МАШКИН ГЕННАДИЙ НИКОЛАЕВИЧ
(1936 – 2005)

- российский писатель и, журналист и общественный деятель, лауреат Всероссийского конкурса на лучшее художественное произведение для детей 1967 года, автор нескольких всемирно известных романов, в том числе – «Синее море, белый пароход».

Родился Геннадий Николаевич Машкин 13 марта 1936 года в Хабаровске, в рабочей семье. Впечатления послевоенного детства отразились в повести, прославившей имя писателя в огромной читательской аудитории. Это повесть «Синее море, белый пароход». Она вошла в школьные программы по литературе, выдержала более пятнадцати изданий в нашей стране, переведена на многие иностранные языки. Это уже классика.

Молодому специалисту, осваивающему Север, встречаются не только золотые россыпи и жилы, но и настоящие самородки человеческих душ и характеров. Об этом рассказано в повестях «Арка», «Егор, сын охотника», «Секрет», «Наводнение», «Родительский день», «Бывальщины Афанасия Гвоздилина», романах «Открытие», «Письменная работа».

Читателям 90-х запомнилась повесть «Исповедь в Акше» - правдивостью изображения судьбы простой сибирячки, пережившей со своим народом трагические годы его истории.

Геннадий Машкин не откладывал пера и в трудные времена новых российских потрясений, проверяющих писателя на прочность. В 1999 году он выпустил книгу «Таинственные Лены берега», в которой показал свою верность сибирской тематике.
***

Родился в 1936 году в Хабаровске. Окончил Иркутский горно-металлургический институт. Работал инженером-геологом в Иркутской и Читинской областях. Начал писать еще в студенчестве. Публиковался в журналах, сборниках. Книги Машкина выходили в стране и за рубежом. Повесть "Синее море, белый пароход" (1965 год) сделала прозаика известным. Она и повесть "Родительский день" вошла в школьную программу по литературе. Более 15 раз издавалась в нашей стране, переведена на многие языки мира. Книга рассказывает о взаимоотношениях японской семьи и русских на Южном Сахалине после войны.

Машкин - автор романов: "Открытие", "Письменная работа", "Голец лавинный"; многих рассказов: "Чистая сердцевина", "Монгол", "Вечная мерзлота" и др.; повестей: "Егор, сын охотника", "Секрет", "Наводнение", "Родительский день". Одно из последних произведений прозаика - "Исповедь в Акше" - посвящено судьбе женщины, пережившей события революции.

Геннадий Машкин - лауреат Всероссийского конкурса на лучшее художественное произведение для детей (1967).

Самозабвенно предан друзьям и любит Байкал. Писателя связывает многолетняя дружба с Прибайкальским природным национальным парком.
***

Геннадий МАШКИН
СИНЕЕ МОРЕ, БЕЛЫЙ ПАРОХОД
(Отрывок)

…Я любил своего хилого брата. Мог часами возиться с ним, играть в его игры, и доходило до того, что вместо «р» говорил «л», как он. С Юриком я как бы вновь становился маленьким, когда еще не знаешь ни о войне, ни о школе, ни о карточках на хлеб… Юрик и узнавал-то обо всем этом от меня, хотя я ему старался рассказывать только сказки. Но как-то само собой получалось, что он узнавал и все остальное. Братец мой знал про нашу штаб-пещеру и наши планы.
Юрик посмотрел на меня умильными глазами. Свое яблоко он съел – семечки валялись на столе. Но и моего хотелось попробовать.
Я взял на кухне нож и разрезал яблоко на четыре части. Одну – маме, другую – бабушке, третью – Юрику, четвертую – себе.
– Зачем тебе «мерседес»? – Отец выбросил окурок и достал новую сигаретку из блестящего портсигара.
Но бабушка не дала ему больше курить заграничные. Она встала и принесла из сеней мешочек с самосадом.
Мы сажали много табаку и сами резали его. На табак можно было выменять что угодно. Мы берегли для отца мешочек табаку еще со старого урожая. И вот он закурил наш табак.
– Нужен «мерседес», – ответил я, впиваясь зубами в белую сладкую мякоть яблока.
– Они хотели с ребятами удрать… – выдал меня Юрик и прижался к отцовской груди. Он знал, что я поколочу его за ябеду.
– Куда удрать? – Отец сдвинул к переносью брови, похожие на сапожные щетки.
– С японцами сражаться, – ответил Юрик.
Я не бил брата. Он у нас туберкулезник. Но тут я показал ему кулак. Я ему как брату, под секретом, а он запросто выкладывает наш план.
– Чтоб я больше не слышала! – вмешалась мама в наш разговор, со скрежетом разворачивая сковородку на плите. Ее лицо охватил малиновый пыл. – Нашли тоже игру – в войну. Нет, чтоб в дом играть, в хозяйство…
– Да богу молиться за отца, – подбавила бабушка.
– Еще чего, – нахмурился отец. – И то гляжу – иконами обвешались. Клопов, наверно, под ними…
– Господь милостив, Василь, – вздохнула бабушка и перекрестилась на иконы в углу. – Дошли наши молитвы…
Отец поглядел на сумрачные иконы, и правая щека его сморщилась.
– Мне повезло, и все, – сказал он, вдыхая крепкий дым самосада. – Я видел простреленные иконки. – Он ткнул себя пальцем в грудь. – Вот тут…
– Все от бога, – пробормотала бабушка.
Плохо, что бабушка сваливает все на бога. Она даже против того, чтобы я отомстил японцам за деда. Они-де не виноваты. Так бог хотел… И все же бабушку я люблю больше даже, чем маму. Сколько раз ходили мы с бабушкой в лес за орехами, ягодами, щавелем, разными целебными травками и корешками! Она называла в лесу травы, цветы, жуков, бабочек, птиц и деревья. А недавно бабушка вылечила мне зубы. Отчего они заболели? Стали шататься и гнить. Боль такая, хоть по земле катайся. И бабушка стала меня поить отваром из трав и кореньев, а потом заговаривать зубы.
Мы садились ночью перед окном и глядели на луну, которая напоминала очищенную картофелину. Бабушкино лицо с бугристыми скулами окаменевало, седые волосы отсвечивали, как фольга. Она напоминала колдунью. Меня мороз пощипывал по лопаткам, когда бабушка начинала заговор: «На море-окияне, на острове Буяне, на песках сыпучих дуб стоит дремучий, в дубе том дупло, в дупле – темно. Изыди, болезнь, из Геры-отрока на остров Буян, в дуб дремучий, в дупло вонючее». И я повторял за бабушкой заговор по семь раз. И к концу он выпевался во мне. Я видел явственно свою болезнь – паучка с крыльями, который летит от меня в столбе лунного света.
И вот теперь зубы не мучают меня. Я могу спокойно удрать из дому, чтобы отомстить за деда.
– Без тебя замучилась с детишками, – сказала мама и подула на обожженный палец. – Накорми их, обуй, одень, в школу отправь… Герка плохо учится. Учителя говорят: способный, да не тем занят. Войною бредит, оружьем, штабами. Раз снаряд взорвали какой-то, чуть всех на клочья не разнесло!.. А Юрика чем только не лечила! И медвежий жир давала, и мама заговаривала, и собачку ел, и к знаменитой травнице водила… Врачи говорят: питанье улучшить надо и к морю повезти на годик-другой. Да где ж его взять, море-то?..
У отца появилась на переносье треугольная складочка.
– Все будет. – Он прижал Юрика к своим медалям. – Море – тоже. – Подмигнул мне цыганским глазом: – А тебе никакого «мерседеса» не надо. Далеко ли на нем укатишь?
– Перво-наперво корова… – Мама обернулась и взмахнула ножом: блин чадил на сковороде. – Молоко свое будет – быстро Юрку на ноги поставим.
– А что бы ты сказала насчет переезда? – спросил отец.
– Куда это? – насторожилась мама.
– Южный Сахалин-то освобождается, – ответил отец.
– Корову заводить надо, – сказала мама и шлепнула черный блин в стопку. – В крайнем случае коз.
– А моря ты не желаешь? – спросил отец, прищурившись.
Мама замерла, прижав к груди руку с ножом. Ее глаза устремились мимо нас, вдаль, а уголки губ дрогнули. Она будто увидела это далекое море. Но тут же почуяла гарь и бросилась к сковородке.
– Не до большого теперь уж, – ответила она. – И то море не наше…
– Теперь наше, – сказал отец и стал подбрасывать Юрика на коленях.
– Войну человек прошел, а ума, как у Герки, – пробурчала мама.
– Картошка там не родит, поди, на этом Сахалине, – сказала бабушка. – Без картошки как жить-то?
– А мы хотим к морю. Так, ребятишки? – спросил отец.
Я кивнул головой.
– И я! – заверещал Юрик, дрыгая белыми ногами…
***