| holubmm | Дата: Четверг, 22 Ноя 2012, 15:36 | Сообщение # 1 |
 Зашел почитать
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 62
Награды: 2
Репутация: 5
Статус:  | Могила Льва
Друзья, кто знает немецкий, просьба. Помогите исправить диалоги. Заранее благодаренОсновано на реальных рассказах, услышанных в детстве.Имена и фамилии - вымышлены или изменены. Любые совпадения считать случайными.
***
Широкий белорусский гостинец, словно издеваясь над вымотанными до предела солдатами, упрямо поднимал столбы пыли из-под колёс бронетранспортёра и трёх грузовиков, обволакивая их густым, удушливым облаком. Водители, обливаясь потом в разогретых палящим июльским солнцем кабинах, напряжённо всматривались в лобовые стёкла, едва различая впереди идущие машины. Через монотонный гул двигателей, хоть уже не так часто, но всё ещё были различимы отзвуки артиллерийской канонады. Колонна без остановок с самого утра продвигалась на юго-запад от города, название которого прочно вбилось в холодные арийские мозги. Могилёв!...Одно это слово с недавних пор вызывало в них непередаваемую смесь ненависти, ужаса, непонимания и уважения, заставляя солдат почти рефлекторно вздрагивать, крепче сжимая в руках оружие.
Всего лишь три дня назад немецкий штурмовой батальон под командованием майора Гольдштейна в полном составе двигался по этой же дороге в другом направлении. За плечами отборных штурмовиков вермахта было три года войны в Европе, десятки выполненных сложнейших боевых задач, слава непобедимых и неустрашимых воинов. Они были преисполнены боевым духом, верой в фюрера и в своё полное превосходство над дикарями русскими, с их разбитыми немощёными дорогами, убогими деревянными домишками, мелкими неухоженными полями, непролазными лесами и нищими безграмотными людьми. Бой на безымянной высоте на подступах к Могилёву за один июльский день 1941г. полностью перевернул у бравых немецких солдат представление о войне, русских и ценности человеческой жизни.
Они совершили казалось бы невозможное, то, что было не под силу другим. Русские, закрепились на господствующей высоте и, несмотря на интенсивные артобстрелы и налёты авиации, намертво вцепились в изрытый снарядами клочок земли, заблокировав продвижение немецких войск к Могилёву с юго- запада. После нескольких дней безуспешного штурма на измотанных тяжёлыми боями солдат Красной Армии при поддержке танков был брошен свежий, только что прибывший на передовую, штурмовой батальон. Штурмовики ценой огромных потерь смогли выбить остервенело обороняющихся русских с высоты, и закрепиться на вражеских позициях. Но командование, недооценив врага, не подбросило вовремя подкрепление. А красноармейцы, сброшенные в чистое поле, умудрились поджечь горючей смесью несколько преследовавших танков и, под ураганным огнём, сумели организовать контратаку.
Это была полная безумия штыковая атака в полный рост, без всякой подготовки и огневой поддержки. Грязные, оборванные, забинтованные человеки, которых с немецкой точки зрения уже вряд ли можно было назвать солдатами, вопреки всем законам военной науки, с необъяснимой обречённой яростью ворвались в окопы. Завязался упорный, бессмысленный по своей жестокости, рукопашный бой. Майор Гольдштейн не зря гордился своим батальоном. Его парни выстояли, хоть в живых осталось менее роты. Но заставить отступить противника не удалось даже им. Русские не отступили, они все погибли, за исключением десятка тяжелораненных бойцов, попавших в плен...
Офицер оглянулся на покрытые облаком пыли грузовики, в которых находились солдаты.
- Крайц доннер веттер, - невольно вырвалось ругательство.
Находясь на броне идущего впереди колоны бронетранспортёра, он, по крайней мере, не так страдал от этой проклятой пыли, как его люди. «Придётся сделать остановку...» - принял решение командир и, окликнув водителя, махнул рукой в сторону видневшейся в стороне от шляха деревни. Колона свернула вслед за бронемашиной на узкую извилистую грунтовую дорогу. Скорость движения пришлось уменьшить: дорога была совершенно не приспособлена для движения машин. Грузовики подпрыгивали на ухабах, как сумасшедшие. Водители безуспешно пытались маневрировать. Людей бросало в кузовах из стороны в сторону. Но дисциплинированные немецкие солдаты стойко переносили новое испытание, молча радуясь тому, что, наконец, их хотя бы оставила в покое проклятая белорусская пыль. Путь к деревне занял несколько больше времени, чем ожидалось. Машины передвигались со скоростью пешехода.
Майор приказал водителю остановиться у деревянного дома с красным флагом над крыльцом . Дом несколько выделялся из общей массы неровно вытянутых в одну улицу деревенских хат: был немного больше и покрепче. Рядом находился колодец, на который непроизвольно, раз за разом бросали взгляд солдаты, измученные палящим июльским солнцем и жаждой. У неровного, покосившегося от старости, забора сразу же собралась ватага неумытых и непричёсанных крестьянских детей, больше похожих на беспризорных оборванцев, пугливо, но с интересом рассматривающих чужаков. Было похоже на то, что немцы в деревне, расположенной немного в стороне от большой дороги, появились впервые. Взрослых не было видно, за исключением нескольких женщин в соседних дворах и бородатого старика, сидящего на скамейке у ближайшей избы, почти ничем не отличающейся от дома с красным флагом, и дымившего огромной, по всей видимости – самодельной, сигарой
-Заглушить моторы! Расставить часовых! Построиться у машин! – отдал команду немецкий офицер.
Спрыгнув с брони, с удовольствием разминая затёкшие ноги, он молча наблюдал за своими солдатами, которые, несмотря на усталость, слажено и чётко выполняли команды унтера Артура Клотца (После боя под Могилёвом в батальоне Гольдштейна в строю не осталось ни одного офицера). Доблестный и верный Клотц, прошедший всю Европу под его командованием, хорошо знал своё дело. Буквально через минуту приведшие себя в порядок штурмовики построились перед грузовиками в идеально ровную шеренгу, а унтер строго по уставу, чётко докладывал о составе подразделений и состоянии техники и оружия.
- Вольно! – подал команду офицер и добавил, уже не совсем по уставу, -Прикажите сменить флаг, Артур.
- Вольно! – повторил команду для всей шеренги унтер. – Шрайер! Уберите эту дрянь! Браун! Приготовьте штандар рейха!
Гольдштейна несколько покоробило выражение «Уберите эту дрянь». Раньше он не замечал за Клотцем таких вольностей, но промолчал. Солдаты немедленно приступили к выполнению команды. Уже через несколько минут закреплённое на древке знамя третьего рейха было водружено над деревянной белорусской хатой.
- Смирно! Равнение на знамя! – отдал команду офицер и взял под козырёк.
Несколько десятков секунд шеренга не шелохнувшись держала равнение на знамя.
Гольдштейн с удивлением отметил, что впервые не испытывает в душе торжественности момента и гордости за Германию, как тогда, когда его парни поднимали немецкий флаг над городками и деревнями Франции и, даже, Польши. В глазах его храбрых солдат, неподвижно застывших в строю, также не было ничего, кроме равнодушной усталости и желания как можно быстрее оказаться у колодца с чистой, холодной водой.
- Вольно! Разойдись! Привал! Артур, помогите мне.
Майор направился к колодцу. Он знал, что никто из подчинённых, соблюдая субординацию, не приблизится к воде раньше командира, и спешил поскорее завершить эту церемонию. Колодец был глубоким, а вода в нём – холодная и необыкновенно вкусная. Дитрих испытал истинное облегчение, утолив жажду большими неторопливыми глотками. Потом умыл руки, шею, лицо, почувствовав при этом лёгкость и свежесть во всём теле. Вода была такая удивительная,что непроизвольно пришло на ум выражение из детских сказок: «Живая»
- Спасибо, Артур. Можете быть свободны, - поблагодарил поливавшего ему унтера, снял у него с плеча полотенце и пошёл к бронетранспортёру, на ходу вытирая руки и лицо...
* * *
Дитрих фон Гольдштейн, младший сын барона Ульриха фон Гольдштейна был потомком древнего прусского рода, мужчины которого по традиции, уже несколько веков, посвящали себя воинской службе. Они всегда были далеки от политики и придворных интриг, а посему в мирное время никогда не играли заметную роль в государстве. Это были доблестные благородные воины. Война была их стихией. На протяжении столетий Гольдштейны верой и правдой служили монархам и государству. Трудно было бы найти в Германии род, который снискал больше славы своей преданностью и доблестью на полях сражений. Майор Дитрих фон Гольдштейн не был исключением. За три года войны молодой офицер прошёл путь от лейтенанта, командира взвода, до командира батальона и получил железный крест из рук самого фюрера ... Старый барон фон Гольдштейн и десять поколений его предков могли по праву гордиться своим достойным потомком. Штурмовой батальон под его командой считался одним из лучших в армии вермахта...
Так было ещё всего лишь три дня назад. Сидя на броне боевой машины молодой барон молча наблюдал за штурмовиками, столпившимися возле колодца. Не было слышно ни смеха, ни криков, ни шуток. В психике его людей, как, впрочем, и его самого, по-видимому произошли необратимые изменения. Но что можно было ожидать от людей, оставшихся в живых, пройдя через настоящий ад?! Батальон практически прекратил существование, за один день потеряв больше людей, чем за три года войны в Европе. Каждые четверо из пяти навечно остались в земле под белорусским городом Могилёвом... Могила Льва... Дитрих неплохо владел русским языком, и его буквально потрясла пришедшая на ум игра слов. В мозгу непроизвольно мелькнули ужасные картины того рокового боя, в котором он сам не раз находился на волосок от смерти: лицо красноармейца со штыком, не добежавшего до него каких-то два метра; залитый кровью здоровяк Эрих Браун, лежащий на дне окопа с раскроенным сапёрной лопаткой черепом; взгляд умирающего лейтенанта Пауля Лангена, своим телом закрывшего командира от осколков гранаты, подорванной раненным русским солдатом, который предпочёл смерть плену....
От нерадостных мыслей Гольдштейна отвлёк баварец Питер Штрассер. Унтер Клотц только что сменил его с поста. Прежде чем отправиться к освободившемуся уже от столпотворения колодцу, Питер достал из ранца пару шоколадок и направился к ватаге крестьянских детишек:
- Киндер! Киндер! Ком хир! Ком! Вкусно! Не бойтесь!- его приятный баритон заполнил всю улицу.
Поначалу дети испуганно отбежали подальше. Солдат остановился и, присев на корточки, продолжал голосом и жестами подзывать их к себе. Наиболее смелые стали подходить к чужаку. Штрассер стал ломать шоколад на куски и раздавать смельчакам. Угощение явно понравилось. Маленькие дикари уже без опаски подбегали к баварцу и протягивали к нему свои грязные ручёнки, позволяя при этом даже потрепать себя по голове или ущипнуть. Улицу заполнил звонкий детский смех. Немецкий солдат, явно довольный результатом, счастливо и беззаботно смеялся вместе с чумазой белоруской детворой. Из-за заборов настороженно выглядывали привлечённые неожиданным весельем женщины. Не выражая никаких эмоций, почти не двигаясь, наблюдал за происходящим со скамейки у дома напротив бородатый старик. Другие немецкие солдаты по разному реагировали на неожиданное проявление доброты к детям своего товарища: кто безразлично, кто брезгливо, а кто и слегка улыбаясь. Но, никто не пытался ни препятствовать баварцу, ни последовать его примеру...
Шоколад закончился. Штрассер весело и бодро зашагал к грузовику. Дети, как маленькие собачёнки за хозяином, потянулись вслед за ним. Питер остановился, повернулся и с улыбкой стал объяснять:
- Найн...Найн...Нельзя...
Детвора тоже остановилась и, ничего не понимая, ухохатывалась, слушая немецкую речь. Тогда Питер сложил пальцы в виде пистолета и закричал, шутливо бросившись на них:
- Ауфштейн! Хенде хох! Шиссен! Та-та-та-та...
Дети с визгом бросились врассыпную. Вслед им полетел весёлый раскатистый смех баварца. Проходя мимо командира Питер, как бы оправдываясь, немного виновато произнёс:
- Какие милые малыши, гер майор. Вы не находите?
- Да, конечно, Штрассер, - кивнул в ответ барон, хоть с выражением «милые малыши» по отношению к грязным оборванцам, так непохожим на опрятных и ухоженных детей из благородных немецких семей, был категорически не согласен.
Ему не хотелось огорчать добряка и балагура баварца, который сумел остаться таким же после пережитой мясорубки. Как бы там ни было, поступок подчинённого отвлёк Дитриха от нехороших мыслей. Он внимательно ещё раз осмотрел окрестность. Поводов для беспокойства не было. Солдаты отдыхали. По обе стороны улицы находились на своём посту часовые. Один из них, Фриц Мейер, был новичком. Прибыл в батальон с пополнением после завершения польской компании. Гольдштейн с самого начала считал его слабым звеном. Худощавый, неуравновешенный и раздражительный Мейер уступал сослуживцам и по физической подготовке, и по военному мастерству, и по выносливости, и по силе духа... «Пожалуй, нужно будет сказать Клотцу, чтобы в будущем не доверял несение караула, таким как Мейер»- мелькнула мысль у офицера. Тут же он с горечью осознал, что такого штурмового батальона, который принимал участие в боевых действиях в Нормандии собрать уже долго не удастся...возможно никогда не удастся...
***
Безоблачный июльский день постепенно приближался к своей середине. Беспощадное солнце уже обрушило всю свою мощь на пока ещё не поникшую после ночной прохлады и утренней свежести зелень. Нестерпимая полуденная жара. В деревне в такой час привычно пусто. Самое время для заготовки сена. Бабы бойко разбивают в прокосы плотные валы свежескошенной травы. Мужики отдыхают после утренней косьбы, что бы вечером приступить к складыванию коп и метанию стожков...Вернее сказать, старики и пока ещё безусые юноши отдыхают после косьбы...Мужики ушли на войну...
Матвей Кадыр с облегчением уселся на скамейку в тени развесистой берёзы. «Да, не тот ты уже, казак...» - с лёгкой грустью буркнул себе под нос, припомнив, как приятно ныло тело после косьбы в молодости. Теперь ломота в натруженных руках и пояснице, да тяжесть на уставших ногах приятных ощущений не приносили. И, хоть на здоровье пока жаловаться было грех, без сыновей управляться с хозяйством стало трудно. Достав кисет с махоркой и аккуратно сложенную старую газету, Кадыр принялся не спеша мастерить солидную по размерам самокрутку.
Надо сказать, что настоящая фамилия у нашего героя была Корань. Однако, за глаза в деревне никто их род кроме как Кадыры не называл уже несколько поколений. Сложно сказать, откуда появилось и что означало это прозвище. Скорее всего оно было как-то связано с некоторыми отличительными чертами характера. Кораней при всём желании трудно было назвать милыми обаятельными людьми. Они были не общительны и не разговорчивы. Не любили кем-то командовать и не умели никому подчиняться. Если работали - то до ломоты в теле, если пили – то до дна, если дрались – до последнего... Ссориться с ними, однако, никто не рисковал: уважали и, даже, боялись. Нрав крутой был.
Дымя самокруткой, Матвей бросил взгляд во двор, где хозяйничала Алена, жена младшего сына, оставшаяся дома чтобы присмотреть за детьми и приготовить на всю семью вячеру*. Наблюдая за быстрыми, ловкими движениями высокой и сильной молодой женщины, Матвей невольно подумал о сыновьях. Тревожно защемило сердце. Старый казак знал о войне не понаслышке. Считай всю первую мировую - на передовой, в составе лейб-гвардии Могилёвского казачьего полка. Два Георгиевских креста на бережно хранимом в дубовом сундуке старом казачьем кителе были более чем убедительным доказательством того, что запах пороха старику был знаком хорошо.
От невесёлых мыслей Матвея отвлекла толпа детворы, пробежавшей мимо.
Последним, заметно отставая от старших ребятишек, смешно спотыкаясь, бежал трёхлетний Василёк Корань. Пожилой мужчина едва заметно улыбнулся в бороду, при виде внука. «Даст бог, всё будет хорошо»- подумал он про себя, встал со скамейки, бросил по ноги остаток самокрутки и затоптал его в песок.
- Господи! Спаси и сохрани! – сказал вслух, поглядев вслед удаляющемуся малышу, широко перекрестился и пошёл во двор.
На полдороги Кадыр вдруг остановился. Его, уже теряющий былую остроту слух, наконец уловил давно приближающийся к деревне гул моторов. «Каго ета там нясе?»*- промелькнул в голове вопрос. Заинтересовавшись, он вернулся под берёзу, сел на лавку и принялся за приготовление новой самокрутки.* Вячэра ( белоруск.) – ужин.
* Каго ета там нясе? (бел) – кого это там несёт?
***
Толпа ребятишек, прижимаясь к плоту, восторженно тыкала пальцами в колону ползущей по деревне техники. Глаза Матвея недобро сузились, различив кресты на идущем впереди бронетранспортёре. Сердце гулко застучало, как у голодного хищника при виде добычи, а дыхание стало частым и прерывистым. Пальцы старого казака крепко стиснули эфес доставаемой из ножен невидимой сабли, раздавив при этом уже готовую самокрутку. Он даже привстал со скамейки.
- Немцы! -вырвалось из уст и, тут же взяв себя в руки и глядя на испорченное курево – Аааа...лИха на вас...*
Бородач опустился на место и принялся вертеть новую сигару.
- Иди дахаты!**- сердито приказал он невестке, выбежавшей из двора.
-Малога трэба забрать...***- попробовала воспротивиться женщина.
- Не трэба! Я прыгляжу. Иди!****
Невестка покорно пошла во двор, а Матвей, закурив, стал наблюдать за действиями немецких солдат, не забывая посматривать в сторону детишек, где находился маленький Корань. «Пабач ты на их! Ваяки...»*****- с невольным уважением к врагу негромко, почти про себя, комментировал чёткие и слаженные действия военных старый георгиевский кавалер.
Тем временем один из штурмовиков сорвал со здания сельсовета красный флаг. «Адкиравалися...»* - в душе крепкий середняк в прошлом, аднасобник** - по натуре, Матвей никак не мог простить Советской власти принудительную коллективизацию, когда его под угрозой раскулачивания заставили вступить в колхоз. Поэтому, при виде падающего на землю кумача, он невольно ощутил некоторое злорадство. Однако германскому флагу, по его разумению, над бывшей хатой репрессированного заможнага *** крестьянина Фядоса Варашкевича, а до недавнего времени – сельсоветом, тоже было не место. «ХибА не на доуга...»**** - ворчал себе под нос Кадыр, недобрым взглядом изучая символ новой власти: «Тикава ти калгас зликвидують?»***** Снова с беспокойством подумал о сыновьях. Здоровые ли, живые ли. Шутка ли,с германцем воевать?! Вон какие сытые, лощёные да холёные. Офицер – не иначе, как из панов, благородством за версту прёт. Хмурые только какие-то. Молчаливые. За исключеним одного, что детей цукерками частуе******Хоть и немец, а ребятишек жалеет. Свои, видно, на неметчине остались без батьки. И на кой ляд сдалась эта война. *Лиха на вас (бел) - чтоб вам
**Иди дахаты (бел) – иди домой
***Малога трэба забрать (бел) – ребёнка надо забрать
****Не трэба! Я прыгляжу (бел) – не надо! Я присмотрю
*****Пабач ты на их (бел) –ты смотри какие
*Адкиравалися..(бел) - отруководились
** аднасобник (бел) – единоличник
*** заможнага (бел) – зажиточного
**** ХибА не на доуга (бел) – не может быть, что бы на долго
***** Тикава ти калгас зликвидують (бел) – интересно, ликвидируют ли колхоз\
****** цукерками частуе (бел) – угощает конфетами
***
Углубившись в свои мысли, старик на какое-то время забыл об обещании присмотреть за внуком. К действительности его вернул громкий, немного визгливый крик часового:
- Цурюк! Отойти от машины, маленькие паршивцы! Буду стрелять.
Детишки, которым уж очень по вкусу пришёлся немецкий шоколад, улучили момент и пробрались к грузовику, что бы втихаря спереть невиданных никогда сладостей. Услышав крики и увидев бегущего с автоматом в руках немца, они бросились врассыпную. Небольшому, худощавому солдату удалось поймать только маленького Василька, который, впрочем, даже не смог залезть в машину.
- Грязный русский воришка!
Схватив ребёнка за шиворот он принялся, со злостью, сильно прикладом автомата плашмя лупить его пониже спины. Испуганный мальчишка заревел от боли и страха на всю улицу.
- Гер зальдат! Гер зальдат! Пашкадуй! Кали ласка! Дитё малое. Не разумее ничога*...- Матвей подбежкам* кинулся на помощь внуку.
- Фриц! Что ты делаешь?! Оставь ребёнка!.. Фриц... – со стороны колодца к часовому широкими шагами направился немец, раздававший детям конфеты.
Но и того и другого внезапно опередила Алена. Женщина, как разъяренная волчица, выскочила со двора и бросилась к сыну. Не раздумывая, со всего размаху она ударила немца по лицу. От неожиданности штурмовик не удержался на ногах и, перевернувшись, упал на землю, выпустив малыша. Удар был настолько сильным, что солдат не сразу пришёл в себя. Мать схватила ребёнка и бросилась бежать ко двору.
- Дачка! У лес бяжы! Хавайтеся!* – крикнул вдогонку невестке Матвей и сам спешно пошёл к хате.
Он с облегчением успел рассмотреть, что беглецы скрылись в зарослях молодого березняка за огородом. Тут же его обогнал, передёргивая затвор автомата, взбешённый Фриц.
- Где она?! – заорал немец прямо в лицо. - Где эта сука?!
У Кадыра налились кровью глаза. Ещё со времён первой мировой слово «сука» было ему хорошо знакомо. Но, совладав с охватившим его гневом, смолчал. Солдат, грубо оттолкнув Матвея, бросился во двор искать женщину. Он перевернул всё вверх дном, облазил каждый уголок, но поиски оказались безуспешными. Однако успокаиваться не хотел и снова подбежал к пожилому мужчине:
- Куда убежала эта тварь? Отвечать! Молчишь, свинья?!
Не дождавшись ответа, штурмовик наотмашь ладонью ударил старого казака по лицу. Этого дважды георгиевский кавалер стерпеть уже не мог. Тяжёлый кулак Кадыра со всей силой опустился на голову обидчика. Фриц рухнул как подкошенный. Матвей вырвал из рук врага автомат, решительно снял с предохранителя и угрюмо взглянул на лежащего на земле немца. Время необъяснимо замедлило свой ход. Всё вокруг стало происходить как в замедленной съёмке. Штурмовики судорожно хватались за оружие. Послышались звуки передёргиваемых затворов и короткие гортанные крики. Старик повернул голову. Его суровый взгляд упёрся в того самого блондина баварца, что угощал детей конфетами. Он находился ближе всех. Немецкий солдат, не поднимая оружия, растерянно и как-то обречённо смотрел на бородатого белорусского крестьянина. Решимость нажать на курок неожиданно стала исчезать...
Корань, так и не выстрелив, отшвырнул в сторону «шмайссер» и бросился к избе. Сзади послышались автоматные очереди, но он успел невредимым заскочить в хату и задвинуть за собой массивный железный засов на двери (подарок свата, колхозного каваля** Трофима). «Трэба хоць памалицца перад сьмертю»**** - неожиданно спокойно, без всякого страха подумал пожилой мужчина, рассудив, что немцы вряд ли оставят его в живых. Понимая, что времени у него осталось не много, Матвей быстро подошёл к сундуку, достал бережно хранимый казацкий китель с наградами, стал торопливо застёгиваться. В дом уже ломились штурмовики. По всей хате разносились отзвуки тяжёлых ударов в дверь и громкие разъярённые приказы открыть, сопровождающиеся угрозами в адрес хозяина. Крепкая дубовая дверь обреченно трещала, но упорно не поддавалась. Старый казак опустился на колени перед старинной, в потемневшем от времени деревянном окладе, намоленной не одним поколением Кораней православной иконой в углу хаты. «...Иже еси на небеси хлеб наш насущный....» - зазвучал его твёрдый и спокойный голос, наполняя светлой молитвой чисто убранную крестьянскую хату.
Душа казака наполнилась необычайной лёгкостью, спокойствием и умиротворением, в которых постепенно растворялись гнев и тревога, лицо озарилось непоколебимой верой в милость и справедливость господа... Он даже не шелохнулся, когда раздался звон разбитого стекла, и по полу покатилась немецкая граната с характерной длинной рукояткой. В голову ударило тяжёлой взрывной волной. Матвей успел почувствовать невыносимую боль, после чего наступила необычайная тишина. Боль внезапно исчезла вместе со всеми звуками и картинами земного мира. С иконы куда-то исчез оклад, а с образа на крестьянина смотрели живые глаза Христа. «Прими в царствие небесное душу раба твоего...» попытался вымолвить Корань, но его губы остались неподвижны. Тело уже не подчинялось его разуму, а всё происходившее казалось каким-то нереальным и больше походило на сон... «Живи, раб божий! Не пришло ещё время твоё!» - божественный глас зазвучал вокруг, стоящего на коленях мужчины. Рука спасителя небесного при этом осенила его животворящим крестом...
***
Солдаты выволокли бородатого дикаря из избы, бросили на землю и принялись жестоко бить ногами. Дитрих фон Гольдштейн отказывался верить своим глазам: «Неужели живой?! Как такое возможно?! И откуда эта варварская жестокость у его солдат к безоружному и беспомощному врагу?»
- Отставить! – крикнул он, быстрым шагом направляясь к лежащему на земле старику.
Все подчинённые, кроме Фритца Мейера, прекратили избиение и отошли в сторону. Это было не слыхано!!! Солдат не выполнил его приказ. Мейер, словно обезумев, продолжал остервенело наносить удары тяжёлыми ботинками по лежащему на земле человеку.
- Мейер! Немедленно прекратите! Я приказываю! – офицер почти перешёл на бег.
Боец, казалось, не слышал командира. В голове потерявшего рассудок штурмовика осталась лишь одна мысль: превратить тело своего обидчика в бесформенную массу, что бы навсегда забыть о своём позоре и страхе (даже не страхе, а диком животном ужасе) перед страшным непонятным врагом, перед смертью, перед этой трижды проклятой войной. Он пришёл в себя только после того, как унтер Клотц, схватил его сзади и, швырнув на землю в сторону от русского, без слов направил в его сторону ствол автомата. Из глаз Мейера, полных злобы и бессильной ненависти ко всему окружающему миру (включая товарищей по оружию), текли редкие крупные слёзы. Он лежал лицом вниз, еле слышно противно выл, вцепившись руками в землю.
Гольдштейн, презрительно глянув на своего солдата, подошёл к неподвижно лежащему на земле русскому. Старик тяжёло дышал, по-видимому испытывая невыносимую боль. Однако из его уст не сорвался ни один стон. Немецкий офицер невольно почувствовал к нему уважение. «Как же ему удалось выжить? Этому должно быть какое-то вразумительное объяснение...» - вопросы не давали майору покоя.
- Поднимите его! – отдал он распоряжение Клотцу, направляясь к входу в избу. – И дайте ему воды...
Пригнувшись, барон нырнул в низкий дверной проём и, остановившись на пороге, огляделся. Жилище варваров представляло собой одну большую комнату, без всяких перегородок. В одном углу находилась основательно разрушенная взрывом гранаты русская печь, вдоль стен – несколько перевёрнутых железных кроватей и деревянных лавок, у окна – разваленный стол. Всё вокруг было иссечено осколками разорвавшейся гранаты. Офицер прошёл на середину избы. «Господи! Что это? Как такое возможно?» - едва сдержался он, чтобы не воскликнуть. В противоположном от печи углу висела совершенно не повреждённая православная икона в потемневшем от времени деревянном окладе. Перед иконой небольшой сектор пола так же не был тронут осколками, словно был накрыт невидимым защитным куполом. Это обстоятельство чрезвычайно заинтересовало Дитриха. Он подошёл вплотную к иконе и принялся изучать образ.
Деревянный оклад был изготовлен довольно грубо. Само изображение было написано тоже далеко не профессионально, но...глаза...Глаза были словно живые. Нигде до этого (включая и родовой замок Гольдштейнов на севере Пруссии, в котором находилась огромная, одна из лучших в Европе, коллекция картин известнейших живописцев) молодому аристократу не приходилось видеть на полотнах такого живого взгляда. Барон застыл, едва дыша, перед образом Христа. Сколько времени он оставался в оцепенении - не известно. Может несколько секунд, может несколько десятков минут. Время словно остановилось, а окружающий мир будто бы перестал существовать, вместе со всеми звуками, запахами и зрительными картинами...
- О! Майн год! – невольно произнёс Гольдштейн, приходя в себя.
Расстегнув мундир, он достал висящий на груди маленький золотой медальон, открыл его и поцеловав образ, прошептал: «Боже! Храни Германию!». После чего привёл себя в порядок, ещё раз внимательно огляделся вокруг и быстрым уверенным шагом вышел на улицу.
Избитый русский крестьянин в наглухо застёгнутом кителе казачьих войск царской российской армии времён первой мировой войны с двумя Георгиевскими крестами на груди стоял у стены дома в окружении двух немецких солдат, направивших на него стволы своих автоматов. Взгляд барона фон Гольдштейна встретился со взглядом Матвея Кадыра. В глазах старого казака не было ни злости, ни ненависти к чужим солдатам, ни страха. Офицер поразился спокойствию, гордости и внутреннему благородству, исходившим от этого простого человека. На улице не было ни души, кроме солдат. Женщины и дети спрятались, едва услышав первые выстрелы. Воцарилась пугающая тишина.Штурмовики хранили гробовое молчание, ожидая его распоряжений... Невозмутимый и спокойный, верный и преданный унтер Артур Клотц, по-прежнему готовый выполнить любой приказ своего командира...Хмурый и немного растерянный баварец Питер Штрассер, вновь надолго спрятавший на дне души своё благодушие и балагурство...Нервный, переполненный ненавистью и страхом Фритц Мейер, неуравновешенный и раздражительный... Дитриху опять пришла на ум эта пугающая игра слов: «Могилёв...Могила Льва...Странная, непонятная страна...Проклятая война...» Но внешне офицер не подал и вида, сохраняя арийское спокойствие и невозмутимость, соответствующие его положению. «С нами бог...» - произнёс он негромко, что бы придать себе уверенности.
- Отпустите старика,- приказал штурмовикам, охранявшим бородача. – По машинам! Заводи моторы!
Тут же раздались отрывистые короткие команды унтера Клотца. Солдаты быстро и чётко, как хорошо отлаженный механизм, принялись делать свою привычную работу. Через несколько минут всё было готово к маршу. Майор Голденштейн ещё раз посмотрел на бородатого старика и, вскинув вверх руку, отдавая честь Георгиевскому кавалеру, быстрым шагом направился к головному бронетранспортёру. Запрыгнув на броню он тут же дал команду водителю начать движение. Колонна немецкой техники медленно поползла в сторону гостинца, покидая небольшую белорусскую деревню.
***
Безоблачный июльский день перевалил за подень. Беспощадное солнце беспощадно обрушивало всю свою мощь на уже поникшую зелень. Нестерпимая полуденная жара. В деревне в такой час привычно пусто. Самое время для заготовки сена. Бабы бойко сгребают в валы уже почти сухое сено. Мужики приступают к складыванию коп и метанию стожков...Вернее сказать, старики и пока ещё безусые юноши приступают ...Мужики ушли на войну...
*Подбежкам (бел) - полубегом
* Дачка! У лес бяжы! Хавайтеся! (бел) – Беги в лес, дочка! Спрячьтесь!
** каваля (бел) - кузнеца
*** Трэба хоць памалицца перад сьмертю (бел)- Хоть помолиться перед смертью успеть</b><b><i></i>[size=12]
М.Гаевич
Сообщение отредактировал holubmm - Четверг, 22 Ноя 2012, 15:38 |
| |
| |
