ДОДЕ ЛУИ МАРИ АЛЬФОНС
(13 мая 1840 - 16 декабря 1897)

- французский писатель-романист и драматург, обладатель ордена Почетного легиона, автор трилогии «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона».

После разорения отца-фабриканта семнадцатилетний Доде становится помощником школьного учителя, но вскоре его увольняют из-за легкомысленных интрижек. К этому времени относится литературный дебют будущего прозаика - сборник стихотворений «Влюбленные» (1858). Совершив неудачную попытку самоубийства, Альфонс перебирается в Париж к старшему брату Эрнесту, начинает работать хроникером в газете «Фигаро» и посещает светские салоны, где имеет большой успех в качестве блестящего рассказчика.

В 1860-1863 годах он служит секретарем у герцога де Морни, сводного брата Наполеона III, председателя Законодательного собрания, который впоследствии стал прототипом главного героя в романе «Набоб» (1877). В 1867 году Доде женился на Жюли Аллар, подарившей ему троих детей. В 1870 году его наградили орденом Почетного легиона. В период осады Парижа прусскими войсками он вступил в Национальную гвардию, но в апреле 1871 года покинул столицу, в которой была провозглашена Коммуна. Первый большой успех пришел к Доде в 1874 году с выходом остросоциального романа «Фромон младший и Рислер старший».

Его принимают в свой круг самые заметные писатели эпохи (Гюстав Флобер, Эдмон и Жюль Гонкуры, Виктор Гюго), он заводит дружеские связи с близкими ему по творческой манере художниками-импрессионистами - такими, как Огюст Ренуар, Эдуар Мане, Клод Моне. В нескольких романах Альфонс Доде описал хорошо знакомое ему общество времен Второй империи и Третьей республики: помимо «Набоба», это «Короли в изгнании» (1879), «Бессмертный» (1888), «Опора семьи» (1897). В скандальном деле Дрейфуса писатель поддержал официальную версию об измене офицера-еврея и выступил с рядом антисемитских заявлений.

В 1890-е годы тяжелая болезнь вынудила его отказаться от активной жизни: он переезжает в загородный дом, где принимает молодых многообещающих литераторов - Марселя Пруста, Мориса Барреса, Жюля Ренара. Когда он скончался, влиятельные политики, в частности, Жорж Клемансо, просили устроить ему национальные похороны, однако они не нашли отклика у тогдашнего правительства. Надгробную речь на кладбище произнес Эмиль Золя, расходившийся с Доде в убеждениях, но ценивший его как писателя.

Нравы и фольклор древней земли Прованса послужили материалом для самых значительных произведений Альфонса Доде. В автобиографической книге «Малыш» (1868) он фактически описывает свои детство и юность: его герой Даниэль Эйсет ради заработка вынужден поступить учителем в коллеж провинциального городка, где пресмыкаются перед отпрысками богачей и унижают детей бедняков. В «Письмах с моей мельницы» (1869) бытовые зарисовки из жизни простых людей соседствуют с творчески обработанными легендами и сказаниями.

Поэтизируя патриархальность Прованса, Доде противопоставляет его Парижу как воплощение чистой, мирной, достойной жизни. На основе одного из писем сборника он создает пьесу «Арлезианка» (1872), переработанную в либретто оперы, музыку к которой сочинил Жорж Бизе. Наконец, самый популярный персонаж Доде - Тартарен из Тараскона - родом из крохотного провансальского городка. Писатель посвятил ему трилогию: «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона», 1872; «Тартарен в Альпах», 1885; «Порт Тараскон» (1890). В первой части - несомненно, лучшей из трех - темпераментный южанин, смешной толстяк, тщеславный хвастун и неудержимый враль героически борется с собственной трусостью, пускаясь в довольно рискованные авантюры (путешествие в Алжир, охота на львов). Хотя из всех этих приключений Тартарен выходит изрядно потрепанным, у него остается достаточно энергии и воображения, чтобы поражать земляков рассказами о своих «подвигах».
(Е. Д. Мурашкинцева. Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия)
***

АФОРИЗМЫ

Всякая правда, стоит ее высказать, теряет свою несомненность, приближается ко лжи.
***

Если ты любим, то других забот тебе не надо.
***

Известность мешает, оскорбляет, но иные, лишаясь её, умирают.
***

Когда я не говорю, я и не думаю.
***

Ненависть - это гнев людей слабых.
***

О, великая чаша популярности, сладко пить из нее, но как тяжело, когда она опрокидывается!
***

Удачно высмеиваются лишь те недостатки, которые есть у тебя самого.
***

Человечество так старо! Всегда приходится идти по чьим-то стопам.
***

Дни такие длинные, а годы такие короткие
***

Когда на душе невесело, на чужое счастье больно смотреть.
***

Презрение - маска, которою прикрывается ничтожество, иногда умственное убожество: презрение есть признак недостатка доброты, ума и понимания людей.
***

Ах, опыт чувства, как он мешает чувствовать!
***

Наша эпоха опасно играет печатными силами, которые похуже взрывчатых веществ.
***

Нельзя достаточно объяснить публике, сколько усилий, сколько скрытой работы заключается в искусстве актера, с виду столь доступном и легком.
***

Произведения

- «Фромон младший и Рислер старший» (Fromont jeune et Risler an, 1874)
- «Сафо» (Sapho, 1884)
- «Джек» (Jack, 1876),
- «Набоб» (Le Nabab, 1877)
- «Короли в изгнании» (Les Rois en exil, 1879).
- «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона» (1872),
- «Тартарен в Альпах» (1885),
- «Порт Тараскон» (1890).
- «Письма с моей мельницы»

Пьесы

- «Арлезианка» (1872),
- «Борьба за существование» (1889)

Литературные воспоминания:

- «Воспоминания литератора» (1888),
- «Тридцать лет в Париже» (1888).
***

АЛЬФОНС ДОДЕ. Портрет работы Э. Карьера.

АЛЬФОНС ДОДЕ

КОРОЛИ В ИЗГНАНИИ
(Парижский роман)
(Отрывок из первой части)

I

Первый день

Фредерика спала с самого утра. То был сон беспокойный, нездоровый, в котором отражались все мытарства свергнутой и изгнанной королевы; сон, сквозь который ей все еще слышалась пальба; сон, наполненный тревогой и шумом двухмесячной осады; сон, населенный видениями, кровавыми и воинственными; сон, заставлявший ее то рыдать, то вздрагивать, то затихать. И вдруг она с ужасным чувством проснулась.

– Цара!.. Где Цара?.. – крикнула она.

Одна из служанок осторожно приблизилась к кровати и постаралась успокоить Фредерику: его королевское высочество сладко спит у себя в комнате; госпожа Леонора при нем.

– А король?

– В первом часу дня выехал в гостиничной карете.

– Один?

– Нет. Его величество взял с собой советника Босковича.

Слушая далматинский выговор горничной, звучный и твердый, напоминавший шорох волны, скользящей по гальке, королева чувствовала, как страхи ее улетучиваются. И немного погодя тихий номер гостиницы, который она, прибыв на рассвете, едва разглядела, номер с его светлыми обоями, высокими зеркалами, пушистой белизной ковров с бесшумно и стремительно летающими ласточками, при опущенных шторах приобретавшими сходство с крупными ночными бабочками, уже рисовался перед ней во всей своей успокоительной и роскошной банальности.

– Пять часов!.. Печа! Причеши меня скорей, скорей!.. Ай, ай, ай, что же это я так долго сплю?..

Пять часов дня – чудеснейшего из всех, какими лето 1872 года радовало парижан. Выйдя на длинный балкон гостиницы «Пирамиды», пятнадцать окон которой, задернутые розовыми тиковыми занавесками, обращены на самую красивую часть улицы Риволи, королева замерла от восторга. Внизу по широкой мостовой, заглушая стуком колес плеск воды, поливавшей тротуары, непрерывная вереница экипажей мчалась к Булонскому лесу, и при взгляде на нее начинало рябить в глазах от мелькания спиц, лошадиной сбруи и светлых нарядов, трепетавших на ветру, поднимавшемся от быстрой езды. Оглядев толчею у золоченой решетки Тюильри, королева перевела восхищенный взор на сверкающую круговерть белых платьев, золотистых волос, ярких шелков, на веселье детских игр, на всю эту расфранченную и шаловливую кутерьму, в солнечные дни не утихающую вокруг террас громадного парижского сада, и наконец с наслаждением остановила его на куполе зелени, на необъятной круглой сплошной кровле из листьев, которую образовали растущие в центре сада каштаны, в этот час укрывающие под своей сенью военный оркестр и дрожащие каждым листиком от гама детворы и рева труб. При виде всеобщего оживления горечь, переполнявшая сердце изгнанницы, становилась менее терпкой. Королеву окутывало блаженное тепло, мягкое, плотно облегающее, точно шелковая сетка. На щеках королевы, побледневших от лишений и бессонных ночей, заиграл румянец. «Господи, как хорошо!» – невольно подумала она.

Такое внезапное и безотчетное облегчение наступает независимо от тяжести горя. И исходит оно не от живых существ, а от разнообразия предметов, говорящих без слов. Низложенной королеве, вместе с мужем и сыном выброшенной на чужбину одним из тех народных восстаний, которые можно сравнить с землетрясениями, и притом такими, что сопровождаются разверзанием бездн, громовыми ударами, извержением вулканов; этой женщине, чей немного низкий, но все же гордый лоб прорезала морщина, казавшаяся как бы следом от одной из прекраснейших корон Европы, – этой женщине человеческое участие не могло принести утешение. Зато природа, обновленная и ликующая, представшая перед ней чудным парижским летом, хранящим в себе и тепло оранжереи, и ту приятную свежесть, которая всегда указывает на близость реки, внушала ей умиротворяющую надежду на возрождение. Нервы ее постепенно успокаивались, глаза впивались в зеленоватую даль, но вдруг изгнанница вздрогнула. Налево от нее, у входа в сад, мрачным видением высилось здание с обуглившимися стенами, с закопченными колоннами; крыша на нем обвалилась, вместо окон зияли голубые дыры, через которые открывался вид на сплошные развалины. И только у самой Сены маячил обгорелый, но почти не разрушенный павильон с почерневшими от огня балконными перилами. Вот все, что осталось от Тюильрийского дворца.

Это зрелище потрясло Фредерику: у нее было такое чувство, словно сердце ее разбилось о камни развалин. Каких-нибудь десять лет назад, да и того нет, она жила со своим мужем в Тюильрийском дворце; теперь она случайно поселилась как раз напротив его развалин, и в этой прискорбной случайности ей чудилось что-то зловещее. В Тюильри они гостили весною 1864 года. Спустя три месяца после свадьбы графиня Цара, счастливая тем, что она – молодая жена и наследная принцесса, отправилась в путешествие по дружественным странам. Все, казалось, любили ее, все так радушно ее принимали! Особенно в Тюильри: что балов, что празднеств! Она и сейчас еще словно видела их под обломками. Воображению Фредерики явились залитые светом, сверкавшие драгоценными камнями огромные великолепные галереи, бальные платья, колыхавшиеся на широких лестницах между рядами блестящих кирас, а звуки невидимого оркестра, порой доносившиеся до нее из сада, казались ей звуками оркестра Вальдтейфеля в Зале маршалов. Не тем ли горячим подвижным воздухом дышала она, танцуя со своим двоюродным братом Максимилианом за неделю до его отъезда в Мексику?.. Да, все это было... Кадриль императоров и королей, королев и императриц, чье пышное соцветие и чьи торжественные лица восстановил в ее памяти этот мотив из «Прекрасной Елены»... Макс, озабоченно покусывающий свою рыжеватую бородку... Против него, рядом с Наполеоном, – Шарлотта, преобразившаяся от счастья быть императрицей... Где они сейчас, участники красивой кадрили? Кто умер, кто изгнан, кто сошел с ума. Траур за трауром! Несчастье за несчастьем! Видно, сам Бог отступился от королей!...
***