КТОРОВА АЛЛА
(Виктория Шандор, урождённая Виктория Ивановна Кочурова)
(родилась 29 декабря 1926 года)
— известная русская писательница и публицист, яркий представитель писателей русской эмиграции.
Отец, бывший деникинский офицер, был певцом. Виктория проучилась некоторое время в Ленинградском театральном институте, но бросила его. Окончила английское отделение МГПИИЯ в 1954 году. Работала переводчиком в бюро обслуживания иностранцев, школьным учителем английского. В 1957 году получила разрешение на брак с американцем Джоном Шандором (John H. Sandor), с которым познакомилась ещё в 1954 году и в марте 1958 выехала с ним в США.
В 1961 получила степень магистра в Джорджтаунском университете. Преподавала русский язык в Университете Джорджа Вашингтона (1962-1968), международную лексику в аспирантуре Университета Джонса Хопкинса (Paul H. Nitze School of Advanced International Studies, 1969-1979). Работала также на радио «Голос Америки» под именем «Минодора Михайлова». Живёт в Роквилле, штат Мэриленд.
Начала публиковаться в 1960, взяв псевдоним, скомбинированный из имён любимых актёров, Аллы Тарасовой и Анатолия Кторова. Писала очерки и импрессионистическую прозу о московской жизни. Выпустила также научно-популярные книги по ономастике. Автор сборников "Лицо Жар-птицы" (1969), "Экспонат молчащий" (1974), "Мелкий жемчуг" (1986) и другие.
«Внимание привлекает импрессионистическая мозаика: люди и судьбы. При этом внимание Кторовой почти целиком сосредоточено на личной жизни женщин, в особенности — на их знакомствах и дружбе; читатель почти не получает представления об их работе или о политических взглядах. В произведениях Кторовой ощущается пренебрежение к фабуле, нередко здесь нет последовательности в развитии действия».
Вольфганг Казак
Сочинения
Лицо Жар-птицы, Washington, 1969 (жанр обозначен автором как «антироман»)
Экспонат молчащий, München, 1974
Крапивный отряд. Дом с розовыми стеклами, Washington, 1978
Мелкий жемчуг, Rockville, 1986
Сладостный дар: Рассказы об именах, фамилиях и названиях в русской и иноязычной речи. Вып. 1, 1990. Полностью: М.: Весть, 1995; То же. М.: Гамма-Пресс, 2002
На розовом коне. М.: Весть-Vimo, 1994
Потерянные россияне. Тверь: Новелла, 1996
Пращуры и правнуки. СПб: Политехника, 1997
Артист и девочка: Воспоминания об А.П.Кторове. СПб: Политехника, 1998
Минувшее... В шести книгах. М.: Минувшее, 2003-2007:
Книги:
Москва пятидесятых годов. 2003
Американочка Ивановна рассказывает... 2005.
Государевы ямщики и московские извозчики. 2005
Повседневная жизнь во времена былые. 2005
Пращуры и правнуки, 2007
Язык. Слово. Имя, 2007
(По материалам сайта - http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/1361546)
***
ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ Аллы КТОРОВОЙ
(«Литературная Россия», №13. 02.04.2004)
Алла Кторова — известнейшая писательница Русского Зарубежья. 50 лет назад она уехала в США, выйдя замуж за американца — участника второй мировой войны. Алла Кторова написала более двадцати книг. Одно из самых замечательных её произведений — антироман «Лицо Жар-Птицы» высоко оценил Твардовский. Недавно в России, в издательстве «Минувшее», вышла новая книга писательницы. Она тоже называется «Минувшее»...
Жизнь 1-я. Виктория Кочурова
Сергей КУЗНЕЦОВ: Уважаемая Алла! Вы, как я подсчитал, меняли свою фамилию четыре раза! Виктория Кочурова, Виктория Шандор, Минодора Михайлова, Алла Кторова. Я бы хотел назвать своё интервью «Четыре жизни Аллы Кторовой». Ведь новая фамилия — это как бы новый этап в вашей жизни, даже — новая жизнь. Начнём с вашей первой жизни — с Виктории Кочуровой. Расскажите о своих родителях.
Алла КТОРОВА: Мои родители были необыкновенной парой.
Отцу уже было 28 лет, когда он встретил маму. Он служил в то время в армии Деникина. Маме тогда было всего 16 лет. Она прекрасно помнила, как бежали белые из Севастополя. Однажды моя мама сидела дома и ждала подругу, чтобы помочь отнести её чемоданы к пристани. На полу подвальчика сидела бабушка и, чистив крошками кирпича самовар, громко пела. У неё был абсолютный слух. Она пела арию Вертера «О, не буди меня, дыхание весны...». Слов она не знала. Но она так пела, что все сбегались послушать...
Вдруг — стук в дверь. Входит белый офицер. Все растерялись. Мама уже не помнила, что он спросил у бабушки... Но когда этот офицер посмотрел в угол и увидел 16-летнюю девочку, то понял, что это его судьба. Он ведь тоже собирался бежать за границу... Они познакомились. Вскоре офицер куда-то исчез. Оказывается, он был в Константинополе и пел там вместе с Вертинским в ресторане «Чёрная роза».
Я спрашивала маму: «А что делал отец в Константинополе?»
«Он был красным шпионом!»
Оказывается, после знакомства с мамой отец раздумал навсегда покидать Россию и перешёл на сторону красных. Он ведь был из бедной семьи и поверил большевистской пропаганде.
Через несколько лет, когда отец приехал в Севастополь, они поженились, и отец привёз маму в Москву. Вся эта история была описана в моей книге «Мелкий жемчуг».
Через несколько лет отца, как бывшего белого офицера, арестовали. Он тогда учился в Государственном институте музыкальных наук (в ГИМНе). Отец там уже пел на малых сценах, его приглашали в театры... С тех пор я виделась с ним всего несколько раз.
— Вашему отцу ни разу в жизни не приходило в голову, что если бы он тогда уехал из России вместе с молодой женой, то избежал бы таких страданий?
— Может быть, они с мамой потом и говорили об этом, я не помню. Конечно, всё, что он пережил, было страшно. Но если бы отец попал за границу, это было бы так же ужасно. Мой отец был не из тех, кто смог бы приспособиться. Мать говорила: «Он всю жизнь лежал в рваных штанах на диване, читал Карла Маркса и делал оттуда выписки».
Я окончила школу и поступила в Ленинградский театральный институт. Великой актрисой я бы не стала, но у меня были какие-то способности. Я прошла по конкурсу — 30 человек на место! Конечно, я пошла в театральный только потому, что была влюблена в Анатолия Петровича Кторова. Очень хотелось работать в театре рядом с ним. Это была такая любовь, что я ни о ком не могла думать, кроме как об этом необыкновенном человеке и прекрасном артисте. Я с ним дружила.
Но я ушла из института, когда поняла, что это всё-таки не моё. Очень страдала, болела, но через год поступила в Институт иностранных языков. Туда тоже было непросто поступить. После окончания факультета английского языка я работала в школе. Отсюда у меня несколько школьных повестей.
Жизнь 2-я. Виктория Шандор
— Всех, кто знает Аллу Кторову, интересует один вопрос: как вы, советская девушка, познакомились с американцем и уехали в США?
— В 1953 году умер Сталин. Начал приоткрываться железный занавес. Одна подруга посоветовала мне пойти работать в бюро обслуживания иностранцев гостиницы «Москва». Там я в первый же день и познакомилась со своим будущим мужем Джоном Шандором. На следующий день он предложил мне выйти за него замуж. Вы можете представить, что со мной происходило? Однако вскоре у Джона кончилась виза, и он уехал к себе на родину.
Полтора года я получала письма от Джона. По два-три письма в день! 64 человека жили в нашей коммунальной квартире! И вы думаете, кто-нибудь донёс? Нет! Все поскорей запихивали эти письма под мою дверь.
Джону долго не давали визу. Жил он тогда у своей сестры Марты в Париже. Её муж работал в ЮНЕСКО. Джон писал из Парижа Жукову, Хрущёву, Микояну... И наконец его пустили. Но нам не разрешали расписаться в загсе, и меня выгоняли в 11 часов вечера из его номера. В конце концов Джону предоставили отсрочку в визе.
— У вас уже начались неприятности?
— Конечно! Все перестали со мной здороваться, кроме самых близких подруг из бюро обслуживания. Власти не знали, что с нами делать.
Джон начал писать сенаторам, конгрессменам. К этому делу подключились Элеонора Рузвельт и Эйзенхауэр. Под давлением международной общественности нас всё-таки расписали, и мы наконец уехали в Америку.
Мы в Америке стали встречаться со своими знакомыми — американцами, которых я знала ещё в Москве, все приезжали к нам, нас приглашали на многочисленные приёмы, за нами присылали частные самолёты... Я просто шаталась от переизбытка впечатлений.
Затем я пошла на работу. Я проработала в США 28 лет! Работала в Университете Джорджа Вашингтона, на «Голосе Америки», в аспирантуре Университета Джорджа Хопкинса — преподавала международную лексику.
— Преследовали ли ваших родственников в СССР после вашего отъезда?
— Отца, по-моему, не трогали, а мать хлебнула горя... Она тяжело болела, и ей нужно было лечь в хорошую больницу, но врач сказала ей: «Мы, к сожалению, вас взять не можем... Вы же понимаете...» Я постоянно подавала документы в Советское посольство с просьбой дать матери визу в США. Но на это был один ответ: «Нецелесообразно». Её не выпускали семь лет!
Жизнь 3-я. Минодора Михайлова
— Мы плавно подошли с вами к третьей жизни — к третьей вашей фамилии: Минодора Михайлова. Расскажите о вашей работе на «Голосе Америки».
— Минодора Михайлова — это были имя и фамилия подруги моей подруги, которая тоже работала на «Голосе». Я начала там работать в 1966 году. Сначала сотрудники как-то опасались меня — почему никого не выпускают, а меня выпустили? Кое-кто мне говорил: «Тебя подозревают...» Я отвечала: «К сожалению, ничем помочь не могу». Тогда на «Голосе» работали представители первой и второй волны эмиграции. Они все считали, что в СССР ничто не изменилось, что там сплошные концлагеря... Я убеждала их, что жизнь в СССР уже другая, что был XX съезд и так далее ... Но они мне не верили.
— У вас были свои передачи на «Голосе»?
— Нет. Я была диктором. Кто-нибудь напишет скрипт, а мне нужно его озвучить. Я очень долго работала вместе с изумительным человеком — Константином Петровичем Григоровичем-Барским. Мы с ним читали на пару — я и он.
— На «Голосе Америки» вы познакомились с Верой Ильиничной Толстой — последней внучкой Льва Толстого, не так ли?
— Я очень подружилась с Верочкой Толстой. Она тоже была диктором. Мы с ней читали в эфир по очереди. И вот Верочка начала рассказывать мне в перерывах о жизни старой эмиграции, про свою жизнь, про своего великого деда, про мать, про отца, который их бросил и, женившись на другой, уехал в Америку. Кстати, я потом узнала, что Илья Толстой женился на родной сестре очень известной русской певицы Елены Катульской. Вера называла новую жену отца «девкой». Я как-то спросила её: «Верочка! Здесь, на «Голосе», столько русских людей. Вас хоть раз кто-нибудь попросил рассказать о семье Толстых, о Льве Николаевиче?» Она ответила: «Никто! Ты — первая!»
— А какой псевдоним был у Веры Толстой?
— Вера Мансурова. Я спрашивала: «Почему Мансурова?»
«Это в честь места, где я родилась, деревни Мансурово».
— В Париже Вера Толстая носила сценический псевдоним — Вера Толь...
— Да-да, Верочка мне рассказывала, что перед самой войной в каком-то парижском журнале написали, что Вера Толь — это внучка Толстого, Вера Толстая. Она чуть не судилась с ними. Но потом началась война...
Верочка очень часто ездила на Толстовскую ферму. Мне, конечно, очень хотелось познакомиться с Александрой Львовной. Но я стеснялась просить об этом Верочку. И вот однажды Олег М., его жена Тамара и я поехали на Толстовскую ферму. Я познакомилась с Александрой Львовной. Мы долго беседовали. Я получила огромное удовольствие от этой поездки. Сейчас, спустя много лет, кое-что забывается. Помню, незадолго до того, приехали в США казаки-старообрядцы, которые жили в Турции 400 лет. Александра Львовна их взяла на свою ферму. Казаки говорили на чисто русском языке. Они, конечно, не знали советский жаргон. Меня очень интересовали их замечательные древнерусские имена: Михей, Созонт, Синклитикия... Мы пробыли на ферме несколько дней. Я видела Александру Львовну ещё несколько раз — она выступала в Нью-Йорке на вечерах памяти Льва Николаевича. Затем я переписывалась с ней. Я спрашивала: «Александра Львовна, миленькая! Что же вам прислать из России?»
«Мне ничего не нужно. Единственно, мне хотелось бы хлопчатобумажную косынку. А то здесь один нейлон...»
Мне кто-то прислал из России голубенькую, в цветочек ситцевую косынку, я переслала её Александре Львовне, и она была очень довольна.
— А вы что-то тогда записывали об интересных встречах?
— Нет, это я уже потом писала по памяти. Я в то время работала на трёх работах, и не было никакой возможности писать. Никаких портативных магнитофонов у меня не было. Но у меня была и есть великолепная память...
Когда я ушла на пенсию, я начала работать с архивами, встречаться с Ниной Фёдоровной Буровой и её подругой Мэри Хэппи — дочерью Лили Ден, близкой подруги императрицы, супруги Николая Второго, и тогда я стала писать.
— Ваш вклад в сохранение наследия эмиграции первой волны трудно переоценить. В Советском Союзе и Романовы, и Оболенские, и Голицыны, и Щербатовы, не говоря уж об Александре Львовне Толстой, считались врагами народа. И вы первая ещё в середине ХХ века стали по крупицам собирать воспоминания этих, тогда ещё здравствующих людей. За это вам огромное спасибо.
— Воспоминания о встречах с этими удивительными людьми вошли в мою новую книгу «Пращуры и правнуки».
Жизнь 4-я. Алла Кторова
— Расскажите о писательнице Алле Кторовой.
— С малых лет я любила сочинять. И даже сказала своему герою жизни, А.П. Кторову, что, когда вырасту, стану писательницей. А псевдоним мой будет — Анатолия Кторова. Но потом я взяла всё-таки имя Алла, в честь Аллы Константиновны Тарасовой.
Когда я приехала в Америку, то даже не знала, что существует газета «Новое Русское Слово». Как-то мы шли с мужем в Нью-Йорке по 5-й авеню. Вдруг Джон отстал. Подбегает и протягивает «НРС». Я вцепилась в эту газету и стала потом её выписывать. Я читала мемуарно-публицистические материалы. И мне показалось, что я могу написать лучше! И я начала писать очерки под псевдонимом А. П. К. Первый мой очерк вышел в 1960 году. Мои очерки имели огромный успех. Меня засыпали письмами, звонили, хотели со мной встретиться. Все интересовались: почему это она вырвалась, а миллионы остаются за железным занавесом?
— С кем в «НРС» вы были знакомы?
— Я очень хорошо знала Марка Ефимовича Вейнбаума, в бытность его главным редактором «НРС». Он был человеком номер один среди эмиграции. Очень дружила с Андреем Седых. Это был замечательный человек. Он всё время меня спрашивал: «Откуда вы берёте все эти старинные выражения наших бабушек?» А я отвечала: «У нас в коммунальной квартире жили такие старушки — одни из деревень, другие из местечек, третьи из кишлаков... даже получукча один жил...»
— Нельзя говорить о творчестве Аллы Кторовой, не упомянув её замечательную книгу «Лицо Жар-Птицы», которая вызвала настоящую сенсацию в Русском Зарубежье и в России.
— Такого ажиотажа я даже не ожидала. Все рвали книгу из рук, хотели прочитать, узнать: где тут правда, где вымысел. Совсем недавно одна столетняя старушка спросила: «Расскажите, пожалуйста, а где же героиня книги — Ника, что с ней сталось?» Я ей отвечаю: «Это же художественное произведение, это — образ!»
«Нет, — говорит она, — я не хочу, чтобы это был образ».
— А была ли реакция на выход книги в СССР?
— В Советском Союзе сначала — молчок! Как будто никакой «Птицы» и не было. Уже потом, в перестройку, когда «Птица» начала печататься в «Художественной литературе», я встретилась в Москве с Ларисой Васильевой, одной из лучших русских литераторов. Она мне рассказывала: «А ты знаешь, как я с тобой познакомилась? Иду я как-то по Комсомольской площади. Впереди идёт какой-то человек и озирается. Вдруг он подходит к урне и что-то туда бросает. Я кинулась к этой урне и обнаружила там... твою «Птицу». На книге — штампик: «К ввозу в СССР запрещена». Потом мы запирались в Союзе писателей и читали твои книги. Валентин Петрович Катаев очень тобой восхищался, хотел познакомиться».
— И ему это удалось?
— Мы разминулись. Он приезжал в Вашингтон и выступал в Университете Джорджа Вашингтона. А я в это время уехала с мужем в Китай...
Твардовский, когда прочитал мою «Птицу», сказал: «Какая прелесть! Эта книга для «Нового мира», она будет стоять на Золотой полке русской литературы». В Америку в начале перестройки приезжала из Москвы писательница и общественная деятельница Екатерина Васильевна Шевелёва, она была членом организации «Русские женщины за мир». Она мне сообщила, что принято решение напечатать мою «Птицу» в «Художественной литературе». Через год «Птица» там вышла под одной обложкой с «Крапивным отрядом» и повестью «Дом с розовыми стёклами».
— Я слышал, что вы встречались с Борисом Зайцевым, последним русским классиком.
— Когда я написала своей первый очерк «Домрабыни», на него сразу же откликнулся Борис Константинович Зайцев в своих еженедельных заметках «Дни» (в газете «Русская мысль», Париж). Его, как и всех, очень поразили мои строчки о России того дня. В частности, я писала о том, как мы стояли в жуткий мороз с номером на ладони, чтобы подписаться на Тургенева в тот же день, когда расстреляли Берия... Понимаете, Зайцев был уверен, что из советских «девчат» и «парней» уже давно выбили всё о русских классиках и они не имеют представления о том, кем был Тургенев.
— А как вы встретились с Борисом Зайцевым?
— Моя приятельница Нина Берберова дала мне его адрес. Она сказала, что Борис Константинович будет очень рад, если я ему напишу. И действительно, он был очень рад. Завязалась переписка. Года три назад дочь писателя, Наталья Б.Сологуб, просила меня прислать ей его письма ко мне. Конечно, я послала, а очерки Б.К. «Дни» вышли в Москве в 1995 году в издательстве «YMCA-Press. Русский путь». Там есть кое-что и об Алле Кторовой. В последнем, 223-м номере нью-йоркского «Нового журнала» были опубликованы письма Б.К. Зайцева ко мне и мои воспоминания о встрече с последними классиками русской литературы в Париже: Б.К. Зайцевым, Я.Н. Горбовым и В.В. Вейдле. Я с ними со всеми потом переписывалась.
— А Керенского вы когда-нибудь видели?
— Керенского я видела один раз в Вашингтоне, на «Голосе Америки», где работала. Он был уже глубоким старичком, и расспрашивать мне его было неудобно.
— А где вы познакомились с Ириной Одоевцевой? Не в Париже ли?
— Нет, с Ириной Владимировной я познакомилась в Вашингтоне. Виктор Петрович Камкин часто устраивал приёмы, на которые он приглашал знаменитых русских писателей и поэтов. Он был не только книгопродавцем, но и издателем. Первое издание моей книги «Лицо Жар-Птицы» вышло у него. И вот как-то приехала из Парижа Ирина Одоевцева на презентацию своей книги «На берегах Невы», впервые изданной Камкиным. Она выступала, а после выступления огромная вереница читателей стояла в очереди, чтобы взять у неё дарственную надпись. И вот наконец я стою около неё:
«Кому подписывать?». «Алле Кторовой».
«Птица!!!» — громко воскликнула она и начала меня обнимать и целовать.
Мы с ней очень подружились, переписывались. Потом Ирина Владимировна несколько раз опять приезжала в Вашингтон, мы всё время общались, и один раз она даже выступала по моему приглашению перед студентами курса повышенного изучения советоведения, который я вела. А когда Ирина Владимировна навсегда переехала в Россию, то я её в Ленинграде-Петербурге несколько раз навещала.
— Когда вы в первый раз после отъезда поехали в СССР?
— В 1969 году, ровно через десять лет, уже с американским паспортом.
— И вы не боялись? Ведь это было задолго до перестройки.
— Конечно, боялась. Поэтому в первый раз поехала вместе с мужем. Мы остановились в гостинице «Россия». И когда я в первый раз вышла на Красную площадь, а она была полна народу, мне стало как-то не по себе. Не то чтобы хорошо или плохо, а просто не по себе. Потом я привыкла, и в последующие визиты мне уже казалось, что я вообще из Москвы никуда не уезжала. Правда, в первые мои визиты за нами всё время бегали кагэбэшники в белых нейлоновых рубашках. Некоторые из моих знакомых боялись со мной встречаться, но всё-таки я заметила, что времена стали уже другими.
— Заметили ли вы какие-то изменения в жизни москвичей в смысле быта? Бывали ли в магазинах?
— Ну, конечно, многое для меня было ново. Некоторые жили в новых квартирах... А насчёт магазинов... Ведь пили-ели мы в гостинице и в гостях, но несколько раз я из-за любви к моей любимой пище — хлебу заходила в булочные. Помню: лепёшка сметанная — 13 копеек штука, лепёшка ржаная... Многие были довольны переменами. Подруга в Ленинграде всё время повторяла: «Леонид Ильич — замечательный человек. Сам живёт и жить даёт другим!» Я с ней не спорила.
Одна из моих поездок в Москву в начале восьмидесятых годов была очень интересной в том смысле, что я встретилась с многими известными писателями и поэтами. Во-первых, я говорила по телефону с Булатом Окуджавой. Он мне сказал много хорошего о моих книгах, их дал ему Наум Коржавин. А потом в доме у Владимира Войновича я встречалась с Владимиром Корниловым, покойным Юлием Даниэлем, замечательным Константином Богатырёвым и Александром Межировым, известным поэтом.
— А в Ленинграде с кем вы встречались?
— В Ленинграде я встретилась с Дмитрием Балашовым, близким другом юности, погибшим недавно от руки неизвестного убийцы — не то сына, не то товарища сына... Первая его книга «Господин Великий Новгород» тогда ещё не вышла, но очерки на разные темы уже начали создавать ему известность. Очень жаловался на тяжёлую жизнь, на беспросветную бедность. Было у него уже семь детей. С ним я тоже не спорила, чтобы не нарушать отношений. На прощание он подарил мне деревянную шкатулочку собственного изготовления. Митя был замечательный резчик по дереву и вообще огромный, настоящий талант на все руки.
Берегу его письма, они так же талантливы, как всё, что он делал.
— А как насчёт вашего постоянного профессионального хобби — ономастики?
— Ономастикой, или, по-русски, именоведением, я увлекаюсь с раннего детства. Живя в Америке, я продолжала усиленно собирать материалы и писать на эту тему, а потом связалась по переписке с Александрой Васильевной Суперанской, она одна из самых известнейших именологов в России, и послала ей свой очерк «О русских именах в Америке». Эта статья была помещена в сборнике Академии наук СССР ещё до перестройки. Потом было немало моих очерков и заметок на ту же тему в журналах и газетах СССР и России. В 1990 году я была приглашена на Всемирную ономастическую конференцию в Хельсинки и наскоро подготовила к печати книгу «Сладостный дар» — так называл имена Гомер, — о некоторых малоизвестных темах в русской ономастике. Теперь хочу выпустить вторую книгу на ту же тему — об истории американских имён.
— Что вы можете сказать о современной российской литературе?
— Многие негодуют на то, что в России главным чтением стали теперь детективы. Я думаю, что какая-то логика в выборе чтения именно этого жанра у народа России есть, как пример цикличности в искусстве, когда прочно забытое старое — сходит за новое. Вспомним некрасовское: «...придёт ли времечко, придёт ли долгожданное, когда мужик не Блюхера и не Милорда глупого, — Белинского и Гоголя с базара понесёт...» Под «мужиком» поэт имеет в виду простого человека. История повторяется, и современный «мужик» несёт сейчас с «базара» того же Блюхера и глупого Милорда, но только в обличье детектива и прочих «завлекательных» книг, конечно. В том, что в некрасовские времена вышеупомянутый «мужик» покупал и читал Блюхера и Милорда, не вижу ничего унизительного для русского народа, а, наоборот, причисляю это к жажде того «мужика» к новому, неизведанному.
— У вас вышло много книг и публикаций в России и Америке. Имеете ли вы какие-то награды, являетесь ли членом какого-нибудь общества?
— Я член американского Пэн-клуба. В своё время мне предлагали несколько раз стать членом Союза писателей России, но я отказалась.
— Почему?
— Господи, да не нужно мне всё это. Я не хочу быть ни в какой организации. Помню, как ещё в школе и в институте я боялась, что меня заставят вступить в комсомол. Слава Богу, пронесло. Я не могу встречаться с писателями и говорить, о чём пишу, как пишу, почему пишу и «над чем сейчас работаю». Это всё равно что поставить супружескую постель на площади.
— В процессе разговора с вами я понял, что обойти вниманием в интервью с Аллой Кторовой гениального артиста Кторова было бы несправедливо. Скажите, какое место в вашей жизни занимал и занимает Анатолий Петрович Кторов?
— Где бы и когда бы я ни писала о нём, я бесконечно повторяю, что Анатолий Петрович был и есть самый любимый человек в моей жизни. Его портрет висит в самом центре моей гостиной. Когда кто-то из американцев спрашивает: «Кто это»? — мой муж Супчик отвечает: «Это самая глубокая романтическая любовь моей жены Виктории». Анатолий Петрович был удивительным человеком. Он ни разу не был на открытых партийных или других собраниях МХАТа, ни разу не поднял руку, чтобы кого-нибудь осудить. «Частное лицо в мире», — вот как называли его в театре.
— Как ваш муж относится к тому, что свою жизнь в США вы посвятили русской литературе?
— Он очень этому рад, так как сам имеет писательский дар. В молодости он печатал свои стихи в военно-морской газете. Он всю нашу совместную жизнь неустанно повторял: «Не надо тебе работать, ты должна только писать».
— Переведены ли какие-либо ваши работы на другие языки?
— Какие-то отрывки из «Птицы» переведены на английский, вся «Птица» переведена на французский. Некоторые мои повести переведены на английский, немецкий, датский, чешский языки.
— И самый последний, стандартный вопрос, который вы так не любите. Есть ли у вас какие-либо замыслы сейчас?
— Что касается художественной литературы, то сюжетов в голове миллион, но писать сейчас беллетристику не могу, хотя в моей жизни были потрясающие встречи, прямо как в «Докторе Живаго», вначале непонятные, но потом расшифрованные мною самою и ставшие абсолютно логическими. Сейчас работаю с архивами, обрабатываю только то, что долгие годы собирала об ономастике. Если Бог даст, может быть, подготовленное и осуществится.
— Благодарю вас за интересное интервью. Хочу пожелать вам творческих успехов и выхода ваших книг в России.
(Источник - ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ Аллы КТОРОВОЙ Интервью газете «Литературная Россия» (2004); http://www.litrossia.ru/archive/108/writer/2523.php)
***
Алла Кторова
(«Радиус Города», №12(55), декабрь 2009)
Антон Касс
По Ту Сторону Кордона
(Отрывки из статьи - интервью)
<...> В России вы хорошо известны и как писатель Алла Кторова. Какие у вас творческие планы в этой области, и вообще, какое место в вашей жизни занимает литература?
Ответить на этот вопрос очень трудно. Ведь я не только писала книги, разные статьи и очерки, но и работала и, представьте себе, «вкалывала» в трех местах. Прежде всего, в аспирантуре высшего учебного завадения, которое приравнивается в России к Институту Международных отношений, работала по наитию, без учебников, без пособий, безо всего, что могло бы облегчить этот адский труд, не буду вдаваться в подробности, затем в Университете Джорджа Вашингтона, а в последних двух мне очень помогла работа в «Voice of America», — ведь там были материалы на русском в переводе с английского. В общем я была загружена по горло. Да еще и что-то писала! Писала разное… И беллетристику, и очерки, и статьи. Так что можете себе представить, как я устала «творить»! И вот теперь, когда выходит мой шеститомник, я отдыхаю. Кроме того, мужу моему скоро исполнится девяносто четыре года; вы сами понимаете, что это очень почтенный возраст! Муж в здравом уме и «в полном сознании», как говорит одна моя знакомая старушка, но сам уже почти ничего не может физически делать. Хотя и ходит, и гуляет, и сидит на «воздушке» и поливает «ситочки» — то есть цветочки в садике перед домом. А кроме того — врачи, мои походы за лекарствами и прочее и прочее…
Так что пока я занята Супчиком (это сокращенное от слова «супруг»), хотя в голове еще не все затихло и кто знает(?) — что-то может быть и проявится новенькое.
Следите ли вы за российской литературой и как оцениваете ее нынешнее состояние?
По мере сил и возможности — да, слежу. Но вот тем, как оцениваю ее нынешнее состояние, порадовать не могу. Вы понимаете, не только вся жизнь России, но и все и все в этой стране стало другим. Мне кажется, что я родилась как-будто на другой планете. Даже люди уже не те, их мысли, их выражения этих самых «мыслей» стали другими, мне малопонятными, уже не говоря о языке, на котором эти мысли излагаются. Когда я включаю ИНТЕРНЕТ, мне иногда становится чуть ли не плохо. О чем бы ни говорили, что бы нипоказывали. Я совсем не высокого класса моралистка, что Господь дал, то и дал, но мне не нравятся ни разговоры на порнографические темы, ни сцены, называемые «сексуальными». С давних пор и до сего времени есть у меня самая дорогая и любимая писательница, к сожалению покойная, — Ирина Александровна Велембовская. Мне кажется, что все, написанное ею — написано обо мне. Можете ли Вы себе представить, что ее повесть «Мариша Огонькова» я читала около восьмидесяти раз!!!
Там все персонажи — Я, несмотря на то, что сама героиня – деревенская девочка. Уже не говоря о других действующих лицах, не имеющих в действительности никакого отношения ко мне и моей жизни. Я встретилась с Ириной Александровной только один раз, когда приехала в Москву, вскоре она скончалась. А теперь я дружу с ее дочерью и мужем дочери. Они стали для меня самыми дорогими людьми.
Почему вы выбрали себе псевдоним Кторова? Это связано с вашим большим уважением и любовью к актеру Анатолию Кторову, которого вы лично знали?
Слово «уважение» совсем не подходит к моим многолетним высоким чувствам к Анатолию Петровичу Кторову. Подчеркиваю — высоким чувствам. Я любила его по настоящему с раннего детства, с девяти лет, когда увидела фильм «Бесприданница». Мы были знакомы, и не просто знакомы, а дружили много-много лет и все мое детство и юность связаны с ним, с его именем, с его творчеством. Никаких особенных «интересных историй» в нашей дружбе не было, за исключением того, что каждая встреча с ним была для меня историей моей любви к нему...<...>
(Источник - http://www.radiuscity.ru/article_print.aspx?id=1982)
