КАНТ ГЕРМАН
(Родился 14 июня 1926 года)

- известный немецкий писатель и публицист, президент Союза писателей ГДР (1978 — 1989), лауреат национальных государственных премий им. Г. Гейне (1962) и премии им. Г. Манна (1967).

Как солдат вермахта участвовал во Второй мировой войне. После окончания войны учился на рабоче-крестьянском факультете (воспоминания об этом времени легли в основу его первого романа «Актовый зал», 1964), затем изучал германистику в Университете им. Гумбольдта в Берлине. Дебютировал в 1962 г. сборником коротких фельетонов «Немного о Южных морях». Его первые романы посвящены интеллигенции ГДР и представляют собой традиционный «роман воспитания» на современном материале. Роман «Остановка в пути» (1977) также посвящен формированию личности, выбору пути. В сборниках повестей «Третий гвоздь» (1981), «Бронзовый век» (1986) и «Сумма» (1987) Кант пытается сгладить остроту противоречий и проблем «зрелого социализма». В 1991 г. вышла книга воспоминаний «Ослабление напряжения». С 1978 г. по 1989 г. Кант занимал пост председателя Союза писателей ГДР. Дважды Лауреат Национальной премии ГДР.
(Источник - ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ 2011; http://www.libfl.ru/about/dept/bibliography/writers/2011/write11_06.php)
***

Герман Кант
Ортвин Лёва

«Из лагеря в бывшем Варшавском гетто я вернулся убеждённым сталинистом, и лишь окольным путём (благодаря общению с литераторами и литературой) я пришёл к тому, что теперь занимаю иную позицию.». Об этом в начале 1996 года Герман Кант сообщил своему кузену. Что это за «иная позиция», он также разъяснил: Кант считает себя «адвокатом социалистической идеи». Причём путь Канта к этой «позиции» оказывается на удивление прямым.

Герман Кант родился в 1926 году в Гамбурге в семье садовника. Окончив неполную среднюю школу, он прошёл обучение по профессии электрика. Незадолго до окончания войны Кант был призван в армию, но вскоре оказался в советском, а затем в польском плену. Позже то, что ему пришлось пережить в качестве военнопленного, Кант очень ярко описал в своём антифашистском романе «Остановка в пути». Из трудового лагеря в Варшаве, где он был одним из основателей «Антифашистского комитета», Кант вернулся в Германию в 1949 году. В том же году он принимает гражданство ГДР и вступает в СЕПГ. Роман «Остановка в пути», над которым Кант работал более 20 лет, был издан в 1977 году. В романе речь идёт о людях, которые не были ни нацистами, ни борцами сопротивления, и о степени их вины. Герой романа Нибур, печатник из немецкой глубинки, был призван в армию в 18-летнем возрасте незадолго до окончания войны. На польском фронте он вскоре попадает в плен. Пройдя через несколько лагерей, герой романа оказывается в Варшаве, где его помещают в одиночную камеру, поскольку какая-то женщина якобы узнала в нём убийцу своей дочери. Затем, через полгода «одиночки», когда выяснилась его непричастность к преступлению, Нибур вновь оказывается в лагере для военнопленных. Нибур рассказывает о своих встречах и переживаниях, о своих мечтах и надеждах; повествование перемежается воспоминаниями о детстве, трагические эпизоды сменяются комическими. Таким образом, в романе отображён процесс становления героя как личности, пережившего варварство фашизма и войны. Будучи невиновным в конкретных преступлениях, Нибур постепенно начинает осознавать, что, тем не менее, как бывший солдат вермахта он также несёт ответственность за случившееся. Нибур – один из тех людей, которые и сделали возможной бесчеловечность фашизма. В конце романа Нибур предстаёт перед нами совершенно новым человеком. Кант соединяет в своём произведении элементы шельмовского романа («плебейское» происхождение и наивность героя) с современными приёмами: он играет словами, использует цитаты и прибегает к литературным аллюзиям. Роман «Остановка в пути» нашёл своего читателя и в Западной Германии. По мнению известного западногерманского критика Марселя Райх-Раницкого, Кант отобразил в своём романе «один из аспектов немецкой действительности и трудный период в истории германо-польских отношений, причём сделал он это, не прибегая к фальсификациям и приукрашениям».

Окончив рабфак в Грейфсвальдском университете, Кант начинает изучать германистику в Гумбольдском университете в Восточном Берлине. По завершении учёбы он работает научным ассистентом в университетском Институте германистики. Энтузиазм строительства социализма Кант впоследствии описал на примере рабфака Грейфсвальдского университета в своём романе «Актовый зал». Герою романа Исваллю, в котором без труда можно узнать автора книги, предстоит выступить с речью по случаю закрытия рабфака, и, готовясь к ней, он начинает вспоминать, не смущаясь, впрочем, тем, что память его иногда подводит: прошлые события он истолковывает так, как ему удобно. Речь, которую Исвалль, впрочем, так и не произнёс, приобретает для него особе значение, поскольку она касается времени становления нового сознания, когда строительство нового общества находилось на решающем этапе. Эта речь заставила Исвалля вспомнить также о некоторых тёмных пятнах в своей биографии, о его отношениях со своими друзьями.

Действие романа происходит на двух временных уровнях – настоящего и прошлого, что создаёт у читателя впечатление объективности. Кант разворачивает перед читателем мозаичную картину прошлого и настоящего ГДР со всеми успехами и неудачами. Причём роман отличается не только разнообразием повествовательных форм, но и разнообразием проблематики: в книге можно найти критические замечания о литературе (как современной, так прошлой), религии, которую Кант представляет как пережиток прошлого, об истории и общественной жизни. Роман «Актовый зал» во многих отношениях является важной вехой в истории литературы ГДР. С одной стороны, Кант попытался сочетать в стиле своего повествования жёсткие догмы социалистического реализма с такими «декадентскими» приёмами, как фрагментарность, изменение перспективы и внутренний монолог. С другой стороны, этот роман стал первой попыткой подвести итог истории ГДР, что впоследствии станет основной темой произведений многих восточногерманских писателей. Роман «Актовый зал», который явно носит автобиографические черты, уже вскоре стал программным произведением в школах ГДР. Немалой популярностью он пользовался и в Западной Германии. Тем не менее, биограф Канта Карл Корино вынес этому произведению весьма нелестный приговор. По его мнению, «эта книга – одна из потёмкинских деревень социалистического реализма». И не только потому, что в своём романе Кант умолчал о том, как он доносил на одного из своих сокурсников.

В 1957 году Кант начинает издавать студенческий журнал «tua res». Вполне возможно, что именно редакционная работа стала толчком для написания романа «Импрессум», в котором незначительному курьеру удаётся сделать карьеру и стать главным редактором. Правда, министерство культуры усмотрело в этом нежелательную вольность и остановило публикацию романа, который вышел в свет лишь в 1972 году после значительной переработки. В действительности, редакционный кабинет Канта был постоянным местом встреч работников Министерства госбезопасности ГДР. В 1976 году Кант, которого Министерство госбезопасности ГДР наградило серебряной медалью «За братство по оружию», был освобождён от обязанностей внештатного осведомителя. Поскольку Кант был руководителем СЕПГ в Берлинском округе, а с 1986 года также членом ЦК СЕПГ, то сотрудничество с «органами» было чем-то само собой разумеющимся.

С 1976 по 1990 год Кант занимает пост председателя Союза писателей ГДР. В 1979 году он в своей крайне вызывающей речи потребовал исключить из Союза писателей 8 авторов, осмелившихся в открытом письме Хонеккеру критиковать культурную политику ГДР. Впоследствии писатель Ганс Зайппель так охарактеризовал Канта как человека: «Что касается стиля, то ему удавалось удерживаться на определённом уровне, в человеческом же отношении он опустился ниже какого бы то ни было уровня.»

В 1991 году, уже после объединения Германии, Кант отказывается от своего членства в восточногерманском отделении пен-клуба и публикует выдержанную в довольно критических тонах автобиографию под названием, которое можно перевести как «Титры в конце фильма». Тем не менее, основную мысль книги можно сформулировать так: все виноваты, и все страдали. Относительно собственной вины Кант ничего определённого не говорит. «Некоторые считают, что мне следует лишь вопить «mea culpa» и ничего иного. В этом я придерживаюсь иного мнения. Я могу точно сказать, в каких случаях я был полезен, а в каких нет. Я не просто не приветствую, я протестую против абсолютизации некоторых вещей, как это сегодня пытаются представить некоторые люди. Просто в с илу того, что это бессмысленно. Я являюсь писателем, которого с удовольствием читали в ГДР и ещё в 20 странах. Я не ограничивался этим, я пытался стать рупором союза писателей ГДР, тем более что этому союзу такой рупор был крайне необходим.»

Кант отвергает упрёки в том, что он выступал в качестве пособника режима. «Я вовсе не заключал никакого союза со злой силой. Я считал себя частью эксперимента, цель которого заключалась в том, чтобы найти другой ответ на вопрос, поставленный историей Германии. К злой силе это не имеет никакого отношения. Если мы приступим к поискам злодеев среди тех или иных сил, то мы найдём целую кучу таковых.». В ответ на замечание о том, что в послевоенное время доносительство на писателей имело место разве что в диктаторских странах Латинской Америки, Кант сказал: «Возможно, это так и выглядит, хотя я могу сообщить, что время от времени мои коллеги из весьма демократических стран также рассказывали мне истории о чрезмерном интересе к ним некоторых государственных учреждений. Так что вопрос не в этом. Вопрос заключается в том, какова была реакция на попытки Министерства госбезопасности ГДР запугивать писателей: участвовал ли ты в этом или же оказывал сопротивление. Я оказывал сопротивление, когда узнавал о подобных случаях.»

Сегодня многое стало известно о ГДР и её функционерах, получавших свои посты за конформизм. Шизофреничность мышления отражалась в том, что люди официально говорили одно, а в частных беседах – другое. Насколько же искренен Кант в своей автобиографии? «Конечно, каждый пытается быть по возможности честным с самим собой. Хотя иногда, само собой разумеется, щадишь себя больше, чем следовало бы. Такое тоже бывает. Сегодня все прямо-таки «наперегонки» стараются представить меня подлецом, этаким абсолютным злодеем. На это я могу кое-что возразить. Моё мнение на этот счёт я не изменю. Что же касается языкового двуличия, то его и до объединения страны можно было сплошь и рядом видеть и в Западной Германии. Личное и официальное высказывание – это совершенно разные вещи. Так что это вовсе не является изобретением ГДР.»

Кант служил государству, у которого многое на совести. Будучи председателем Союза писателей ГДР, Кант практически выступал в роли судьи по отношению к другим писателям, которых вынуждали покидать страну. Как можно во всём этом видеть какую-то положительную сторону? «Вы были бы абсолютно правы, если бы деятельность руководства Союза писателей ГДР ограничивалась тем, что вы описываете. В этом случае вы были бы полностью правы. Но это было не так. Я, например, никого из страны не изгонял. Наоборот. Я могу вам назвать некоторых людей, которых я упрашивал остаться в ГДР. Так что об изгнании не может быть и речи. Гюнтера Кюнерта, например, я всеми силами пытался убедить в том, что его место в ГДР и нигде больше. И таких людей немало. Многие приходили ко мне по этим делам. Так что вопрос не в этом. Сегодня все делают вид, что Союз писателей ГДР был неким механизмом подавления. Это вовсе не так. Союз был одним из немногих учреждений ГДР, члены которого умудрялись обеспечить себе большие свободы, чем того хотелось властям. И выразителем этих усилий был я. Тут уж ничего не поделать. История прояснит нынешнюю ситуацию. Нынешняя ситуация держит меня за шиворот, история же будет относиться ко мне более спокойно. В этом я уверен.»

В 1992 году Кант отказывается от членства в Академии искусств. Он продолжает категорически отвергать утверждения о том, что в своё время он был внештатным сотрудником Министерства госбезопасности ГДР. И продолжает писать. Правда, два последних романа Канта критики разнесли в пух и прах. Вряд ли следует высказывать ему сочувствие в связи с этим. Кант никогда не проявлял сдержанность в полемике. В последние 15 лет он утратил значительную часть своей власти. Однако силу своего писательского языка он сохранил.
Ортвин Лёва
(Источник - http://www.dw-world.de/dw/article/0,2144,599821,00.html)
***

Биографический очерк

Герман Кант родился 14 июня 1926 года в Гамбурге в семье садовника. После окончания школы он получил квалификацию электрика. В 1944 году был призван на военную службу и затем находился в качестве военнопленного в польском трудовом лагере в Варшаве до 1949 года. Там он стал антифашистом и одним из основателей комитета Антифа, затем преподавал в школе Антифа. Там же произошла первая встреча с Анной Зегерс, повлиявшая на его дальнейшую судьбу.
После освобождения он поселился в восточной Германии. Вступил в СЕПГ, учился на рабфаке в Грайфсвальде для получения аттестата о среднем образовании. В 1952-1957 годах изучал германистику в Гумбольдтовском университете в Берлине. Затем работал научным ассистентом в Институте германистики, и был редактором студенческого журнала tua res, а с 1959 года был редактором журнала «Новая Немецкая Литература».
С 1959 года Г.Кант являлся членом Союза писателей ГДР. С 1969 по 1978 гг. – вице-президент Союза писателей. В 1978 году он избран президентом Союза писателей ГДР. С 1981 по 1990 годы Г. Кант был также членом Народной палаты, а с 1986 по 1989 годы членом Политбюро Центрального комитета СЕПГ.
В 1962 году увидел свет первый сборник рассказов «Немного южного моря».
Первый роман Канта «Актовый зал», вышедший в 1965 году, принес ему широкую известность, роман посвящен годам создания ГДР и поколению первых студентов республики.
Роман «Выходные данные», описывающий восхождение молодого человека от ремесленника до министра, был воспринят настороженно и находился три года под запретом, поскольку позиция писателя, имевшего своё мнение и позволявшего себе его высказывать, была неприемлемой для руководства страны. Ирония "подрывала устои". Даже первое предложение текста: "Я не хочу быть министром!" - звучало как вызов и провокация. Тираж лежал в подвале и "ждал" смены власти, прихода Хонекера.
Произведение «Остановка в пути» имеет много биографических моментов, оно посвящено осмыслению уроков немецкой истории, описывает путь прозрения молодого немецкого военнопленного в Польше, ошибочно обвиненного в совершении военного преступления. Данный роман поддерживает традицию немецкого воспитательного романа. Роман был положительно воспринят критикой в ГДР и неоднозначно в Польше, переведен на многие языки, на его основе в 1983 году режиссером Кольхазе снят фильм на киностудии ДЕФА.
В сборниках рассказов «Переход» 1975г., «Третий гвоздь»1981 г., «Бронзовый век» 1989г. и в повести «Сумма» 1987 г. звучат явные сатирические мотивы, навеянные несовершенством в обществе и человеческих взаимоотношениях. Как скажет автор позже, он критиковал недостатки дела, которому посвятил свою жизнь, потому что хотел спасти само дело.
После падения Стены и воссоединения Германии Г. Кант опубликовал книгу воспоминаний «Заключительные титры или воспоминания о современности», где он описывает те аспекты своей деятельности, которые не нашли отражения в художественном творчестве, имеющем по сути автобиографический характер. Книга содержит богатый материал, посвященный политической жизни ГДР, деятельности автора в качестве председателя СП.
В 2002 году издан роман «Окарина», полу-быль, полу-фантазия, ностальгический взгляд в прошлое, исполненный горького юмора и свидетельство неиссякаемого мастерства автора.
2005 год ознаменован выходом в свет небольшого романа «Кино», в котором старый мастер занимает позицию наблюдателя Диогена, ложится в спальном мешке, изготовленном NASA, посреди пешеходной зоны Гамбурга и заявляет, что ему не нравится кино, которое он видит перед собой. Разумеется, он заявляет не только это.
2007 год - выходит книга разговоров с писателем, талантливо составленная Ирмтраут Гутчке. В этой книге раскрываются важные моменты переломного периода до и после падения Стены. Писатель открыто рассказывает о времени и о себе.
(Составлено по материалам различных сайтов немецкоязычного Интернета и освобождено составителем от неуместных комментариев "а ля Корино".)
2010 год - в феврале опубликован роман "Kennung". Увлекательное и очень не однозначное произверение. Тень Э.Т. Гофмана взмахнула над книгой своим плащом.
2010 Саратов. Россия

БИБЛИОГРАФИЯ
•• Ein bisschen Südsee, Erzählungen, 1962
•• Die Aula, Roman, 1965
•• Das Impressum, Roman, 1972
•• Eine Übertretung, Erzählungen, 1975
•• Der Aufenthalt, Roman, 1977
•• Der dritte Nagel, Erzählungen, 1981
•• Zu den Unterlagen, Publizistik, 1957-1980
•• Bronzezeit, Erzählungen, 1986
•• Die Summe, Satire, 1987
•• Der Abspann, Erinnerungen, 1991
•• Kormoran, Roman, 1994
•• Okarina, Roman, 2002
•• Kino, Roman, 2005
•• Die Sache und die Sachen (Ein Interview per du), Irmtraud Gutschke, Hermann Kant, 2007
•• Kennung, Roman, 2010

ПЕРЕВОДЫ НА РУССКИЙ ЯЗЫК
•• Актовый зал, роман, перевод Е. Головацкой, Киев, Днипро, 1987
•• Актовый зал, роман, перевод Ш. Сабир, Душанбе, Ифрон, 1981
•• Актовый зал, Выходные данные, романы, Радуга, 1987
•• Местопребывание, роман, перевод Э. Аулинг, Таллин, 1985
•• Остановка в пути, роман, перевод И. Каринцевой, С. Шлапоберской, Радуга, 1987
•• Объяснимое чудо, рассказы, очерки, Известия, 1982
•• Рассказы и размышления, Радуга 1984
– информация с сайта biblus.ru
•• Окарина, роман, перевод Н. Иночкиной, 2008, не опубликован
•• Корморан, роман, перевод Н. Иночкиной, 2009, не опубликован
• Заключительные титры, воспоминания, перевод Н. Иночкиной 2009, не опубликован.

НАГРАДЫ
1962 Heinrich-Heine-Preis des Ministeriums für Kultur der DDR
1963 Literaturpreis des FDGB
1967 Heinrich-Mann-Preis
1973 Nationalpreis der DDR
1980 Ehrendoktor der Universität Greifswald
1983 Nationalpreis der DDR
1986 Orden der Völkerfreundschaft des Obersten Sowjet der UdSSR
(информация из Википедии)
(Источник - Герман Кант / KANT heute und immer; http://www.okarina2008.narod2.ru/)
***

ЗАМЕТКИ ПЕРЕВОДЧИКА

ЧУВСТВО КУНСТКАМЕРЫ
Реакция автора на 550 страниц перевода "Окарины", когда он, наконец, получил в июле 2008 всё, что я торжественно обещала в феврале: он потрясен и думает, чем бы ему таким помахать (в окружающем нас дигитальном воздухе) - может быть достать из шкафа меховую шапку Симонова? А вдруг я с Симоновым не дружу, тогда может, не надо…

Меня преследует устойчивое ощущение пребывания в Кунсткамере, в двух смыслах сразу. В буквальном смысле: помещение, где пребывает искусство, и в том, петровском: Кунсткамера, где собраны редкости и диковины, иногда устрашающие. Шапка Симонова. Чешский карандашик, который автор «украл» у Суслова. Присутствие автора на Байконуре во время старта в космос Зигмунда Йена. Да что там, Йен, тут имеются экземпляры и подиковиннее. Эдда Тенненбаум, обучавшая автора в лагере военнопленных в Варшаве азам антифашизма и марксизма, сиживала не раз за чашкой чая не только с Цеткин & Co, но и с Ильичом. Это меня сразило наповал. Г.К. утверждает, что в нём, через него, посредством него, «осуществляется удивительная коммуникация», то, что раньше не было никак не связано, обретает взаимосвязь. Очень необычная взаимосвязь и утрата границы между реальностью и мифом: если учительница Канта, с которым я общаюсь день ночь в сети, пила чаи с Ильичом, это что же получается, я тоже имею отношение к бронзы многопудью всех этих позеленевших и не везде ещё изничтоженных памятников? Я это ощущаю почти как дыхание, хорошо хоть не рукопожатие, Каменного Гостя.

Нравится мне это или нет? «Das weiß ich auf eine komplizierte Weise nicht» - Этого я каким-то сложным образом не знаю.

ЧУВСТВО СКАУТА
В «Окарине» очень много географии, всевозможных собственных имен, ссылок и просто легких намеков на какие-то исторические обстоятельства, русскому читателю вряд ли понятные. Одна девушка, прочитав безобидный фрагмент, сделала вывод: конечно, интересно, только это он для близких друзей пишет, которые понимают, о чем это. В оригинале нет ни одной сноски, никаких примечаний.

Когда я принялась за перевод, то поняла, насколько поверхностным было моё первое чтение. Я теперь видела, что этот текст содержит очень много «свернутой» информации, нередко упоминаемые слова «кодировка», «компримированный», «микродот» приходится применять к самому тексту. Меня с первых страниц обуял дух скаута, я захотела посмотреть, куда это повернул главный герой у Виттштока, я открыла Google Maps, да так и не вылазила из этих карт до конца текста. Планы городов, полностью или не совсем превращенных в руины, автобаны и проселочные дороги, меандры рек северной Германии входят в число главных «действующих лиц» романа. Мне захотелось на картах воспроизвести прямую, которая идет от рабочего стола писателя через родной город Шлиманна Анкерсхаген, и проходит прямо под радугой. Странно, я нашла на карте той местности деревушку с названием Троя. Совпадение?

Эти дороги приобретают необыкновенную содержательность, если не мчаться по ним, пропуская такие пустяки, как имена. Тогда туманы на лугах этого озерного края будут напоминать о луне Матиаса Клаудиаса (стихотворение можно найти здесь, в текстах). Рехлин, мимо которого постоянно проезжает автор, напомнит о военном пилоте Ханне Райч, кстати, дружившей с Вернером фон Брауном. Поместье, в которое послали на трудовую повинность девушку с умопомрачительным именем Федя, НЕ НАПОМИНАЛО поместье Беттины фон Арним, благодаря чему я узнала, что была такая замечательная Беттина. Мост, где происходил обмен Абеля на Пауэрса, обязательно захотелось найти на плане Бабельсберга.

Настроение следопыта возникало не только в связи с картами. С удовольствием вспоминаю минуты, когда мне для перевода слова Geworfenheit – «низвергнутость», введенного в обиход Хайдеггером, а тут использованного в связи с эстетикой Сартра, пришлось скачать и просмотреть достаточно толстый том Сартра «Бытие и ничто». Или специально купить и посмотреть фильм «Ниагара», чтобы понять, какие «смыслы» многозначного слова Gang имел в виду автор, описывая походку Мэрилин.

И так до бесконечности, за каждым поворотом меня встречал момент der Weltverbindung. В течение месяцев, освещенных этим нечаянным переводом, я пережила во всей полноте утверждение автора о том, что «всё связано со всем».

СЛОВО ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ
… совести переводчика
Стиль, языковые особенности важны в любом художественном произведении. Но произведений Г.Канта это касается особенно. Для подтверждения этой мысли цитирую автора. «Литература на первый взгляд должна казаться опечаткой[1]». «Пропаганда при помощи особых грамматических форм[2]». «… термин, позволительный здесь только ради игры слов. Удовольствия, которое привлекает меня всё сильнее по мере того, как иные развлечения становятся менее доступными[3]».

В течение двух лет я упорно и с многочисленными примерами зачем-то доказывала автору, что его произведения не могут быть переведены в принципе, потому что тогда, когда они утратят при переводе главное достоинство – не передаваемый на другом языке Sprachwitz, престидижитацию в духе Уленшпигеля, что тогда останется? Когда безвозвратно растают головокружительные и непередаваемые по-русски Konjunktive? Кому интересен какой-то сюжет, какие-то мысли, если будет потерян аромат, восторг, удивление, которые ощущает читатель оригинала? И что же мы видим? Попытку я всё же предприняла. Спасала, что могла, например синтаксис, ритм - нередко это удавалось сохранить. Со сленгом мучилась неимоверно, потому что в немецком разные грубости и тюремный жаргон звучат органично, а у нас как-то очень уж неприятно. Диалект: здесь его немного, но игнорировать было так же невозможно, как и переводить. Повторы: когда читатель возмущенно спросит: почему кое-где нагромождены слова «сказал», «понял» и прочие, то это не я, это он так захотел. Чтобы читатель споткнулся. Возмутился. Остановился. И что-то понял.

Игра слов, всевозможные каламбуры. Это из раздела непереносимого в другой язык. В редких случаях я нашла русские аналоги, часто не смогла преодолеть искушения и вынесла в сноски пояснения по поводу «утрат».

Здесь несколько примеров того, что «упало со стола», но с чем так жалко расставаться.
„Er kam beinahe um; ich ein wenig zu mir.“ Он едва не погиб, я немного пришел в себя.
„Ein Unding vom Polen und von mir, uns an dem armen Ding zu vergehen.“ Преступление (плохой поступок) со стороны Польши и с моей стороны – обижать это несчастное существо.
„An jenem Tag, an dem mich Genosse Wilhelm Strickland feuerte und ich, nachdem mich die Firma Moeller & Moeller heuerte, …“ прогнал – нанял, утрата этой рифмы лишает фразу динамичности.
„…schonlichst zu verschonen“ - вообще не переводимо, что-то вроде покорнейше прошу избавить …
„eine so ungefragte, weil unfragbare Frage gewesen war…“ – не заданный, потому что незадаваемый вопрос…
„Meißner gab mir einen doppelkörnigen Blick…“ – взгляд как через двойной прицел – и одновременно, взгляд после двойной порции пшеничной водки, в этом контексте задействованы оба смысла.
„Den Fremden musste es befremden; einen Freund konnte es nicht erfreuen.“ Постороннего это должно было неприятно поразить; друга это не могло обрадовать. Выразительность фразы утрачена.
„Gestresst und overdressed“.- приблизительно: в стрессе и слишком хорошо одет. При таком переводе утрачено всё, осталась какая-то беспомощная жвачка.

ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН
Мне было очень легко и интересно переводить многочисленные эпизоды, посвященные коммунистической идеологии, политике. Может быть потому, что наше поколение хорошо натаскано в этом материале и терминологии, или потому, что автор показывает странное преломление, как в кривом зеркале, различных ленинских тезисов и подходов в послевоенной Германии, в ГДР. Например, непонимание того, почему социализм – это советская власть плюс электрификация. Бесконечные проявления догматизма, доведение до абсурда советского опыта, Чапаев и славное море с омулёвой бочкой…. Почему-то постоянно думалось о современном и к тому же немецком Салтыкове-Щедрине.

Образ врага, который так близко, что нужно спрятаться от него за стеной. Бесконечные спецслужбы. Разговаривая с другом, живя рядом с женщиной, рассказчик вынужден, спрашивать себя, по чьему заданию они действуют.

Пронзительные и горькие строки посвящены взаимоотношениям автора с партией. Никогда не думала, что можно переживать эту связь так лично. Эти строки я отношу к лучшим строкам романа. Например, это: «Конец вставки, но сначала завершение того, что касается моей бездыханной партии: иногда было сложнее остаться в ней, чем в нее войти. Её части вставали между нею и мной и хотели нас разлучить. Я не хотел от нее отдаляться, но желание сделать так, чтобы мы никогда раньше не встречались, посещало меня несколько раз. Это желание было из разряда желаний: никогда бы не родиться».

И, наконец, очень нелепое признание – я так и не поняла, зачем автору понадобился образ Сталина и этот параноидально повторяющийся эпизод с отцом народов, насвистывающим на окарине «Сулико». Да, на этот мотив насильственно нанизана вся композиция. Да, автор многократно возвращается к роли генералиссимуса, который в 40-50 годы играл важную роль в истории.

Но этот бред на окарине – и после этого я продолжаю утверждать, что люблю этот роман?
[1] Literatur muß sich auf den ersten Blick wie ein Druckfehler ausnehmen. – „Gold“ aus „Ein bisschen Südsee“
[2] Propaganda unter Zuhilfenahme der grammatikalischen Formen. – „Escape“, Roman
[3] .. ein…Terminus sei, der sich hier nur des Wortspiels wegen erlaube. Einer Vergnügung, zu der ich mich im annähernd selben Maße hingezogen fühle, in dem sich mir andere Lustbarkeiten zu verschließen begönnen. – „Kino“, Roman.
(Источник - http://www.okarina2008.narod2.ru/history/)
***

Открытое письмо в газете "Junge Welt"
(По материалам www.ddr89.de
Chronik 9. Oktober 1989)

Орган FDJ «Junge Welt» публикует открытое письмо президента Союза Писателей ГДР, Германа Канта, написанное «в свирепом расположении духа 1 октября 1989». Кант ссылается здесь на его ответ гамбургскому еженедельнику «Die Zeit», опубликованный в JW 23/24 сентября, что на его взгляд привнесло «скорее смуту, чем прояснение ситуации» в ГДР. После рассуждений о «самоуправстве прессы» ГДР Кант в частности пишет:

«(…) Возвратившись после чрезвычайно трудной поездки, я обнаружил жалобу учащихся, которых утруждали, чтобы не сказать обременяли моими опубликованными Вашей газетой высказываниями, в связи с чем они меня теперь от души проклинают … Педагогически настроенные лица вырвали одно из моих высказываний для 'Zeit' - 'Junge Welt' из общего контекста и поручили находящимся в их ведении молодым людям определить смысловую нагрузку следующего предложения и подкрепить его правильность пятью примерами: «Мы забрали нас у тех других; теперь они хотят получить нас обратно.»

Я хочу предупредить возможные неправильные толкования. Я настаиваю на этом моём высказывании; оно выражает нечто такое, что делает 40 лет, которые мы должны отпраздновать и хотим отпраздновать, годами борьбы. Тот, кто упускает из виду, что мы забрали себя у тех, других, а они хотят получить нас обратно, не поймет смысла ни одной из битв последних дней. И, разумеется, не выиграет ни одну из этих битв.

В этом смысле нет никаких возражений против обсуждения моей формулировки, но я решительно протестую, когда некто делает вид, что этим исчерпывается то, что я могу сказать о сражениях последних дней и недель. Когда меня выставляют как человека, который полагает, что наше нынешнее поражение имеет причиной исключительно происки злобного классового врага. Когда меня причисляют к тем, кто обвиняет классового противника в том, что он ведёт себя как классовый противник. Когда мои слова подают так, будто мне нечего больше сказать о позорном «великом переселении народа» последних недель, кроме того, что плохие парни переманивают людей и отравляют ментолом кельнеров Митропы. Я решительно протестую, когда меня причисляют к тем, кто не хочет спрашивать, почему же люди слушают тех плохих парней и бросают друзей, соседей, работу, квартиру, планы, родные места и свою незначительную собственность. Я самым решительным образом протестую, когда кто-то пытается сформировать представление, будто я верю в то, что только сила нашего противника заставляет молодых женщин передавать своих детей через забор посольства, и та же самая сила заставляет молодых людей добровольно искать размещения в чужих казармах…

Да, конечно, другие хотят получить нас обратно, и тот, кто идёт к ним, удовлетворяет их желание своей частной жизнью. Но это не освобождает нас от вопроса, что же в условиях нашей страны побуждает кого-то, кто вот только что был ещё гражданином этой страны, учеником нашей школы, читателем Вашей газеты, подвергать себя риску других, непонятных условий другой страны. И пусть это правда, но нас это не продвинет дальше ни на шаг, если мы намекнём, что есть такие, кто думает, уходя, не столько о классах, сколько о классах моторов и ожидает золотых гор там, где вздымаются горы ржавого железа. Сейчас важно не очернение других, а поиск хорошего у себя. Сейчас важнее не предупреждение о болоте там, за бугром, (да, оно там есть, я знаю, и изображать его никто не запрещает); сейчас важнее схватить самого себя за нос (раньше это называли самокритикой). Мы должны вытащить себя из болота за собственный нос – признаю, это скорее литературный приём, но для иного мне не хватает образования.

Но моего литературного образования хватает, чтобы догадываться о тщетности наших усилий, если мы не будем называть вещи своими именами. Поражение – это поражение, даже если оно очень плохо вписывается в канун славного праздника. Поезда, на которых Дойче райхсбан переправила когда-то Ленина из Швейцарии через Германию в Россию, везут теперь граждан Германской Демократической Республики via Германская Демократическая Республика из Варшавы в Брауншвейг – в самом деле, это не поезда победы. Во всяком случае, не нашей победы. (…)

В течение недели я находился в северной Рейнской области и в течение шести вечеров мог слушать, что на сердце у тех, кто читает о нашем 40-летнем юбилее и о прибытии всё новых и новых тридцатилетних из нашей страны в их страну. Мои книги, ради которых и была запланирована шестью месяцами ранее эта поездка, тоже упоминались, но вскоре им приходилось отступать на задний план, потому что люди не могли долго молчать о том, что переполняло их сердца. Я должен был им отвечать, что случилось с ГДР и с социализмом в ней, и социализмом вообще. (…)

Поездка складывалась трудно. В Дортмунде, Хаме, Люнене, Камене, Сёсте или в местечке, где располагается знаменитая тюрьма Верль, имевшая дурную славу, где и сегодня отбывают наказание люди, совершившие тяжкие преступления – везде это была работа, которой я не хотел бы заниматься слишком часто. Да, если бы среди участников встреч преобладали недоброжелатели, дело можно было бы уладить проще, но кроме некоторых возмутителей спокойствия, которые встречаются всегда, в большинстве своём собирались миролюбивые читатели, и их растерянность доставляла мне много неприятных минут. С горлопанами, а среди них особенно с теми, у кого в кармане свеженький федеральный паспорт и они пытаются проверить на мне свою новоприобретенную свободу поношения, как это им недавно рекомендовала 'Zeit', можно легко справиться, если знаешь три приёма, которыми пользуются эти люди. Но с грустью тех, для кого ГДР воплощала, по крайней мере, достойные внимания новые общественные процессы, о которых с ними ранее можно было долго говорить, с этой грустью я не мог долго оставаться наедине.

Нет, друг мой Шютт ( Ханс-Дитер Шютт, в то время главный редактор Junge Welt. Прим. изд.), мне не известен рецепт от низкой производительности труда и непривлекательной системы его оплаты, но во время шести многочасовых дебатов речь шла не об этом. Речь шла о свободе, о которой они там думают, что у них её сколько угодно, и о которой мы тут думаем, что она заключается в отсутствии безработицы, преступности, социальной нужды и недоступности образования. По большей части она в этом и состоит, и в отсутствии страха перед войной, диктата концернов, эксплуатации и крупной частной собственности она заключается прежде всего. Но, во-первых, человек считает эти блага само собой разумеющимися, когда пользуется ими достаточно долго, и не хочет быть обязанным испытывать чувство благодарности за них. А во-вторых, бюрократическая мелочная опека, стремление поучать в любой сфере жизни, навязываемая абстиненция от тех благ цивилизации, которые в других местах считаются нормой существования в 20 веке, недостаток свободного полёта мысли в собственной стране и громогласность агитации – пожирают изрядную часть субстанции свободы.

И если мы не хотим, чтобы те, у кого мы себя забрали, и которые хотят получить нас обратно, мало помалу перетащили нас к себе, нам нужно разобраться с самими собой. Критично и самокритично, открыто, без самосожаления, жёстко и терпеливо. Бдительно, что возможно и без недоверия. С полным доверием, что невозможно без бдительности. Отказавшись от помпезности, пышности и такого жалкого самодовольства. – То, что ГДР имеет значительные заслуги в утверждении мира во всём мире, известно давно. Я хотел бы, чтобы следом шла слава о нашем разумном обхождении с самими собой.

Несколько недель тому назад Вы так же, как ‘Zeit’, провели опрос. Нужно было одним предложением сказать, что ты воспринимаешь как лучшее в ГДР. Я ещё хорошо помню мой ответ о лучшем в ГДР, тем более, что я дал его в не совсем правильном предложении, но зато его невозможно сократить. – «То, что она есть», – сказал я. Если бы меня спросили теперь о самом плохом в ГДР, мне пришлось бы сказать: «То, что она в таком состоянии».
(JW,9.10.1989)

Письмо Канта находит отклик во всей республике. Это был первый случай, когда член ЦК СЕПГ открыто назвал вещи своими именами.
(Источник - http://www.okarina2008.narod2.ru/Otkritoe_pismo/)
***