| Nikolay | Дата: Воскресенье, 19 Июн 2011, 13:02 | Сообщение # 1 |
 Долгожитель форума
Группа: Заблокированные
Сообщений: 8926
Статус:  | 
РУБИНА ДИНА ИЛЬИНИЧНА
(Родилась 19 сентября 1953 года, Ташкент, Узбекская ССР)
— известная современная израильская писательница, пишущая на русском языке, публицист и эссеист; лауреат нескольких престижных премий, одна из популярных современных авторов.
Биография
Родилась 19 сентября 1953 года в Ташкенте в семье художника и учительницы истории. Окончила специализированную музыкальную школу при ташкентской консерватории, ташкентскую консерваторию, преподавала в Институте культуры в Ташкенте.
Некоторое время (до своего отъезда в конце 1990 года на постоянное место жительство в Израиль) жила и работала в Москве.
В настоящее время проживает в городе Маале-Адумим.
В 2001—2003 работала в Москве в должности руководителя культурных программ Еврейского агентства (Сохнут).
Первые юношеские произведения Дины Рубиной были опубликованы на страницах журнала «Юность».
Семья
Муж — художник Борис Карафелов, постоянный иллюстратор её произведений.
У Дины Рубиной есть сын от первого брака и дочь от второго.
Литературные награды
Презентация романа «Синдром Петрушки» октябрь 2010 года
Премия Министерства культуры Узбекистана за пьесу «Чудесная дойра» для театра музыкальной комедии, написанную ею совместно с поэтом Рудольфом Баринским в конце 70-х годов XX века в Ташкенте, по мотивам узбекских народных сказок.
Премия им. Арье Дульчина (Израиль) за книгу «Один интеллигент уселся на дороге».
Премия Союза писателей Израиля за роман «Вот идет Мессия!».
Российская премия «Большая книга» за 2007 год за роман «На солнечной стороне улицы».
март 2008 — премия Благотворительного фонда Олега Табакова за рассказ «Адам и Мирьям», опубликованный в журнале «Дружба народов», № 7, 2007 год.
апрель 2009 — премия «Портал», лучшее фантастическое произведение (крупная форма) за роман «Почерк Леонардо»
Произведения
Романы
1996 — «Вот идет Мессия!»
1998 — «Последний кабан из лесов Понтеведра»
2004 — «Синдикат», роман-комикс
2006 — «На солнечной стороне улицы»
2008 — «Почерк Леонардо» Серия: Собрание романов Д. Рубиной. Издательство: Эксмо, твёрдый переплёт, 464 с., тираж 75100 экз.
2008 г. Серия: Большая литература. Издательство: Эксмо, твёрдый переплёт, 464 с., тираж 75100 экз.
2009 г. Серия: Большая литература. Издательство: Эксмо, мягкая обложка, 576 с., тираж 25000 экз.
2010 г. Издательство: Эксмо, твёрдый переплёт, 464 с., тираж 4000 экз.
2009 — «Белая голубка Кордовы» Издательство: Эксмо, твёрдый переплёт, 544 с., тираж 80000 экз.
2010 г. Издательство: Эксмо, мягкая обложка, 704 с., тираж 80000 экз.
2010 г. Серия: Большая литература. Издательство: Эксмо, мягкая обложка, 704 с., тираж 20100 экз.
2010 — «Синдром Петрушки». Издательство: Эксмо, твёрдый переплёт, 432 с., тираж 100000 экз.
Сборники повестей и рассказов
1980 — «Когда же пойдет снег…?»
1982 — «Дом за зеленой калиткой»
1987 — «Отворите окно!»
1990 — «Двойная фамилия»
1994 — «Один интеллигент уселся на дороге»
1996 — «Уроки музыки»
1997 — «Ангел конвойный»
1999 — «Высокая вода венецианцев»
1999 — «Астральный полет души на уроке физики»
2002 — «Глаза героя крупным планом»
2002 — «Воскресная месса в Толедо»
2002 — «Во вратах твоих»
2003 — «Несколько торопливых слов любви»
2004 — «Наш китайский бизнес»
2010 — «Миф сокровенный…». Издательство: Эксмо, твёрдый переплёт, 432 с., тираж 4000 экз.
2010 — «Адам и Мирьям». Авторский сборник. Издательство: Эксмо, твёрдый переплёт, 416 с., тираж: 4000 экз.
Эссе
1999 — «Под знаком карнавала»
2001 — «Чем бы заняться?»
«Я — офеня»
«Я не любовник макарон, или кое-что из иврита»
«Под знаком карнавала»
«Позвони мне, позвони!»
«Дети»
«А не здесь вы не можете не ходить?!»
«Чем бы заняться?»
«Майн пиджак ин вайсе клетка…»
«Иерусалимский автобус»
«Послесловие к сюжету»
Интересные факты
Сюжет и жизнь героев её романа «На солнечной стороне улицы» тесно связаны с Ташкентом 40-х — 60-х годов прошлого XX века.
Рассказ «Цыганка» основан на реальной семейной истории писательницы.
В одном из последних (книга издана в 2008 году) произведений автора — «Почерк Леонардо», рассказывается о девушке, обладающей паранормальными удивительными способностями, пишущей «зеркальным почерком», сходным с почерком Леонардо да Винчи.
Фильмы по произведениям Дины Рубиной
- На солнечной стороне улицы
- На Верхней Масловке
- Двойная фамилия
- Любка
- Наш внук работает в милиции Производство киностудии «Узбекфильм»
(Источник – Википедия; http://ru.wikipedia.org/wiki/Рубина,_Дина_Ильинична)
***
Автобиография
Когда меня убедили, что на сайте обязательно должна быть помещена моя биография, я принялась листать словари и энциклопедии, где — от краткого абзаца до обширной статьи — излагались разные варианты моей достаточно заурядной и абсолютно скучной биографии.
Обычно я довольно равнодушно отношусь к подобным вещам, полагая, что никто их и не читает. В сущности, кому какое дело — что за институт закончил автор того или иного романа, сколько у него братьев или сестер, сколько детей, мужей и прочего жизненного барахла…
Некоторое время меня даже раздражала просьба создателей моего сайта — написать собственную биографию. В конце-концов, у любого писателя биография расщеплена на мелкие и крупные щепы для растопки творческого костра, на котором мы сами и корчимся всю свою литературную жизнь.
Потом я решила взглянуть на это дело с точки зрения мастеровой. Вот, мол, есть некая второстепенная героиня ненаписанного пока романа. Взять и — где конспективно, где более проработанно — набросать некий рисунок жизненного пути. На том и порешила.
Итак.
Родилась в 53-м, уже после смерти Усатого, в семье художника и учительницы истории. И та и другой родились на Украине. Отец — в Харькове, мать — в Полтаве. В Ташкент родители попали каждый своим путем. Мать — с волной эвакуации, явилась девчонкой семнадцати лет, бросилась поступать в университет, (страшно любила литературу). В приемной комиссии ее спросили строго — "Вы на филологический или на исторический?" Она закончила украинскую школу, слово "филологический" слышала впервые, спросить — что это значит — стеснялась, так и поступила на исторический. Ночью работала охранником на оружейном заводе, днем спала на лекциях, которые читали блестящие профессора московского и ленинградского университетов, эвакуированных в Ташкент. Зимы те военные были чудовищно морозными. Картонные подметки туфель привязывались веревками. От голода студенты спасались орехами — стакан стоил какие-то копейки. Тогда еще не знали, что они страшно калорийны. Кроме того, в студенческой столовой давали затируху. И студенты и профессора носили в портфелях оловянные миски и ложки… Однажды моя восемнадцатилетняя мать случайно поменялась портфелями (одинаковыми, клеенчатыми) со знаменитым московским профессором, который читал курс средних веков по собственному учебнику. Обмирая от стыда, она подошла к учителю и сказала: "Профессор, вы случайно взяли мой портфель и мне ужасно стыдно: если вы его откроете, то обнаружите, что в нем нет ничего, кроме миски и ложки для затирухи". Профессор сказал на это: "если бы вы открыли мой, то увидели бы то же самое."…
Отец родом из Харькова — вернулся с войны молоденьким лейтенантом — в Ташкент, к эвакуированным родителям. Поступил в художественное училище, где историю преподавала его сверстница — очень красивая, смешливая девушка… Так встретились мои родители.
У того и другого в семьях есть легенды, вполне литературные. Из одной легенды я уже состряпала "путевые записки" — "Воскресная месса в Толедо", которые были опубликованы во 2-м номере "Дружбы народов" и вошли в книгу, вышедшую в издательстве "Вагриус". А "цыганская" легенда материнской родни еще ждет своего часа. Написать в двух словах не получается. Уж больно романтична.
Полагаю, что на отрезке — до и после революции — мои предки занимались ровно тем, чем занимались сотни тысяч украинских евреев: немножко торговали, немножко учились, немножко учили других. Прадед по матери был человеком религиозным, уважаемым и — судя по некоторым его высказываниям, которые до сих пор цитируются в семье — необычайно остроумным. Прадед по отцу — варшавским извозчиком, человеком необузданной ярости, от чего дед в четырнадцатилетнем возрасте бежал из дома и никогда не вспоминал о своей семье. От этого, не слишком далекого, предка — вспыльчивость и умение портить отношения с людьми.
Детство мое, равно как и юность, и молодость, да и вся последующая жизнь — в домашней тесноте, буквальной: маленькие квартирки, где у растущего человека нет своего угла. Одна из комнат обязательно — мастерская, — ибо сначала отцовские холсты расставлены по всем углам, потом — мужнины. Про все это я писала в повести "Камера наезжает!" Итак, теснота физическая, бытовая, а также теснота обстоятельств, постоянно давящая… Ну, и занятия музыкой по нескольку часов в день — специальная музыкальная школа при консерватории…в общем, было о чем писать.
Непреклонное лицо на фотографиях тех лет. Мое лицо. Беззащитные глаза, квадратные скулы. Довольно жалкое существо, угнетенное служением прекрасному искусству, будь оно проклято…
Мое созревание, — то есть, настаивание жалкого цыплячьего мозга на спирту и специях жизни колониальной столицы, — сопровождалось видениями. Вернее, так: самая обыкновенная вещь — сценка, случайная тающая фраза в уличной толпе, обиходная деталь быта вдруг высекали во мне сверкающую искру и я впадала в прострацию. Нежный подводный гул в ушах, давление глубинной толщи, парное дребезжание воздуха, какое в жару поднимается над раскаленным песком, сопровождали эти непрошеные медитации. Так однажды на уроке физики я вылетела из окна и совершила два плавных круга над школьной спортплощадкой — я уже писала об этом.
В другой раз дивный пейзаж на щелястой стене деревянного нужника в углу полузаброшенной стройки ослепил меня по дороге из музыкальной школы. Пейзаж, пейзаж. Я имею в виду буквально: картину. Почему-то я не остановилась внимательно осмотреть находку, а прижимая к тощему животу нотную папку, прошла мимо, только выворачивая назад голову, пытаясь удержать чудное видение (гул в ушах, дрожание воздуха…) На следующий день никакого пейзажа не оказалось. Обморочное отчаяние. Тоска по зефирно-фарфоровым красотам загробной жизни. Сейчас я думаю, что это была мазня одного из рабочих — почему бы и нет? Вероятно, он вывесил картину сушиться, после чего снял. Словом, сегодня меня ни на йоту не заинтриговали бы подобные приключения моего воображения. А в то время я жила глубоко и опасно. На грани умопомешательства, как многие подростки.
Постоянное впадание в медитацию. Провалы в какие-то колодцы подземной блаженной темноты, сладостное оцепенение и разглядывание себя — изнутри: атласное дно закрытых глаз, с бегущими вбок снопами изумрудно-оранжевых искр.
Центральная колея детства — музыкальная школа при консерватории.
Что может быть страшнее и нереальнее экзамена по фортепиано? Дребезжание рук, ускользание клавиатуры, дактилоскопические следы на узких спинках черных клавиш от вспотевших пальцев… И оскорбительное забывание нот. Что вообще может сравниться по издевательству и униженности с твоим, непослушным тебе, телом?
Поджелудочная тоска, тошнота в суставах, обморочный заплыв глаз — так, как я боялась сцены, ее не боялся никто. Я выплеснула из себя в детстве и юности прибой этого горчичного ужаса, выдавила этот предсмертный, посмертный липкий холод из застывших пор. Мне уже ничего не страшно... Я видела все, я возвратилась из ада. Поэтому никогда не волнуюсь на своих литературных выступлениях.
Детские дружбы — штука хрупкая, возникают быстро, рассыпаются быстро… О Ташкенте мне еще предстоит написать, очень интересный был город в мое время, благословенный Юг, со всеми вытекающими подробностями быта, дружбы, соседства, некоего южного вавилонства, смешения языков и рас. — Слишком широкая тема, а я человек деталей.
Итак, закончила специальную музыкальную школу при консерватории для одаренных детей. Такая элитная каторга, об этом тоже писала в "Уроках музыки", и напишу еще. Фортепиано, черт бы его побрал. Из школьных лет — осталась одна дружба, которая и сейчас со мной, в Израиле, живет под Хайфой, пиликает на скрипочке, преподает, уже бабушка. А вчера мы — восьмиклассницы — стояли у окна после "технического" экзамена, на втором этаже школы им. Успенского, смотрели, как падает снег и грели руки на батарее. Это было вчера.
Затем — консерватория, преподавание в Институте культуры, и прочий сор биографии, из которого давно уже выросли повести и рассказы.
От первого, несчастливого, брака — взрослый сын, от второго, счастливого, — дочь.
Первый рассказ был напечатан в журнале "Юность", когда мне исполнилось шестнадцать лет. Назывался он "Беспокойная натура", ироничный такой маленький рассказик, опубликован в разделе "Зеленый портфель". В то время я постоянно шутила. Потом еще два рассказа были там же опубликованы, после чего я торжественно перешла в отдел прозы этого журнала и печаталась там до самого отъезда из Советского Союза. Конечно, лучшие мои вещи они не брали. Так, рассказы, по мелочи. Но читатели меня запомнили, любили, ждали журналов с моими вещичками. Так что, страну я покинула уже, в общем, известным писателем.
Толстые журналы меня признали издалека, из-за границы, наверное, надо было уехать, чтобы пробить плотину "Нового мира", "Знамени", "Дружбы народов". Правда, и писателем в Израиле я стала совсем другим, но это уже другая тема.
Моя писательская жизнь в Ташкенте очень забавна, тоже — сюжет для прозы. Для заработка я переводила узбекских писателей. Премию министерства культуры Узбекистана получила за откровенную халтуру, которую накатала по мотивам узбекских народных сказок, совместно с поэтом Рудольфом Баринским. Дело в том, что от первого мужа я ушла с маленьким сыном к родителям, тем самым умножив вечную тесноту. Надо было срочно покупать кооперативную квартиру, я села и написала пьеску для театра музыкальной комедии. Там она и была поставлена, и с успехом (видно по премии), шла. На гонорар я купила однокомнатную квартиру, в которой прожила до переезда в Москву. Пьеска называлась "Чудесная дойра" (это инструмент такой, вроде бубна). Друзья, разумеется, переименовали ее в "чудесную Двойру".
В театрах ставилась пьеса по моей известной повести "Когда же пойдет снег?". Ее же в виде радиопостановки гоняют до сих пор, ее же в виде телеспектакля показывали по центральному ТВ много раз. Она ставилась в Москве, Перми, Брянске и еще Бог знает где. До сих пор какие-то письма от провинциальных режиссеров доносят до меня разные сведения о постановках.
Фильм по неудачной повести "Завтра, как обычно" тоже сняли на "Узбекфильме". Фильм тоже ужасный. Назывался "Наш внук работает в милиции". Было это в 1984 году. Зато, на материале этих киностраданий написана удачная повесть "Камера наезжает". Значит, страдания и пошлость окупились, то есть, рентабельны.
Вообще же, убеждена, что мою прозу можно только читать. (Вот недавно в спектакле МХАТа один из рассказов читала Даша Юрская). Играть меня в театре и кино так же невозможно, как играть Искандера или Довлатова. Проза писателей с ярко выраженной авторской интонацией не поддается переносу на сцену и экран. С этим нужно только смириться.
Когда снимался этот несчастный фильм, познакомилась со своим вторым мужем, значит, страдания окуплены вдвойне. К нему и переехала в Москву. Опять — в тесноту, в "хрущобу", где и прожили мы до 90-го года, года эмиграции, до следующей, уже израильской экзистенциальной и полной "тесноты": — квартиры, денег, страны.
В Москве жила свободным художником (вообще, свободным художником живу лет с двадцати трех, служить — фрагментарно — стала только переехав в Израиль, и вот, сейчас, о чем — ниже.) Круг общения — самый разный. Конечно, — писательский, художественный, музыкальный. Самый широкий. Я при внешнем беглом пригляде — довольно открытый человек, вполне светский. Так что, знакомства перечислить трудно. (Муж мой работал какое-то время в театре на Таганке, поставил с режиссером Ефимом Кучером несколько спектаклей, вот вам и актерская компонента; я писала радиоспектакли на московском радио, вот вам и еще один бок московской жизни, ну и журналы, ЦДЛ… — словом, как у всех московских литераторов.)
В конце 90-го мы репатриировались.
Это — рубеж биографический, творческий, личностной.
И что бы я ни делала в Израиле — немножко служила, много писала, выступала, жила на "оккупированных территориях", ездила под пулями, получала литературные премии, издавала книгу за книгой и в Иерусалиме, и в Москве… — все это описано, описано, описано…Нет нужды повторяться.
Премий две — за книги. Одна, им. Арье Дульчина, за книгу "Один интеллигент уселся на дороге", вторая — Союза писателей Израиля — за роман "Вот идет Мессия!".
Период творческого кризиса переживаю всякий раз, поставив точку в очередном романе-повести-рассказе-эссе. Вообще, живу в вечном состоянии творческого кризиса. Повышенно самокритична. После переезда в Израиль действительно, молчала полгода. Но это был не узко-творческий, а тотально-личностной кризис, о котором я тоже писала в повести "Во вратах Твоих", и в романе "Вот идет Мессия!".
Мой муж и моя дочь религиозны в самом прямом иудейском смысле этого слова. Со всеми вытекающими деталями жизни. Я же выскальзываю из любых пут, как и надлежит быть художнику, — хотя, конечно же, обращаюсь к Богу постоянно.
(Источник - Официальный сайт - Дина Рубина; http://www.dinarubina.com/biography.html)
***
Дина Рубина: "Никто из писателей не был душкой"
Татьяна Осипцова
("ЛитАкадемия", 31.01.2011)
- Дина Ильинична, первое Ваше произведение было опубликовано, когда Вам было шестнадцать лет, а в каком возрасте Вы ощутили себя настоящим писателем?
- А вот тогда и ощутила. Тут ведь совершенно неважно – понимает ли что-то автор о «качестве» своей литературы, или нет. Если он считает, что должен писать всегда, что бы ни случилось, будут или не будут печатать его произведения, значит, он решил, что его профессия – писатель. А ведь мне еще и гонорары платили, и немалые – журнал «Юность» выходил тиражом под 3 миллиона. Так что, я с подросткового возраста стала самым настоящим профессиональным писателем: я писала и получала за это деньги.
- Вы уехали из России двадцать лет назад, как часто Вы приезжаете на родину? Замечаете ли Вы перемены, к лучшему или к худшему? Никогда не возникало желания вернуться?
- В Россию я приезжаю примерно раз в год – представлять новую книгу; если ее нет, то приезжаю реже. Соответственно, не могу, не имею права говорить авторитетно и доказательно, что там к лучшему, а что – к худшему. Могу говорить на уровне ощущений. А ощущения у меня в этом вопросе настолько сложны и многоуровневы, что это, пожалуй, уже интимные переживания. Оставим их.
Желания вернуться у меня не возникало никогда, вероятно из-за кардинальности характера: я человек решительный и отвечающий за свои поступки. Кроме того, биография писателя – тоже вещь нешуточная. Что ж это я примусь туда-сюда бегать? Да и зачем? Я живу в своей стране, со всей моей семьей, мне тут нравится. Книги можно писать где угодно, Интернет работает…
- Кто первые читатели Ваших книг? Родные, друзья, или редактор?
- Как правило, мой муж (он очень хорошо чувствует все промахи и шероховатости стиля) и двое друзей, которым доверяю.
- В своих произведениях Вы неизменно затрагиваете профессиональную деятельность героев, на это подчас все завязано, Вы раскрываете глубоко специфические моменты, а профессии у героев самые разные. Как набирается материал для романа, его фактура?
- Это очень многотрудный процесс. Я сначала работаю с материалом, с корреспондентами, с профессионалами своего дела. Это многие месяцы изнурительной работы. Как правило, объем подготовительного материала к роману в несколько раз превышает объем самого романа. Погружение в новую тему для меня всегда - как погружение в шахту. Работа тяжелая, шахтерская. Писала об этом много раз.
- Когда работаете над новым произведением, придерживаетесь ли Вы какого-то плана? Основная сюжетная линия, боковые, отдельная разработка для каждого персонажа, равномерное распределение кульминационных моментов, которые должны держать внимание читателя? И вообще, как Вы считаете, можно ли «алгеброй гармонию поверить»?
- Строительство новой книги всегда происходит по-разному. Все зависит от темы, от героев, от задуманной формы. Само собой, приступая к работе над романом, я держу в голове общий план характеров, нескольких подтем, и главное – интонации всей вещи. Все очень похоже на музыкальные формы: мне тут легко, у меня ведь консерваторское образования. Но главное: интонация. Это – вектор, который тебя ведет в правильном направлении. Насчет алгебры и гармонии не скажу, но существуют, конечно, основные законы построения крупных литературных форм. Это уже дело профессионального опыта, стиля, роста.
- В романе «Почерк Леонардо» Вы глубоко проникли во внутренний мир своей «зеркальной» героини, начиная с самого детства. Что послужило толчком к созданию столь необычного образа?
- Я много раз отвечала на этот вопрос, во многих интервью, не хочется повторяться. Отмечу только, что роман «Почерк Леонардо» - первый в трилогии, которая скоро выйдет в одной книге, с такой вот аннотацией:
«На первый взгляд сюжеты романов ни в чем не пересекаются. Это разные темы, разные истории, разные герои. И все-же, по мере продвижения к финалу последнего романа трилогии "Синдром Петрушки", основной замысел автора, поначалу мерцавший за перепетиями событий, за сложной игрой смыслов, за постоянным двоением тем и героев, неожиданно вспыхивающий в деталях, воплощается в более явные образы. И тогда обнаруживается внутреннее сходство героев. Все они - странные "люди воздуха", - подчас в самом буквальном смысле: воздушная гимнастка Анна из "Почерка Леонардо" всю жизнь посвящает зеркалам, их глубинной сути; талантливый художник Захар Кордовин свой немалый дар отдает сотворению подделок, иллюзий; гениальный кукольник Петя из "Синдрома Петрушки" вообще занят созданием "иной реальности" - жизни кукол. И апогей этой немыслимой "легкости бытия" - его танец с пустотой в эпилоге».
- Дина Ильинична, у Вас есть собственный сайт, он «живой», действующий, наверняка через него Вам пишут многие поклонники Вашего творчества. Читаете ли Вы письма сами или передоверяете кому-нибудь? Отвечаете ли на них?
- Я, к сожалению, никогда никому ничего не передоверяю. Сама читаю, и сама отвечаю – правда, не на все письма, а только на те, которые меня заинтересовывают. И то сказать: в день только с сайта я получаю более двух десятков писем. Жизнь у меня напряженная, рабочая, ни минуты свободной, так что, это – серьезная нагрузка, которую я, в силу своей трагической обязательности, передоверить никому не могу.
- Как Вы считаете, имеет ли значение натура писателя, его характер? Иными словами, можно ли быть плохим, злым человеком в жизни, и успешным, читаемым, любимым публикой автором?
- Сколько угодно! Никто из писателей не был душкой. И работа вредная, и талант благодушествовать не велит, и писательское зрение достается обычно людям острым и не добреньким. Помните, у Набокова: «Господин со слишком добрыми для писателя глазами»? Никто из известных русских писателей не был так называемым «хорошим человеком» - в общепринятом смысле этого понятия. Издержки профессии.
ЛитАкадемия благодарит Дину Рубину за долгожданное интервью!
Беседовала: Татьяна Осипцова, "ЛитАкадемия"
(Источник - Официальный сайт - Дина Рубина; http://www.dinarubina.com/interview/litacademia.html)
***
"На солнечной стороне улицы". Экранизирован роман Дины Рубиной
Илья Филиппов
("Вести.Ru"; 28.02.2011)
Большая премьера на телеканале "Россия" - новый многосерийный фильм "На солнечной стороне улицы". Роман Дины Рубиной, признанного мастера художественной прозы, экранизировали выдающиеся мастера кинематографа - Валерий Усков и Владимир Краснопольский. А в ролях - звезды отечественного кино: Сергей Маковецкий, Александр Домогаров, Анна Снаткина.
Маленькую девочку увозят из блокадного Ленинграда в Ташкент. С эвакуации начинается история жизни одной женщины. Сложной жизни. Хотя простых судеб у героев писательницы Дины Рубиной и быть не может. Беспроигрышный материал для режиссера. И большая ответственность. Очень уж мощный автор.
"Когда Рубина уходила, у нас была очень короткая встреча, я говорю: "Дина, а мне-то что делать?! Там же нужно поправки внести в сценарий!" "Ближе к книге!" - сказала она. И ушла", - рассказывает режиссер Валерий Усков.
Главная героиня Катя растет в Ташкенте. У нее незаурядные актерские данные. Она мечтает о сцене, но становится талантливой аферисткой. И до конца фильма неясно: этот талант - награда или наказание?
"Тот возраст, который я играю, это от 22 до 67 лет. Могу сказать честно, когда меня Валерий Иванович утвердил, были разговоры, чтобы взять актрису более старшего возраста на заключительную часть. Но я настояла на том, чтобы это сделала я, я хотела очень попробовать, я хотела доказать", - говорит актриса Анна Снаткина.
Ее первый мужчина - часовщик Семипалый. Это он находит применение Катиным актерским способностям. "У нас Домогаров играет, тоже неожиданно для себя раскрылся, вернее - для меня раскрылся. Он стал очень большим актером. У него появилась какая-то такая… русский бешеный глаз. И не поймешь - то ли в морду даст, то ли будет целовать! Так он смотрит, - говорит Валерий Усков. - Там есть Маковецкий. Играет очень талантливого человека, у которого вся жизнь переколесилась. Потому что были сталинские реформы, и революция, и пьяные друзья, и тюрьмы - все это было!"
Герой Маковецкого - Миша - близок больше не Кате, а ее дочери Вере. Именно девочка подобрала пьяного мужчину на улице и привела в дом. "Да, он немножко выпивающий человек. С какой-то удивительной душой. И по сути он эту молодую девчонку воспитал, он ей рассказал о жизни, он почувствовал в ней талант. Он ее заставлял трудиться", - рассказывает о своем герое Сергей Маковецкий.
Мать Веры не узнала в странноватом химике мальчишку из ташкентского детства, который вместе с приятелями отбирал у нее суп.
В картине встретились актеры разных поколений. И те, кто постарше, отлично знают, как работать у Ускова на площадке. А молодые с удивлением замечают, насколько мягок режиссер, добр. Видимо, поэтому артисты постоянно говорят об атмосфере на съемках.
"Ну Валерий Иванович - это Валерий Иванович! Это человек, который если не скажет с утра тебе пять комплиментов, то день как-то и не начался. Ну а как можно работать с другими ощущениями, если режиссер начинает каждый день с того, что он каждому расскажет что-нибудь хорошее о нем. Вот так он работает", - говорит актер Иван Стебунов.
Как оказалось, больше всего режиссер переживает за своих маленьких актрис. Девочек, сыгравших Веру в разных возрастах. Как, говорит, титры пролетят, а они себя не увидят! Саша Шестняк, Лена Карловская, Лена Крашенинникова. Играли ведь не хуже взрослых. Впрочем, убедиться в этом можно, включив кинороман "На солнечной стороне улицы".
(Источник - http://www.vesti.ru/doc.html?id=432196)
***
Дина Рубина: "Думаю, самое правильное для автора книги— просто не смотреть фильм"
Наталья Пыхова
(GZT.ru, 19/10/2009)
Об интересе к книгам Дины Рубиной свидетельствует и то, что она была одним из самых ожидаемых гостей сентябрьской Московской книжной выставки-ярмарки, и то, что по ее роману "На солнечной стороне улицы", получившему в 2007 году российскую премию "Большая книга", снимается сериал. Тем временем в свет вышел ее новый роман "Белая голубка Кордовы" — история про обаятельного художника-фальсификатора.
О том, как писался роман, о первом своем читателе, удивительных свойствах чужой памяти и их применении в литературной работе, а также о том, почему писателю сложно решиться на экранизацию своей книги, с Диной Рубиной беседует корреспондент "Газеты" Наталья Пыхова.
- Вы говорили, что над "Белой голубкой Кордовы" вам работалось тяжело.
- Роман дался со страшным трудом, в первую очередь из-за объема и специфики материала. Мне пришлось штудировать такие темы, как техника живописи, техника реставрации, реалии Испании, Ватикана, Рима. Конечно, я проехала маршрутом, по которому "запустила" своего героя. Я должна была увидеть все то, что увидит он, и именно в то время года, чтобы ощутить все запахи — апельсиновых и оливковых плантаций, деревьев, цветов. Должна была попробовать местную кухню, увидеть мельчайшие детали: из какой посуды едят, чем отличается таверна от бара, бар от сервесерии.
- Вы всегда сначала сами проходите путь героя будущей книги?
- Само собой, ведь работа над книгой похожа на строительство многоэтажного здания. В начале строительства это просто огромный развороченный пустырь. Прежде всего должен появиться герой, тот, кто обживет это пространство. Например, мы сейчас разговариваем, вокруг живет и движется реальный обыденный мир, а в моем беспокойном воображении уже появляется, вылупляется герой следующего романа. Пока я ношу его в себе, он даже на бумагу еще не просится. Вдруг просыпаюсь однажды утром и слышу за окном звук — например, милицейского свистка. И думаю: а пусть герой будет чревовещателем. Такой талант у человека. В некий опасный момент сможет разогнать компанию каких-нибудь придурков милицейским свистом, который издаст собственным животом… Сейчас я говорю приблизительно, от фонаря, понимаете?
Вначале герой этот — ком глины, потом — кукла, а потом уже — живой человек. Когда он есть, когда вырисовываются его маршрут, обстоятельства сюжета, тогда начинается следующий этап — работа по "добыче руды", которую потом надо будет " переплавлять " в тело романа. Кто-то что-то рассказывает, что-то вспоминается. "Ты не помнишь улицу Моховую в Питере? Что там было, на Моховой?" — "Там был винзавод, и однажды прорвало трубу, и прямо на асфальт хлестала струя винного спирта!" Отлично, Моховая. Эта хлещущая струя оживляет целую улицу, собирает очумевшую толпу… Словом, из каждого ты вытягиваешь по ниточке, каждый вспоминает что-то свое. И твоя задача — создать из отдельных бликов и знаков живой мир.
- Вам удалось "влезть в шкуру мужчины", описывая интимные переживания вашего героя?
- Удалось или не удалось — будут определять мужчины. Во всяком случае, когда мой муж (а он всегда мой первый читатель) читал этот роман, у него не было нареканий на сей счет. Наоборот, он очень сопереживал герою: иногда даже вскакивал во время чтения, все вдруг бросал и начинал метаться по квартире. Я говорила: " Что ты бегаешь? " Он отвечал: " Знаешь, не могу читать спокойно, они все такие живые".
- Но у вас и раньше главными героями бывали мужчины и подробно описывались их переживания в том, что касается любви.
- Но ведь основные доминанты чувств у людей одни и те же. Тоска, боль, обида за предательство — это все и мужчина, и женщина чувствуют одинаково. Вот чувственность — это уже иная область, это, безусловно, сложнее изобразить, особенно в случае противоположного пола. Мы можем прожить в браке 10, 20, даже 40 лет, но все равно остаются моменты, которые каждый проживает глубоко внутри, наедине с собой. Этого я боялась, конечно. Тут запросто можно напортачить.
- Работать над предыдущей книгой "На солнечной стороне улицы" о вашем родном городе Ташкенте вам было проще, чем над "Белой голубкой Кордовы"?
- И проще, и сложнее. Последний раз я была в Ташкенте, наверное, в 2002 году, когда еще не начала работу над этой книгой. Там все изменилось. И хотя я родилась там и прожила 30 лет, я не очень подробно помнила реалии того Ташкента. Пришлось раскапывать прошлое с очень многими ташкентцами, в первую очередь с моими родителями, друзьями, со многими переписывалась. Удивительно, что в Америке я нашла женщину, которая росла в Ташкенте лет до 18. Знаете, бывает у человека такая фотографическая память. Она оказалась совершенно фантастическим хранилищем всех мелких деталей — от фасонов платьев, которые тогда носили ( фонарики какие-то, оборочки, китайские зонтики) до того, что, например, представлял собой парк окружного Дома офицеров. Очень мне помогла.
- Сейчас по роману "На солнечной стороне улицы" снимают сериал. А вы не раз говорили, что ваши книги не предназначены для того, чтобы их экранизировали, ваша "Камера наезжает" просто целиком об этом.
- Мне кажется, автор любой книги скажет это о попытках перенести ткань прозы на язык кино. Да, это будет 12-серийный фильм. Сценарий, кстати, писал очень талантливый человек, известный сценарист Александр Червинский, автор романа "Шишкин лес". Думаю, самое правильное для автора книги — просто не смотреть фильм.
- И как вы решились на эту экранизацию?
- Жизнь и семья требуют "горючего", знаете… Я тогда как раз садилась писать роман "Белая голубка Кордовы", мне нужно было иметь возможность спокойно работать, не отвлекаясь ни на что.
Поэтому когда у меня попросили права на экранизацию "На солнечной стороне улицы", я подумала, подумала и дала согласие.
В конце концов, роман останется таким, какой он есть, с ним уже ничего плохого не случится. Зато на эти деньги спокойно существовала, пока не написала новую книгу.
Мы, писатели, в этом смысле счастливые люди. Сценаристу тяжело: сценарий и есть его произведение, и когда его искажают, тогда и обидно, и горько, и досадно.
А я обычно спокойно реагирую, когда сравнивают фильмы по моим произведениям с самими книгами. Это другой вид искусства, другой язык, другие механизмы воздействия на воображение зрителя. Само собой, и результаты другие. Вообще, обычно я шучу, что автора книги надо убивать до кинопремьеры. Впрочем, в каждой шутке…
(Источник - http://www.antho.net/interview/rubina_19_10_2009.html)
***
Редактор журнала "Азов литературный"
|
| |
| |
