789 года. Французы, пережившие «великую революцию», стали гражданами нового столетия, еще не совсем перестав быть подданными старого. Это двойное гражданство наложило своеобразный отпечаток на многих людей той эпохи. В облике Жермены де Сталь оно, быть может, дает себя чувствовать особенно ясно.

Просвещение и просветители вошли в ее жизнь, когда она была еще ребенком. Анна Луиза Жермена Неккер была дочерью известного политического деятеля, банкира и министра финансов при Людовике XVI Жака Неккера, прославившегося своими проектами финансовых реформ и блестящим салоном, который посещали такие знаменитости, как Дидро, Даламбер, Бюффон, Мармонтель, Бернарден де Сен-Пьер. В одиннадцать лет она с недетской серьезностью прислушивалась к беседам этих людей и отвечала на их шутливые вопросы; в пятнадцать читала «Дух законов» Монтескье и широко известный «Финансовый отчет» своего отца, высказывая о них вполне зрелые суждения. Любимыми книгами ее юности были «Кларисса Гарлоу» Ричардсона, «Вертер» Гёте и, конечно же, романы Руссо, а ее первым серьезным печатным произведением — восторженный панегирик великому просветителю: «Письма о произведениях и о характере Жана Жака Руссо» (1788). Этот выбор очень показателен: в отличие от других вождей Просвещения, Руссо решительно предпочитал разуму чувство; по его стопам пойдут все романтики и одной из первых — Жермена Неккер.

Болезненно-впечатлительная девушка восхищалась описаниями переживаний героев «Новой Элоизы» или историей духовной жизни самого Руссо, рассказанной им в «Исповеди». Она мечтала о семейном счастье, о сердечной близости с любимым человеком. Эти мечты не сбылись: двадцати лет Жермену выдали замуж за шведского посланника в Париже барона де Сталя, который был старше ее на семнадцать лет. Продиктованный расчетами, а не любовью, брак оказался крайне неудачным; несколькими годами позже мадам де Сталь разошлась с мужем, успев к тому времени прославить его имя.

Восторженное преклонение перед чувством и его гениальным апологетом Руссо не помешало, однако, мадам де Сталь унаследовать чисто вольтеровскую страсть к анализу и рассуждению; через нескольколет после писем о Руссо она опубликовала — уже в эмиграции в 1796 году — трактат «О влиянии страстей на счастье отдельных людей и народов», в котором подробно описывала и анализировала всевозможные человеческие страсти — от жажды славы до любви. Но главное, в чем мадам де Сталь была (и до конца своей жизни осталась) верной дочерью века Просвещения, — это ее несокрушимая вера в прогресс, в торжество разума, добра и справедливости над невежеством, злом и насилием. Этой веры не могли поколебать ни трагические общественные потрясения, на много лет закрывшие перед ней дорогу на родину (достаточно сказать, что Наполеон считал ее своим личным врагом), ни горести, неудачи и многочисленные разочарования, постигшие мадам де Сталь в семейной жизни.

Широко и тонко образованная, блестяще владевшая столь популярным в XVIII веке искусством беседы и спора, обладавшая острым причудливым, хотя нередко склонным разбрасываться умом, Жермена де Сталь накануне революции очень быстро становится одной из центральных фигур культурной жизни своего времени, а ее салон - одним из знаменитейших в Париже.

Первые шаги революции вызвали ее восхищение, тем более что возвратили — правда, ненадолго — министерское кресло ее горячо любимому отцу. Террор испугал ее; она отправилась в эмиграцию, откуда возвратилась после падения якобинской диктатуры. Директория, а затем Наполеон вновь отправили ее в изгнание, где она оставалась почти до конца жизни. Большую часть этого времени она провела в Швейцарии, в замке своего отца — Когте, где ее навещали многие выдающиеся деятели культуры тех лет, в их числе братья Шлегель, Сисмонди, Бенжамен Констан; в последние годы жизни она много путешествовала.

С Бенжаменом Констаном мадам де Сталь близко сошлась; их роман, продолжавшийся несколько лет, принес писательнице немало горя. Автор «Адольфа» был человеком эгоистичным и самовлюбленным; в близости со знаменитой женщиной он искал прежде всего удовлетворения своего честолюбия. Эти отношения закончились болезненным разрывом, который мадам де Сталь, искренне любившая Констана, переживала очень тяжело.

Как писательница Жермена де Сталь обнаруживает еще одну характернейшую черту, роднящую ее с XVIII веком: моралист и мыслитель нередко берут в ней верх над художником, и она подчас предпочитает идеи в «чистом» виде идеям, воплощенным в образы. Оба ее романа — «Дельфина» (1802) и «Коринна, или Италия» (1807) — могут служить образцом романа идей или публицистического романа.

Они повествуют о трагической судьбе женщины, осмелившейся подняться иад предрассудками и уродливой моралью сословного общества. В первом из них героиня — молодая вдова Дельфина д'Альбемар — хочет устроить свою жизнь, не считаясь с общественным мнением; общество мстит ей ненавистью и клеветой; она теряет возлюбленного, который не умеет и не хочет стать выше мнения светских обывателей. Своим романом мадам де Сталь утверждала право женщины на любовь по свободному выбору, не связанному общественными предрассудками; кроме того, она громко и очень смело протестовала против нерасторжимости и мнимой «святости» церковного брака. Известно, что Наполеон считал этот роман «безнравственным».

О борьбе талантливой и смелой женщины против социальных предрассудков, против лицемерия господствующей морали рассказывает и второй роман мадам де Сталь — «Коринна, или Италия»; в нем отражены личные впечатления писательницы от ее поездки в Италию. Немало прекрасных страниц она посвятила описанию природы и памятников искусства этой страны.

Замечательные качества мадам де Сталь как мыслителя с большой силой выступают в ее теоретических трактатах, составляющих важнейшую часть литературного наследства писательницы.

В 1800 году она опубликовала трактат «О литературе, рассматриваемой в связи с общественными установлениями». Лишь немногие современники мадам де Сталь и далеко не все потомки сумели по достоинству оценить эту умную и значительно опередившую свое время книгу. Главная мысль трактата — это мысль о развитии литературы как следствии политического и культурного прогресса общества и о роли самой литературы в этом прогрессе.

«Я поставила перед собой цель,— пишет мадам де Сталь,— рассмотреть, каково влияние религии, нравов и законов на литературу и каково влияние литературы на религию, нравы и законы... Мне кажется, что нравственные и политические причины, изменяющие дух литературы, изучены недостаточно... Рассматривая весьма показательные различия, которые можно обнаружить между сочинениями итальянцев, англичан, немцев и французов, я надеялась доказать, что политические и религиозные установления сильнейшим образом способствовали появлению этих постоянных отличий».

Такое понимание литературы (и шире — искусства в целом) опрокидывало главную догму классицистов — догму об абсолютном идеале прекрасного, неизменном во все времена и обязательном для всех народов. Провозглашая идею развития, идею исторического и национального своеобразия литературы и искусства, мадам де Сталь, верная дочь восемнадцатого века, широко открывала двери девятнадцатому, предвещала «Расина и Шекспира» Стендаля и предисловие к «Кромвелю» Гюго, короче говоря, начинала эру романтизма. В 1810 году в Париже был напечатан еще один большой трактат мадам де Сталь — «О Германии»; это издание было уничтожено по приказу наполеоновского министра полиции, которому книга показалась «недостаточно французской», вероятно, из-за тех похвал, которые там содержались в адрес немецкой культуры; трактат увидел свет во Франции лишь после падения Наполеона. Материалом для трактата послужили наблюдения, сделанные писательницей во время путешествия по Германии, личные встречи со многими выдающимися немецкими писателями и философами — среди них были Гёте и Шиллер. Не будет преувеличением сказать, что эта книга открыла французам немецкую литературу и философию, ранее почти им не известные.

В трактате содержится интересное определение романтизма, ставящее это течение в связь с развитием общества: «Нередко слово «классический» считают синонимом «совершенного». Я пользуюсь им здесь в другом значении, рассматривая классическую поэзию как искусство древних, а романтическую поэзию как искусство, до известной степени восходящее к рыцарским традициям. Это различие связано также с двумя эрами в истории мира: эрой, предшествовавшей установлению христианства, и той, которая последовала за этим событием».

Верная подобному принципу, мадам де Сталь искала объяснения особенностей немецкой литературы, которую считала по преимуществу романтической, в жизни немецкого общества тех лет. Правда, она сильно идеализировала это общество, за что ее впоследствии справедливо критиковал Генрих Гейне, который писал в «Романтической школе»: «Там, где мадам де Сталь остается собой, где с присущей ей широтой чувств она высказывается непосредственно во всем взлете своего сердца, во всем блеске своего умственного фейерверка и сверкающей прихотливости,— там ее книга превосходна и полезна. Но когда она начинает поддаваться чужим нашептываниям, когда она славит школу, существо которой ей совершенно чуждо и непонятно... тогда книга ее становится жалкой и безвкусной. К этому присоединяется еще то, что она пристрастна не только бессознательно, но и сознательно, что похвалы в честь умственной жизни и идеализма Германии имеют, в сущности, целью задеть тогдашний реализм французов, материальное великолепие императорской эпохи».

Но историческая роль трактата несомненна; сближая две национальные культуры, он содействовал сближению обоих народов. Об этом с глубоким сочувствием говорил, оценивая трактат, Гёте: «Книга мадам де Сталь была тараном, пробившим широкую брешь в китайской стене из старых предрассудков, возвышавшейся между Францией и нами. Благодаря этой книге пробудился интерес к нам как по ту сторону Рейна, так и по ту сторону Ла-Манша».

Жермена де Сталь обладала драгоценной и редкой во Франции тех лет способностью понимать и уважать национальное своеобразие других народов. Путешествуя по России, она с глубоким интересом и сочувствием присматривалась к этой «таинственной» стране и ее людям. «Народ, сохраняющий такие достоинства, способен еще удивить мир»,— написала она в своей книге воспоминаний — и не ошиблась. Ее прозорливость не была случайностью: писательница верила в будущее и в человека, хотя немало ее современников разуверилось и в том и в другом. А. С. Пушкин, выражая мнение передовых критиков русского общества, высоко оценивал и личность мадам де Сталь, которую «удостоил Наполеон гонения, монархи доверенности, Байрон своей дружбы, Европа своего уважения», и ее литературное творчество. «Взгляд быстрый и проницательный, замечания разительные по своей новости и истине, благодарность и доброжелательство, водившие пером сочинительницы,— все приносит честь уму и чувствам необыкновенной женщины» — так в 1825 году отозвался Пушкин о книге «Десятилетнее изгнание», многие страницы которой посвящены справедливой и умной характеристике России, предоставившей убежище этой неколебимой противнице наполеоновской диктатуры, мятежнице, которую Генрих Гейне несколько иронически, но с искренней симпатией назвал «Робеспьер в юбке».
(Из книги Писатели Франции. Сост. Е.Эткинд. – Москва, Издательство «Просвещение», 1964)
***

Прикрепления: 1810585.jpg (146.6 Kb) · 9702950.jpg (375.2 Kb)


Редактор журнала "Азов литературный"
NikolayДата: Вторник, 29 Мар 2011, 10:17 | Сообщение # 2
Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Награды: 168
Репутация: 248
Статус:

Жан-Баптист Изабэ . Баронесса де Сталь

Анна-Луиза Жермена де Сталь

АФОРИЗМЫ

Разочарование, ухмыляясь, идет позади энтузиазма.
***

Годы, проведенные на чужбине, можно уподобить ветвям, отсеченным от ствола.
***

Ничто не напоминает так прошлого, как музыка; она не только напоминает его, но вызывает его, и, подобно теням тех, кто дорог нам, оно появляется, окутанное таинственной и меланхолической дымкой.
***

Высшие должности походят на крутые скалы: одни только орлы да пресмыкающиеся взбираются на них.
***

Игроку тяжелее всего перенести не то, что он проиграл, а то, что надо перестать играть.
***

Жизнь часто кажется чем-то вроде долгого кораблекрушения, обломки которого - дружба, слава, любовь: ими усеяны берега нашего существования.
***

Главная сущность любви - доверие.
***

Легкие чувства часто длятся очень долго, ничто не сокрушает их, ибо ничто не напрягает их; они следуют обстоятельствам, исчезают вместе с ними, тогда как глубокие привязанности совершенно разрываются, оставляя вместо себя мучительные раны.
***

Ревновать можно только того, кем обладаешь.
***

Стремление нравиться ставит в зависимость от мнения; стремление быть любимым от него освобождает.
***

Человек твердый приписывает все воле, человек восторженный - воображению, человек чувствительный - любви.
***

Людьми невежественными и развращенными невозможно управлять по справедливости, прибегая к доводам разума: они восстают не столько против зла, которое им делают, сколько против добра, которое им хотят сделать.
***

Атеизм одухотворяет материю и материализует дух.
***

Когда бедствие в стране становится повсеместным, эгоизм бывает всеобщим.
***

Безнравственность сердца есть доказательство ограниченности ума.
***

Чему только не поверят люди, когда им этого очень хочется.
***

Высокомерие взбирается на такую высоту и имеет такое непрочное основание, что весьма легко его ниспровергнуть.
***

Любовь - это эгоизм вдвоем.
***

Всего труднее обладать теми добродетелями, которые в глазах людей не отличаются от пороков.
***

Не важность вещей делает их дорогими для нас, а их необходимость.
***

Достоинство рода человеческого важнее, чем его счастье, и еще важнее, чем его прирост: увеличивать число рождений, не улучшая участи, - только готовить более пышное пиршенство для смерти.
***

Нельзя быть уверенным ни в своем поведении, ни в своем благополучии, когда мы ставим это в зависимость от людского мнения.
***

Чем более здравым природным умом обладает человек, тем менее склонен он действовать без оглядки.
***

Веселость у французов происходит от их духа общительности, у итальянцев - от воображения, у англичан - от оригинальности характера; веселость же немцев - философическая: они шутят скорее с вещами и с книгами, чем с себе подобными.
***

Как только исчезает мечта, то это значит, что ее место занимает реальность.
***

Странные люди: они восстают не столько против причиненного им зла, сколько против добра, которое хотят им сделать.
***

Нередко метафизика строит для души убежище в туманах.
***

Человек твердый приписывает все воле; человек восторженный - воображению; человек чувствительный - любви.
***

Непреодолимое желание быть счастливым включает в себя все прочие желания.
***

Вид моря производит всегда глубокое впечатление; оно - воплощение того бесконечного, которое непрестаннопривлекает мысль и в котором она непрестанно теряется.
***

Как только исчезает мечта, то это значит, что ее место занимает реальность.
***

Внешность женщины, каковы бы ни были сила и широта ее ума, какова бы ни была важность предметов, которыми она занимается, всегда будет или помощником или препятствием в истории ее жизни.
***


Маргерит Жерар. Госпожа де Сталь с дочерью, 1805 г.

ПИСЬМА МАДАМ ДЕ СТАЛЬ

О ЛЮБВИ

Раз Всемогущему Богу, бросившему человека на эту землю, было угодно, чтобы у того возникло представление о небесной жизни, Он дал ему возможность несколько мгновений в юности страстно любить, возможность жить в другом человеке, дополняя себя в союзе с любимым существом. На некоторое время, по крайней мере, границы человеческой жизни, логика, философские рассуждения — все исчезло в тумане сладостного чувства. Жизнь, которая тяготит, стала увлекательной, и цель, которая, кажется, всегда превосходит наши силы, приблизилась без труда. Мы всегда знаем меру того, что касается нас самих, но достоинства, очарование, радости, интересы того, кого мы любим, имеют пределы только в нашем воображении. Ах, сколь благословен тот день, когда мы рискуем жизнью ради нашего единственного друга и избранника! [...] Одна женщина в те страшные времена, свидетелями которых мы были, женщина, приговоренная к смерти вместе с тем, кого она любила, мужественно шла на казнь, она радовалась, что избежала пытки пережить возлюбленного, была горда тем, что разделяет его участь, и, предвидя, быть может, конец его любви к ней, испытывала жестокое и сладостное чувство, заставлявшее ее приветствовать смерть как вечный союз.

Слава, честолюбие, фанатизм, ваш энтузиазм имеют перерывы, только любовью мы упиваемся каждое мгновение; ничто не ослабляет ее, ничто не надоедает в этом неистощимом источнике радостных мыслей и переживаний; и пока мы знаем, что все наши чувства связаны с возлюбленным, мир полностью представляется нам различными формами его существования: весна, природа, небо — это то, что он видел; светские удовольствия — то, что он сказал о них, что ему понравилось, развлечения, в которых он участвовал, его собственные успехи,— это адресованные ему хвалы и тот отпечаток, который всеобщее одобрение может наложить на единичное мнение. Наконец, единственная мысль — о том, что доставляет человеку наибольшую радость, а что погружает в бездну отчаяния. Ни от чего так не устаешь в жизни, как от тех различных стремлений, совокупность которых считается верным основанием полного счастья; что касается несчастья, то его размеры не зависят от того, насколько мы эти стремления разграничиваем; лишь разум избавляет от всех страстей: наименьшее из зол — это полностью предаться какой-нибудь одной страсти. Несомненно, что так мы рискуем убить все наши чувства; но ведь при осмыслении человеческой жизни на первый план следует выдвигать не заботу о ее сохранении, печать бессмертной сущности человека в том, что плотская жизнь ценится им лишь при наличии духовного счастья.

Именно с точки зрения рассудка, отстранив энтузиазм молодости, взгляну я на любовь, или, точнее, на полное принесение себя в жертву чувству, в жертву счастью и жизни другого человека, как на то высшее блаженство, которое только и может вдохновить наши надежды. Эта принадлежность единственному предмету нашей любви настолько освобождает от всего земного, что чувствительный человек, который хочет избавиться от всех притязаний самолюбия, от всех подозрений во лжи, наконец, от всего того, что ранит нас в общении с людьми, — чувствительный человек находит в этой страсти нечто особое, глубинное, что вдохновляет полет мысли и побуждает к самозабвению. От мира спасают переживания более яркие, чем те, которые он может предоставить; мы наслаждаемся нашими спокойными раздумьями, движениями сердца, и жизнь души в глубочайшем одиночестве протекает более бурно, чем вокруг трона Цезарей. Наконец, через сколько бы лет мы ни пронесли какое-нибудь чувство, которое владело нами с юности, нет такого момента, когда жизнь, прожитая для другого, не была бы более сладостной, чем жизнь, прожитая для одного себя, когда бы только мысль об этом не избавляла сразу от всех угрызений совести и неуверенности. Когда имеешь целью лишь собственную выгоду, то как можно решиться на что-то неопределенное? Желание исчезает при его, так сказать, ближайшем рассмотрении, события зачастую приводят к результату, настолько противоположному нашим ожиданиям, что мы раскаиваемся во всех наших усилиях, и наше увлечение наскучивает нам, как и все другие дела. Но когда жизнь посвящена единственному предмету нашей любви, все положительно, все определенно, все увлекательно: он этого хочет, это ему нужно, от этого он станет счастливее, ценой таких-то усилий станет краше один миг его дня. Этого довольно, чтобы вся жизнь получила направление; больше ничего неопределенного, ничего разочаровывающего, душу целиком наполняет лишь радость, которая растет с душевным подъемом и, оказывая соразмерное влияние на наши способности, обусловливает их применение и пользу. Чей дух — на высшей ступени развития — не находит в подлинном чувстве источника большего числа мыслей, чем в какой бы то ни было книге, каком бы то ни было произведении, которые он мог бы создать или усвоить? Величайшая победа гения — описать страсть; что же представляет собой она сама? Личные успехи, слава — предел блаженства для личности — что это по сравнению с любовью? Спросите себя, кем бы вы предпочли быть — Аменаидой или Вольтером? Ах, все эти писатели, великие люди, победители силятся испытать хоть одно чувство из тех, что любовь, словно потоком, обрушивает на человека. Годы трудов и усилий — вот цена одного дня, одного часа того упоения, в котором исчезает жизнь, а любовь на всем своем протяжении дает испытать ряд переживаний столь же сильных и более ярких, чем увенчание Вольтера[10] или триумф Александра.

Безграничные радости лежат лишь за пределами нашей личности. Если вы хотите прочувствовать цену славы, надо видеть, как ею увенчан тот, кого мы любим; если вы хотите понять, что значит счастье, надо отдать любимому свое [счастье], наконец, нужно, чтобы он нуждался в вашем существовании и чтобы вы чувствовали себя опорой его счастья, если хотите благословлять неведомый дар жизни.

Куда бы ни увлекала нас глубокая страсть, я никогда не поверю, что она уводит с истинного пути добродетели; в возвышенной и преданной любви все приносится в жертву, все ведет к самозабвению, а себялюбие лишь унижает. В человеке, который умеет любить, — все доброта, все сострадание, а лишь бесчеловечность губит всякие нравственные качества души. Но если есть в мире два существа, которых роднит совершенное чувство и которые сочетались друг с другом браком, пусть каждый день они на коленях благословляют Всевышнего, а вселенная с ее величием простирается у их ног; и пусть их удивляет, даже тревожит то счастье, для которого понадобилось столько различных случайностей, счастье, ставящее их так высоко над остальным человечеством; да, пусть они страшатся такой судьбы. Быть может, чтобы участь их не слишком отличалась от нашей, они уже получили все то счастье, которое мы ждем в будущей жизни; быть может, для них нет бессмертия.

[...] Как! На самом деле, человеческие отношения могут сложиться столь счастливо, а весь мир лишен этого счастья, и почти [никогда] невозможно, чтобы все обстоятельства ему благоприятствовали! Такой союз возможен, но не для вас! Есть сердца, родственные друг другу, а случайности, расстояния, естественные условия, общество безвозвратно разлучают тех, которые любили бы друг друга всю жизнь; и та же сила обстоятельств связывает вашу жизнь с тем, кто вас недостоин, или не понимает, или перестает понимать!

Несмотря на картину, которую я нарисовала, очевидно, что любовь является наиболее роковой из всех страстей для счастья человека. Если бы мы могли умереть, то можно было бы отважиться принять столь счастливый жребий; однако те чувства, которым отдается душа, обесцвечивают все остальные стороны бытия; в течение нескольких мгновений мы испытываем счастье, не имеющее никакого отношения к обычному строю жизни, и хотим пережить утрату этого счастья. Инстинкт самосохранения заставляет нас преодолеть порыв отчаяния, и мы живем без единого шанса вновь обрести в будущем прошедшее или хотя бы какой-нибудь смысл, чтобы перестать страдать, испытывая страсть, тем более любовь, которая основывается целиком на действительности и от которой даже нельзя найти утешение в размышлениях. Только люди, способные покончить с собой*, могут с некоторой долей здравого смысла попытаться пойти по этому великому пути счастья. Но тот, кто хочет жить и предполагает отступить, кто хочет жить и отказывается как-то владеть собой, тот, как безумец, обрекает себя на самое ужасное из несчастий.

Большинство мужчин и даже большое число женщин не имеют понятия о чувстве, каким я его только что описала, и есть больше людей, знающих законы Ньютона, чем истинную любовную страсть. Что-то смешное связано с представлением о так называемых романических чувствах, и те жалкие умы, которые придают столько значения всем нюансам своего самолюбия или своим интересам, утвердились в качестве высшего суда для тех, кто приносит свой эгоизм в жертву другому человеку, тот эгоизм, который общество весьма чтит в человеке, занимающемся исключительно самим собой. Выдающиеся люди считают, что лишь плоды ума, услуги, оказанные человеческому роду, достойны уважения. Есть несколько гениев, имеющих право считать, что они приносят пользу своим ближним; но сколь мало людей могут похвалиться чем-либо более славным, чем то, что они одни обеспечили счастье другого человека! Суровые моралисты опасаются заблуждений, которыми чревата эта страсть. Увы! И в наши дни счастлив тот народ, счастливы те люди, которые зависят от натур, способных к чувствительности! Но, в самом деле, столько мимолетных движений [души] похожи на любовь, столько привязанностей совсем другого рода принимаются за это чувство — женщинами из тщеславия или мужчинами по молодости, что это пошлое сходство почти стерло из памяти саму истину. Есть, наконец, натуры, любившие и глубоко убежденные в существовании препятствий к счастливой любви, к тому, чтобы она была совершенной и, в особенности, длительной, испуганные своими душевными горестями, непоследовательностью любимого, — они отвергают смелым усилием ума и с чувствительной робостью все, что может привести к этой страсти. Именно по всем этим причинам рождаются и ошибочные мнения по поводу истинного значения сердечных привязанностей, которые разделяют даже философы, и безграничные страдания, которые испытывают те, кто отдается этим привязанностям [...]

* Я опасаюсь обвинений в том, что слишком часто на страницах этой книги говорю о самоубийстве как о поступке, достойном похвал. Я не рассматривала его с точки зрения религиозных принципов, которые никогда не переставала уважать, но, думаю, что касается государств, то республики не могут обойтись без того чувства, которое побуждало древних лишать себя жизни; а в отношении частной жизни — пылким людям, которые следуют велениям своей природы, необходимо предполагать этот исход, чтобы не сломиться в несчастье, и особенно, быть может, посреди тех усилий, которые они прилагают, чтобы избежать его.

Если [...] в вашей жизни был счастливый момент, когда вас любили, если ваш избранник [или ваша избранница] были чувствительны, великодушны, сходны с вашим представлением о них и если время, непостоянство воображения, рождающие в душе новую, даже менее достойную нежности, привязанность, отняли у вас эту любовь, а от нее зависела вся ваша жизнь, то какое всепоглощающее страдание вы испытываете, когда жизнь разбита. В первое мгновение, когда теми же буквами, которыми столько раз были начертаны священные клятвы любви, высекается навеки, что вы больше не любимы, тогда, сравнивая надписи, сделанные одной и той же рукой, вы едва верите своим глазам, видя, что лишь временем объясняется разница между ними. Когда тот же голос, звук которого преследовал вас в одиночестве, отдавался в вашей взволнованной душе и, казалось, воскрешал самые сладостные воспоминания, когда тот же голос обращается к вам без волнения, без дрожи, не выказывая сердечного порыва, — ах! тогда на протяжении еще долгого времени страсть, которую вы чувствуете, не дает вам поверить, что вы перестали интересовать предмет вашей любви. Кажется, что вы испытываете чувство, которое должно сообщаться другому; кажется, что вас разделяет преграда, вовсе не зависящая от его воли; что если говорить с ним, видеть его, то он вновь вспомнит прошлое, обретет прежние чувства; что сердца, которые все отдали друг другу, не могут перестать биться в лад. Но ничто не может возродить влечение, тайной которого обладает другой, и вы знаете, что он счастлив вдали от вас, счастлив зачастую с человеком, меньше всего вас напоминающим: склонность осталась в вас одном, взаимность исчезла без следа. Надо навсегда перестать видеть того, чье присутствие вновь воскресило бы ваши воспоминания, а слова сделали бы их еще горше. Надо бродить в тех местах, где вас любили, в тех местах, чья неизменность свидетельствует о том, что все остальное переменилось. Отчаяние живет в глубине души, в то время как тысяча обязанностей, гордость сама требуют его скрывать. Вы не вызываете жалости никаким внешним проявлением горя, в одиночестве, тайно ваша душа перешла от жизни к смерти. Какое может быть в мире средство от такого страдания? Мужество убить себя. Однако в такой ситуации сама надежда на этот ужасный поступок лишена той некоторой сладости, которую ей можно придать; надежда вызвать к себе внимание после смерти, столь необходимая чувствительным душам, навсегда отнята у человека, который больше не надеется, что о нем будут сожалеть. Вот это и в самом деле значит умереть: ни опечалить человека, который изменил вам, ни покарать, ни остаться в его памяти. Представить же себе, что вы уступаете его той, кого он предпочитает, — эта мучительная картина простирается и за порог смерти, словно мысль об этом будет преследовать вас и в могиле.

[...] Среди различных превратностей любви те, что связаны с внешними обстоятельствами, могущими помешать союзу сердец, отодвигаются на второй план; когда люди разделены лишь преградами, не имеющими отношения к их взаимному чувству, они страдают, но могут и мечтать, и сетовать; страдание вовсе не связано с самыми сокровенными мыслями, оно может найти выход. Тем не менее души, возвышенные в своей добродетели, находили в самих себе источник неразрешимых конфликтов. Клементина может встретиться в действительности и умереть, а не победить. Так в различной степени любовь потрясает чувствительные сердца, которые ее испытывают.

Остается последнее несчастье, к которому не решаешься мысленно приблизиться, — это внезапная утрата любимого человека, ужасная разлука, угрожающая ежедневно всем, кто живет, всем, кто дышит под властью смерти. Ах, это безграничное страдание наименее страшно из всех: как пережить того, кто любил вас [...], кто заставлял и вас испытывать ту любовь, для которой вы были созданы? Как можно представить себе возможность существовать в этом мире, где его больше не будет, влачить дни, не ожидая его возвращения, жить мучительными воспоминаниями о том, что ушло в вечность, думать, что слышишь, как голос, обращавшийся к вам в последний раз, тщетно призывает к себе вас и упрекает в том, что сердце ваше бьется, но не под милой рукой? [...]

(По книге Литературные манифесты западноевропейских романтиков. Собрание текстов, вступительная статья и общая редакция проф. А.С.Дмитриева. Комментарии - Е.П.Гречана. Издательство Московского университета, 1980)
***

Прикрепления: 4341668.jpg (116.0 Kb) · 9103069.jpg (73.0 Kb)


Редактор журнала "Азов литературный"
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: