| Nikolay | Дата: Четверг, 15 Сен 2011, 09:47 | Сообщение # 1 |
 Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Награды: 168
Репутация: 248
Статус:  | 
КОКТО ЖАН
(Жан Мори́с Эже́н Клема́н Кокто́)
(5 июля 1889 — 11 октября 1963)
— известный французский писатель, поэт, драматург, критик, художник, режиссёр и сценарист, предвосхитивший появление сюрреализма и один из первых представителей этого течения в литературе.
Биография
Сын адвоката и художника-любителя, покончившего с собой, когда сыну было 9 лет. Не получил систематического образования. С середины 1910-х годов вошёл в художественные круги Парижа, познакомился с Марселем Прустом, Андре Жидом, Сергеем Дягилевым, Пабло Пикассо, Эриком Сати и другими, оказал влияние на сюрреалистов (затем вошёл в конфликт с А. Бретоном), позднее сблизился с Жаном Маре и Эдит Пиаф. Известен многолетним творческим и любовным союзом с актёром Жаном Маре, с которым прожил вместе около 25 лет.
Признание
С 1916 года издавался в литературном американском журнале «Литтл Ревю», основанном Джейн Хип и Маргарет Андерсон. В 1955 был избран членом Французской Академии, Королевской Академии Бельгии. Командор ордена Почётного легиона, член Академии Малларме, многих национальных Академий мира, почётный президент Каннского кинофестиваля, Академии джаза и др. В Мийи-ла-Форе, где умер Жан Кокто, действует дом-музей.
Кокто и музыканты
Мало кто из писателей XX века имел такую близкую и обширную связь с музыкой и музыкантами своего времени, как Жан Кокто. Среди его произведений — либретто и тексты для десятков опер, балетов и ораторий, в числе которых многие сделали имя не только своему автору, но и составили историю всей французской музыки.
«…Между музыкой и Жаном Кокто была органичная доверительная связь… Он был весь в музыке физически… Для разговора о музыке и музыкантах он умел находить идеально подходящие слова, точные выражения, полностью избегая при этом специальной музыкальной терминологии…»
(Анри Соге, «Жан Кокто и музыка»)
Особенное значение для Жана Кокто имел скандально легендарный балет Сати-Пикассо-Кокто «Парад», поставленный в мае 1917 года русским балетом Дягилева в Париже. Шумная премьера «первого сюрреалистического спектакля» в истории сделала имя не только Кокто, но и всем остальным участникам этого эпатажного представления. Общение с Эриком Сати, одним из самых особенных и странных композиторов XX века имело наибольшее значение для формирования и творческого, и личного почерка Кокто.
«Внешне Сати был, похож на заурядного чиновника: бородка, пенсне, котелок и зонтик. Эгоист, фанатик, он не признавал ничего, кроме своей догмы, и рвал и метал, когда что-нибудь противоречило ей. <…> Эрик Сати был моим наставником, Радиге — экзаменатором. Соприкасаясь с ними, я видел свои ошибки, хотя они и не указывали мне на них, и даже если я не мог их исправить, то по крайней мере знал, в чём ошибся…»
(Жан Кокто, из книги «Бремя бытия», 1947 г.)
Пять лет спустя Жан Кокто совместно с Эриком Сати и при поддержке известного критика Анри Колле инициировал создание знаменитой французской группы «Шести» молодых композиторов, прообразом которой послужила «Могучая кучка» или «Русская пятёрка», как её чаще называли во Франции.
«История нашей „Шестёрки“ похожа на историю трёх мушкетёров, которых вместе с д’Артаньяном было четверо. Так и я в „Шестёрке“ был седьмым. Говоря точнее, ещё больше эта история похожа на „Двадцать лет спустя“ и даже на „Виконта де Бражелона“, потому что всё это было очень давно и сыновья уже заменили отцов. Сходство дополняется тем, что нас объединяла не столько эстетика, сколько этика. А это, по-моему особенно важно в нашу эпоху, помешанную на ярлычках и этикетках…»
(Жан Кокто, из книги «Мои священные чудовища», 1979 г.)
Творчество
Пьесы
Орфей (Orphée, 1926)
Человеческий голос (La Voix humaine, 1930)
Эдип-царь (Oedipe-roi, 1937)
Кинофильмы
1932 — Кровь Поэта (фр. Le Sang d'un poète)
1946 — Красавица и Чудовище (фр. La Belle et la Bête)
1947 — Двуглавый Орел (фр. L'Aigle à Deux Têtes)
1948 — Ужасные Родители (фр. Les Parents terribles)
1950 — Орфей (фр. Orphée)
1959 — Завещание Орфея (фр. Le Testament d'Orphée)
1965 — Самозванец Тома / Thomas l’imposteur
Кроме того, Кокто выступал сценаристом фильмов Жана Деланнуа («Вечное возвращение», 1943; «Принцесса Клевская», 1960), Робера Брессона («Дамы Булонского леса», 1945) и др. Роман «Ужасные дети» был в 1950 году экранизирован Мельвилем. Позднее тот же сюжет был переработан Гилбертом Адэром и воплощён Бернардо Бертолуччи в фильме «Мечтатели» (2003).
Пьеса «Двуглавый орёл» легла в основу фильма Микеланджело Антониони «Тайна Обервальда», а у Педро Альмодовара в фильме «Закон желания» показана постановка пьесы Кокто «Человеческий голос».
(Источник – Википедия; http://ru.wikipedia.org/wiki/%CA%EE%EA%F2%EE,_%C6%E0%ED )
***
Жан Кокто
Французский художник и писатель, который заявил себя в создании фильмов, балетов, опер, а также и живописи, поэзии и художественной литературе. Работы Жана Кокто носят на себе черты влияния сюрреализма, психоанализа, кубизма, католической религии и ... опиума. Для своего времени Кокто был представителем авангардных течений. В числе его друзей были такие выдающиеся люди как Пабло Пикассо, композитор Эрик Сати, писатель Марсель Пруст и русский меценат Сергей Дягилев. "Самое худшее для поэта - когда им восхищаются, не понимая его" Жан Кокто родился в богатой парижской семье. Его отец был юристом и художником-любителем, он покончил жизнь самоубийством когда Жану было девять лет, но, несмотря на это его влияние на сына было значимым. Говорят также, что это трагическое событие оказало на Кокто сильное воздействие - он проникся чувством слабости человека как такового, которое позже он пытался восполнить, посвятив свою жизнь служению искусству и мистическим силам мира. Так поэзия стала для Кокто основой всего искусства и "религией без надежды". В пятнадцать лет Кокто ушел из дома. В школе он не был в числе первых учеников, несколько раз безуспешно пытался сдать выпускной экзамен. Его первый томик стихов "Лампа Алладина" вышел когда Кокто было 19. Вскоре он стал известен в богемной среде художников под кличкой "Фривольный принц" - по названию книги стихов, которую он опубликовал в 20 лет. Американская писательница Эдит Вартон говорила, что он был человеком, "для которого каждая великая поэтическая строка была настоящим восходом солнца, а каждый восход солнца - основанием Божественного Города..." Именно в этот период Кокто стал общаться с Прустом, Андре Жидом и Морисом Барре, а также с правнуком Виктора Гюго, Жаном.
(Источник - http://surrealism.ladogda.ru/index.php?fr=902&fldr=9000&ftp=2 )
***
Проза Жана Кокто
Кокто хорош тем, что красота, безупречный стиль у него всегда на первомплане, а потом уже все остальное. Я нигде не видел (речь идет о прозе, не о живописи) такого внимания к прекрасному на таком бытовом уровне. Даже любовь выглядит у Кокто бедной родственницей его эстетических взлетов и художественных обобщений. Все подчинено строгой иерархии безупречного стиля, во всем без труда угадывается вертикаль красоты.
Сначала нам одевают очки, позволяющие видеть гармонию там, где обычным взглядом ничего не увидишь, затем показывают обычные, по сути, вещи - и, о боже, как они преображаются! Модернизм его безупречен и сопоставим по уровню с мастерством Моне или Сезанна. Некое сравнение можно было бы провести с А. Мишо и прозой Ж. Жене ("Богоматерь цветов"), но явно не в пользу последнего.
Кокто в прозе сделал примерно то же, что сделали в живописи модернисты: отделил красоту от обыденности, очистил вечно беспокойный, становящийся, изменчиво-своевольный плод жизни от налипшей грязи обыденного, суетного, преходящего, выделив необъяснимо прекрасное, вневременное. А вневременна лишь красота.
Будни богатых (и не очень) бездельников и кокоток превращаются в фестиваль утонченных чувств, неожиданно величественных (для "среднего класса") поступков и жестов, словом, торжество красоты. Кокто пишет оду свободному времени, оду вечным ценностям. Помимо изумительных по точности, краткости (!) и свежести художественного взгляда метафор и описаний, также (приятный сюрприз) очень хороши его афоризмы (ибо философский взгляд на вещи у Кокто при всей кажущейся легковесности его тематики развит чрезвычайно).
Язык красоты претенциозен, но универсален. Красивый закат или цветок понятны всем. В этом огромное преимущество живописи и музыки над литературой - они не нуждаются в переводе, имея прямую связь с сердцем воспринимающего. Перевод, особенно эстетически значимой прозы или поэзии, - всегда нечто другое, чем оригинал. Тут речь идет скорее о "творческой обработке", чем о точной копии. Равновеликость оригиналу (ни больше, ни меньше) - вот что требуется от такого перевода. Дело в том, что "ткань", на которой творит писатель или поэт, создается всего один раз. У переводчика нет и не может быть такой же ткани, он вынужден подбирать другую, а именно - "равновеликую", чтобы скопировать на нее узор авторского замысла. Конечно, перевод не самостоятельное произведение и полностью основан на чужом материале. Тривиальное сравнение, но пересадка растения-произведения из почвы одного языка в почву другого требует опытного садовника-переводчика.
Прекрасные переводы Н. Шаховской делают эту проблему практически незаметной.
Andy
(Источник - http://lib.ru/PXESY/KOKTO/ )
***
Орфей
Екатерина Виноградова
Род его занятий не определить ни одним, ни тремя словами. Поэт? Разумеется: всю жизнь слагал изысканнейшие строфы, удостоился своеобразного и редкого титула "принц поэтов" и на склоне лет вошёл в число "бессмертных", был препоясан шпагой и облачился в зелёный камзол Французской академии. Однако выпускал и книги рисунков, делал афиши, плакаты и декорации к спектаклям, а помимо того - удивительно расписал несколько церквей в окрестностях Парижа, в Вильфранш-сюр-Мер и даже в Лондоне. Были ещё и пьесы Кокто-драматурга, нередко сопровождавшиеся скандалами и всегда - шумом, собиравшие лучших актёров - Шарля Дюллена, Ивонн де Бре, Жанну Моро, Эдвиж Фейер, Жана Маре, - пьесы, идущие по всему миру и сейчас, известные в России: "Священные чудовища", "Ужасные родители", "Двуглавый орёл", "Человеческий голос"; были фильмы по сценариям Кокто - "Вечное возвращение", "Ужасные дети", "Рюи Блаз"; фильмы, поставленные режиссёром Кокто по собственным сценариям, - "Кровь поэта", "Орфей", "Завещание Орфея"; кроме того, не раз он выступал и как актёр...
Это Сергей Дягилев создал фокусника Кокто, сказав ему своё знаменитое "Жан, удиви меня!" Жан удивил - и удивлял с тех пор всю Францию. Кокто говорил, что Дягилев заставил его умереть, чтобы родиться настоящим Жаном Кокто - поэтом. Эта смерть и это возрождение случились в 10-е годы ХХ века, когда весь Париж свели с ума Русские сезоны Дягилева. Сумасшествие постигло не только впечатлительных юношей в возрасте Жана, тогда 20-летнего богемного поэта. Участь его разделили вполне зрелые, много повидавшие ценители прекрасного - Огюст Роден, Марсель Пруст, известный портретист Жак-Эмиль Бланш, Коко Шанель... Удивив Дягилева, Кокто стал одним из его сотрудников. Он делал афиши с портретами Нижинского и Карсавиной, сочинил сначала довольно заурядное либретто к балету "Синий бог", но потом придумал ни на что не похожие "Парад" и "Голубой экспресс".
"Парад" был клубком диких по тем временам идей. Балет не имел сюжета - зазывалы перед нарисованным балаганом демонстрировали фрагменты своих номеров, но главного - того, что происходит внутри, - никто не увидит; публика удивлялась и возмущалась. Но не уходила. Музыка представляла собой обработку уличных мелодий, действие сопровождалось шумами - стуком пишущей машинки, рёвом двигателей. Движения, имевшие самое приблизительное отношение к танцу, по большей части придумал сам Кокто, а костюмы и декорации сделал Пабло Пикассо.
Над "Парадом" работали в военное время, хотели отвлечь сограждан от суровой действительности, а парижане сочли себя оскорблёнными, и описание грандиозного скандала, с драками в партере, с криками "Пикассо - бош!" и даже "Русские - боши!", многие свидетели приводят в своих мемуарах. Через три года, в 1920-м, Париж принял "Парад" с восторгом, и Дягилев навсегда оставил его в репертуаре.
Похоже, именно дягилевская антреприза показала Жану Кокто, как искусство выходит за пределы любых границ и перегородок - стиля, направления или даже вида и жанра... Дягилев не боялся никаких экспериментов - всё, что талантливо, ему годилось. Это искусство не знало правил касты, не подчинялось никакому "изму". Дягилев спокойно ставил вперемежку романтические и кубистические, сюрреалистические и абстрактные балеты - за что его дружно терпеть не могли все идейные "исты". Та же участь постигнет Кокто. Его назовут фокусником и обманщиком: он только что заставил поверить в себя - авангардиста с "Парадом", с фарсом "Бык на крыше", однако "Новобрачные с Эйфелевой башни", пантомима в сопровождении текста и музыки, отдают пародией и на авангард, и на сограждан, и на себя - верного "иста"; а Кокто уже примеривается к сюжетам библейским, классическим, задумывает "Давида" на музыку Стравинского, в 1922-м ставит "Антигону", в 1923-м начинает "Эдипа" (в этой пьесе Кокто будет играть сам) и намного позднее - "Ужасных родителей", навсегда полюбившуюся зрителям пьесу о современниках...
Он показывал фокусы, обманывал, удивлял. Исчезал там и появлялся здесь - что в искусстве, что в жизни он был мастером побегов и дерзких проникновений. Не видел запретности "запретных тем" - совершенно откровенная эротика, нормально и нетрадиционно ориентированная, жизнь сутенёров, проституток и юношей с панели, опиум и кокаин вписаны без малейшего нажима, надрыва или апломба в самые светлые и проникновенные тексты (впрочем, безысходных или просто мрачных текстов у него и вовсе нет). Кажущаяся лёгкость и непостоянство его музы многих наводили на мысль, что Кокто - ребёнок, который играет. Так просто было объяснить преодоление любых границ - без видимого усилия и борьбы; презрение условностей любого рода - без презрительности; ненавязчивость дерзости. "Вечный гамен", он и внешне всю жизнь походил на мальчишку, худой и лёгкий, с торчащими даже в старости смешными вихрами на голове...
Всю жизнь находились желающие опекать гамена. Всегда рядом с Кокто были сильные, решительные, яркие женщины - Мися Серт, Шанель, Эдит Пиаф, Франсин Вейсвейлер. Он принимал опеку. Эдит Пиаф в одном из писем говорила Кокто, что ей всегда хочется защитить его от жестокостей мира, но после каждой встречи она чувствует, как Жан помогает ей жить в этом мире. Он был возлюбленным и другом Раймону Радиге, Жану Деборду и Жану Маре - и помог состояться каждому из них.
Щедрая любовь и смелая дружба хрупкого поэта всегда были с тем, кто слаб, рядом с кем опасно. Писателя Жана Жене, когда того судили за воровство, Кокто защищал в суде. Поэта-священника Макса Жакоба арестовало гестапо, и Кокто начал кампанию за его освобождение. Он почти что сумел это сделать, но приказ об освобождении опоздал - больной Жакоб умер в тюрьме.
Кокто не боялся ни боли, ни смерти - даже сознавая, что стоит у неё на пороге. Но Смерти в "Орфее" он придал черты некогда любимой женщины, Натали Палей, и говорил, что мёртвые совсем недалеко - мы разделены с ними, как две стороны одной монеты. Артист, он странным образом был независтлив и неревнив к чужому успеху - редкий случай! - и подталкивал к творчеству всех, кто был с ним рядом.
Жан Кокто нарисовал множество звёзд и порой ставил звезду вместо подписи.
Справка "Алфавита"
Жан Кокто (5 июля 1889 - 19 октября 1963 г.). В Советском Союзе и России публиковались стихи из сборников: "Лампа Аладдина", "Вокализы", "Слово о великом сне", "Стихи 1917-1920", "Словарь", "Церковное песнопение", "Opera", "Аллегории", "Светотень", "Реквием", "Стихи Жану Маре"; поэмы: "Ода к Пикассо", "Ангел Эртебиз", "Распятие", "Греческие ритмы", "Цифра семь"; прозаические произведения: "Самозванец Тома", "Двойной шпагат", "Ужасные дети", "Белая книга"; пьесы: "Орфей", "Адская машина", "Рыцари круглого стола", "Двуглавый орёл", "Пишущая машинка", "Человеческий голос", "Ужасные родители", Священные чудовища"; киносценарии: "Кровь поэта", "Орфей", "Завещание Орфея"; в отечественном кинопрокате шли фильмы: "Красавица и чудовище", "Орфей".
(Источник – «Люди», http://www.peoples.ru/art/literature/poetry/contemporary/cocteau/ )
***
Илья Миллер
Жан Кокто: смерть и юноша
(«Частный корреспондент», 5 июля 2010 года)
(Извлечение из статьи)
<…> Кокто сочинял поэзию, прозу, пьесы и критику, поставил несколько фильмов, нарисовал тысячи скетчей и картин, оформлял балеты Дягилева, сотрудничал с такими композиторами, как Стравинский, Сати, Мийо, Пуленк, Онеггер и Менотти, играл в кино и в театре, стал одним из основателей Фестиваля проклятых фильмов, который состоялся в Биаррице в 1949 году, играл джаз в нескольких парижских клубах и лично натренировал конченого боксёра из Панамы по имени Эл Браун до титула чемпиона мира в весовой категории «петуха». Единственной формой визуального искусства, которую он не практиковал, была фотография, однако сам Кокто позировал величайшим фотографам мира — Анри Картье-Брессону, Жаку-Анри Лартигу, Мэну Рэю, Ирвингу Пенну. Он вёл кипучую деятельность, при этом производя впечатление абсолютного бездельника, — а чаще бывает совершенно наоборот.
Во Франции 1920-х слово «разносторонний» считалось порицательным, и Кокто чаще всего хулили за его непостоянство и дилетантство, называя «общественным хамелеоном» (он знал всех, кто имел хоть какой-то вес, и постоянно обзаводился новыми нужными знакомыми), фривольным эстетом, свободным от каких-либо обязательств и растворяющимся во множестве различных форм искусства. Особенную ненависть, носившую стойкий отпечаток гомофобии, к Кокто испытывал Андре Бретон. По мнению Бретона, Кокто осквернял такое понятие, как «мужская отвага художника», поэтому армия его сюрреалистов пыталась вести подрывную работу на каждом из многочисленных проектов Кокто. Поль Элюар, будучи на спектакле Кокто «Человеческий голос» в «Комеди Франсез», воскликнул: «Это просто непристойно!» Разгневанный Франсуа Мориак покинул премьеру «Сложности бытия».
Кокто стал человеком, которого ненавидела и преследовала вся Франция, и в этом была лишь щепотка его параноидальной мегаломании. Его глубоко богемный стиль жизни и публичная деятельность казались откровенно декадентскими (а стало быть, достойными презрения) тем, кто не был вхож в его круг. Постоянный флёр скандальности из-за употребления наркотиков и обвинений в развращении молодых людей никогда не покидал его. Он первым открыто занимался такими вещами, как самопиар и самораскрутка, став первым медийным самопиарщиком двадцатого столетия — и за то, что он стал первым селебрити литературных кругов, он тоже получил порцию хулы.
В его творчестве никогда не было произведения, выделявшегося из остальных сочинений, он никогда не брался за свой magnum opus, потому что одни и те же образы и темы перетекали из одного его произведения в другое. А также потому, что его главным произведением был его собственный публичный образ, над которым он работал так же скрупулёзно и легко, как над своими скетчами (хотя заявлять так немного несправедливо по отношению к его работам). Не существует практически ни одной фотографии, на которой он бы был пойман фотографом врасплох (за исключением той, что сделана в январе 1947-го возле Дворца правосудия после антинаркотической облавы жандармов).
Писатель Гильберт Адер, переиначивший роман Жана Кокто «Ужасные дети» в синефильскую оргию «Мечтатели», позже лёгшую в основу одноименного фильма Бертолуччи, дал Кокто хлесткое прозвище — обнаженный денди. Кокто часто называли французским ответом Оскару Уайльду — и из-за гомосексуальных наклонностей, и по количеству афоризмов, оставленных потомкам, и по богатству гардероба. Кокто лавировал между скандалами и парадами, менял глянцевые фасады и маски, флиртовал с новомодными дадаизмом и сюрреализмом, врывался в новые или изменённые состояния художественного бытия (будь то гипнотический транс опиума, сны наяву или сенсорные зоны кинематографа) — и при этом оставался серьёзным художником, задававшимся вечными вопросами.
Кокто был первым из совершенно нового поколения художников и заплатил за это сполна, но также и стал обладателем уникального статуса внутри французской культуры — он был её опылителем, оператором в лучших смыслах этих слов, благодаря ему в культуре и обществе Франции происходили какие-то новые события и открывались новые порталы.
Один из основных деятелей французского авангарда и первый, кто ввёл понятие «сюрреализм», Гийом Аполлинер в интервью в августе 1916 года сравнивал кинематограф с образцами «великой поэзии, которые декламируются для собравшихся людей». Также он хвалил кино за его близость к народу. Однако сам Аполлинер за свою карьеру написал лишь один сценарий для фильма. Кокто же, напротив, крайне мало теоретизировал о кинематографе, но занимался им на практике и в итоге стал гораздо более известен человечеству как кинорежиссёр, нежели драматург, поэт или какая-либо иная из многочисленных ипостасей. При этом сам Кокто не считал себя кинорежиссёром.
В 1930 году, когда он дебютировал в кино фильмом «Кровь поэта», он, по собственному признанию, совершенно ничего не понимал в кино. «Мои ошибки впоследствии были приняты за находки и открытия», — признавался он позже. И ставка на кино сработала: в наше время редко увидишь выставку картин Кокто в музеях или его пьесу в театре, даже книг на прилавках магазинов что-то не видно. Я специально поискал его книги в нескольких книжных магазинах, перед тем как писать текст, и получил от продавщиц и работников магазинов (например, Дома книги на Арбате) в ответ на вопрос о наличии книг печально рифмующееся с фамилией автора «Кто?». И здесь привычно сослаться на особенности нашей национальной гомофобии не получится, потому что тот же Уайльд на книжных полках представлен очень богато. Зато фильмы Кокто, от «Крови поэта» до «Завещания поэта», можно отыскать без труда и употребить именно в том виде, в котором они были задуманы и исполнены самим Кокто. Его фильмы оказали прямое и непосредственное влияние на всю без исключения Новую волну (Годар, Трюффо, Варда, Рене) и на таких режиссёров, как Мельвилль, Пазолини, Бертолуччи, Энгер, Гринуэй, Фассбиндер и Джармен, — то есть на любого из когорты «священных чудовищ» и «проклятых поэтов» кино. А «Кровь поэта» Кокто ни много ни мало дала начало альтернативной ветке арт-кино, последней из ярких работ в которой стоит киноцикл Мэтью Барни «Кремастер». Когда «Кровь поэта» показывали в Москве на Фестивале готического кино в кинозале Центрального дома литераторов в 4 часа утра, чтобы зрители не испугались того, что из-за технических накладок будут смотреть «Кровь поэта» на языке оригинала, я, извинившись, бросил громкую фразу: «Кинематограф был изобретён для того, чтобы был снят этот фильм». Ни один человек не встал с места. И недавняя новость о том, что Стивен Северин из гот-группы Siouxsie & The Banshees озвучивает вживую этот фильм, доказывает, что Кокто был записан нами (компанией «Кино без границ». — Ред.) в «готы» по делу.
Не секрет, что Кокто испытывал более чем повышенный интерес ко всему эзотерическому и в его работах заложено гораздо больше, чем доступно человеческому глазу. Поэт, по мнению Кокто, — это «естественный проводник, медиум, он во власти таинственных сил. Пользуясь его чистотой, они посылают сигналы в наш мир, пытаются если не разрешить, то хотя бы дать нам почувствовать тяжесть проблем, от которых мы прячемся за дневной суетой». Неспроста имя Кокто стало последним в списке Великих магистров приората Сиона и хранителей родословной Меровингов, составленном Пьером Плантаром в 1967 году. «Секретные досье» Плантара и орден приората Сиона оказались весьма сомнительным мыльным пузырём, но есть несколько причин, почему имя Кокто попало в этот список «Кода да Винчи». Филипп де Черизи, соратник Плантара, увлекался сюрреализмом, а на последней работе Кокто (оставшейся незаконченной), фреске на стенах часовни Нотрдам-де-Жерусалем в городе Фрежюс, изображены крестовые походы, орден рыцаря Гроба Господня, крест крестоносцев и девиз крестоносцев «Так хочет Бог!». Возможным подтверждением того, что Кокто был связан каким-то образом с эзотерическими или масонскими кругами и тайными обществами, может служить факт, что в разные периоды своей жизни Кокто появлялся на портретах и фотографиях со скрещёнными руками, чьи кисти покоятся на плечах, — в хорошо известной масонской позе.
Известно, что во время Второй мировой войны Кокто симпатизировал нацистским оккупантам и не испытывал угрызений совести, получая заказы на работы от коллаборационистов. Время с 1941 по 1944 год Кокто провел крайне плодотворно — издал две книги, поставил пять пьес и снял два фильма. «Возможно, однажды честью Франции станет тот факт, что она отказалась сражаться», — писал Кокто в своем дневнике 5 мая 1942 года. Также из его дневника становится ясно, что он восхищался Адольфом Гитлером: «В Гитлере мы имеем поэта, которого не дано понять монотонным людям». Арно Брекер, скульптор, входивший в ближайший круг Гитлера, устроил выставку своих работ во Франции летом 1942 года, и Кокто написал статью «Салют Брекеру», напечатанную в газете Comoedia. Писатель Эрнст Юнгер в своих мемуарах о годах оккупации описывал Кокто того времени как «человека, живущего в аду, но устроившегося в нём довольно комфортно». В книге американца Д. Прайс-Джонса о Париже времен Третьего рейха рассказывается о сожительстве Жана Маре с драматургом Жаном Кокто, девизом которого была фраза «Да здравствует позорный мир!». Эта пара, занимавшая апартаменты в «Пале-Рояле», не испытывала недостатка даже в опиуме, которым обеспечивался Кокто. <…>
(Источник – «Частный корреспондент», http://www.chaskor.ru/article/zhan_kokto_smert_i_yunosha_18373 )
***
Редактор журнала "Азов литературный"
|
| |
| |
