| МарЗ | Дата: Суббота, 07 Фев 2015, 19:11 | Сообщение # 277 |
 Долгожитель форума
Группа: Модератор форума
Сообщений: 9497
Награды: 178
Репутация: 397
Статус:  | Клаус
Огурцы были посажены как всегда, на девятое мая. Клавдия Степановна любила порядок – не зря всю жизнь проработала в аптеке. Бороздочки в земле проложила ровно, по дощечке, замоченные накануне семена разместила в теплой почве аккуратными рядами, присыпала грунтом и той же дощечкой примяла. Затихли семена в темноте, приоткрыли створки, словно клювы. В каждом росток спрятан, вот-вот проклюнется зеленый птенец.
Клавдия прошла в дом, засветила круглый абажур – оранжевое солнце своего былого семейного счастья и, с трудом поворачивая голову на совершенно негнущейся шее, обвела глазами прибранную комнату. Стены выступили из полумрака, стал отчетливее виден рисунок на обоях, а окна, наоборот, потемнели, насупились. По стенам фотографии развешаны. Клава и Миша – молодожены, одеты по моде тех лет: на нем – широкий костюм с галстуком, на ней – узкое гипюровое платье, белая фата.
Фото сына Коли: в школе за первой партой… Потом в армии, рядом с танком. В гараже, на рыбалке. А свадебные Николая – Клавдия вздохнула… как на отца похож! Рядом невеста – рыжая, сдобная. То ли на лису смахивает, то ли на артистку заграничную – смотрит хитро и вроде что-то сказать хочет. А что – непонятно.
Последнее Колино фото с дочками и женой, еще больше раздобревшей после двух родов. Все улыбаются.
Некоторые события для нее теперь как в тумане: например, ей кажется, что муж погиб давно, еще молодым, а сынок Коля и вовсе жив, только уехал куда-то в командировку, а ее попросил за внучками приглядывать: жена учиться пошла. «Лисе» срочно понадобилось курсы какие-то заканчивать. Зачем? Коля хорошо зарабатывает, семью обеспечивает…
Клавдия не возражает, «приглядывает»: то в город к ним, ведь сына почему-то все время нет, то к себе, в поселок девчонок берет, когда лето.
У нее-то везде порядок – вот и огурцы на девятое мая, как обычно, посажены; картошка, вся в белых узловатых утолщениях и растопыренных корешках ждет своей очереди на высадку.
Медленной походкой – что-то недавно приключилось с суставами, они совсем не гнутся - Клавдия спешит обратно на двор, внезапно утративший одинокую тишину весеннего вечера:
- Ба-Клава! Ба-Клава! – отчаянно пищит младшая внучка, кругленькая, в рыжих кудряшках, как мать.
- А мы что привезли!!! – девчонка отчаянно трясет коробкой из-под обуви.
- Ты что! Трясти нельзя! Офонарела? – рявкает басом старшая - коротко стриженая, темноволосая, не похожая ни на мать, ни на отца: в дедовскую, Мишину породу пошла.
Она отнимает коробку у пискуньи и, взбрыкивая голенастыми ногами, важно несет перед собой.
Невестка суетливо вносит сумки, снимает рюкзак, одышливо кашляет: она недавно начала курить.
Клавдия удивляется – отчего не на машине приехали? Рыжая смотрит уклончиво, косит лисьим глазом на стену с фотографиями.
- Вы ведь сами знаете, Клавдия Степановна, у нас больше нет машины.
Врет, поди! Была ведь машина, была!
Ну, не ее, Клавиного ума, это дело, сами разберутся! Коля когда-нибудь вернется, новую машину купит.
- Ба-Клава! – это младшая опять: сама толстуха, а голосок тонкий, как у мышонка, – ты печенюшек нам напекла? Это они так пахнут?? Новым Годом??
Напекла, конечно, куда деваться-то… и пирожков с картошкой нажарила – фирменное блюдо, еще с тех времен. Миша, помнится, их обожал.
- Давайте, уж и впрямь, за стол! – хозяйка, тяжело опираясь на спинку стула, наклоняется к духовке – вынуть сдобное печенье. Ванильный аромат усиливается, Клавдия закрывает на мгновенье глаза… Что-то вспомнилось ей в этот момент, что-то такое... Но оно ускользает, додумать внезапно оформившуюся мысль внучки не дают.
- Смотри сюда! Эй! Эй! – это младшая.
- Не дергай бабушку! Видишь – она еле живая! Свалится! – басит старшая.
- Девочки! Вы, и правда, уроните ее. У бабушки полиартрит. Видите, как она двигается? С трудом…
- Она поэтому такая замедленная? Целый час поворачивается? – пискушка тянет к себе противень, проворно обернув свои ручки полотенцем.
- Кстати! О «замедленных»! – старшая, наклонив голову, насмешливо косится на бабку. – А Клаус где?
- Ой! Горячо! – противень, отпущенный сразу всеми десятью пальчиками, перекашивается набок, но не падает, подхваченный твердой, хоть и плохо гнущейся, Клавиной рукой.
- Ой! – повторяет внучка - мышонок в рыжих кудельках, - в коробке же!
- Кто такой Клаус? – строго спрашивает бабушка, выкладывая печенье в синюю вазочку. Невестка тем временем разливает чай – видна только освещенная теплым светом абажура рука. У Колиной жены тонкая, какая бывает только у рыжих, кожа, мягкие подушечки пальцев, красивые золотые колечки. Баба Клава смотрит: где обручальное? Хочет спросить – ведь что-то не так! Но вздыхает, не проронив ни слова.
Протяжно свистит чайник: «У-у-у-у-сссссс!!!»
За столом воцаряется особая, дачно-вечерняя атмосфера уюта и покоя, подкрепленная звяканьем ложечек: все любители сладкого чая - без сахара не пьют. Еще и варенье девчонки в чашку добавляют – ужас! Совсем мать за их здоровьем не следит.
- Кто такой Клаус, я у вас спрашиваю!
Чует сердце, неладно что-то!
«Неровен час, - думает Клавдия, - притащили в дом какую-нибудь пакость». Имечко само за себя говорит, хотя оно, может, подошло бы и котенку, да нет! На котов у них аллергия, на собак – тоже. Поэтому в прошлом году завели страшного паука, Клава даже смотреть на него боялась: хоть и проработала всю жизнь в аптеке, где на прилавке стояла огромная банка с пиявками, но к такой экзотике готова не была.
Хорошо, паук этот, а может и не паук вовсе, а гигантский таракан – кто его разберет, сбежал в леса, да там и сгинул. Сожрал его кто-нибудь, и на здоровье!
- Клаус – красноухая черепаха! Он из Южной Америки. Ему пять лет, и он будет жить у нас! – хохлатая голова внедряется в круг абажурного света и гневно смотрит на тех, кто не разделяет восторгов ее хозяйки.
- Красноухий! Класс! Супер! Мой! – а младшей, похоже, все равно, что кричать, лишь бы шуму побольше.
- Ничего и не твой Клаус, откуда!? Офонарела? Дядя Леша принес, а ему друг отдал: сказал - на фига он, вырастет как лошадь; бери, пока я из него суп не сварил. Отдай детям – каким-нибудь! У кого родители покладистые.
Откуда взялся этот дядя Леша? В прошлом году он девчонкам велосипед подарил, правда, хороший, дорогой. А теперь – красноухого… кого?!
- Кто вырастет, как лошадь?!! – баба Клава бдительным взором впивается в обувную коробку.
А коробка уж раскрыта! Из нее, ухватив крепко за твердые, покрытых неровным панцирем бока, девчонки достают довольно большую черепаху. Баба Клава в своей жизни черепах видела: у нее сложилось впечатление, что они все какие-то пыльные, одноцветные и унылые.
Клаус, не в пример им, был красавцем – темный блестящий панцирь, полосатые широкие лапы-лопатки: салатная полоса, черная, и опять салатная. Он высунул голову и глянул на Клаву. Ей почудилось, будто он степенно произнес:
- Позвольте представится - Клаус! А Вас как?
- Клавдия! – будто бы ответила она.
- Будем знакомы! Чрезвычайно приятно. Тем более – имена у нас с Вами… схожи, так сказать.
Клаус посмотрел на стены, увешанные фотографиями, и зевнул. Видимо, притомился с дороги и захотел отдохнуть.
Баба Клава рассматривала гордо задранную вверх голову с красными щеками – никаких ушей она не приметила - а он глядел в ответ глазами в толстых кругляшках – будто в очках – точь в точь, как у самой Клавдии.
Какие-то смутные чувства, давно забытые ею, вдруг обнаружились в душе, словно семена в глубине грядки. Она встрепенулась даже:
- Я что-то не поняла! Из него что, хотели сварить суп???
- Ну да! Это ж черепаха! Из них варят суп, черепаший! – невестка проговорила это таким бесстрастным тоном, что у Клавдии пересохло во рту, будто туда собирались влить этот самый суп, сваренный из галантного симпатяги Клауса.
- Какой ужас! – Клава робко дотронулась кончиком пальца до твердого, как орех, панциря. И Клаус медленно мигнул, вполне разделяя ее чувства: – «Ужас! Вы представляете?!»
- Осторожно! Он укусить может! Он хищник! – младшая закрутилась вокруг себя на одной ноге. – Как цапнет! Боюсь-боюсь!
«Вот чумовая! Коля в детстве тоже такой был, непоседа…» Светловолосый мальчик в матросском костюмчике, совсем как на фотографии, завертелся, запрыгал у нее перед глазами...
«Точно! У нее ведь даже имя как-то с отцовским перекликается… Оля… а я ее все Лялькой звала…»
- Оля! – произнесла бабушка, прислушиваясь к собственному голосу, и девочка удивленно посмотрела на нее, перестав дрыгать ногой. – А что он ест?
- Рыбу! Червяков! Улиток!
Так выяснилось, что Клаус – водяная черепаха, что ему нужен водоем или хотя бы аквариум, что он очень теплолюбивый и при хорошем уходе может прожить еще лет пятьдесят. Наверное, как раз к тому времени вырастет размером с лошадь, и на суп - не дастся! Да и какой с лошади суп…
Клавдия задумалась. Она держала раньше дома разных животных - кота, например, или вот кур… Миша как-то бездомного щенка привел, тот потом вырос в здоровенного пса и прожил на дворе лет десять.
От них была конкретная польза, понятно какая. А Клаус… Он был сам по себе, ни для чего, а посмотришь на него - сразу видно: важная птица! Один взгляд чего стоит, снисходительно-милостивый…
Клаус, и впрямь, был сам по себе. Это вам не курица какая-нибудь, суетливая и эфемерная. Он молчалив, нетороплив, замкнут. Он отстранен от суеты – благодаря твердому панцирю, гордому взгляду и полному погружению в водную стихию.
Плавая в старой ванне, стоявшей под навесом на дворе, куда его, под руководством суровой сестры, поместили хлопотливая Оля, земноводный обитатель зорко инспектировал свои владения: не появился ли аппетитный розовый червяк? Не упала ли в воду жирная улитка? Тогда он ловко подплывал, разевал большую пасть и стремительно заглатывал пищу. Куда только девалась высокомерная неторопливость!
Клавдия любила наблюдать его охотничьи маневры – она, в основном, и приносила добычу.
Внучки, сдав Клауса на попечение бабушки, гоняли на новом велосипеде по проселкам.
Так и проходило долгое, неожиданно жаркое для этой местности лето. Днем было знойно, как в Южной Америке, впрочем, и по ночам температура не опускалась ниже двадцати градусов. Клаус плавал в ванне, Клавдия, управившись с огородными хлопотами, подолгу просиживала около заповедных водных владений молчаливого черепаха.
Иногда она вынимала его, бережно придерживая твердый купол панцирных пластинок, и спрашивала:
- Вот от чего так бывает? Одному доля по жизни ровная прописана, радость и горе вперемежку идут, течение жизни получается более-менее ровное. А другому – то счастье полными ведрами, то горе – соленое море… Клаус слушал и мигал умными глазками. То один глаз прикроет, медленно, словно взвешивая – счастье полными ведрами: много это воды или мало? То другой прищурит – соленое море это точно, беда – для пресноводного-то!
А она смотрит на его спокойную, вдумчивую физиономию и рассказывает дальше. О жизни своей, о муже.
- Рукомойник, вот, к примеру! Откуда-то Миша приволок эту бадью, высверлил отверстие, сделал кран, приспособил внутри нагревательный элемент, и – пожалуйста! Никаких проблем с горячей водой…
История про нагревающийся рукомойник Клаусу очень нравилась – он ее слышал уже многократно, и всякий одобрительно шевелил широкими ластами-лапами, для него холодная вода – катастрофа, заболеть можно.
Действительно, жена Клава да сынишка Колька тепленькой водичкой умывались, а при желании даже чай можно было заварить! Соседские мужики дивились: дурень Мишка – сколько электричества изведет, и все ради бабьей прихоти. Нет, чтоб с друзьями посидеть, стакан, как положено, принять после работы, кости начальству перемыть. Глянь! Возится в огороде, на дуги пленку в четыре слоя натягивает. На вопросы только посмеивается – хочу, мол, огурцы к Первомаю собрать. Ну, не дурень?
Клавдия все эти разговоры слышала. Крестилась тихонько, хоть в Бога и не веровала, но – страшно было: вдруг сглазят!
Про Мишину смерть она тоже как-то Клаусу рассказала, хоть и не хотела о том вспоминать:
- Да, видать, сглазили… ушел Миша!
За год сгинул от коварной болезни, источившей его до костей. Кости болезни оказались не по зубам – принялась душить. Голос становился все тоньше и глуше, пока совсем не превратился в еле слышный шелест, хотя все лечение, что положено в таких случаях, Михаил принял, но и все мучения – тоже. А умер легко – вдруг, довольно громко, попросил огурчика свежего с грядки принести. Она в огород метнулась, на колени пала, и что там рвала на гряде, путаясь руками в колючих стеблях и шершавых листьях, шепча про себя неведомые ранее слова молитвы – сама не ведала! Пришла – он лежит, в потолок смотрит, вроде улыбается. Солнечный лучик сквозь занавеску пробивается, дрожит. Тут два крутобоких зеленца, гулко шлепнувшись на пол, сиротливо закатились под стол…
Потом случались минуты – себя не помнила: то вдруг в сарае стоит, утро занимается – в окошко видать, а где ночью была? Неизвестно. То в кухне проснется, около того самого рукомойника, а на дворе вечер…
Клаус был прекрасным собеседником – никогда не перебивал, давал высказаться, терпеливо выслушивал повторы и безответные вопросы. И на душе у Клавы от этого становилось все легче и спокойнее.
Однажды бабкину беседу с черепахой подслушала старшая внучка. Она тоже пришла поглядеть на Клауса, червячков ему принесла. Присела на край ванны, сказала:
- Я деда Мишу хорошо помню, хоть и много времени прошло – он добрый был. Да и ты, ба-Клава, тогда совсем другая была, ловкая. А теперь, как Клаус, словно в панцире тоже! Это от болезни, от полиартрита?
Клава посмотрела на внучку внимательно – та всегда казалась ей резкой и даже грубой, неспособной на сочувствие. Ксёнка… похожа на страусенка с коротким твердым клювом и выпуклыми глазами, а смотрит понимающе, просит еще что-нибудь про деда рассказать: как они познакомились, какая свадьба была, как жили…
Чудно происходит у них беседа: Ксёна спрашивает, глядя на сонного после еды Клауса, бабушка неспешно рассказывает, уставшее солнце постепенно опускается за кроны деревьев, жара спадает, слышен звон кузнечиков и жужжанье мух.
- Клаус! – смеется Ксюха – ты бы хоть мух ловил!
А мудрый черепах зарывается в траву, брошенную в ванну – не барское это дело! Поймайте, принесите… посмотрим тогда.
Приближалась осень, девочкам пора собираться в город. Оля должна была пойти в первый класс и по этому поводу Клавдия вырастила огромные бордовые георгины, колокольчатые розовые гладиолусы и, конечно же, «астрочки». На самом деле эти цветы назывались совсем по-другому, но бабушка этого названия не признавала, да с ней никто и не спорил. Оля неожиданно оказалась большой любительницей цветов и в создании шикарного букета, за которым её самоё практически не было видно, приняла активное участие. Клавдия удивлялась на внучку – вертушка, непоседа, а сколько терпения в сложном деле, коим является цветоводство! Вот так кудрявый мышонок…
Клауса на ночь теперь вынимали из ванны, и он мирно спал в своей коробке возле теплой печки.
На торжественный праздник, первое сентября, Клавдия Степановна поехала в город, проводить внучек в школу. Оля, млея от торжественности минуты, несла свой букет, словно знамя.
За лето она загорела, вытянулась, повзрослела. А как ей шел новый серо-голубой костюмчик, купленный матерью! Сочетание бордового, розового, рыжего – с одной стороны, голубого, сиреневого и зеленого – с другой, делали ее похожей на радугу, сказочную и яркую. Ксёнка, наоборот, была задумчива, сдержана и серьезна. Из цветов взяла только три белых гладиолуса, случайно выросших среди розовых собратьев.
Ей тоже купили новый костюм, темно-серый, и она в нем уже не походила на того голенастого страусенка, что сидел вечерами на Клаусовой ванне. Она была похожа на принцессу из какого-то мультика, вот только бы вспомнить – из какого?
Невестка бабы Клавы, которую звали Соня, но Клавдия ее про себя всегда звала «эта рыжая», стояла поодаль, смотрела на дочерей. Вздыхала, нервно поправляя волосы, оглядывалась назад. А сзади он стоял, дядя Леша. Который велосипеды подарил, один в прошлом году, другой – уже в этом. И Клауса.
Где-то внутри, то ли в груди, то ли в животе у Клавдии заныло, заболело, защемило.
Образовалась неприятная, сосущая пустота, сознание зашевелилось, и что-то большое, страшное, дремавшее там до срока, всплыло со дна, подняло свою оскаленную пасть и завыло…
А ведь Коля-то… Он ведь не уехал никуда! И страшилище черное вторит: «Никуда! Никуда!»
Сел тогда за руль, попрощался с ней, с матерью-то, махнув небрежно рукой, да и хлопнул дверцей…
Дорога, говорят, после дождя… Как так? С четырнадцати лет за рулем! Не может такого быть, чтобы он не справился! Не может!!!
Солнце что ли так светит? Голова – как чугунина, бум! Бум! Аж в глазах бело.
Может! Браконьеры лес валили, вытащили бревна на дорогу, весь проезд завалили. Объехать Коле не удалось…
Со школьной линейки ее привели домой – Соня и Леша этот. Плохо ей стало – на празднике переутомилась. Хлопотала много – с кем не бывает? Да и солнце напекло, видать. Пришлось не ехать на дачу, остаться ночевать тут, в городе.
А утром, как проснулась, еще дурная от капель, таблеток, так и обмерла – Клаус! Кто его из ванны вынул? Некому!
- Ему же нельзя! Холодно! Ах ты, Боже мой!
Соня сперва не поняла – что нельзя, кому холодно. А как дошло до нее, тоже заволновалась – нужно спасать животное. Девочки в школе, а ехать требуется немедленно.
Позвонила на работу, сказала отрывисто в трубку:
- Буду после обеда! Без меня справитесь?
Две женщины, наскоро одевшись, вышли из дома. В маршрутках Клавдия ездить не могла – очень трудно было вовнутрь залезать, ей ведь не нагнуться, не согнуться, дверцы низкие, сиденья жесткие. Она всегда автобус ждала, вход нормальный- с широкими удобными дверями. Но тут было не до удобств: Клаус, бедный, забытый, брошенный всеми, на кого он так надеялся в своей подневольной жизни, провел ночь в холодной воде и теперь счет шел на минуты! Клавдия проворно вбросила свое тугоподвижное тело в открытую дверь. И даже прикрикнула на водителя, не спешащего отъезжать с кольца:
- Жми, давай! На электричку опаздываем, нам срочно нужно.
Водитель удивился, хотел что-то грубое ответить, типа «на такси ехай, там и командуй», но сдержался, ничего не сказал.
За окном висели блеклые серые небеса. Заморосил противный дождик, который в наших широтах всегда одинаков – что весной, что летом, то осенью. У него нет сезонности, он вечно холоден, сыр и тосклив. Невестка Соня забеспокоилась:
- Клавдия Степановна! Наденьте-ка мою куртку! Застудитесь… Суставы!
А как же Клаус??? Он-то наверняка застудился. Как девочки-то расстроятся, они ведь ей доверили. Так прямо и сказали:
- Ба-Клава! Ты такая ответственная, с тобой Клаус не пропадет!
Было бы хоть с утреца солнышко, вода бы нагрелась, а то ведь с этим дождем еще холоду добавилось, беда! Не помер ли он там? Вот ведь… Как мало нужно для жизни – тепла чуток, да заботы - и того она не смогла ему дать!
Мысль эта – что Клаусу нужно было всего-то ничего: перенести в коробку на ночь, не давала ей покоя. Такой малости не смогла сделать из-за своего сердечного приступа… Разволновалась, развспоминалась о прошлом, которого уже не вернешь, об ушедших, которые не возвращаются, а про живых-то и забыла. Его бы с вечера у печки поставить, он спал бы себе сейчас преспокойно, утром лапками бы смешно заскреб, она ему: «Ну что? На природу?» А он бы: «Как скажете, на природу конечно лучше… Если там не холодно. У нас, в Южной Америке, знаете ли, всегда тепло».
Она так привыкла с ним разговаривать! Они даже иногда вместе телевизор смотрели, сидя, так сказать, рядом на диване, только Клаус был при этом заключен в большую стеклянную емкость, в которой сын Коля когда-то пытался разводить вуалехвостов. Им – старухе и черепаху - нравились одни и те же телевизионные передачи, про животных.
Мысль о внучках, доверивших ей судьбу беззащитного существа, прибавила сил.
Электричка подошла вовремя, и вот уже мелькают за окнами деревья, луга, неожиданно бурно текущие речки с темной водой. Видно, как ветер задувает, качаются кроны сосен и берез. Не Южная Америка, нет!
От станции идти недалеко, а женщины шли поспешно, в молчаливом согласии, отворачивая лица от резких порывов неласкового ветра, поэтому пришли быстро. Клавдии даже показалось – неожиданно быстро, она давно так проворно не передвигалась.
Сразу кинулась к ванночке, сунула руку в воду. Холодная! Панцирь показался на ощупь ледяным. Голова Клауса была втянута вовнутрь, глаза закрыты. Дышит или нет – не понять, но очень, очень холодный.
Дома налила в стеклянную банку, из которой он так любил смотреть телепередачи, теплой воды. Осторожно опустила туда Клауса. Никакого эффекта!
Соня тем временем собирала чай. Замерзли с дороги, хорошо бы согреться…
Но Клавдия Степановна чай пить не стала. Она все это время внимательно рассматривала своего друга. Полосочки – черные и салатные – проступили ярче, а панцирь будто потускнел…Клавино сердце тоскливо сжалось. Бедный черепах! Умер! И – как теперь??!
Она хотела потрогать его нос, как будто он собака и по носу можно что-то определить… Нос был с виду таким же холодным и неподвижным, как и весь Клаус. В миллиметре от его грозного когда-то «клюва» рука Клавы вдруг остановилась. Глаз, обведенный круглым валиком, будто оправой очков, беспомощно мигнул. Клаус был жив!
- В город! К ветеринару! – со стороны это, наверно, выглядело смешно: старая больная бабка и бедный простуженный черепах. Но Соня смеяться не стала, быстро собрала сумку, положила туда грелку, недужное животное, и вот они уже снова едут в электричке…
Домик бабы Клавы уютно занесен снегом. Снежинки все падают и падают, снегопад под Новый год – к счастью. Спят до весны занесенные белым одеялом грядки, кусты и деревца. Спит старая вишня, посаженная еще Мишей, давно когда-то, очень давно! Коля тогда в первый класс пошел, помогал отцу посадить тоненькое деревце. От старой вишни много побегов пошло, и Клава с внучками рассадила их у Колиной могилы. Они принялись и этим летом уже цвели. Как же время летит! Скоро Ксения, старшая внучка, учебу закончит, в техникум будет поступать. По отцовской линии пошла, машинами увлекается.
Вот они все за столом – Клавина семья. Соня веселая, заметно округлившаяся в последнее время в области талии, сидит рядом с мужем. Алексей хороший мужик, хозяйственный. Клавдия его одобряет. Оля-непоседа худенькая, в очках, книжку под столом читает. Какую-то очередную «научную литературу» о растениях. Хочет биологом стать! Ксения, проходя мио, дает ей шлепка по затылку: «Офонарела? Другого времени не нашла?» Сама-то она помогает, гремит противнями, хлопает дверцей плиты.
- Ба-Клава! Я достаю! Пропеклись!
По комнате разливается запах печенюшек с ванилью. На столе - полный порядок: соленые огурчики, грибочки, пирожки с картошкой, «горячее». Клавдия проверяет – все ли поставлено, поправляет приборы, распрямляет складочки на скатерти…
Оранжевый абажур покачивает длинными золотистыми кистями – в такт хлопотливым Клавиным движениям. Лица присутствующих остаются в тени, но иногда они вплывают в этот теплый круг и тогда видны: то рыжеватые, то темные пряди волос, блеснувший взгляд, край улыбки.
- Внимание! Всем за стол! Скоро куранты будут бить! – Алексей достает из центра праздничного стола бутылку шампанского, торопливо откручивает проволоку… шуршит металлическая фольга. И в ответ на это шуршанье, из большого террариума, стоящего рядом с батареей, раздается скрежет веслообразных лап - полосочка черная, полосочка салатная:
- Шорк! Шорк! А про меня никто не забыл? А мне подарочек? Я здесь!!! С вами.
Марина Зейтц.
Моя авторская библиотека
Организатор обучающих конкурсов на сайте СП
Член Союза Писателей России
|
| |
| |
