[ Обновленные темы · Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Литературный форум » Я памятник себе воздвиг нерукотворный » Акмеизм (начало ХХ в) » Нарбут В.И. - поэт, журналист и издатель (Яркий представитель русского акмеизма)
Нарбут В.И. - поэт, журналист и издатель
Nikolay Дата: Вторник, 06 Сен 2011, 21:59 | Сообщение # 1
Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8927
Награды: 168
Репутация: 248


НАРБУТ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ
(2 (14) апреля 1888 года — 14 апреля 1938 года)

— русский поэт, журналист, издатель и литературный деятель, яркий представитель русского акмеизма.

Биография
Сын помещика. Родился 2 (14) апреля 1888 года на хуторе Нарбутовка Черниговской губернии. Родной брат выдающегося художника-графика Георгия Нарбута. Среднее образование получил в Глуховской гимназии. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Печататься начал с 1910 года (в петербургском студенческом журнале «Гаудеамус»). В 1912 году примкнул к «Цеху поэтов».
В 1918 - 1919 был редактором журнала «Сирена» в Воронеже. В 1920 - 1922 жил сначала в Одессе, где, в частности, вступил в РКП(б), возглавил ЮгРОСТА и подружился с Э. Багрицким, затем в Киеве. В 1922 он переселился в Москву, работал в Отделе печати ЦК ВКП(б), основал и возглавил издательство «Земля и фабрика» (ЗиФ). В 1928 году был исключён из партии за сокрытие ряда обстоятельств, связанных с его пребыванием на юге во время гражданской войны.

Советский период жизни
Нарбут был покровителем группы писателей-одесситов, которая появилась в 20-е годы в Москве (Багрицкий, Олеша, Ильф, Петров, Славин и др.). По воспоминаниям Надежды Мандельштам, «именно из рук Нарбута одесские писатели ели свой хлеб».
В 1925 году совместно с издателем В. А. Регининым основал ежемесячник «30 дней». Но началом Великой Отечественной войны журнал был закрыт одновременно со многими другими изданиями того периода.
В октябре 1936 года Владимир Нарбут был арестован. Обвинялся в том, что входил в группу «украинских националистов — литературных работников», которая якобы занималась антисоветской агитацией. Руководителем группы следствием был объявлен И.С. Поступальский. Помимо Нарбута, в группу якобы входили переводчики П. С. Шлейман (Карабан) и П. Б. Зенкевич и литературовед Б. А. Навроцкий. Все пятеро были осуждены постановлением Особого совещания НКВД СССР 23 июня 1937 года на пять лет лишения свободы по статье 58 УК РСФСР (пункт КРД). Все пятеро осенью того же года оказались на Колыме.
14 апреля 1938 года В. И. Нарбут был расстрелян по постановлению тройки НКВД в карантинно-пересыльном пункте № 2 треста «Дальстрой».
Существует легенда, согласно которой Нарбут был не расстрелян, а вместе с несколькими сотнями зеков затоплен на барже в Нагаевской бухте.
Первое посмертное собрание стихов, подготовленное Л. Чертковым, вышло в Париже в 1983.
Лирика Нарбута очень предметна и красочна, он предпочитает описательный, ритмизованный прозаический язык; в его лексике представлены элементы украинского языка.

Библиография
Стихи, кн. I, СПБ, 1910;
На охоте. Рассказы. 1912
Аллилуйя, СПБ, 1912, изд. 2-е, Одесса, 1922;
Вий, 1915
Веретено, Киев, 1919;
Стихи о войне, П., 1920;
Красноармейские стихи, Ростов н/Д., 1920;
В огненных столбах, Стихи, Одесса, 1920;
Плоть, Быто-эпос, Одесса, 1920;
Советская земля, Харьков, 1921;
Александра Павловна, П., 1922.
Избранные стихи, Paris, 1983
Стихотворения. М., 1990
Гусман Б., 100 поэтов, Тверь, 1923;
Гумилев Н., Письма о русской поэзии, П., 1923.
(Источник – Википедия; http://ru.wikipedia.org/wiki/Нарбут,_Владимир_Иванович )
***


Владимир Нарбут: биографический очерк

Впечатляющий портрет Нарбута дал Валентин Катаев в повести «Алмазный мой венец», где поэт выведен под именем колченогого. «С отрубленной кистью левой руки, культяпку которой он тщательно прятал в глубине пустого рукава, с перебитым во время гражданской войны коленным суставом, что делало его походку странно качающейся, судорожной, несколько заикающийся от контузии, высокий, казавшийся костлявым, с наголо обритой головой хунхуза, в громадной лохматой папахе, похожей на черную хризантему, чем-то напоминающий не то смертельно раненного гладиатора, не то падшего ангела с прекрасным демоническим лицом...»
Нарбут несколько раз чудом уходил от смерти. Об одном из таких случаев внучка поэта Т. Р. Нарбут пишет: «...На хутор Хохловка, где семья Нарбутов встречала Новый год (это было 1 января 1918 г.), ворвалась банда анархистов и учинила расправу. Отец Владимира Ивановича успел выскочить в окно и бежал, жена с двухлетним Романом спряталась под стол, а остальных буквально растерзали. Был убит брат Сергей и многие другие обитатели Хохловки. Владимира Ивановича тоже считали убитым. Всех свалили в хлев. Навоз не дал замерзнуть тяжело раненному В. И. Нарбуту. На следующий день его нашли. Нина Ивановна (жена поэта) погрузила его на возок, завалила хламом и свезла в больницу. У него была прострелена кисть левой руки и на теле несколько штыковых ран, в том числе в области сердца. Из-за начавшейся гангрены кисть левой руки ампутировали».

Во время гражданской войны Нарбут воевал на стороне красных, был захвачен в плен и расстрелян, но не убит — ночью ему удалось выползти из-под трупов и скрыться. Однако от сталинского лагеря Нарбут не ушел. Он был коммунистом, директором издательства «Земля и фабрика», но еще до ежовско-бериевских чисток лишился всех партийно-издательских постов, поскольку обнаружился документ, подписанный Нарбутом во время допросов в белогвардейской контрразведке.
3 октября 1928 года в «Красной газете» появилось такое сообщение: «Ввиду того, что Нарбут В. И. скрыл от партии, как в 1919 г., когда он был освобожден из ростовской тюрьмы и вступил в организацию, так и после, когда дело его разбиралось в ЦКК, свои показания деникинской контрразведке, опорочивающие партию и недостойные члена партии,— исключить его из рядов ВКП(б)». Ну, а когда после убийства Кирова чекисты стали периодически забрасывать широкий невод, Нарбут, естественно, попался в него довольно быстро. Его арестовали 26 октября 1936 года.

Точных сведений о его смерти нет, есть только рассказ некоего Казарновского, который приводит в своих воспоминаниях Н. Я. Мандельштам, вдова Осипа Мандельштама: «Про него (Нарбута.) говорят, что в пересыльном [лагере] он был ассенизатором, то есть чистил выгребные ямы, и погиб с другими инвалидами на взорванной барже. Баржу взорвали, чтобы освободить лагерь от инвалидов. Для разгрузки...»
Официальная дата смерти Нарбута — 15 ноября 1944 года, скорее всего, фальшивка. «Дата в свидетельстве о смерти, выданном загсом, тоже ничего не доказывает,— пишет Н. Я. Мандельштам.— Даты проставлялись совершенно произвольно, и часто миллионы смертей сознательно относились к одному периоду, например, к военному. Для статистики оказалось удобным, чтобы лагерные смерти слились с военными... Картина репрессий этим затушевывалась, а до истины никому дела нет. В период реабилитации почти механически выставлялись как даты смерти сорок второй и сорок третий годы»... Очевидцы относят смерть Владимира Нарбута в ледяных волнах Охотского моря к весне 1938 года.
[Источник публикации: http://xx.lipetsk.ru/win/txt/xx_21_13_03.shtml]
(Источник - http://www.kulichki.com/~risuno....hy.html )
***


Вадим Беспрозванный
Анна Ахматова - Владимир Нарбут: к проблеме литературного диалога
(Извлечение из статьи)

А мы?
Не так же ль мы
Сошлись на краткий миг для переклички?
Анна Ахматова

Меня привела в недоумение твоя фраза:
"Но как склеить Нарбута с Ахматовой?"
Я не понимаю, зачем их клеить, и что ты
под клееньем подразумеваешь.
(Из письма Г. В. Иванова - А. Д. Скалдину)

<…> В данной статье рассматривается один из эпизодов литературного диалога, который Ахматова вела с Владимиром Нарбутом на протяжении многих лет. Их личное знакомство (1910-1911 гг.) и общение было прервано арестом и гибелью Нарбута, но к его имени, к памяти о "товарище по Первому Цеху поэтов"3 Ахматова обращалась и позднее. Поэтому стихотворение Ахматовой "Про стихи", написанное в 1940 году и адресованное Нарбуту является особенно важным при рассмотрении темы "Ахматова и Нарбут".
Примечателен год написания стихотворения. Арестованный в октябре 1936 г. Нарбут был повторно осужден и, по-видимому, казнен, в апреле 1938 г.4, однако, ни друзья, ни близкие об этом не знали. В 1940 г. у них появились какие-то сведения о том, что Нарбут погиб5. Узнала об этом и Ахматова, что, вероятно, послужило одной из причин создания стихотворения.
В то время стихотворение не могло быть опубликовано, оно появилось в печати 20 лет спустя, в 1960 году в журнале "Наш современник"6, под заголовком "Про стихи" и без какого-либо посвящения. В книгу 1961 года "Стихотворения"7 "Про стихи" вошло (с незначительной правкой), но уже с посвящением: "Владимиру Нарбуту". Среди других вариантов заглавий и посвящений следует выделить вариант "Про стихи Нарбута" и посвящение Николаю Харджиеву8.
Колебания в выборе заглавия - между "стихами, посвященными Нарбуту" и "стихами, написанными о стихах Нарбута", на самом деле, отражают здесь авторскую интенцию. Как будет показано далее, оба варианта, как дополняющие друг друга, важны не только для прочтения стихотворения Ахматовой, но и для понимания природы диалога Ахматовой и Нарбута.
Прежде всего, обратимся к истории изучения "нарбутовского" стихотворения Ахматовой, благо оно уже не раз привлекало внимание исследователей. Так, в одной из первых современных работ о Нарбуте R. D. B. Thomson высказывает следующее суждение: "The poem <…> is cuearuy inspired by his (имеется в виду В. Нарбут - В. Б.) first book Stichi". Это же утверждение содержится и в статье о Нарбуте, опубликованной Р. Д. Тименчиком в биографическом словаре "Русские писатели": "Мотивы его (В. Нарбута - В. Б.) ранней лирики свела (курсив мой - В. Б.) А. А. Ахматова в посв. ему стих. "Про стихи" (1940)". Более подробно Р. Д. Тименчик останавливался на анализе данного стихотворения ранее, в статье "Храм премудрости Бога: Стихотворение Анны Ахматовой "Широко распахнуты ворота…". Здесь, в частности, говорится: "Это стихотворение построено на как бы "общих" для Ахматовой и Нарбута воспоминаниях о начале их творческих путей по обе стороны Днепра в пору 1909-1910 гг. Ахматова писала тогда стихи в "Первую киевскую тетрадь", а Нарбут свою первую книгу "Стихи"12. Далее Р. Д. Тименчик рассматривает стихотворение "Про стихи Нарбута" как отражение "переклички" ранней поэзии Ахматовой и Нарбута. <…>

<…> Кроме сказанного, понять "Про стихи Нарбута" помогает соотнесение стихотворения, по крайней мере, с несколькими стихотворными произведениями, несомненно, знакомыми Ахматовой.
Прежде всего, обращает на себя внимание текстуальная близость рассматриваемого стихотворения Ахматовой с начальными строками поэтического тетраптиха Нарбута "Большевик", написанного, согласно авторскому указанию, в 1920 г. в Киеве, впервые опубликованного в журнале "Лава" и вошедшего в два стихотворных сборника Нарбута того же периода - "В огненных столбах" (Одесса, 1920) и "Советская земля" (Харьков, 1921):
Мне хочется о Вас, о Вас, о Вас
бессонными стихами говорить…
(Ср.: Про стихи Нарбута.
Это - выжимки бессонниц…)

В своей мемуарно-беллетристической повести "Время больших ожиданий" К. С. Паустовский приводит вариант этого отрывка, дающий еще более точное совпадение со строчками Ахматовой.
Мне хочется про вас, про вас, про вас
Бессонными стихами говорить…

Паустовский, скорее всего, цитирует Нарбута по памяти, поэтому мы можем лишь гадать, идет ли речь о простом совпадении или о случайно сохранившемся варианте начала стихотворения. Важно, однако, не только наличие здесь формы винительного падежа с предлогом ("про стихи, про вас"), являющимся разговорным эквивалентом конструкции с предложным падежом ("о стихах, о вас"), позднее переделанного Нарбутом или "переделанного" Паустовским. Существенно другое: Паустовский увидел здесь то, что как бы подсказывало восприятие текста в первом приближении, со слуха - обращение "большевика" к народу, к аудитории, к некоему безлично-множественному читателю: "Не обращая внимания на кипящую аудиторию, Нарбут начал читать свои стихи угрожающим, безжалостным голосом. <…> Стихи его производили впечатление чего-то зловещего. Но неожиданно в эти угрюмые строчки вдруг врывалась щемящая и невообразимая нежность <…>. Нарбут читал, и в зале установилась глубокая тишина". Между тем у Нарбута, во всех печатных вариантах стихотворения "Вас" графически выделено как "вежливое Вы", т. е. предполагающее обращение к одному лицу, что поддерживается и содержанием отрывка в целом.
Здесь представляется целесообразным вернуться к уже упомянутому посвящению "Про стихи" Н. И. Харджиеву, позднее вычеркнутому Ахматовой. <…>

<…> Сказанное помогает прояснить свидетельство самого Н. И. Харджиева, приведенное в публикации Э. Бабаева: "Как вспоминает Н. Харджиев, в одно из посещений Анной Ахматовой его в Марьиной роще он прочел ей стихи из нескольких сборников Владимира Нарбута. Поэзия Нарбута произвела на нее огромное впечатление. Результатом и явилось стихотворение "Это - выжимки бессонниц". Ахматова посвятила его Харджиеву, но он убедил ее "перепосвятить" это стихотворение памяти Нарбута".
Как известно со слов самого Н. И. Харджиева, он познакомился с Нарбутом в конце 20-х годов в Москве, однако до этого Харджиев жил в Одессе (1921-1928 гг.), где учился и подрабатывал корректором в газете "Моряк", дружил с Багрицким, был знаком с Паустовским. Последний оставил любопытный портрет молодого Харджиева в уже упомянутой книге "Время больших ожиданий": "… наш корректор Коля Гаджаев, юный студент Новороссийского университета22, знаток левой живописи и поэзии. Колины суждения отличались суровостью, краткостью и были бесспорны. Возражать ему никто не решался, так как ни у кого не хватало той эрудиции, какой обладал Коля. <…> Из одесских поэтов он терпел только Эдуарда Багрицкого, снисходительно относился к Владимиру Нарбуту, а Георгия Шенгели считал развинченным эстетом не только за стихи, но и за то, что Шенгели ходил по Одессе в пробковом тропическом шлеме".
Таким образом, несомненно, что Харджиев был знаком с творчеством Нарбута одесско-харьковского периода, после которого Нарбут вернулся к писанию стихов лишь в начале 30-х годов (успев напечатать всего несколько стихотворений в периодике). Именно со стихами 20-х годов Харджиев и мог познакомить Ахматову; не исключено, что среди сообщенного был и "Большевик", входивший, как уже было указано, в состав двух нарбутовских книг этого периода.
Вернемся к анализу стихотворений из цикла "Большевик". Приведем далее целиком первый отрывок (разбивка на "отрывки" - небольшие фрагменты стихотворения, отделенные в тексте тремя астериксами варьировалась Нарбутом в других публикациях):
Мне хочется о Вас, о Вас, о Вас
Бессонными стихами говорить…
Над нами ворожит луна-сова,
И наше имя и в разлуке: три.
Как розовата каждая слеза
Из Ваших глаз, прорезанных впродоль!
О теплый жемчуг! Серые глаза
И в них всечеловеческая боль.
Озерная печаль плывет в душе.
Шуми, воспоминаний очерет,
И в свежести весенней хорошей
Святых-святое, отрочества бред.

"Вы" в этом фрагменте связано с двумя цитатами из поэзии Ахматовой, из ее едва ли не самых известных стихотворений, без сомнения знакомых и Нарбуту:
Слава тебе, безысходная боль
Умер вчера сероглазый король.
О теплый жемчуг! Серые глаза
И в них всечеловеческая боль.
Смуглый отрок бродил по аллее, У озерных грустил берегов. Озерная печаль плывет в душе <…> Святых святое, отрочества бред.
Важно также отметить в данном цикле стихотворений Нарбута ряд цитат из поэзии Мандельштама 1910-х годов. Так, второй фрагмент "Большевика" начинается строкой: "Мне чудится: как мед, тягучий зной", в которой легко опознать стихотворение Мандельштама "Золотистого меда струя из бутылки текла…" ("Золотистого меда струя из бутылки текла/ Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела").
Вы - в Скифии, Вы - в варварских степях.
Но те же узкие глаза и речь,
Похожая на музыку, о Бах.
И тот же плащ, едва бегущий с плеч…

В последних двух строках этого фрагмента Нарбут соединил аллюзии по крайней мере на три стихотворения Мандельштама - "Бах", "Ахматовой" ("Спадая с плеч, окаменела/ Ложноклассическая шаль") и "Кассандре" ("На скифском празднике, на берегу Невы").
<…> С этой точки зрения следует напомнить и о стихотворении Нарбута "Зачем ты говоришь раной…", написанном примерно в то же время, что и "Большевик" и впервые опубликованного в воронежском журнале "Сирена". Журнал этот просуществовал совсем недолго (вышло только три книжки, № 1 и два сдвоенных номера - № 2/3 и № 4/5). Издателем и редактором "иилюстрированного литературно-художественного пролетарского двухнедельника" был Владимир Нарбут:
Зачем ты говоришь раной,
Алеющей так тревожно?
Искусственные румяна
И локон неосторожный.
Мы разно поем о чуде,
Но голосом человечьим
И, если дано нам будет,
Себя мы увековечим.

Это стихотворение, две первых строфы которого мы здесь приводим, было напечатано в одной поэтической подборке с двумя стихотворениями Ахматовой и, по предположению составителей наиболее полного на сегодняшний день издания поэзии Нарбута, "обращено к Ахматовой"29. Предположение это кажется тем более правдоподобным, что в нем, как и в "Большевике", "ахматовская" тема представлена посредством цитаты из Мандельштама. Ср.:
Мы смерти ждем как сказочного волка
Но я боюсь, что раньше всех умрет
Тот, у кого тревожно-красный рот
И на глаза спадающая челка.

<…> Интересен и персонажный ряд "Большевика", на который накладываются указанные цитаты и аллюзии. Собственно говоря, в первом стихотворении тетраптиха упоминаются три персонажа: Иуда, Мария и ее спутник.
- Мария! Обернись: перед тобой -
Иуда, красногубый, как упырь.
К нему в плаще сбегала ты тропой,
Чуть в звезды проносился нетопырь…
<…>
И, опершись на посох, как привык,
Пред вами тот же, тот же, - он один,
Иуда, красногубый большевик,
Грозовых дум девичьих господин…

Образ Иуды не только содержит вполне прозрачный намек на большевистскую карьеру самого Нарбута, начавшуюся после Октябрьской революции, но и дает этому намеку сложную эмоциональную окраску, акцентируя здесь тему предательства и подчеркивая его кроваво-инфернальный трагизм.

<…> Кроме "обстоятельств места" интересно обратить внимание и на "обстоятельства времени", содержащиеся в нарбутовском тетраптихе:
Над озером не плачь, моя свирель!
- Как пахнет милой долгая ладонь!..
…Благословение тебе, апрель!
Тебе, небес козленок молодой!

Смысл этих строк очень точно откомментирован Юрием Олешей34, увидевшим здесь намек на Пасху и пасхального Агнца. Однако, кроме такого символического значения в этих строках можно предположить и желание Нарбута зафиксировать какую-то реальную дату; во всяком случае, поэтика тетраптиха в целом предполагает такую возможность. Стихотворение Ахматовой, посвященное Нарбуту, также датировано апрелем. Зная, как памятлива была на даты Ахматова и какое значение она им придавала, можно предположить наличие некоего мнемонического подтекста (если речь не идет, конечно, о простом совпадении). К возможным внелитературным источникам этой аллюзии можно отнести и дату рождения В. Нарбута - 14 апреля.
Рассмотрение нарбутовского "Большевика" не исчерпывает перечня подтекстов, необходимых для понимания стихотворения Ахматовой "Про стихи". Следует указать еще, по крайней мере, два произведения, стоящие за ахматовскими восемью строчками, в которых рассматривается тема поэзии и поэтики. Во-первых, поэма В. Маяковского "Про это" (1923). Прежде всего, Ахматова могла ориентироваться на само название поэмы35. В начале своего стихотворения она как бы развертывает заглавие Маяковского: "Про стихи (Нарбута). (Стихи Нарбута) - это…". Кроме того, у Маяковского во вступлении ("Про что - про это?") любовная тематика поэмы зашифрована по принципу ребуса, причем решение дано в конце и дано однозначно благодаря рифменному ожиданию последней строки. В ахматовских восьми строках целое также дано через описание составляющих его частей, но "отгадка", "ответ" зависят от того, какой объем "ключевой" информации будет доступен читателю: например, известно ли, что стихотворение посвящено Нарбуту или что речь идет "про стихи Нарбута".
Во-вторых, следует обратить внимание на "Определение поэзии" Б. Пастернака из цикла "Занятье философией", опубликованное в сборнике "Сестра моя жизнь" (1929), стихотворение, несомненно, известное Ахматовой:
Это - круто налившийся свист,
Это - щелканье сдавленных льдинок,
Это - ночь, леденящая лист,
Это - двух соловьев поединок.

<…> Целый ряд цитат из Пастернака и - шире - пастернаковская тема - пронизывают цикл "Тайны ремесла", придавая некий дополнительный оттенок теме "Ахматова и Нарбут". Если значение поэзии и личности Пастернака для позднего творчества Ахматовой несомненны, то вопрос о том, сыграл ли Пастернак какую-либо роль в литературном диалоге Ахматовой и Нарбута, нуждается в дополнительном исследовании.
(Источник - http://www.akhmatova.org/articles/besprozvanny.htm#8 )
***


НАРБУТ Владимир Иванович - поэт.

Сын помещика. Р. на хуторе Нарбутовка Черниговской губ. Среднее образование получил в Глуховской гимназии, высшее - в Петербурге. Годы Октябрьской революции Н. провел в Одессе, Ростове н/Д., Киеве и здесь вступил в РКП(б). После изгнания из Крыма белых Н. перехал в Москву, был руководителем издательства "ЗиФ". В 1928 исключен из партии за сокрытие ряда обстоятельств, связанных с его пребыванием на юге во время белогвардейской оккупации. Печататься начал с 1910 (в СПБ студенческом журнале "Гаудеамус"). В 1912 примкнул к "цеху поэтов" (см. "Акмеизм").
Первая книга стихов Н., напечатанная церковно-славянским шрифтом с эпиграфом из псалмов, была конфискована царской цензурой за то, что воспевала все "твари божие" вплоть до "погани лохматой". В этих стихах Н. изливал славословия всем явлениям бытия. Фетишизирование предметов и некритическое отношение к реальной действительности, за которым скрывалась апология капиталистического строя, характерная для всего творчества акмеистов, составляли основную суть всех дооктябрьских стихов Н. Послеоктябрьские стихи Н. (сб. "В огненных столбах") хотя и посвящены революционной тематике, однако отвлеченны, далеки от конкретной классовой борьбы пролетариата. Общее славословие революции, облеченное в выспренные, евангелические тона, - вот характер этих стихов, мало отличающихся от стихов дооктябрьских.
После продолжительного молчания Н. впервые опубликовал новые стихи в 1933 ("Новый мир", 1933, VI). Н. здесь ставит вопрос о переделке и познании мира пролетариатом. Однако перегруженность физиологизмом, тенденции к подмене социальных явлений биологическими говорят о том, что подлинной мировоззренческой перестройки Н. не произвел. Кроме стихов Н. принадлежит ряд посредственных рассказов.

Библиография: I. Стихи, кн. I, СПБ, 1910; Аллилуйя, СПБ, 1912, изд. 2-е, Одееса, 1922; Веретено, Киев, 1919; Стихи о войне, П., 1920; Красноармейские стихи, Ростов н/Д., 1920; В огненных столбах, Стихи, Одесса, 1920; Плоть, Быто-эпос, Одесса, 1920; Советская земля, Харьков, 1921; Александра Павловна, П., 1922.
II. Гусман Б., 100 поэтов, Тверь, 1923; Гумилев Н., Письма о русской поэзии, П., 1923.
З.-М.
(Источник - «Уорлд Арт»; http://www.world-art.ru/people.php?id=12449 )
***

Вадим Беспрозванный
Владимир Нарбут в восприятии современников
(Журнал «НЛО» 2005, №72)
(Извлечения из статьи)

Корпус мемуаров, посвященных В.И. Нарбуту, невелик и разнороден. Он включает в себя и воспоминания, достоверность которых в целом весьма сомнительна (Г. Иванов), и мемуары, написанные отчасти по личным впечатлениям, отчасти с чьих-то слов (В. Шаламов). Материал этот разнороден и в хронологическом отношении: что-то писалось по свежим или относительно свежим впечатлениям (В. Пяст, Г. Иванов), а что-то — много лет спустя (С. Липкин, Э. Герштейн). Часть текстов — это беллетризированные мемуары (В. Катаев, К. Паустовский), в которых Нарбут является одновременно и как историческое лицо и как персонаж; к последним, в свою очередь, примыкают художественные произведения, в которых Нарбут является прототипом главного героя8. Определенное восприятие личности Нарбута отражено и в ряде стихотворных произведений, посвященных Нарбуту (Асеев, Зенкевич, Ахматова), а также в автохарактеристиках, содержащихся в поэзии самого Нарбута.

<…> К примеру, можно доказать, что Г. Иванов ошибался, указывая, что Нарбут был богатым саратовским (а в другом месте — воронежским) помещиком9, но спорить с утверждениями В. Катаева вроде «колченогий был исчадием ада»10 так же бессмысленно, как и пытаться разделить на «правильные» и «неправильные» разные точки зрения, описывающие жизнь и поэзию Нарбута. Собственно, мемуарный образ В. Нарбута интересен прежде всего тем, что он по большей части представляет собой коллаж из легенд и слухов, с одной стороны, и литературных образов, заимствованных из поэзии Нарбута, с другой.

<…> Практически во всех мемуарных портретах Нарбута упоминается, что он был инвалидом. Во-первых, он был хром. Как указывают Н. Бялосинская и Н. Панченко, ссылаясь на анкету, заполненную Нарбутом для архива Венгерова, в юности Нарбут перенес болезнь, после которой стал хромать, и был хром всю жизнь13: «В 18-летнем возрасте ему вырезали пятку (правая нога)». Во-вторых, в результате нападения банды на усадьбу его жены, Нины15 Ивановны Лесенко, Нарбут лишился кисти левой руки16. Кроме того, он заикался: «Нарбут заикался всегда. <…> Отец неожиданно подкрался к Володе, когда тот рассаживал цветы на клумбе, и напугал. С тех пор заикался».
Два из трех упомянутых мотивов — хромоты и ампутированной руки — становятся важными элементами нарбутовского образа, как в случае автоописания, так и при формировании этого образа в текстах современников Нарбута. Интересно рассмотреть в связи с этим стихотворение Нарбута «После грозы», впервые опубликованное в программной подборке акмеистов в журнале «Аполлон» (1913) и впоследствии включенное Нарбутом в состав сборника «Плоть» (1920):
Как быстро высыхают крыши.
Где буря?
Солнце припекло!
Градиной вихрь на церкви вышиб —
под самым куполом — стекло.
Как будто выхватил проворно
остроконечную звезду —
метавший ледяные зерна,
гудевший в небе на лету.
Овсы — лохматы и корявы,
а рожью крытые поля:
здесь пересечены суставы;
коленцы каждого стебля!
Христос!
Я знаю, ты из храма
сурово смотришь на Илью:
как смел пустить он градом в раму
и тронуть скинию твою!
Но мне — прости меня, я болен,
я богохульствую, я лгу —
твоя раздробленная голень
на каждом чудится шагу.

Утверждению, содержащемуся в последних двух строках, предшествует авторская самооценка: «я богохульствую, я лгу». Оценка эта вполне верна; автор лжет, поскольку, согласно тексту Евангелия от Иоанна, голень Христа при распятии не была раздроблена. Это и в самом деле и ложь, и богохульство, так как, согласно тому же Евангелию, голени были перебиты у разбойников, распятых вместе с Иисусом. Но у этой ассоциации есть еще один важный смысловой оттенок: о якобы «раздробленной голени» Христа (и, если говорить о подтексте, о голенях распятых разбойников) автору «на каждом шагу» напоминает собственная хромота.
Мотив нарбутовской хромоты у Катаева стал одной из важных составляющих образа «колченогого». Собственно псевдоним «колченогий», избранный Катаевым для Нарбута, сам по себе достаточно характерен:
Во-первых, он был калека. <…>
Здесь следует обратить внимание, во-первых, на то, что Катаев постоянно подчеркивает в своих описаниях увечья «колченогого», а во-вторых, на то, как именно у него описана хромота Нарбута: «<...> с перебитым во время гражданской войны коленным суставом, что делало его походку странно качающейся, судорожной». «Перебитый коленный сустав», конечно, «перекочевал» из вышеприведенного стихотворения «После грозы» (ср. «здесь пересечены суставы; коленцы каждого стебля»). Это же стихотворение цитирует и Катаев всего через несколько страниц после приведенного отрывка24, поэтому здесь возможна и некая неосознанная аберрация памяти, своего рода «ассоциация по смежности». Что же касается утверждения, что хромота Нарбута, как и потеря руки, стала следствием ранения, полученного во время участия в гражданской войне, то здесь Катаев, как и многие другие мемуаристы, видимо, повторяет общепринятое заблуждение. Ср., например: «Нарбут, высокий, прихрамывающий, с одной рукой в перчатке — трофеи времен гражданской войны».

Г. Иванов: «В 1916 году он (Нарбут. — В.Б.) был ненадолго в Петербурге. Шинель прапорщика сидела на нем мешком, рука была на перевязи, вид мрачный. Потом прошел слух, что Нарбут убит»26. В. Катаев: «О нем ходило множество непроверенных слухов. <...> Говорили, что его расстреливали, но он по случайности остался жив, выбрался ночью из-под кучи трупов и сумел бежать. Говорили, что в бою ему отрубили руку. Но кто его покалечил — белые, красные, зеленые, петлюровцы, махновцы или гайдамаки, было покрыто мраком неизвестности».
Сам Нарбут в немалой степени повлиял на создание атмосферы таинственных недомолвок относительно причины его увечий. Во всяком случае, его стихотворение «Совесть», видимо, также способствовало созданию еще одного биографического мотива, связанного теперь уже с потерей кисти руки:
«Жизнь моя, как летопись, загублена, Киноварь не вьется по письму. Ну, скажи: не знаешь, почему Мне рука вторая не отрублена? Разве мало мною крови пролито, Мало перетуплено ножей? А в яру, а за курганом, в поле, До самой ночи поджидать гостей! Эти шеи, — потные и толстые, — Как гадюки, скользкие, как вол, Непреклонные, — рукой апостола Савла — за стволом ловил я ствол».

<…> Иную трактовку отказа от поэтической деятельности дал в своей статье 1924 г. И. Лежнев: «И трижды прав Вл. Нарбут, несомненно один из интереснейших поэтов нашего времени, что, посвятив себя политической работе, он отсек художественную, — и стихов сейчас не пишет “принципиально”. Работа его в Ц.К.Р.К.П. совершенно отчетлива, ясна, прямолинейна, рациональна до конца. Поэтическое же творчество по самой природе своей иррационально, и “совместительство” было бы вредно для обоих призваний. Здесь у Нарбута — не только честность с самим собой, которой в наше время не хватает многим и многим; здесь еще и здоровый эстетический инстинкт художника, которого лишены наши бесталанные соискатели этого блистательного звания».

<…>Эмма Герштейн:
«Нарбут был шутник и выдумщик. Однажды я позвонила по телефону к Мандельштамам, они все сидели за столом и стали по кругу передавать телефонную трубку, чтобы каждый сказал что-нибудь смешное. Когда очередь дошла до Нарбута, он спросил своим высоким и звонким голосом: «Вас разводят под Москвой?» И каждый раз, когда он встречал меня у Мандельштамов, он повторял этот вопрос. Оказывается, в «Вечерней Москве» была заметка о подмосковном уголке Зоопарка, где разводили страусов породы эму. <…>
Шла подготовка к I съезду писателей, в печати появлялись дискуссионные статьи о поэзии и прозе на новом этапе. Мандельштам и Нарбут, несмотря на кажущиеся независимость и индифферентность, следили за этой кампанией. Как-то Нарбут пришел и обратился к Осипу Эмильевичу самым серьезным тоном: «Мы решили издавать журнал. Он будет называться...» — «Как?» — «Семен Яковлевич». В имени и отчестве Надсона сконцентрировалась вся ирония Нарбута по отношению к современным дебатам о поэзии».

<…> Как уже указывалось выше, при создании образа «колченогого» видение Катаева-мемуариста в значительной мере было опосредовано поэтическими произведениями Нарбута. Его инфернальность не является в этом смысле исключением. В ряде стихотворений Нарбута мы встречаем персонаж, сочетающий в себе инфернальность и эротизм, при этом Нарбут самоотождествляется с героем этих стихотворений (вампир, оживший мертвец, оборотень). Так, например, в уже упомянутом стихотворении «Большевик»:
Мария! Обернись: перед тобой —
Иуда, красногубый, как упырь.
К нему в плаще сбегала ты тропой,
Чуть в звезды проносился нетопырь.
<…>
И, опершись на посох, как привык,
Пред вами тот же, тот же, — он один! —
Иуда, красногубый большевик,
Грозовых дум девичьих господин…

<…>Манифесты акмеизма провозгласили принципиальную ориентацию на «литературность» поэзии. Литературная практика акмеистов68, просуществовавших в литературе значительно дольше, чем созданное ими объединение, также в целом соответствовала этому принципу, несмотря на усложнившуюся впоследствии его реализацию. Но кроме этого, большинство поэтов-акмеистов (Ахматова, Гумилев, Мандельштам, Нарбут и, в какой-то мере, Городецкий) создали особый тип литературного текста — крайне эгоцентричный, «биографичный»69, ориентированный на присутствие личного сюжета, обладающего признаками нарратива. Эта квазиавтобиография, как бы просвечивающая сквозь фактуру поэтического текста, по-разному реализованная, присутствует в творчестве всех названных выше авторов. Будучи включенной одновременнно и в биографический и в литературный текст акмеистов, она имеет разные объясняющие возможности, однако нельзя не признать, что без проецирования литературы на биографию и биографии на литературу оба этих направления исследований будут неполны. Во всяком случае, для понимания и биографии и творчества Нарбута — и в 1910-е и в 1930-е годы — взаимодействие биографии и литературы важно.
(Источник - "Русский журнал"; http://magazines.russ.ru/nlo/2005/72/besp9.html )
***
Прикрепления: 1070702.jpg(9.9 Kb) · 7789074.jpg(32.4 Kb) · 1184250.jpg(33.8 Kb) · 8411416.jpg(8.4 Kb)

Редактор журнала "Азов литературный"
 
Литературный форум » Я памятник себе воздвиг нерукотворный » Акмеизм (начало ХХ в) » Нарбут В.И. - поэт, журналист и издатель (Яркий представитель русского акмеизма)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:
Vero © 2022. Все права защищены.