[ Обновленные темы · Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Литературный форум » Я памятник себе воздвиг нерукотворный » Реализм (XIX-середина XX вв) » Вересаев В.В. - писатель, литературовед, поэт-переводчик (Яркий представитель нового русского реализма начала XX века)
Вересаев В.В. - писатель, литературовед, поэт-переводчик
Nikolay Дата: Среда, 05 Окт 2011, 18:29 | Сообщение # 1
Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Награды: 168
Репутация: 248


ВЕРЕСАЕВ ВИКЕНТИЙ ВИКЕНТИЕВИЧ
(настоящая фамилия — Смидо́вич)
(4 (16) января 1867 г., Тула — 3 июня 1945 г., Москва)


- известный русский писатель, литературовед, публицист и поэт-переводчик, лауреат Сталинской премии первой степени (1943); яркий представитель русского реализма начала XX века.

Биография
В. В. Вересаев родился 4 (16) января 1867 года в городе Туле в семье врача-общественника польского происхождения. Окончив классическую гимназию, он поступает на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета (закончил в 1888).
В 1894 году окончил медицинский факультет Дерптского университета и приступил в Туле к медицинской деятельности. Скоро переехал в Петербург, где работал врачом в Городской барачной в память С. П. Боткина больнице (1896—1901)[1], а в 1903 году поселился в Москве. В годы разочарований и пессимизма примыкает к литературному кружку легальных марксистов (П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, Неведомский, Маслов, Калмыкова и другие), входит в литературный кружок «Среда» и сотрудничает в журналах: «Новое слово», «Начало», «Жизнь». В 1904 году, во время русско-японской войны, его призывают на военную службу в качестве военврача, и он отправляется на поля далёкой Маньчжурии.
В 1910 году предпринял поездку в Грецию, что привело к занятиям древнегреческой литературой на протяжении всей его дальнейшей жизни. Послереволюционное время провел в Крыму.
В. В. Вересаев умер 3 июня 1945 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище


Литература
Началом литературной деятельности Вересаева следует считать конец 1885 года, когда он помещает в «Модном журнале» стихотворение «Раздумье». Писатель сложился на грани двух эпох: он начал писать, когда потерпели крушение и утратили свою обаятельную силу идеалы народничества, а в жизнь стало упорно внедряться марксистское мировоззрение, когда дворянско-крестьянской культуре была противопоставлена буржуазно-городская культура, когда город был противопоставлен деревне, а рабочие — крестьянству.
Творчество писателя этого времени — переход от 1880-х гг. к 1900-м, от Чехова к Горькому. В своей автобиографии Вересаев пишет: «Пришли новые люди, бодрые и верящие. Отказавшись от надежд на крестьянство, они указали на быстро растущую и организующуюся силу в виде фабричного рабочего, приветствовали капитализм, создающий условия для развития этой новой силы. Кипела подпольная работа, шла агитация на фабриках и заводах, велись кружковые занятия с рабочими, ярко дебатировались вопросы тактики… Многих, кого не убеждала теория, убедила практика, в том числе и меня… Летом 1896 вспыхнула знаменитая стачка ткачей, поразившая всех своей многочисленностью, выдержанностью и организованностью».
Ближе к 1905 году общество и литературу охватил революционный романтизм и зазвучала песнь «безумству храбрых»; Вересаев не увлёкся «возвышающим обманом», он не убоялся «тьмы низких истин». Во имя жизни он дорожит истиной и без всякого романтизма рисует те пути и дороги, которыми шла демократическая интеллигенция, связанная с прогрессивно-демократической мыслью.
Поэтому Вересаева и зовут художником-историком русской интеллигенции. Его творчество действительно отражает этап за этапом в развитии русской интеллигенции. Эти этапы отмечены даже в самом заглавии его произведений.
В 1894 году была написана повесть «Без дороги». Автор даёт картину мучительных и страстных поисков молодым поколением (Наташа) смысла и путей жизни, обращается за разрешением «проклятых вопросов» к старшему поколению (врач Чеканов) и ждёт ясного, твёрдого ответа, а Чеканов бросает Наташе тяжёлые, как камни, слова: «Ведь у меня ничего нет. К чему мне честное и гордое миросозерцание, что оно мне даёт? Оно уже давно мертво». Чеканов не хочет признать, «что он безжизненно нем и холоден; однако обмануть себя он не в состоянии» и погибает.
За 1890-е годы происходят события: создаются марксистские кружки, появляются «Критические заметки об экономическом развитии России» П. Б. Струве, выходит книга Бельтова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», вспыхивает известная стачка ткачей в Петербурге, выходит марксистское «Новое слово», потом «Начало» и «Жизнь».
В 1897 году Вересаев издаёт повесть «Поветрие». Наташа уже не томится «беспокойными исканиями», «она нашла дорогу и верит в жизнь», «от неё так и веет бодростью, энергией, счастьем». Повесть зарисовывает полосу, когда молодёжь в своих кружках набросилась на изучение марксизма и пошла с пропагандой идей социал-демократии в рабочие массы, — на заводы и фабрики.
Этот процесс нашёл своё отображение в повести «На повороте», вышедшей в конце 1902 года. Варвара Васильевна не мирится с медленным и стихийным подъёмом рабочего движения, это её раздражает, хотя она и сознает: «я — ничто, если не захочу признать этого стихийного и его стихийности».
Русско-японская война и 1905 год нашли отражение в записках «На войне». После революции 1905 года началась переоценка ценностей.
В 1922 году вышел роман «В тупике», котором показано семейство Сартановых. Иван Иванович, учёный, демократ, вообще ничего не понимает в развернувшейся исторической драме; дочь его Катя, меньшевичка, не знает, что делать. Оба — по одну сторону баррикады. Другая дочь, Вера, и племянник Леонид — коммунисты, они — по другую сторону. Трагедия, столкновения, споры, беспомощность, тупик. Такова написанная Вересаевым художественная история русской интеллигенции за последние сорок лет.
Вересаев — историк интеллигенции, но у него есть вещи о рабочих и крестьянах, но, скорее, случайные и для его творчества не характерные. В повести «Конец Андрея Ивановича», в очерке «На мёртвой дороге» и в ряде других произведений писатель изображает рабочего.
В очерке «Лизар» рисуется власть денег над деревней. Деревне посвящено ещё несколько очерков. Особо стоят нашумевшие в своё время «Записки врача», в которых автор с величайшей искренностью анализирует нравственные мучения молодого врача и вскрывает его сомнения, затруднения и беспомощность на работе.
Большой интерес представляет работа о Ф. М. Достоевском, Л. Н. Толстом и Ницше, озаглавленная «Живая жизнь» (две части). Это теоретическое оправдание повести «К жизни»; здесь автор вместе с Толстым проповедует: «Жизнь человечества — это не тёмная яма, из которой оно выберется в отдалённом будущем. Это светлая, солнечная дорога, поднимающаяся все выше и выше к источнику жизни, света и целостного общения с миром!..» «Не прочь от жизни, а в жизнь, — в самую глубь её, в самые недра». Единство с целым, связь с миром и людьми, любовь — вот основа жизни.

За первые годы после революции 1917 вышли работы Вересаева:
«В юные годы» (Воспоминания);
«Пушкин в жизни»;
переводы с древнегреческого:
«Гомеровы гимны»,
«Работы и дни» Гесиода.
По манере письма Вересаев — реалист. Выдающимся художественным мастерством он не обладает, нередко публицистика вытесняет образ, а разговор заменяет действие.
Что особенно ценно в творчестве писателя, — это его глубокая правдивость в отображении среды, лиц, а также любовь ко всем, мятежно ищущим разрешения социального вопроса. Его герои даны не столько в процессе борьбы, работы, сколько в поисках путей жизни.

Награды
Сталинская премия первой степени (1943) — за многолетние выдающиеся достижения
орден Трудового Красного Знамени
(Источник – Википедия; http://ru.wikipedia.org/wiki/Вересаев,_Викентий_Викентьевич )
***


Викентий Викентьевич Вересаев (настоящая фамилия – Смидович)
- русский прозаик, литературовед, поэт-переводчик.

Родился в семье известных тульских подвижников. Отец, врач В.И.Смидович, сын польского помещика, участника восстания 1830–1831, был основателем Тульской городской больницы и санитарной комиссии, одним из создателей Общества тульских врачей, гласным Городской Думы. Мать открыла у себя в доме первый в Туле детский сад. В 1884 Вересаев с серебряной медалью окончил Тульскую классическую гимназию и поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, по окончании которого получил звание кандидата. Семейная атмосфера, в которой воспитывался будущий писатель, была проникнута духом православия, деятельного служения ближним. Этим объяняется увлечение Вересаева годы идеями народничества, трудами Н.К.Михайловского и Д.И.Писарева. Под влиянием этих идей Вересаев поступил в 1888 на медицинский факультет Дерптского университета, считая врачебную практику лучшим средством узнать жизнь народа, а медицину – источником знаний о человеке. В 1894 несколько месяцев практиковал на родине в Туле и в том же году как один из лучших выпускников университета был принят на работу в Санкт-Петербургскую Боткинскую больницу. Писать Вересаев начал в четырнадцать лет (стихи и переводы). Сам он считал началом своей литературной деятельности публикацию рассказа Загадка (журнал «Всемирная иллюстрация», 1887, № 9). В 1895 Вересаева увлекли более радикальные политические взгляды: писатель завязал тесные контакты с революционными рабочими группами. Работал в марксистких кружках, на его квартире проходили собрания социал-демократов. Участие в политической жизни обусловило темы его творчества. Художественную прозу Вересаев использовал для выражения общественно-политических и идейных взглядов, показывая в своих повестях и рассказах ретроспективу развития собственных духовных исканий. В его произведениях заметно преобладание таких форм повествования, как дневник, исповедь, споры героев на темы общественно-политического устройства. Герои Вересаева, как и автор, разочаровывались в идеалах народничества. Но писатель старался показать возможности дальнейшего духовного развития своих персонажей. Так, герой повести Без дороги (1895), земский врач Троицкий, утратив свои прежние верования, выглядит полностью опустошенным. В противоположность ему, главный герой повести На повороте (1902) Токарев находит выход из душевного тупика и спасается от самоубийства, несмотря на то, что не имел определенных идейных взглядов и «шел в темноту, не зная куда». В его уста Вересаев вкладывает многие тезисы, критикующие идеализм, книжность и догматизм народничества. Придя к выводу о том, что народничество, несмотря на декларируемые им демократические ценности, не имеет никакой почвы в реальной жизни и зачастую не знает ее, – в рассказе Поветрие (1898) Вересаев создает новый человеческий тип: революционера-марксиста. Однако и в марксистском учении писатель видит недостатки: бездуховность, слепое подчинение людей экономическим законам. Имя Вересаева часто упоминалось в критической прессе конца 19 – начала 20 вв. Лидеры народников и марксистов использовали его произведения как повод для публичной полемики по общественно-политическим вопросам (журналы «Русское богатство» 1899, № 1–2, и «Начало» 1899, № 4). Не ограничиваясь художественным изображением идей, распространенных в среде интеллигенции, Вересаев написал несколько рассказов и повестей о страшном быте и безотрадном существовании рабочих и крестьян (повести Конец Андрея Ивановича, 1899 и Честным трудом, другое название – Конец Александры Михайловны, 1903, которые впоследствии переработал в повесть Два конца, 1909, и рассказы Лизар, К спеху, В сухом тумане, все 1899). В начале века общество потрясли вересаевские Записки врача (1901), в которых писатель изобразил ужасающую картину состояния врачебного дела в России. Выход Записок вызвал многочисленные критические отзывы в печати. В ответ на обвинения в неэтичности вынесения на общественный суд профессиональных медицинских проблем писатель вынужден был выступить с оправдательной статьей По поводу «Записок врача». Ответ моим критикам (1902). В 1901 Вересаева выслали в Тулу. Формальным поводом послужило его участие в протесте против подавления властями студенческой демонстрации. Следующие два года его жизни были заняты многочисленными поездками, встречами с известными русскими писателями. В 1902 Вересаев уехал в Европу (Германия, Франция, Италия, Швейцария), а весной 1903 – в Крым, где познакомился с Чеховым. В августе того же года посетил Толстого в Ясной Поляне. После получения права въезда в столицу переехал в Москву и вошел в литературную группу «Среда». С этого времени началась его дружба с Л.Андреевым. В качестве военного врача Вересаев участвовал в русско-японской войне 1904–1905, события которой в присущей ему реалистической манере изобразил в рассказах и очерках, составивших сборник На японской войне (полностью опубл. 1928). Описание подробностей армейской жизни совмещал с размышлениями о причинах поражения России. События революции 1905–1907 убедили Вересаева в том, что насилие и прогресс несовместимы. Писатель разочаровался в идеях революционного переустройства мира. В 1907–1910 Вересаев обратился к осмыслению художественного творчества, которое он понимал как защиту человека от ужасов бытия. В это время писатель работает над книгой Живая жизнь, первая часть которой посвящена анализу жизни и творчества Толстого и Достоевского, а вторая – Ницше. Сравнивая идеи великих мыслителей, Вересаев стремился показать в своем литературно-философском исследовании моральную победу сил добра над силами зла в творчестве и в жизни. С 1912 Вересаев был председателем правления организованного им «Книгоиздательства писателей в Москве». Издательство объединяло литераторов, входящих в кружок «Среда». С началом Первой мировой войны писателя вновь мобилизовали в действующую армию, и с 1914 по 1917 он руководил военно-санитарным отрядом Московской железной дороги. После революционных событий 1917 Вересаев полностью обращается к литературе, оставаясь сторонним наблюдателем жизни. Диапазон его творческих устремлений очень широк, литературная деятельность чрезвычайно плодотворна. Им написаны романы В тупике (1924) и Сестры (1933), его документальные исследования Пушкин в жизни (1926), Гоголь в жизни (1933) и Спутники Пушкина (1937) открыли в русской литературе новый жанр – хронику характеристик и мнений. Вересаеву принадлежат Воспоминания (1936) и дневниковые Записи для себя (опубл. 1968), в которых жизнь писателя предстала во всем богатстве мыслей и душевных исканий. Вересаев сделал многочисленные переводы памятников древнегреческой литературы, среди которых Илиада (1949) и Одиссея (1953) Гомера. Умер в Москве 3 июня 1945 года.
(Источник - http://www.liveinternet.ru/users/kakula/post147674911/ )
***


Вересаев В.В.
<…>
И если ранее писатели (вспомним П. Боборыкина, И. Потапенко и др.) стремились включить идеологические споры героев в традиционные рамки бытового романа, то теперь возникает жанр общественно-политической повести, где эти споры становятся основой сюжета; доминирующей чертой характера нового героя было стремление связать воедино повседневную жизнь с политическими верованиями. Право первенства в этой области принадлежит В. В. Вересаеву (псевдоним Викентия Викентьевича Смидовича, 1867–1945), который вошел в историю русской литературы как писатель, уделявший преимущественное внимание эволюции мировоззрения демократической интеллигенции.

Первая повесть Вересаева подобного типа носила выразительное заглавие «Без дороги» (1894). Повествование в ней ведется от лица доктора Чеканова, характер которого сложился под воздействием народнической теории, но теперь он чувствует полную исчерпанность своих прежних верований. «Самые светлые имена вдруг потускнели, слова самые великие стали пошлыми и смешными».[ [319 - Вересаев В. В. Собр. соч. в 5-ти т., т. 1. М., 1961, с. 80. (Ниже ссылки в тексте даются на это издание).]] Чеканов переживал это как трагедию отступничества, но не свою только, а всего своего поколения: «…это было лишь ренегатство, – ренегатство общее, массовое и, что всего ужаснее, бессознательное» (1, 80).
Чеканов винит себя в том, что не смог «стать выше времени» и не зависеть от него, как некогда не зависел от своего времени Базаров, истинный, как с восхищением думает он, человек с могучей верой в себя и свои силы. Сам Чеканов утратил знание своего пути: он «без дороги». Страдания Чеканова усиливаются тем, что существует юная кузина Наташа, которая ждет, что он укажет ей, как и что надо делать, и которой он не смеет признаться в собственном банкротстве.
Безоглядная самоотверженная работа на холерной эпидемии осознается героем повести не как следование постулатам народнической веры, а как бегство от неразрешимых вопросов жизни: «Меня спасала только работа; а работы мне, как земскому врачу, было много <…> работы тяжелой и ответственной. Этого мне и нужно было; всем существом отдаться делу, наркотизироваться им, совершенно забыть себя, – вот была моя цель» (1, 81).
Судьба героя трагична: пьяная толпа избивает «холерного доктора». Но работа все же убедила его в необходимости продолжать борьбу за перестройку жизни. Перед смертью он завещает молодежи то, к чему стремился сам, но чего не достиг в силу общих, не зависевших от его воли причин, – искать и найти новую, собственную дорогу, которая претворит любовь к народу в дело, способное изменить существующую действительность.

Через несколько лет Вересаев вновь вернулся к поставленной им проблеме. В рассказе «Поветрие» (1897), ставшем эпилогом к повести «Без дороги», Наташа Чеканова и студент Даев нашли свой путь, став марксистами. Собственное понимание «дороги» Наташа и Даев раскрывают в споре с народниками – доктором Троицким и организатором кустарных артелей Киселевым.Киселев, верный заветам народничества, ведет подвижническую жизнь. Наташа и Даев отдают должное его бескорыстию и самоотверженности, но не принимают его пренебрежения объективным ходом социальной жизни. Киселев и Троицкий отвергали самое наличие «исторического хода вещей», признание его казалось им фатализмом и капитуляцией перед «слепой экономической необходимостью».
Молодые марксисты выиграли идейный спор. В их речах привлекали убежденность, научная аргументированность, молодой задор. Но у них еще не было личного опыта, выстраданной и проверенной практикой правды. Для них самих было еще не ясно, как именно они смогут участвовать в «историческом ходе вещей» и чем это участие будет отличаться от того, что до них делали народники. Убедительная логика Даевых пока была только «поветрием», данью широкому увлечению марксизмом в 90-х гг., истинность этого увлечения требовала проверки делом. Аналогичный комплекс мыслей и чувств переживал герой Гарина-Михайловского Карташев: он не мог и не хотел повторить подвиг-жертву сестры-народницы, хотя высоко ценил нравственный потенциал ее подвига.

Третья повесть Вересаева, посвященная идейно-политическому размежеванию интеллигенции, также имела «говорящее» название – «На повороте» (1901). Писатель отнес ее действие к концу 90-х – началу 1900-х гг., когда возникла настойчивая необходимость выяснения позиции в среде марксистски настроенной интеллигенции, часть которой стремилась к оппортунистическому истолкованию марксизма, а часть была «на повороте» к революционной борьбе. Персонажи показаны в этой повести более многопланово, нежели в первых произведениях.
Действительным марксистом в этой повести является только революционер-рабочий Тимофей Балуев. В сравнении с другими персонажами он «крепкий, цельный, кряжистый». В то время как для большинства марксизм – это правильная теория, убеждения, трудно согласующиеся с жизнью, для Балуева революционный марксизм – дыхание, активное деяние, самый способ существования.

Вересаев уделяет большое внимание тем героям повести, которые перестают быть революционерами. Убеждения Токарева и Изворовой, пройдя испытание ссылкой и временем, «полиняли», от них остались лишь больная совесть, желание принести себя в жертву народу, т. е. то, что составляло нравственный кодекс народников. При этом для Токарева и самопожертвование – только слова: его уделом становится мечта о скромной банковской службе да словесная эквилибристика, способная оправдать его новую идеологию, схожую с теорией «малых дел». Вересаев убедительно показал, что субъективная трагедия таких интеллигентов объективно – капитуляция, нравственное банкротство, политическое ренегатство.
Неоднозначно изображена Таня Токарева и ее студенческая «колония». Им присущ нравственный максимализм молодости, но они не прошли проверки временем и делом, они еще только «на повороте».
Кульминацией повести служит аллегорическая картина летней грозы. Образ грозы сродни образу бури в «Песне о Буревестнике». Через его восприятие становится ясной позиция героев в преддверии революционной бури. Во время прогулки, участие в которой приняли почти все персонажи повести, Изворова говорит от лица своего поколения о недавних общественных малых «грозах»: они оказались миражами творческой могучей бури. Но в предгрозовых битвах она и ее товарищи растратили энергию и не смогут стать борцами в момент революционных действий пролетариата. Большинство участников прогулки спасовало перед грозой, спряталось от нее в сторожке, и только Таня Токарева и воодушевленный ею Митрич пошли «полным шагом» в грозу, были исполнены стремления идти до конца и победить.
<…>
(Источник - Литература конца XIX – начала XX века, коллектив Авторов; http://bookz.ru/authors....75.html )
***


В. Ф. Ходасевич
"Пушкин в жизни"
(По поводу книги В. В. Вересаева)

(Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика 1922--1939. -- М.: Согласие, 1996).

Пушкин всегда возбуждал и будет возбуждать интерес не только как поэт, но и как человек. Это оправдывается всем: и значением Пушкина, одного из величайших людей России, и резким своеобразием его житейского облика, и (главное) тем, что его жизнь чрезвычайно тесно и слитно связана с творчеством. Потому-то едва ли не каждый исследователь, желавший уяснить себе творчество Пушкина, в конце концов фатально становился, хотя бы отчасти, -- его биографом. (Я оставляю в стороне так называемых формалистов. Для них, действительно, жизнь Пушкина не представляет интереса; но это потому, что по существу им так же точно нелюбопытно и его творчество: они исследуют лишь фактуру письма.)
У нас любят жаловаться на то, что мы до сих пор не имеем обстоятельной, полной и научно обоснованной биографии Пушкина. Но жаловаться и упрекать легко, сделать трудно. Мне кажется, вовсе не прославленная российская лень тут виною. Взять хотя бы Лернера, можно сказать -- положившего всю жизнь на изучение прежде всего именно биографии Пушкина. Кто посмел бы упрекнуть его в лености? А меж тем -- связной биографии Пушкина он не написал, даже и не принимался за нее. И он, как все пушкинисты, прежде всего как будто разбрасывается: от замечательно сделанной (несмотря на все недочеты) биографической канвы кидается к изучению рукописей, от рукописей -- к работам чисто критическим (которые ему не удаются). Это кажущееся метание из стороны в сторону надо объяснить и оправдать тем, что каждый, кто пытался всерьез поработать о Пушкине, -- либо ясно сознает, либо хоть верхним чутьем слышит: нельзя написать "голую" биографию Пушкина, не связанную с историей и смыслом его творчества, -- так же, как это творчество непостижимо, нерасшифровываемо вне связи с биографией. Это две вещи нерасторжимые.
<…>
Нельзя быть фетишистами метода. Во всяком изучении наиболее научен тот прием, который наиболее вскрывает истину. В известной степени иногда безразлично, например, к какой именно женщине относится то или другое из любовных стихотворений Пушкина: смысл и значение стихов от этого не меняется. Но ведь есть у Пушкина вещи, без "биографии" просто непостижимые или постижимые как раз неверно, до полного искажения. Простейший пример -- "Граф Нулин". Без автобиографического комментария, случайно оставленного самим Пушкиным, -- "Граф Нулин" есть просто "шалость", более или менее изящная и более или менее дешевая. С комментарием повесть вдруг обретает большой философский смысл сама по себе, а к тому же многое освещает в других писаниях Пушкина. Но замечательно, что и сам пушкинский комментарий требует комментария в двух направлениях: на тему о связи Пушкина с декабристами и на тему о суевериях. Гершензон, впервые обративший внимание на заметку Пушкина о "Нулине", полагал, что открыл истинное понимание повести. На самом деле он еще только открыл путь к пониманию: о "Нулине" мы еще далеко не всё знаем.

Допустим, однако, что колоссальная по трудности работа сделана и в один прекрасный день появляется труд, сочетающий биографию Пушкина, основанную на абсолютно достоверных, точнейше установленных фактах, собранных с исчерпывающей полнотой, -- с весьма глубоким проникновением в дух и смысл пушкинского творчества. Будет ли эта биография "канонической" и обязательной? Разумеется, нисколько, ибо лишь голые факты в ней будут неоспоримы. Но освещение фактов, но приданное им в книге значение, но -- главное -- их влияние на творческую личность Пушкина, а отсюда и самое истолкование творчества -- все это будет вполне оспоримо, как субъективное, и фактически, вероятно, будет оспорено ближайшим трудом, столь же доказательным и глубоким, но приходящим к иным выводам на основании хотя бы и того же материала. В основе расхождения всегда будет лежать личность исследователя и его эпоха. Так может продолжаться до бесконечности, ибо критическое исследование поэзии, сколько бы ни опиралось на "факты", -- само по себе есть творчество. И только ради этого творчества есть смысл изучать поэта, так же как читать критику стоит единственно ради личности критика. Чтобы познакомиться только с самим поэтом, достаточно читать его стихи. Если же читатель надеется при помощи критика уяснить себе то, что ему без чуждой помощи недоступно, -- то дело такого читателя безнадежно: критик бессилен заставить его "вместить" больше, чем он способен. Тут критик либо оказывается популяризатором, то есть специалистом по разбалтыванию водой того вина, которое, чтобы оценить, надо пить целиком, либо его критика столь же недоступна читателю, как сама поэзия, если не больше. Здесь можно усмотреть противоречие со сказанным выше. Казалось бы, если критика, с одной стороны, столь самочинна и если она, с другой стороны, бессильна раз навсегда устанавливать единственно правильное толкование поэзии (в данном случае -- пушкинской), то зачем ей опираться на биографию автора, на его комментарии, рукописи и т. д. -- вообще на что бы то ни было "опираться" -- и, сверх того, на каком основании и зачем может она претендовать на какое-то "вскрывание истины" о поэтическом произведении? Но это противоречие кажущееся. Поэт, пользуясь явлениями действительности как материалом, создает из них новый, собственный мир. Так и критик делает то же самое, лишь иными приемами, и творит свой мир, пользуясь как сырым материалом явлениями мира поэтического. И как цель поэтического творчества -- вскрыть правду о мире, показав его в новом виде, так цель критика -- вскрыть правду о поэзии, посмотрев на нее с новой точки зрения. Опять же, как художник, преображающий действительность, не вправе ее искажать, так и критик, преобразующий поэзию, обязан оставаться в пределах поэтической данности: этому и служит предварительное изучение поэтического материала. Когда дело идет о Пушкине, этот материал невскрываем без изучения биографического.

Все это -- соображения довольно сложные. Сейчас я коснулся их мимоходом, только слегка наметил пунктиром, -- в связи с попыткой, недавно сделанной В. В. Вересаевым, как известно обратившимся к пушкинизму. Передо мной -- книга, составленная Вересаевым и озаглавленная "Пушкин в жизни".

Вересаев говорит в предисловии, что его книга возникла случайно. Заинтересовавшись Пушкиным как живым человеком, "во всех подробностях и мелочах его живых проявлений", Вересаев стал в течение ряда лет делать "из первоисточников выписки, касавшиеся Пушкина, его настроений, привычек, наружности и пр.". И вот однажды, просматривая накопившийся материал, Вересаев "неожиданно увидел", что перед ним -- "оригинальнейшая и увлекательнейшая книга", "в которой Пушкин встает совершенно как живой". И эту книгу Вересаев напечатал. Тут и лежит его основная ошибка. Оторванный от своего творчества, состоящий только из "характера, настроений, наружности, одежды", воспроизведенных по противоречивым, часто лживым, а еще чаще -- близоруким записям современников, -- Пушкин встает в этой книге вовсе не "совершенно как живой", а, напротив, -- совершенно как мертвый. Пушкин без творчества -- живой труп. Никакие "настроения" и "привычки", так же как "одежда", не возместят отсутствие того, что было в нем главное и чем только он, в сущности, любопытен: его творческой личности.
Но именно обезличение как будто особенно и пленило Вересаева. Откинув творчество от Пушкина, он с каким-то особенным удовольствием обращается к дикой возможности: выкинуть творческое начало и из своей книги, самого себя совершенно затушевать, стереть, уничтожить. Скромно заметив, что книга его "не сможет заменить настоящей биографии Пушкина" (и в этой фразе нарушив синтаксический завет Пушкина, который написал бы: "не сможет заменить настоящую биографию Пушкина"), -- Вересаев продолжает: "Но я был бы рад, если бы она сделала излишними те многочисленные писания, которые до сих пор сходят за биографические статьи о Пушкине: надергает человек интересных цитат из Липранди, Пущина, Керн, Анненкова, Бартенева, разведет их водой собственного пустословия -- и биографическая статья готова". В этих по виду скромных словах -- увесистый камень, пущенный во всех без исключения авторов, творчески трудящихся над биографией Пушкина. После этих слов даже непонятно, почему, собственно, Вересаев не считает свою книгу способной заменить "настоящую биографию" Пушкина: ведь эта "настоящая биография" неизбежно будет, с его точки зрения, разведена водой авторского пустословия, или, как мы сказали бы, будет результатом творчества, живого, личного, столь враждебного Вересаеву.

Мечтая о какой-то странной биографии Пушкина, из которой авторская мысль была бы вытравлена, Вересаев остался верен этому принципу и по отношению к самому себе. Предлагая читателю сводку всего дошедшего до нас о Пушкине, он заявляет: "Критическое отсеивание материала противоречило бы самой задаче этой книги". Правда, он оговаривается, что "явно выдуманное" им отброшено, -- но это лишь легкая непоследовательность, главный же принцип, устранение критической, творческой работы, им соблюден: в книге нет почти ни слова от Вересаева, если не считать редких отрывочных замечаний, необходимых для внешнего понимания напечатанных материалов. Можно сказать, что, всеми силами стараясь не думать, даже из "явно выдуманного" Вересаев многое сохранил.

Таким образом, книга его стала грудой свидетельств, расположенных в хронологическом порядке (приблизительно), но критически не освещенных и не проверенных. Тут в одну кучу смешано важное и пустячное, точное и перепутанное, достоверное и явно ложное, умное и глупое. Рядом с ценнейшими свидетельствами Вяземских, Пущина, Керн, Якушкина, Нащокина и других -- читаем пошловатые суждения Льва Сергеевича Пушкина, явную ложь Сергея Львовича Пушкина, очевидные сочинительства Павлищева и всякую обывательскую чепуху, начиная с вечных анекдотов о том, как Пушкин "легко" и то и дело писал стихи, на стенах, окнах, деревьях, -- и кончая наивной (мягко говоря) уверенностью гр. М. Д. Бутурлина, будто Онегин списан с него. О лжи или правде читателю предоставляется угадывать самому, по вдохновению, или выбирать, что ему больше нравится. Противоречия в показаниях Вересаевым тоже не отмечаются. Многое, что могло бы быть опровергнуто словами самого Пушкина, не опровергнуто, потому что Вересаев "вполне сознательно" не приводит "ни одного поэтического показания, хотя бы носящего явно автобиографический характер": почему-то этот источник Вересаев считает менее всего правдивым. Получаются курьезы. Например, Корф говорит, что, "вопреки составившемуся преданию, Пушкин в детстве никогда не был белокурым, а еще при поступлении в Лицей имел темно-русые волосы". Между тем в стихотворении "Mon portrait", писанном в Лицее как раз ради сообщения о себе точных внешних данных, Пушкин говорит ясно:
J'ai le teint frais, les cheveux blonds.

Но Вересаев об этом даже не упоминает. С его точки зрения, все хорошо, что не стихи.
Иногда он все же прибегает к свидетельствам самого Пушкина -- из его дневников, биографических заметок и писем. Но этот материал использован с непостижимой скупостью: едва ли не в любом письме Пушкина, помимо отрывков, приведенных Вересаевым, имеется еще такой же материал, им откинутый. В сущности, непонятно, как дошел Вересаев до самой мысли давать отрывки из писем: письма надо было или вовсе не приводить, оговорив в предисловии, что читатель вообще отсылается к пушкинской переписке, либо уже перепечатывать все три тома саитовского издания, -- ибо что же и суть эти письма, как не первейший материал для суждения о "характере, настроениях, привычках" Пушкина? -- То же надо сказать о дневниках и заметках. Например, из лицейских записок 1815 года приведен один отрывок, от 29 ноября, о Бакуниной, тогда как сейчас же следом идут другие, от 10 декабря, 17 декабря и проч., имеющие точно такой же интерес.
Я мог бы привести еще длинный список несуразностей, допущенных Вересаевым, -- но не в них дело. Самое примечательное в его книге -- это ее метод, возникший из неестественного желания представить Пушкина -- без творчества, а биографа лишить права на критическую обработку материала. Самое это желание, пожалуй, довольно характерно для умственных течений, насаждаемых сейчас в России господствующей партией. Тут -- любовь к "материалам ради материалов", "биографический" формализм, идущий об руку с формализмом в критике, тяготение ко всяческому анализу -- наряду с паническим бегством от живой, обобщающей мысли...
Но это уже особая, самостоятельная тема.
(Источник - http://az.lib.ru/h/hodasewich_w_f/text_0730.shtml )
***
Прикрепления: 2372067.jpg (19.1 Kb) · 7485712.jpg (12.6 Kb) · 2639317.jpg (21.5 Kb) · 2146748.jpg (16.5 Kb) · 7060586.jpg (12.6 Kb) · 0304891.jpg (8.1 Kb)


Редактор журнала "Азов литературный"
 
Литературный форум » Я памятник себе воздвиг нерукотворный » Реализм (XIX-середина XX вв) » Вересаев В.В. - писатель, литературовед, поэт-переводчик (Яркий представитель нового русского реализма начала XX века)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: