|
Баянов Виктор Михайлович
|
|
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:03 | Сообщение # 1 |
 Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус:  | 
Биография
Родился 10 июля 1934 г. в деревне Дедюево Топкинского района Кемеровской области. После окончания железнодорожного училища работал паровозным кочегаром, помощником машиниста паровоза, машинистом. За трудовые успехи награжден орденами "Знак Почета" и "Дружбы народов". Избирался в районный и городской Советы депутатов трудящихся. В 1968 г. вступил в ряды КПСС. В 1969 г. закончил Высшие литературные курсы Союза писателей СССР.
Первые стихи были опубликованы в 1957 году в газете "Комсомолец Кузбасса". В 1963 г. принят в члены Союза писателей СССР. Заслуженный работник культуры России (1984).
Награжден орденами
"Знак Почета" (1966),
Дружбы народов (1981), медалью "Ветеран труда".
В 2004 году Виктор Михайлович награжден высшей наградой Кемеровской области - орденом "Доблесть Кузбасса" - за большой вклад в развитие культуры и в связи с 70-летием со дня рождения.
Премии:
"Молодость Кузбасса" (1968),
Им. В. Федорова (1985).
Умер 17 марта 2011 года.
***
Я пил прохладный сок березы
В старинных русских туесах.
И оттого мой чуб - белесый,
И зелень легкая в глазах...
Поэзия
Книги:
Росы. Кемерово, 1963 г.
За рекой Талиновой. Кемерово, 1965г.
Моя земля. Кемерово, 1967 г.
Березовый сок. Москва, "Сов. Россия", 1969 г.
Лирика. Кемерово, 1972 г.
Томь-река. М., "Современник", 1972 г.
Гость. Кемерово, 1976 г.
Зазимок. Кемерово, 1984 г.
Какой земле принадлежим. Кемерово, 1994 Г.
ПРОЗА
Книги:
Август. Кемерово, 1969 г.
Не красным летом. Кемерово, 1971 г.
Коллективные сборники:
Молодые голоса. Кем. кн. изд., 1959.
День поэзии. Кем. кн. изд., 1964.
Сибирь поэтическая. Кем. кн. изд., 1966.
Антология сибирской поэзии. Иркутск, 1967.
Суровый край России. Новосибирск, 1969.
День поэзии. Кем. кн. изд., 1970.
Встреча. Будапешт-Кемерово, 1974.
Спасибо, матери... Новосибирск, 1976.
Смотрю в твои глаза. Проза. Кем. кн. изд., 1977.
Рабочие плечи Кузбасса. Кем. кн. изд., 1977.
Дыхание земли родимой. Кем. кн. изд., 1979.
День созидания. Новосибирск, 1979.
Руку дружбы подали. Донецк, 1979.
Мать. Москва,
Песнь о Сибири. Кем. кн. изд., 1982. :-
Земля потомков Ермака. Иркутск, 1982.
Рабочая мелодия Кузбасса. Миниатюра 1984.
Строим Кузбасс. Кем. кн. изд. 1984.
Насыр Усман. Стань молнией. Ташкент, "Камалак", 1992.
Дороже серебра и злата. Кемерово, изд. "Сибирский родник", 1994.
Пять стихотворений о любви. 1998.
На родине моей повыпали снега... Кемерово, изд. "Сибирский писатель", 1998.
Не покидай меня… Кемерово, изд. "Сибирский писатель", 1998.
Периодические издания:
Альманах "Огни Кузбасса". Кемерово. № 3, 1960. № 15, 1963. № 17, 1966. №№ 1, 2, 3, 1968. № 4, 1969. № 3 1970. № 4, 1971. № 4, 1972. № 2, 1973. № 3, 1984. № 1-2, 1985. № 1, 1996.
Журнал "Сибирские огни". Новосибирск, № 3, 1964. № 3. 1965. № 12, 1967. № 5, 1970. № 1, 1971. № 6, 1984.
Журнал "Смена". Москва. № 10, 1968.
Журнал "Октябрь". Москва. № 1, 1968.
Журнал "Наш современник". Москва. № 7, 1969.
Информация взята из Библиографического словаря «Писатели России» - «Союз писателей Кузбасса. 1998г.
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:06 | Сообщение # 2 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | Непрочитанный классик.
Виктор Баянов. Поле. "Сибирский писатель". Кемерово, 2000.
У Виктора Баянова, одного из самых известных и авторитетных кузбасских поэтов, вышла представительная, хорошо изданная книга избранных стихов, куда вошла большая часть им написанного за все годы литературной работы. Поэтический его стаж составляет сорок лет - первая книжка, которая называлась "Росы", напечатана в начале шестидесятых годов, а нынешний сборник - десятый по счету.
В. Баянова с полным правом можно причислить к поколению шестидесятников, давшему такое количество ярких имен, что именно они и определяли до недавнего времени положение дел в литературе и искусстве. В поэзии этот ярлык прочно приклеен к представителям так называемой эстрадной поэзии - Евтушенко, Вознесенскому, Ахмадулиной, но сегодня он носит скорее оттенок пренебрежительный и даже уничижительный, нежели восторженно-прогрессивный.
С этими кумирами стадионов у нашего земляка нет, конечно, ничего общего, в творчестве его днем с огнем не сыщешь никакой дурной эстрадности и ходульной гражданственности. Просто я имею в виду, что и лучшие поэты того крыла, что получило название тихой лирики, тоже сформировались и получили известность именно в шестидесятые годы - вспомним Куняева, Тряпкина, Рубцова.
Виктор Баянов, безусловно, стилистически близок именно к этому направлению отечественной поэзии: демонстративная традиционность формы, отсутствие излишне броских метафор, негромкая проникновенная интонация вкупе с ненавязчивой дидактикой - все в его поэзии ориентирует читателя на эту поэтическую школу. Тематический кругозор этой поэзии, конечно, неширок - родная природа, деревенское детство, строгая любовь. Но мы слишком хорошо знаем, что никакая самая жгучая и модная тема не спасает стихотворение от преждевременного старения, скорее наоборот. Так называемые "вечные темы" тоже не гарантируют стихотворной строке долгожительства, не говоря уж о бессмертии - нет ничего скучней прописных рассуждений о вере и смысле жизни посредственного стихотворца. Да поэту и не надо искать темы для стихов специально, он просто создает свой поэтический мир, свой космос.
Центр художественного мироздания Виктора Баянова - родной дом, деревенская изба. Он пишет в предисловии: "...Ты всем существом своим повернут и устремлен к дому, поскольку с момента, как себя помнишь, усвоено, что лишь дома, каким бы он ни был, спасение твое от холода, страха, любых напастей".
В стихах, впрочем, холода, страха и других напастей практически нет - его поэзию можно назвать идиллической, лирический герой его живет в ладу и в мире со временем, природой и самим собой. Детские воспоминания о доме пронизывают все его творчество. О начальной поре жизни в его стихах вспоминается как об утраченном деревенском рае, счастливом и безмятежном, несмотря на все тяготы послевоенной годины. Детство - одна из главных его тем, и о нем он пишет так, что современный читатель может этому неизбалованному детству даже позавидовать:
и что-то сладко сердце мне сжимало порой волшебным делало житье и над скупой землей меня вздымало хоть я все время ощущал ее.
Лучшие стихи В.Баянова - о природе и о любви. Одно у него неотделимо от другого, даже девичьи губы, и те пропахли насквозь тайгой. Недюжинному любовному темпераменту можно позавидовать, хотя кажется, что поэт часто сознательно сдерживает себя, не давая волю чувству. Когда же он вольно или невольно ослабляет узду самоконтроля, вырываются такие сполохи:
луна пригасла, тополь содрогнулся когда впервые я, молокосос однажды летним вечером коснулся ее метельно вьющихся волос.
У Виктора Баянова нет в стихах примет и отпечатков нашего кузбасского индустриального урбанизма, всю жизнь проработав на железной дороге машинистом, он остался чужд соблазнам цивилизации. Так повелось, что у поэтов традиционно-почвеннического направления почти нет прямых отсылок к предшественникам. Может, поэтому стихи В. Баянова, в которых аукнулась его трудовая биография, никак не отягощены литературной памятью о русской "железнодорожной" поэзии - вспомнить хоть Некрасова, хоть Блока... Впрочем, в последнем стихотворении книги "Кемерово-Москва" появляется бескрайний русский простор, видимый из окна поезда, но суть-то в том, что поэт едет уже пассажиром, хотя профессионально и подмечает: "встречных нет грузовых поездов, а обгонных тем более нету". Наверно, из кабины машиниста совсем другой обзор, непоэтический.
Есть в книге и вещи, которые несут на себе слишком явный отпечаток времени, вроде антивоенной "тревоги", с зелеными хищными щупальцами запада, протянутыми к русской земле и русскому знамени. Показательно, что поэт не посчитал нужным отрекаться от этого слишком публицистического стихотворения, созданного, можно не сомневаться, из самых искренних побуждений долга. Но большая и лучшая часть написана все же не по велению разума, а по зову души, если не по наитию. Вот замечательное стихотворение с неповторимой пронзительной интонацией:
...Ободком оброненного перстня
месяц чуть поблескивал в воде
и бродила редколесьем песня -
я такой не слыхивал нигде
"на пригорке травы порыжели
схолодела в реченьке вода
неужели, милый, неужели
не вернешься больше никогда?".
Обидно, что хорошую книгу испортила досадная оплошность - дважды напечатано одно и то же стихотворение. Мне видится за этим некий синдром отсутствия редактуры, скверно отражающийся на той продукции, что выпускает Союз Писателей Кузбасса. Более того, когда я разным коллегам по перу говорил об этом, все делали большие глаза - никто не заметил. Я даже заподозрил, что наши писатели себе подобных просто не читают - даже такого поэта, имеющего статус чуть ли ни классика. Или у всех классиков такая печальная судьба - их печатают, но не читают?..
Сергей Самойленко.
Источник: http://www.ritual-ritus.ru/art....ov.html
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:12 | Сообщение # 3 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | Виктор Баянов. Зазимок.
* * *
Теперь не знаю — в шесть ли, в семь ли,
А может быть, чуть-чуть поздней,
Я полюбил вот эту землю
И все цветущее на ней.
Иные равнодушны к рощам,
А мне бы снова в дебри те,
Где я учился между прочим
И красоте, и доброте.
Я пил прохладный сок березы
В старинных русских туесах.
И оттого мой чуб — белесый
И зелень легкая в глазах.
И вот теперь, большой и рослый,
Я вижу, что неотделим
От этой теплой, этой росной,
От русской утренней земли,
Где молодое сено косят,
Где ветка каждая цветет.
Земля моя меня не бросит
И никогда не подведет.
1962
* * *
Я видел журавлей косяк,
Я видел на цветах росу.
Опять охотничий рюкзак
Пустым с охоты я несу.
Передо мной квадрат ворот
И дерном крытая изба.
И струйку дыма в небо льет
Над ней беленая труба
А сердце там, у сосняка,
Где брови черные дугой
И губы дочки лесника,
Насквозь пропахшие тайгой.
1959
ВЕСЕННЕЕ
Наконец-то стала даль ясна.
Не до книжек стало, не до сна.
Только чаше хочется запеть,
Только всюду хочется успеть.
Видеть, как В строительных лесах
Город молодеет на глазах...
Мы с тобою у Томи-реки,
Где шальные бродят ветерки.
И стоишь ты на горе крутой,
Как второе солнце надо мной.
Вот ты улыбаешься. Кому?
Нет, не догадаюсь, т пойму -
То ли свету, белому всему,
То ли мне на свете одному.
1959
* * *
В стороне от проезжих дорог
Цвел околок — степной островок.
Родниковый царил холодок,
Да палаточный был городок.
Там горели костры-тайны,
Там коптили бока чугуны,
Звали запахом каши к шей
Трактористов и плугарей.
Парни шумно смывали мазут.
И парням этим птицы на суд
Выносили искусство свое,
Прослав^а» весну и житье.
Но однажды исчез городок.
Росным утром оставив следок.
Уводил он, меж балок юля,
Далеко, на другие воля.
Только еяеж человека ярояал,
Как опять одичали кусты
И окрестный пейзаж потерял
Половину своей красоты.
1959
* * *
Бор разлегся исстари
Косматою медведицей.
Крикни или выстрели —
Издали ответится.
Продвигаться боязно
Прогалинами редкими.
Кланяешься поясно.
Не то исхлещет ветками.
И смотришь, мраком залитый,
Усталостью подкошенный,
На этот гордый, замкнутый,
На этот бор нехоженый.
Что в росте, что порушено —
Здесь рождено и прожито.
Не взято, не подслушано,
Ни у кого не спрошено...
I960
* * *
В двенадцать лет мальчишкам редко
Туманит ясные глаза
Текучая, как наша речка,
Солоноватая слеза.
Они любую неудачу
Перенесут крепясь, тайком.
Они не чаще взрослых плачут —
Мужчины в возрасте таком.
И я, в ночи ли, спозаранку
Теперь припомню иногда
Те, на картошке и саранке,
Полусиротские года.
Я за войну привык к заплаткам.
Обнов выпрашивать не смел
И путал горькое со сладким
Поскольку сладкого не ел,
Я рос характером — железо
С закваской песенной в крови.
Лишь не хватало до зарезу
Отцовской ласки и любви
И вот, не жалостливый с виду,
Тогда, в разгар войны самой,
Я привязался к инвалиду,
Что насовсем пришёл домой
Я перенял его осанку,
И – хоть гляди, хоть не гляди –
Медали из консервной банки
Звенели на моей груди.
Однажды я, светлея бровью,
С любовью, что отцу берег,
С большой мальчишеской любовью
Перешагнул его порог.
Но он своим игрушки ладил
И развлекал их день-деньской.
Но он своих детишек гладил
Перебинтованной рукой.
Свистульки вырезал из ветел.
Давал им птичьи голоса.
Меня ж он так и не заметил
За долгих-долгих два часа.
И я ушел с его крылечка.
И мне туманила глаза
Текучая, как наша речка,
Совсем не детская слеза...
Теперь, когда мальчишка плачет.
Совсем не чувствуя стыда,
Я не пройду: ведь это значит —
Стряслась серьезная беда.
Его беда — моя кручина.
Я в дождь и в хлесткую пургу
Остановлюсь с ним, как с мужчиной,
И как умею помогу.
I960
УЗКАЯ ГРИВА
Узкая грива,
Узкая грива,
Бурьян торчком, пшеница — ничком.
Вширь измерялась бедная нива
Заячьим длинным легким скачком.
Давно уже дедушке ветры не дуют,
Давно не поют перепелки в овсе,
Только названье еще бытует,
Что дал он когда-то своей паюсе.
Выйдешь в поле, волненьем тронут:
Приметы — не те.
Места ли не те?
Ноги, будто в перине, тонут
В теплой, лоснящейся черноте.
Стой и любуйся на это диво,
Стой и пространство взглядом вбирай.
Узкая грива,
Узкая грива,
Где же конец твой,
Где же твой край?
I960
ГОРА ВЕТРОВ
Над призрачной таежной синью,
Над быстрой Томью и Усой
Гора, как будто обессилев,
Свернулась рыжею лисой.
И, приглушая крик и выстрел,
Крутя травинки на лету,
Там ветры носятся со свистом
По оголенному хребту.
Где грозно грозы назревают
Над красотой кедровых крон,
Чернеет камень ноздреватый,
Обветренный со всех сторон.
Не раскрошить его руками»
Не разломить, не разрубить.
Остался чистый твердый камень —
Такой, каким он должен быть.
Каким века прожить он должен.
А что не прочно — в пропасть, в ров.
Давай и мы, мой друг, подольше
Побудем на горе ветров.
1960
ТОМЬ-РЕКА
Твои волны густы —
Гребнями, гребнями
По преданиям, ты —
Древняя-древняя.
А в глубинах,
средь дня,
Будто кем велено,
Как в глазах у меня —
Зелено-зелено.
Не устала, спеша,
Биться и пениться,
Сестра Иртыша,
Ангары соперница.
Ты себя не берегла,
Ленью не позорилась!
Погляжу — берега
Каменно-мозолисты.
То залив, то рукав
Ветерки рыскают...
Дорогая мне река,
Самая близкая.
1960
БЕРЕГА
Речка светит то ярко, то тускло,
Разрезает поля и луга.
Создают ей гремучее русло
Молчаливые берега.
От глухого лесного истока
И до устья, как злая беда,
Их без отдыха точит жестоко
Молодая, лихая вода.
Н они от истока до устья
Стойко делают дело свое
Глядя с мудрою тихою грустью
На шальные забавы ее.
И в упрек не промолвят словечка,
Лишь бы волны — сильней и синей.
Ничего, что не в них эта речка,
А они отражаются в ней.
1960
* * *
У станции цветов — каких угодно.
Я не спеша красу земную рву
И думаю наивно, что сегодня
Я без волнений всяких проживу.
Но на перроне шлак хрустящ и порист,
Но график, как всегда, неумолим,
А женщина торопится на поезд
Со стареньким баульчиком своим.
В ее глазах, невыразимо синих,
Какой-то робкий и тревожный свет.
И я спокойным быть уже не в силах
И все смотрю — успела или нет.
1960
ВЕСНА НА СТАНЦИИ
Нету близко лугов,
Что цветут в эту пopу
Но и здесь, как над речкой,
Повис виадук,
И цветут поезда,
И цветут светофору—
Вся железнодорожная
Ветка в цвету.
И нет-нет да пахнет
То сосной, то березой,
Как и там, где разливы
И небо в стрижах.
Этот запах сюда
Принесли паровозы
Из неведомых мест
На литых бандажах.
Далека раздаются,
Их песни-погудки —
Это снова они
Вдаль увозят состав,
Напоследок еще
Торопливо и гулко
Все вагоны
Для верности пересчитав.
И всегда нелюдимый
Задумчивый смазчик,
Обтерев инструмент,
Закурил не спеша.
А потом синеве
Улыбнулся, как мальчик,
Соглашаясь со мною,
Что жизнь — хороша.
I960
Не проченый, не суженый,
Но ведь тебе несу же я
И запахи цветочные,
И строки полуночные.
Где ты пройдешь Россиею,
Там сразу все красивее.
Как будто в скверах, в зданиях
И речки очертаниях,
В туманах, зорях утренних,
В лугах, цветами убранных,
Незримо ты растаяла
И часть себя оставила.
Пойми меня, пойми меня,
Мне б звать тебя по имени
Да с легкою, как облако,
С одной тобою об руку
По этой жизни следовать —
И зимовать, и летовать.
I960
НОВЫЕ ВЕНИКИ
Как в нашем краю
С песенной славой
Гостил июль,
Хмельной да кудрявый.
Проходил по рощам
Буйным ростом.
По просторным нивам -
Хлебным наливом.
По логам, по мыскам —
Запахом ягод.
А по женским рукам —
Уймою тягот.
Тут-то председателю
Дед Мосей
Взял и сказал
При деревне всей:
— Нам, председатель,
Выкрой день,
Не потому,
Что работать лень.
Нет! Другую причину пиши.
Причина одна —
Утоленье души.
Мосей не ропщет,
Мосей не смят —
Слышишь, по рощам
Веники шумят...
Ах, вот он каков,
Лесной праздник!
Сотня целая платков
Самых разных.
От стара до мала
Веники ломают.
Столько навязали —
Хоть вози возами.
Здесь и этот, и тот —
Все село вроде.
Кто по веники, а кто —
Побыть на народе.
Девчата — одни,
В глазах огни.
Пришли дуброве
Показать брови.
В березки, в осинки —
Обновить косынки.
Статные, ладные,
До любви жадные.
Красивей искать —
Только время терять...
Иду с вязанкой весомой.
Недалеко и до двора.
Мне жаль, что день прошел веселый,
Что скоро уж придет пора,
Когда засвищут не синицы —
Метель завьется о плетень.
Тогда мне часто будет сниться
Березовый июльский день.
И будут сельские просторы
Опять в глазах моих рябить,
И песня слышаться, которой
Не разлюбить, не позабыть.
1961
БАБЬЕ ЛЕТО
Не скажет дорожная лента
И птицы, что в рощах поют,
За что это красное лето
Все исстари бабьим зовут.
Печально и неистребимо
Живет на Руси испокон
Пора возвращенья любимых
Из долгих походов и войн.
Ждет женщина мужа до снега,
А где-то лишь хрустнет шелом,
И конь за конем печенега
С пустым понесется седлом.
Поля полыхают багрово.
И в свой горемычный черед
Вот женщина ждет с Куликова,
А вот — с Бородинского ждет.
И матери наши недавно
Чуть что — выходили из хат
И грустные, как Ярославна,
Смотрели на ясный закат,
Тревог и надежд не ослабив,
Верны на всю жизнь одному...
Вот лето, наверное, бабьим
У нас и зовут потому.
Прощальное, светлое лето
С кипеньем листвы на кустах.
А может, придумал я это?
А может, все это не так?
Но женщины вдаль из-за тына
Все смотрят, привстав на носки.
Ложится бело паутина
На их молодые виски.
1961
***
Его я помню с самого детсада.
Он ростом от меня не отстает.
Как он идет!
Нет, это видеть надо,
Как он с работы первый раз идет.
Его лицо еще бело и нежно,
Оно румянцем пышет горячо.
И старенький, красиво и небрежно,
Пиджак наброшен на одно плечо.
Вот, вызывая добрые улыбки,
Руками, что пока еще слабы,
Он пробует — крепки ли у калитки
Отцом когда-то врытые столбы...
Вдали — дымы из труб, огней свеченье.
Припомнилась и мне моя заря,
И трудовое первое крещенье,
И ясная погода сентября.
Еще — друзей завистливые взгляды
И то, как шел домой, вовсю спеша.
И то, как мать мне посреди ограды
На руки поливала из ковша.
1961
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:13 | Сообщение # 4 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | СОСЕДКА
Она держала слово свято,
Писала письма каждый день.
Напрасно приезжали сваты
Из трех соседних деревень.
Глаза ее не жгли весельем,
Но оставляли всех без сна —
Как будто приворотным зельем
Плескалась их голубизна.
И, видно, ради злой охулки
За это скоро про нее
По всем плетневым переулкам
Пустили грязное вранье.
Увидев вечером, с утра ли,
Мстя неподатливой душе,
Невозмутимо привирали
К тому, что наврано уже.
И бабы галками галдели,
Придя к колодцу за водой.
И слишком пристально глядели,
И вслед качали головой.
Она же,
Бедная,
Не зная,
Кому дорогу перешла,
Была всего лишь молодая,
Всего — красивая была.
1961
***
Сторона любимая, приметная,
У тебя приметы есть предметные.
Где-то есть такие ж кедры с соснами,
Где-то есть такие ж зимы с веснами,
Горы есть со снеговыми шапками
И поселки с трубами и шахтами.
Только нет нигде чего-то главного,
По цене одной лишь жизни равного,
Очень близкого чего-то, очень местного,
Сердцу только одному известного.
Стоит лишь откуда-то вернуться,
Как готово сердце захлебнуться.
Весь мой век такое с ним случается.
Пробовал унять — не получается.
1962
***
Мы в детства смотрели немое кино,
С утра мы у клуба торчали.
Без денег в кино не пускали, но
Шапчонки нас выручали.
Свою отдавал я, чтоб в зал попасть,
Ее моя мама шила.
И я за нее всю первую часть
Крутил динамомашину.
Я первый крутил. Я сначала сидел,
Крутую показывал хватку.
Потом я вставал.
Потом я хотел
Забросить к чертям рукоятку.
Но очередь ждали друзья на полу,
Что был угрожающе шаток.
И кучей лохматой лежали в углу
Двенадцать мальчишеских шапок.
Я бросить не мог, свою слабость кляня,
Не мог показать, что робею,—
Ведь многие были меньше меня
И были, конечно, слабее.
Я смену сдавал в рубашонке сырой.
Мне шапка обратно вручалась,
И только тогда, уже частью второй
Кино для меня начиналось.
Не то теперь время. Не то село.
И думаю я очень часто,
Что в жизни и детство мое прошло
Пропущенной первой частью.
1962
***
Все наветы, наветы, наветы —
Как осенние ночи, глухи.
По наветам уходят невесты
И бросают невест женихи.
Постучатся наветы негромко,
А оглушат нас грома сильней.
Даже зорьки лучистая кромка
Вдруг покажется тучи темней.
И гармоники вечером поздним
Умолкают у сонной реки.
Только чудятся всюду по пожням —
Шепотки, шепотки, шепотки.
Стынет небо холодным навесом,
Дождь — под стать запоздалым слезам.
Оттого, что поверишь наветам,
Не поверив любимым глазам.
1962
***
У реки рябина вянет
Чистая и строгая.
Кто б ни шел — пройдет, не глянет,
А проходят многие.
Я не знаю — тут наветы,
Мелкая ли ябеда,
Но никто с цветущих веток
Не срывает ягоды.
И стоит она, страдая,
Под веселой зорькою,
И такая молодая,
И такая горькая.
1962
***
За пределами российскими
Все века живет молва,
Будто самая росистая
По утрам у нас трава.
Будто, смяв былинки хрусткие
На заре ногой босой,
Для красы девчата русские
Умываются росой.
Будто в пору сенокосную,
Коль любовь в груди крепка,
На отавы ходят росные
Женщины до сорока.
Да и сам не раз я видывал
В росах женщин пожилых
И любови их завидовал,
И наивной вере их.
Но ни разу не обмолвился —
Не. вернуть, мол, вам красы:
Пусть подольше верят в молодость,
В свойства чудные росы.
1962
***
Салаир, Салаир...
Горы с дымкой и с лающим эхом.
Так и слышатся мне соловьи
В поэтичном названии этом.
Думал я: среди горных громад,
Молодые сердца будоража,
Соловьи там гремят и гремят
По всему Салаирскому кряжу.
Только встретился я с тишиной,
И она меня насторожила.
В переулках, большой и смешной,
Останавливал я старожилов.
Прямо спрашивал и намекал,
Соловьи, мол, поют ли ночами?
А они удивлялись слегка
И в ответ пожимали плечами.
Лишь у дома, где нечему цвесть,
Где деревьев совсем было мало,
Мне девчонка ответила: «Есть.
Я сама его слышала в мае.
Было звездно, и было темно,
Все цвело, месяц был на ущербе.
Он ко мне прилетел под окно
И запел, заливаясь, на вербе.
Только дед разозлен этим был,
Он сказал: «Греховодные птицы»,
И назавтра все вербы срубил,
Чтобы негде им было ютиться...»
Я гостил у тебя, Салаир,
Не проеду и в будущем мимо.
Как поют там твои соловьи,
Мне услышать необходимо.
Есть они. Я пойду за реку,
Я все горы шагами измерю.
Я не верю тому старику,
А улыбчивой девочке верю.
1962
ВСТРЕЧА
Сучки как будто бородавки
На чистом, скобленом полу.
Смолой сосновой пахнут лавки,
Подбелка свежая в углу.
В окно раскрытое заметней,
Как листья кружат во дворе.
Сама ж хозяйка в самой летней
И наливной своей лоре.
Я шумно воду пью из кружки
И не в окно смотрю — левей,
Как гнутся тоненькие дужки
Почти девических бровей.
От них былому не начаться,
Хотя подковками легли...
Их брали многие на счастье,
Но счастья с ними не нашли.
Заглохла и моя обида.
Мне жаль их тоненький изгиб,
Но я, не подавая вида,
Спокойно вышел из избы.
А на крыльце, вздохнув свободно,
Я сквозь какой-то странный звон
Подумал: женщине сегодня
Приснится светлый-светлый сон.
Приснится осень, листьев шорох,
И кто-то из забытых лиц.
И стук мужских шагов тяжелых,
И скрип тесовых половиц.
Она проснется, выйдет в сенцы,
Поймет, что это снов игра,
И одиноко, с болью в сердце
Всю ночь проплачет до утра.
1962
***
Дождь перестал, как по указке,
Прогнозам всяким вопреки.
И радуга, коль верить сказке,
Тянула воду из реки.
Потом и радуга потухла.
А от дороги в стороне,
Сняв парусиновые туфли,
Девчонка шла навстречу мне.
Идет себе, косынкой машет,
А в пальцах ног ее босых
Навязли звездочки ромашек
И колокольчиков степных.
А птицы пели, прославляя
Косы нехитрое витье,
Но не открыли — кто такая
И как по имени ее.
Пусть встреча та — обычный случай,
Мне не сулящий ничего,
Но я с надеждой самой лучшей
Жду повторения его.
1962
В ДЕРЕВНЕ
Вот здесь, под низенькими матками,
Когда-то в зыбках нас трясли.
Здесь жили матери солдатками,
А мы — сиротами росли.
Вот, как в стихах любимых Пушкина,
С пригорка прямо до воды
Тропинка узенькая спущена
Веревкой умного Балды.
Белел курган средь луга пегого,
И чьи-то кости — по кустам.
А нам казалось: смерть Олегова,
Шипя, еще таится там.
Нам все до капли книги выдали —
Слов чародейство и красу.
В своем бору тайгу мы видели,
В любом охотнике — Дерсу...
Пусть путь за нами длинный тянется,
Но здесь нам верится легко,
Что все мы — на начальной станции,
А до конечной — далеко.
1962
ТАНЦЫ НА МОСТУ
Перила новенькие в глянце,
Сосною тянет за версту.
В разливе май, в разгаре танцы
Среди деревни на мосту.
Весна!
Картинно став на кромку,
Как у любимой под окном,
Терзает новенькую хромку,
Слегка куражась, агроном.
Сам поспевает ей с присвистом,
Забыв о первой борозде.
И кружат звезды в небе чистом
И те же самые — в воде.
Гудят сосновые подмостки,
Танцует юность и поет.
Мне за отбитые подметки,
Наверно, завя^* «опадет.
Зато душа моя не тужит,
Зато опять дружу с весной.
И вечер звезды кружит, кружит
И надо мной, и подо мной.
1963
ВОДОПАД
Никогда не разбивал он лодки,
Не топил их, тяжело бурля.
Днем к нему веселые молодки
Приходили с горками белья.
Возвышалась мельница над кручей,
Как большая черная скала.
Там всегда бранчливой и скрипучей
Очередь мешочная была.
Мужики отряхивали куртки,
Поднимая облака муки,
В водопад ныряли их окурки,
Как черноголовые мальки.
Помнится, что по дворам в ту пору,
О тревожном, непонятном нам,
Шепотком шуршали разговоры,
Точно тараканы по углам.
Лишь у водопада, на запруде,
Из-за шума слышные едва,
Говорились громко, всею грудью,
Злые, наболевшие слова.
Я за то люблю его, как друга,
Что, стараясь шепот заглушить,
Он учил «меня и всю округу
Только в полный голос говорить.
1963
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:13 | Сообщение # 5 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | СТАРЫЕ ПЛОТНИКИ
Они еще воюют с бедами,
Не поддаются до поры.
Еще отточенные дедами
Не затупились топоры.
Недавно пенсия получена.
Так что ж, сидеть?
Свой двор мести?
И им правлением поручено
Чинить колхозные мосты.
Забудешь речку с вязкой тиною
И аромат земных паров —
Забудешь все, любуясь дивною
Работой старых мастеров.
Застынешь молча у обочины,
Глядишь, как яростно в брусок
Врубается топор отточенный
От сапога на волосок.
Всегда приветят подобающе,
С собой на свае примостят,
Достав зеленый, с ног сшибающий,
В больших кисетах самосад.
И не спеша, на темы местные —
Рассевшись будто бы на час —
Нам разговоры интересные
И начинать бы в самый раз.
Но увидав, как с грузным кузовом
Машина тронется в объезд,
Они потупятся конфузливо
И подниматься станут с мест.
Докурят самокрутки с жадностью.
Чуть виноватый примут вид —
Мол, извини, дружок, пожалуйста.
Работа срочная стоит.
1963
***
Дождик льет, дождик льет,
Мчит вода из балочек.
Метко дождик бьет влет
И шмелей и бабочек.
Капли падают, звеня,
То орлом, то решкою.
Ты далеко от меня,
Там, за горной речкою.
Там белеет твой платок
Сквозь стекло оконное...
Но гремит, гремит поток
И ручьи окольные.
Только я к тебе приду,
Посижу, порадую.
Если брода не найду —
Перейду по радуге.
1963
ДОМ С КРАЮ
Наверное, угрюмый плотник
Срубил его, как знал, как мог.
В его пазах глухих и плотных
Заплесневел болотный мох.
Заплот высокий и нешаткий,
Калитка круглый день — взахлоп.
И крыша серая, как шапка,
Надвинута на низкий лоб.
С прищуром хитрым и сторожким
Он смотрит, прячась за заплот,
На улицу одним окошком
И четырьмя — на огород.
Двустволка там в иную пору
Так ахнет, что не всяк петух
С чужой гряды уносит шпоры,
Роняя по канавам пух.
И снова глохнет — крепкостенный
Дом на фундаменте литом —
С верандой, радиоантенной
И с телевизорным крестом.
Себя с пристройками рисуя,
Он неизменно каждый день
Свою короткую, косую
На улицу бросает тень.
Он вроде ничего не просит,
Он вечно с краю, в стороне.
Я рад, когда такие сносят
С трухлявой гнилью наравне.
1963
***
От туманного молозива
Река белым-бела.
Клены в зорьке светло-розовой
Купают купола.
И черемуха за пасекой
Поет на склоне дня.
У черемухи за пазухой
Сто песен для меня.
Будто сказочная дева,
Сердцу близкие слова
Выпускает то из лева,
То из права рукава.
Улетают песни с кручи,
Зажигая, веселя.
Жаворонками под тучи,
Перепелками — в поля.
В небе звездочка маячит,
Первая, вечерняя.
Может быть, она — моя,
Может быть, ничейная.
1963
***
Нет, наблюдать не любишь ты,
Как дождь идет, дорогу тыча.
Ни для кого не рвешь цветы,
Не понимаешь пенье птичье.
Непостоянен ты еще
И очень глух к добру и худу.
Как хорошо, как хорошо,
Что я таким уже не буду!
Застыв, не ждешь ты никогда,
Что вот сосна сбежит с откоса,
Что вот русалка из пруда
Появится и выжмет косы.
Сто раз ты около прошел,
Не веря ни в какое чудо.
Как хорошо, как хорошо,
Что я таким уже не буду!
Вот канет этот день во тьму,
И вроде яблоньки-дичонка
К плечу крутому твоему
Прижмется трепетно девчонка.
Ты не узнал еще печаль
И сердца легкую остуду.
Семнадцать лет...
Как жаль, как жаль,
Что я таким уже не буду!
1963
***
Говорят, что годы улетают,
Не найдешь, в каком они краю.
Годы не летают и не тают,
Остаются навсегда в строю.
И с тех пор, как я в дорогу вышел.
Даже если тучи надо мной,
Я спокоен, я вое время слышу
Их дыханье за моей спиной.
За рекой талиновой, за мельницей
Земляникой крашены холмы.
Ввек ничто, казалось, не изменится
Ни деревья, ни земля, ни мы.
Буду проходить короткой улочкой,
Чтобы к речке выйти поскорей.
С довоенной, береженой удочкой,
Вечною грозою пескарей.
И на зорьке,
легче одуванчика,
Будет вслед смотреть мне каждый раз
Девочка в цветастом сарафанчике
С жаркими веснушками у глаз.
Ветерок займется и уляжется
В тень под тальники да тополя...
Что ж, ничто не изменилось, кажется,
И деревья те же, и земля.
Только я бываю здесь наездами.
Покидая душный летний дом,
Ночи коротаю под навесами
На клубничном сене молодом.
Только приобрел другие удочки
Все на тех же вечных пескарей.
И спешу по той же самой улочке,
К той же речке выйти поскорей.
И зарею утренней просвечена,
Там, где домик низок и угласт,
Мне вослед подолгу смотрит женщина
С первыми морщинками у глаз.
1963
***
Я не по нраву, не по нраву
Пришелся твоему отцу,
Но вечером тебя по праву
Веду к отцовскому крыльцу.
Потом к поде, к речному устью,
По необкошенной тропе
Иду
с хорошей, теплой грустью
Вздыхать и думать о тебе.
Плечами небо задеваю
И верю всяким чудесам.
И сердцем что-то затеваю,
А что — пока не знаю сам.
И кажется, что -с тем же чувством,
Не громыхая, не пыля,
К себе самой
светло и чутко
Прислушивается земля.
1963
ФОТОГРАФИИ
Мы их храним, с собой повсюду возим.
Иной под старость глаз не сводит с них.
А я на свете прожил тридцать восемь
И фотографий не люблю своих.
Вот детская. Веселая. Едва ли
В ней что-то есть от прожитой беды.
А мы отцов в те годы не видали,
Полураздеты были и худы.
Я помню, как упала лошадь в согре,
Как до района еле добрались,
Где целый час крутил меня фотограф
И добивался: «Мальчик, улыбнись».
И чтобы он меня не дергал грубо,
И чтобы вдруг снимать не расхотел,
Я улыбнулся ясно и беззубо,
И он таким меня запечатлел.
А вот я мрачный на последних фото,
За кем-то взгляд внимательный следит.
Как будто обижаюсь на кого-то,
Как будто я на целый мир сердит.
Я отношусь к ним строже все и строже
В альбомах или в рамках на стене,
Они всегда удачны и похожи,
Но говорят неправду обо мне.
1964
***
В четыре ребячьих обхвата,
Разлаписта и зелена,
Над нашею дымною хатой
Могуче шумела сосна.
Чеканились месяцы-перстни,
Ломались над ней облака.
А в ветках покоились песни
Еще со времен Ермака.
Гордясь перед хрупкой осиной
Своим многолетним житьем,
Она самой крепкой и сильной
Была в представленье моем.
Но как-то по всем перелескам
Прошел ураган.
И сосна
Легла с оглушительным треском
Шагах в десяти от окна.
Впервые высокую крону
Увидел я жалкой такой.
И душу мне тягостно тронул
Ее непривычный покой.
И только одно утешало
Тревожное сердце мое —
Она ведь не просто упала,
А буря сразила ее.
1964
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:14 | Сообщение # 6 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | ОСЕНЬ
Злой ветер яро треплет кроны,
Сдирает пышные меха...
Да разве ветреному клену
Надолго рыжая доха!
По деревенским подворотням
Теряют перья гусаки.
А за дорожным поворотом
Гудят в грязи грузовики.
И настроенье, как погода,
Сто раз меняется на дню:
То жду я дальнего похода
На Томь куда-то, на И ню,
То будто кто-то обижает,
То веселит, струной звеня.
Как будто друг то приезжает,
То уезжает от меня.
1964
***
Дом как дом. Цветы да занавески.
Я его пороги обивал.
В этом доме я себе невесту
Много лет назад облюбовал.
На вечерках возле сельской лавки,
Я, смущенно опуская взгляд,
Для нее играл на балалайке,
Все сбиваясь на минорный лад.
Перезвоны рассыпал я густо,
И, во всем хозяину верна,
О моей бессоннице и грусти
Говорила первая струна.
И ее ничуть не повторяя
В чистой перезвонной красоте,
Выводила тоненько вторая
О моей сердечной доброте.
Не тая моей мечты в секрете,
Смутными надеждами томя,
Голосисто подтверждала третья
Сказанное первыми двумя.
Я любимой пел о кленах, ивах,
Звал ее неведомо куда.
Но девчата смотрят на красивых —
Я красивым не был никогда.
Был невзрачней всех в ребячьей стайке.
И, когда с другим ушла она,
У моей веселой балалайки
С горьким всхлипом лопнула струна...
Далеки сегодня те тревоги.
В край сердечной первой маяты
Ливни поразмыли все дороги,
Паводки порушили мосты.
Там все так же клен зарей подпален,
И девчата водят хоровод.
И влюбленный некрасивый парень
Струны балалаечные рвет.
1964
***
Крутой подъем.
Дождя и снега помесь.
Кусты в мохнатом медленном дыму.
А машинист
Вести тяжелый поезд
Помощнику доверил своему.
Я только уголь мог бросать враструску,
Рабочий стаж мой был предельно мал,
И смысла неожиданной нагрузки,
Признаться, я тогда не понимал;
Мой старший друг и сам был в полной силе.
И вот я сел за «правое крыло»,
За рычаги, которые хранили
Больших спокойных рук его тепло.
Шел поезд тяжело и напряженно —
Подъем был непомерно затяжной.
И машинист, в приборах отраженный,
Стоял все время за моей спиной.
Курил, как будто в полном отрешенье,
И радовался, может, оттого,
Что все мои, пусть робкие, движенья
Подсмотрены не где-то — у него.
Он тоже ждал,
когда по всем приметам,
Увиденным за снегом и дождем,
Последним, круто вздыбленным пикетом,
Мне покоряясь, кончится подъем.
Теперь через любую непогоду,
Какие бы мне грузы ни возить,
Я знаю, где прибавить надо ходу ~~
И на каком уклоне тормозить.
И в сотый раз крутой подъем встречая,
Поездку помня первую свою,
Я рычаги помощнику вручаю
И за спиною у него стою.
1964
***
Мерзнут ноги, мерзнут руки.
Несговорчивый и злой,
Ходит холод по округе,
Машет белою полой.
Он таких снегов насеял,
Что до слез меня слепят.
На дороге сани с сеном
Мне о холоде скрипят.
Я уйду от тех сугробов,
Я уйду от тех возов.
Я от холода попробую
Закрыться на засов.
Только знаю, не согреться
И в натопленной избе:
Все равно напомнит сердцу
Зимний холод о себе.
Не продрогшими возами.
Не сугробом у плетня,
А любимыми глазами,
Разлюбившими меня.
1964
***
Ветер веет, не слабеет,
Подгоняет саночки.
Под горою голубеют
Проруби русалочьи.
Ветер сыплет колким снегом.
Выстывают горницы.
За твоим веселым смехом
Вьюга не угонится.
От опушки от сосновой,
От четы березовой
Ты бежишь на горку снова -
Розовая-розовая.
Из ледовых, видно, окон,
С глубины налимовой
Оплескали тебя окуни
Водой малиновой.
А потом у тропки торной
Под буянь буранную
Снегири о щеки терлись
Грудками багряными.
Нам смеяться, нам чудесить,
Чтоб сердца оттаяли.
Мы сегодня лет по десять
По домам оставили.
А кругом гудит, сверкая,
Молодая, светлая,
Неоглядная такая,
Ненаглядная такая
Сторона заветная.
1964
***
Там, где воды и ветра сшибка,
Почти ложатся на пески
Живущие легко и гибко
Молоденькие тальники.
И в той же речке отраженный,
Под тем же ветровым крылом
Клен встал, прямой и напряженный,
Треща негнущимся стволом.
Он крепок. Он в расцвете кроны.
Он видит очень далеко.
И даже легкие поклоны
Ему даются нелегко.
1964
***
Кивая ветеркам залетным,
Подсолнух все смотрел юнцом -
Был тонкошеим и зеленым
С рябым, обветренным лицом.
Его потоки солнца грели,
Дождями падала вода.
А семечки все зрели, зрели
И наливались, как года.
За суетою и базаром
Встреч, разговоров, мелких дел
Ты пронадеялся на завтра,
Ты оглянуться не успел,
А за плетнем уж, громко споря,
Роняя семечки в репьи,
Подсолнух твой легко и споро
Вылущивают воробьи.
1964
***
Что-то слишком рьяно
Зной пошел спадать.
Что-то слишком рано
Стало холодать.
Зной стоял в июле,
В сентябре — тень,
Тридцать лет мелькнули,
Как один день.
Тридцать первый начат.
Слышу в тишине:
Обо мне судачат,
Как не обо мне.
Дескать, как ни сетуй,
С памятного дня
Юношам — сосед ты,
Пожилым — родня.
Не молва, не вести —
Сам приметлив тут —
Стороной невесты.
Стороной идут.
Я хожу подавленно,
Замедляю шаг —
Что-то тут неправильно,
Что-то тут не так...
1964
***
То ли вьюга будет месть,
То ли цвесть смородина.
Из каких-то дальних мест
Я вернусь на родину.
И спрошу свои края,
Заполночи, замежи:
— Как тут милая моя?
Мне ответят: — Замужем...
Сердце оплеснет водой
Ледяной, подледною.
Повстречаюсь с молодой,
Расспрошу подробнее.
Тропки-стежки у нее
Самые ли торные?
Белостенное жилье
Самое ль просторное?
Сразу же, как завела
Вдаль дорога горькая,
Заскоблила, замела
Теплый след мой в горенке?
И еще спрошу без зла:
— По какому правилу
Праздники себе взяла,
Будни мне оставила?
1964
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
Неотвратимо копится она,
Затягивает небо, точно невод.
Речная неумолчная волна,
Всегда такая светлая — темнеет.
И Карадаг с вершиной в облаках
Слегка дрожит.
Как ночь, чернеют скалы.
Ревет поток.
А может, то в горах
Трубят тревогу старые маралы.
Торопятся и лодки, и возы,
Тревогу эту трубную заслыша...
Я знаю, что порой страшней грозы
Предгрозовое жуткое затишье.
Еще я знаю — мне людей глаза
Рассказывают с болью неживою,
Что каждый час нежданная гроза
Сгущается над чьей-то головою.
Пугливо умолкает птичий гам,
И знобкий холодок бежит по водам.
И хочется по сопкам, берегам
Неколебимо стать громоотводом.
1964
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:15 | Сообщение # 7 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | ***
Казалось, дебри все густели —
Я жаждал встречи с родником
И продирался еле-еле
За стариком проводником.
Курил махорку древний шорец,
Под нос по-своему басил.
Среди деревьев таял шорох
Его растоптанных бахил.
Он шел легко, как юный воин,
И часто где-нибудь у пня
Садился, весел и доволен,
И терпеливо ждал меня.
Я падал, больно ушибался,
Геройски ссадины терпел.
Он это видел, улыбался,
А сам все пел, и пел. и пел.
Он пел о солнце, о пороше,
А может, вовсе о другом.
Но пел о чем-то о хорошем,
О чем-то очень дорогом.
Мы шли скорее и скорее,
Лес расступался и мельчал.
Тайга кончалась.
И, старея,
Таежник сник и замолчал...
Я шел привычно через поле
И за плечами уносил
С запасом пороха и соли
Запас его
таежных
сил.
1964
***
Бойся, Анна, слушай, Анна,
И ушам своим не верь:
Кто-то громко, кто-то странно,
Незнакомо стукнул в дверь.
Твой бродяга, твой отходник
С полной сумкой за спиной,—
Твой удачливый охотник
Возвращается домой.
Он твои забросит ситцы,
Он не то тебе добыл —
Для тебя в тайге лисицу
Черно-бурую убил.
Только входит он сурово,
Точно кедр, высок и прям.
На щеке застыл свинцово
От медвежьей лапы шрам.
Знать, умаяла дорога
Через горы и лога.
Знать, заметил у порога
След чужого сапога.
Ох, заметил след неяркий,
Потому не ест, не пьет,
Драгоценные подарки
Из мешка не достает,
Не глядит на молодую
И, натуре вопреки,
Клонит голову седую
На большие кулаки.
1964
СТАРОМУ ШОРЦУ
Молча держишь махру и кресало,
Поседелый, как горы, бобыль.
Может, вспомнил горянок-красавиц,
Тех, которых когда-то любил?
Не для них ли с запасом толкана
И с мечтою о жарких ночах
Ты пудовую тяжесть капкана
Через горы таскал на плечах?
Из-за них ты срывался в потоки,
Из-за них шел на рысьи огни,
Потому что, как ночь, чернооки
И таинственны были они.
Нынче старость тайгой обступила,
Трудно верится в дебрях ее,
Что когда-то без промаха било
Саморучной работы ружье.
И вздыхаешь ты горько, без фальши
Оттого, что по горной тропе
Зверь уходит все дальше и дальше"
И* за ним не угнаться тебе.
В море света над древней долиной,
Стариковской кручиной томим,
Стынешь ты на вершине орлиной
И завидуешь внукам своим.
И глядишь неотрывно и зорко
Из-под смуглой ладошки худой,
Как уходят в рассветную зорьку
Поезда с таштагольской рудой.
1964
***
По долинам роскошные травы,
В чащах — беличий гон по сучью.
Только мне не забыть переправы
За веселую их толчею.
Тут косынок цветастая стайка,
Тут геолог с тугим рюкзаком
И охотник, и шустрая лайка
Будто дразнит кого языком.
Каждый ищет и верит в победу.
Я в себе ту же веру несу.
Я не просто сейчас перееду
Через бурную речку Мрассу:
Поослабнут канатные жилы,
И на шатком причальном мосту
Я под пройденным и пережитым
Подведу голубую черту.
Будут снова роскошные травы
И устойчивый запах грибной.
Только мне не забыть переправы.
Ни за что не забыть. Ни одной.
Голубое, литое обводье.
Дом паромщика. Тропка в тайгу.
И всегда тебя кто-то проводит
И помашет на том берегу.
1964
КАБЫРЗА
Кабырза, Кабырза,
Я видал воочию,
Как дика ты и борза,
Валуны ворочаешь.
А у этой вот косы
Тихая ты, тихая.
Даже слышно, как часы
На запястье тикают.
Виснет веток бахрома,
Берега — опрятные.
Ну и пляжи! Задарма!
Почему не платные?
Я сейчас бы деньги — дзинь,
Чтоб с веселым оханьем
В эту матовую синь
Окунуться окунем.
Ты сказать мне не вольна,
Речка окаянная,
Здесь речная глубина
Или океанная?
Может, здесь, врастая в дно,
Под водой стоячею,
Острый камень ждет давно
Голову горячую.
Я вот так,
тропой крутой
Продвигаясь с доблестью,
Бит не раз недобротой,
Спрятанной за добростью.
Но не пал я перед ней,
Как дубок подточенный.
Только стал еще сильней
И еще устойчивей.
Потому беру разгон —
Пусть беда встречается.
От прыжка моего
Тальники качаются.
1964
***
Огни рассыпаны в лесу.
Огни, ну что мне делать с вами?
Как будто в дно шальной Мрассу
Вбивают золотые сваи.
Коростели пугают сов,
И ничего не слышно кроме.
Туда, на их скрипучий зов,
Я перееду на пароме.
Я тоже сов пойду пугать
И лешим хохотать по рощам.
И будет на чем свет ругать
Меня зевающий паромщик.
К воде склоняются кусты,
Шумят и пенятся пороги.
А где и с кем сегодня ты?
И по какой идешь дороге?
Я в Горной Шории живу
И золотыми вечерами
Все жду тебя и все зову,
Как будто ты не за горами.
1964
***
У лодчонки узкая корма.
У девчонки по платку — кайма.
А девчонка — самые лета,
Чье-то гореванье и мечта.
В песенке, плывущей вдоль реки,
Чудится касание руки,
И журчанье родниковых струй,
И несмелый первый поцелуй,
Быстрый, зоркий ястреба полет.
Пой, девчонка!
И она поет.
Льется тихий свет над Кабырзой,
И не пахнет никакой грозой.
1964
***
Не по одежке, не по перстню —
С игрой литого серебра —
Встречайте вы меня по песням,
Слетевшим с моего пера.
Верны и радостям и болям,
Вовеки им не изменя,
На люди белым-белым полем
Уходят песни от меня.
Под лунной половинной долькой
Их не видать.
Снега, стога...
Какая-то волнует долго
И очень сердцу дорога.
Какая-то прошла по краю,
Не всколыхнув мое житье.
Какую-то еще не знаю,
А лишь предчувствую ее.
1964
***
Полюбуйся, человек, позарься
На нерукотворную красу.
Здесь волна зеленая Пызаса
Обнялась навек с волной Мрассу.
Столько круч, порогов было столько!
Знать, они в таежной синей мгле
Верили от самого истока
В неизбежность встречи на земле.
И теперь под скалами резными,
По тайге разбросанными сплошь.
Никакой бедой их не разнимешь,
Никакой водой не разольешь.
1964
РОДНИК
Блестит вода, как в сказочном копытце,
В замшелом срубе, вкопанном в межу.
Я прихожу, чтоб из него напиться,
И как я встречей этой дорожу!
Ах, как приятно в тишине дремотной,
Средь дружески кивающих вершин,
Склонясь, наполнить влагой искрометной
Видавший виды глиняный кувшин!
И пить, да так, чтобы не только глотку
Струя воды внезапно обожгла,
А чтоб она текла по подбородку,
Чтобы она за шиворот текла.
Кипит родник, воркует голубино,
Прохладой вея на клубничный луг.
Над ним краснеет старая рябина,
Малина густо разрослась вокруг.
И все года, под ярко-алой зорькой,
На гладь воды, что, как слеза, чиста.
Все падают — то плод рябины горький,
То сладкий плод с малинова куста.
1965
***
Он нас встречал ворчливо: «У, ягнята.
Жил на краю, где лишь кусты да пни.
На всей земле у дедушки Игната
Далекой даже не было родни.
Была ли у него своя царевна
И долго ль шла одной дорогой с ним,
Никто не знал, поскольку на деревне
Не помнили Игната молодым.
Он поднимался раненько, до солнца,
И, нарядившись в шубу и пимы,
На лавочке у низкого оконца
Садился поджидать конца зимы.
Как будто на базарные обновы,
На санный путь, на черные леса
По целым дням дивились стариковы
Немало повидавшие глаза.
Пугливо жались воробьи к повети.
И сам он, горбясь жалко и смешно,
Мечтал о теплом, недалеком лете.
И начиналось наконец оно.
Тогда он шел в поречные низины,
Где молодой тальник роскошно цвел,
Срезал на выбор гибкие лозины,
Мурлыкал песни и корзинки плел.
Он прут пускал то колоском пшеницы,
То змейкой вкруг березова ствола,
А то цветком. Любая кружевница
Ему бы позавидовать могла,
К земной красе невыразимо чуток,
Да и свое придумывать мастак,
Все лето он из прутьев делал чудо
И по деревне раздавал за так.
Стучал легонько в раму или ставень,
Уже натужно, тяжело дыша,
И говорил, корзинку рядом ставя:
— Прими подарок, добрая душа...
Давно уж без него рассветы брезжут
И гаснут звезды будто угольки.
Давным-давно никто тальник не режет
И не плетет корзинки у реки.
Но почему-то и сейчас я верю,
Когда бываю в дорогом краю,
Что вот под вечер постучатся в двери
И дед заглянет в комнату мою.
До позднего ночного звездопада
Я жду и жду, но нету никого.
Признаться, мне подарка и не надо,
А только б знать — достоин ли его.
1965
***
Мы знаем очень много. Это верно.
Мы мудрость накопили за века.
Но отчего грустна у речки верба
И отчего рябина так горька?
Кто мне расскажет?
Все твердят: — Об этом
Поэты нам поведали давно.
Все это так. Но полностью секрета
Мне не открыли книги все равно.
Уеду я в деревню к тем рябинам
И расспрошу, не ради злой молвы,
У девушки, обманутой любимым,
И у седой стареющей вдовы.
Мне кажется, они ответят верно,
Как не ответят книги за века —
И отчего грустна над речкой верба,
И отчего рябина так горька.
1965
***
Отойди, время, детство не засти-ка,
Пусть встает предо мной волчья засека,
Та, что здесь, за селом, за старицею
Моей крепостью была и столицею.
Пролетал весенний пал черным вороном,
Я над речкою вставал хмурым воином,
Из рогатки бил сорок, бил без промаха
Все смородину берег, да черемуху.
Исходило лето зноем и грозами,
Тяжелели ветки черными гроздьями.
Так, бывало, и горят, так и светятся,
Будто черные глаза моей сверстницы.
Для нее лихой мотив я насвистывал
И поягодней кусты ей отыскивал,
Думал, с нею никогда не разлучимся,
В эту засеку ходить не разучимся.
Светляки горячих глаз, кудри-волнышки.
Ах, кому она сейчас светит солнышком?
Посмотреть бы на нее, взять бы за
Угостить ее смородиной в засеке.
Только засека по пояс заснежена
И не нами, а другими заслежена.
Речка льдом крепко-накрепко скована,
Снегирями вся смородина склевана.
1965
***
Запорошило снегом плечи,
И все вокруг белым-бело.
Я жду тебя, хоть время встречи
Давным-давно уже прошло.
Бегут минуты — восемь, девять...
Дубеют шапка и пальто.
Куда пойти и что мне делать —
Не посоветует никто.
Вдали трамвай простукал жестко.
А я все жду, и жду, и жду.
Вдруг — ты!.. Бежишь по перекрестку
У постового на виду.
И всю-то снегом опушило,
И вся лучиста, как всегда.
И важно то, что ты спешила.
Что опоздала — не беда.
1965
***
Зима, как прежде, удивила
Тем, что морозы привела,
И реки все остановила,
И все дороги замела.
Протаяв дырочку дыханьем,
Стою, смотрю через стекло
И вижу веток колыханье
И наше старое село.
И холода зиме прощаю,
Ее суровую любя
За то, что снова ощущаю
Далеким мальчиком себя.
И городов-то я не видел,
Не видел гор, морей и скал.
И никого-то не обидел,
И никого не приласкал.
И знаю только наше поле
Да потемневшие стога.
Да эти, белые до боли,
Мир полонившие снега.
Спешу смотреть.
Пусть стынет завтрак.
Дивлюсь на светлый зимний вид.
Спешу. А вдруг все это завтра
Меня уже не удивит?
1965
***
То частый лес, то чисто поле,
А я на ветровом бою
Пою, пою, пою от боли.
Пройдет — от радости пою.
Ведь, если говорить по чести,
Не помню сам, с какой поры
Они живут со мною вместе —
Две непохожие сестры.
На перевал от перевала
Брели мы теменью лесной.
Одна со мною ликовала,
Другая плакала со мной.
Одна, как чаща, нелюдима,
Другая — солнце среди дня.
Но обе мне необходимы,
Без них не стало бы меня.
Давно уж детство за спиною
И юность вышла из игры.
И лишь они всегда со мною —
Две неразлучные сестры.
1965
***
Я слушать никогда не уставал
И при словах: «А вот у нас был случай.
Я все свои забавы забывал,
Луга и лес над глинистою кручей.
Средь хмурых стариков бородачей
Я на крыльце ютился, на ступенях.
И слушал робко рокот их речей,—
Таких неторопливых и степенных.
Горели слабой памяти костры,
Чуть освещая — старые усадьбы.
Походы мне неведомой поры,
И ярмарки цветастые, и свадьбы.
Мерцал нетерпеливо зорьки свет,
Когда рассказчик — чинно,
честь по чести —
Уж очень долго доставал кисет,
Прервав рассказ на интересном месте.
Я много слов запомнил о весне.
Они сияли мне, куда б ни вышел.
Лишь только о разлуках и войне
Ни разу слов хороших я не слышал.
Мне много слов запомнилось о зле:
Жилось тревожно, сиротно и вдово.
Я только о родной своей земле
Ни разу слова не слыхал худого.
1965
***
Будет тихо и туманно,
И по-летнему тепло.
Будет вновь Аким-и-Анна —
Очень странное село.
Там деревья-великаны
Подбрели к речной косе.
Там про ружья да капканы
Разговаривают все.
Там, в шестой избе от края,
При зашторенном окне,
Разведенка молодая
Приготовит ужин мне.
И с печалинкой во взгляде
Скажет: — Дальше не ходи.
Впереди ночные пади,
Мост подгнивший впереди.
Ты подумай, парень, здраво:
Знаю все окрест места,
Что живет худая слава
Возле этого моста.
Там разбились поезжане,
Там когда-то у скалы
Острым камнем каторжане
С ног сбивали кандалы.
Зверолова с лисьим мехом,
Приискателя с конем
Мост встречал варначьим смехом
Да тяжелым кистенем.
Там в зыбун глухой, холодный
За колодины и пни
Завлекут тебя болотные,
Дрожащие огни...
Я забудусь на минутку.
Замечтаюсь.
И тогда
Станет сладко, мне и жутко,
Будто в детские года.
Я увижу деревеньку,
Ветхий мост, где возле скал
Кто-то девку, кто-то деньги,
Кто-то голову терял.
И поверю в страхи-байки
Про трясины и леса,
Потому, что у хозяйки
Очень синие глаза...
1965
***
По малину за селенье
Мы уходим прямиком.
Я готов на край вселенной
За своим проводником.
Я спросил ее: — Ты шорка?
— Да, тайга мой дом, мой кров.
И косынкою из шелка
Отгоняет комаров.
Пни стоят в траве как стулья.
А она вперед, вперед,
Словно чуткая косуля
По тайге меня ведет.
И малине и Марине
Наливаться, медоветь.
За Мариной по малине
Пробираюсь, как медведь.
Вот уж новая корзинка —
Тяжела,
тяжела.
Бирюзовая косынка
Поверх ягоды легла.
Я прилег, как будто в доме,
Под развесистой сосной.
Закружились в легкой дреме,
Понеслись передо мной,—
То деревья в смутном гуле,
То речные берега,
То Марина, то косуля,
То малиновы лога.
1965
***
Я больше живу на колесах,
Я больше на рельсах живу
И чаще всего на откосах
Цветы тебе ранние рву.
Их мало кто любит на свете.
А может, одна только ты
Влюбленно так смотришь на эти
Пропахшие дымом цветы.
То детскою радостью вспыхнешь —
Совсем не узнаешь тебя —
То вдруг присмиреешь, притихнешь,
Косынку свою теребя.
Как будто увидишь воочью,
Уйдя от дневной суеты,
Как дыма тяжелые клочья
К земле пригибают цветы,
Как мчат поезда-скороходы,
По рельсам вовсю колотя,
Как ветры, да версты, да годы
Навстречу летят и летят.
1965
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:15 | Сообщение # 8 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | ***
Не думать ни о чем теперь бы,
Когда сто троп во все концы
И предлагают в сограх вербы
Свои сережки-леденцы.
И жаворонки без умолку
Над всей родимой стороной
Трезвонят про твою помолвку
С самой красавицей весной.
Да, как легко под гимны эти,
Пусть ты их даже заслужил,
Забыть про все на белом свете —
И кем ты был, и где ты жил.
Но у лесистой, низкой гривы
Тебе, шагающему в рост,
Вдруг бросит чибис: «Чьи вы? Чьи вы?)
Один-единственный вопрос.
Он не поет, не краснословит.
Но сразу, как у кромки рва,
Тебя тревожно остановят
Те немудрящие слова.
Они стоять тебя оставят
У голубеющих излук.
Они припомнить вдруг заставят
Поволглый за деревней луг.
И домик, где ты пел и плакал,
И речку, где сидеть любил,
В которой ты мальчонкой плавал,
Которую ты в жажду пил.
Поднявшись над раздольем нивы,
И в радостный и в горький час
Тревожный чибис: «Чьи вы? Чьи вы?»
Завидев, спрашивает нас,
Чтоб помнить мы не перестали,
Под нашим небом иль чужим —
В каком краю мы вырастали.
Какой земле принадлежим.
1965
***
К окну любил я припадать утрами,
Лишь начинало голубеть оно.
Была в сосновой неширокой раме
Картина, мне знакомая давно.
Все тот же перелесок да огорок,
В застойном отраженный омутке,
Да пыльная вилась дорога в город,
Дымящий за полями вдалеке.
Возы, скрипя, тащились по лощине,
Потом в тумане таяли они.
На тех возах — ни одного мужчины,
А были только женщины одни.
Как гуси, под горой белели камни,
Из века в век ручей их омывал...
И так была картина та близка мне,
Как будто сам ее нарисовал.
Хотелось мне, чтоб солнце в ней светило,
Отсюда начинало путь дневной.
Оно же, как назло мне, восходило
Левее где-то, за глухой стеной.
Теперь, когда колосья густо никнут,
Когда повсюду солнца торжество,
В моих глазах нет-нет да и возникнет,
Мелькнет картина детства моего.
И очень жаль, что вот, имея навык
И перестраивать и украшать житье,
В картину ту мне не внести поправок
И заново не написать ее.
1966
***
На обезлюдевшей окраине,
Где два холма, как два горба,
Вовсю воронами ограяна
Моя мальчоночья судьба.
Весна.
Хрустит ледок продавленный
Заиндевелым дном ведра.
И лихо пляшут на проталинах
Густые синие ветра.
Теплом исходит солнце набедно
Над незапаханным жнивьем.
А это значит — будет ягодно,
А это значит — заживем.
У месяца все тоньше лезвие —
Пойдут дожди того гляди...
Еще шоссейные, железные
Мои дороги — впереди.
И только сказки бурно радуют,
Пугает тьма в сырых логах.
Да гонят спать.
Да звезды падают.
Да плачут цыпки на ногах.
1966
***
За речкою — подать рукой —
Моя полянка-самобранка.
По темнолесью день-деньской
Идет сорочья перебранка.
Хожу среди глухих чащоб,
И, хоть дышу легко и юно,
В моей душе живет еще
Печаль военного июня.
Здесь не один голодный год
Мне так же птицы верещали,
И отвлекали от невзгод,
И перемену предвещали.
И, туесок с собой забрав,
Сегодня вышедший из моды,
Совсем, совсем не для забав
Я приходил сюда в те годы.
Звала поляна: «Поброди,
Под каждый кустик загляни-ка
Какие здесь прошли дожди,
Какая зреет земляника!»
Она кормила сараной,
Калину до снегов хранила,
С моей родною стороной
Еще сильней меня сроднила.
От молодых берез светла,
Далеким
сердце мне тревожит.
Она мне выжить помогла.
Она мне дальше жить поможет.
1966
***
Год назад стоял такой же вечер,
Так же были сумерки густы.
Неуемный забияка-ветер
Обдирал заречные кусты.
Ободком оброненного перстня
Месяц чуть поблескивал в воде.
И бродила редколесьем песня —
Я такой не слыхивал нигде:
«На пригорках травы порыжели,
Схолодела в реченьке вода.
Неужели, милый, неужели
Не вернешься больше никогда?»
Вспоминаю вечер тот полынный,
Всматриваться в сумерки устав.
Пахнет переспелою калиной,
Пахнет соком молодых отав.
В колее осенней вязнут ноги.
И не знаю, тот или не тот
За кустами голос одинокий
Все зовет кого-то и зовет.
1966
***
«Из колодца вода льется,
Вода волноватая...»
У глубокого колодца
Стыну виновато я.
Потому, что песня — диво,
Да не мною сложена,
И, как первым снегом нива.
Грустью припорошена.
Надо мной в тиши витая,
Продолжает жечь она.
А поет немолодая
Маленькая женщина.
Много лет ее я знаю.
Ею злая долюшка,
Как вода та ледяная,
Выпита до донышка.
Слышу голос от крыльца я
От лужка примятого:
«Сама белая с лица,
Любила черноватого...»
Эту песенку простую
За столом не выдымить,
Нет, такую золотую
Просто так не выдумать.
Надо, став едва
влюбленной.
Свянуть тоньше веточки
И, встречая почтальона,
Ждать годами весточки.
Надо много
в зной и грозы
Той водицы выплескать.
Надо прежде вдовьи слезы
Все до капли выплакать.
Вот идет она с ведерком
В светлом платье простеньком,
Будто тонкая кедерка
По таежной просеке.
Ей легко еще покуда
Мять густую травушку.
Никакие пересуды
Не коснулись краешком...
Гаснет день. Дымятся трубы.
Дым плывет, качается,
У колодезного сруба
Песенка кончается.
И, как в песне той поется,
На траву примятую
Из колодца вода льется,
Вода волноватая.
1966
***
Изба моя, приветь меня,
Побалуй давней лаской отчей.
Погрей у своего огня.
Чем бог послал меня попотчуй.
И над землей, и над водой,
Сквозь все удачи и оплошки,
Мне самой близкою звездой
Сиял огонь в твоем окошке.
В большой судьбе твоей теперь
Все так предпразднично, субботно.
Я в эту низенькую дверь
Когда-то проходил свободно.
Я был, как ты, и мал, и прост,
Был светом полевым просвечен.
И прибывающий мой рост
Вон на венцах твоих отмечен.
На крыше — тот же дерн
пока.
И с этой крыши многоцветной
Под легкий шелест ветерка
Свисает колокольчик летний.
И спорым дождиком омыт,
Трезвоном наполняя уши,
Он мне о юности гремит,
Гремит от года к году глуше.
Изба, и летом, и зимой
Твой отсвет надо мной витает.
Стою, и рост отметить мой
Венцов сосновых не хватает.
И не могу унять теперь
Далеких лет степного звона.
И не могу я в эту дверь
Пройти без низкого поклона.
1966
***
Как вихрь, лечу с горы на дно долины,
Лыжни неровность чувствует нога.
А на пути ухабы и трамплины,
Что намела февральская пурга.
Лечу, лечу восторженно и слепо...
Мальчишки ждут на круче снеговой,
Что вот руками я взмахну нелепо
И в пухлый снег зароюсь с головой.
Вот и долина. Ветер еле веет,
Да снег на солнце блещет, как слюда.
Наверное, теперь мальчишки верят
Что я не упаду здесь никогда.
Не ухну так, что не увижу света,
Ломая молодые деревца.
Да что мальчишки. Сам я верю в это!
И буду твердо верить до конца,
Хотя и знаю, что придет минута,
Придет минута в очередь свою —
Лыжней, с горы свергающейся круто,
Рванусь... И на ногах не устою.
1966
О СИБИРЯКАХ
Хочу сказать по-дружески, по-братски,
Обидеть не желая никого:
Родиться в Красноярске или Братске
Еще не значит ровно ничего.
Какие бы там копья ни ломали
И как бы в грудь ни били кулаком —
Родиться под сибирским небом — мало,
Необходимо стать сибиряком.
Бывал я с лесорубами на рубке
И лес валил, и грелся у костра.
И руки жал им. Были эти руки
Корявы, что кедровая кора.
Я видел, как охотник белок щелкал,
Умело попадая точно в глаз.
С шахтерами я по-сибирски «чокал»
И чаркой тоже чокался не раз.
И все они — шахтеры, машинисты,
Сибирь из тьмы поднявшие рывком,
Слова не рассыпали, как мониста,
И в грудь свою не били кулаком.
Не выходили напоказ, раззванивая,
Мол, сибиряк, а не какой иной...
Они всегда большое это звание
С достоинством несут перед страной.
Живут трудом. А по труду — награда.
Идут вперед широким большаком.
«Я — сибиряк!» — кричать совсем не надо,
А надо просто быть сибиряком.
1966
МАТЕРИ
Устав от ветровых погудок,
Стоит береза на меже.
Еще не зимняя покуда,
Но и не летняя уже.
Ты на нее глядишь, родная,
И замечаешь, что она,
Листву пригоршнями роняя,
Почти совсем оголена.
И с летом ласковым прощаясь,
Ты пригорюнилась в избе.
Как будто гости обещались,
Да не приехали к тебе.
А рельсы, словно по ступеням,
Белесый излучая свет,
Бегут, сужаясь постепенно,
И где-то сходятся на нет.
Презрев болезни и простуды,
Ведя домашние дела,
Все реже говоришь ты «буду»,
Все чаше говоришь «была».
Под полушалок прячешь проседь
И тем лишь, кажется, жива,
Что обо мне тебе приносят
Одни хорошие слова.
Живя доверчиво и просто,
Я не прошу иной судьбы —
Лишь чаще б видеть дом у моста
С куделью дыма из трубы.
Да под горою омут синий,
Да поле в балках и буграх
С березкою еще не зимней
На обжигающих ветрах.
1966
ПЕСНЬ О ХЛЕБЕ
Я жил и пасынком и сыном
И крепко знаю оттого —
Как важно, чтобы хлебом сытным
Не обделяли никого.
Покуда ветер злой не дунул,
Слеза не стала солона,
До тех я пор наивно думал,
Что хлебу — медная цена.
Была деревня,
Детство,
Хата,
Где, нас пугая и дразня,
Среди веселок и ухватов
Пыхтела пышная квашня.
Распахивались окон створки,
И от поджаренных краюх
Над всей округою
на зорьке
Стоял крепчайший хлебный дух.
Но — громом раскололось небо.
И, охладив ребячий пыл,
Однажды мне не дали хлеба,
Когда он так мне нужен был.
Как мы ни слабли, как ни вяли,
Не половину и не треть
Весь хлеб мы фронту отдавали,
Чтобы совсем не умереть.
И, утешая нас немножко,
Тогда, для постного стола,
Нам так готовили картошку.
Чтоб форма хлебная была.
Напоминая зло и горько
Про беспечальные деньки,
Хрустели вдавленные в корку
Березовые угольки.
Но я в застолице не охал
Иному взрослому под стать.
Вот только рос в те годы плохо,
Так, что теперь не наверстать.
И вот живу под небом синим,
Желая только одного —
Чтобы на свете хлебом сытным
Не обделяли никого.
И каждый пусть себе отметит.
Пусть каждый в памяти хранит,
Что колос — не бренчащей медью,
А чистым золотом звенит.
1966
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:24 | Сообщение # 9 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | Строки, опалённые войной. Эфир радио Кузбасс FM от 06.05.2010 г.
Виктор Баянов
Я за войну привык к заплаткам,
Обнов выпрашивать не смел
И путал горькое со сладким,
Поскольку сладкого не ел.
Я рос характером — железо,
С закваской песенной в крови.
Лишь не хватало до зарезу
Отцовской ласки да любви.
И вот, не жалостливый с виду,
Тогда в разгар войны самой,
Я привязался к инвалиду,
Что насовсем пришел домой.
Я перенял его осанку,
И — хоть гляди, хоть не гляди —
Медали из консервной банки
Звенели на моей груди.
Виктор Михайлович Баянов не был участником войны. Но его судьба во многом характерна для поколения, на долю которого выпало жить в суровые военные годы. Родился будущий поэт 10 июля 1934 года в селе Дедюево в Топкинском районе. С началом войны мальчишкой наравне со взрослыми участвовал в полевой страде. А когда, вернувшийся с войны отец устроился на железную дорогу путевым обходчиком, помогал ему. Семья жила в казарме, мимо окон, которой, день и ночь проносились поезда. Глядя каждый день на мчащиеся вдаль поезда, мальчишка мечтал стать машинистом локомотива. Мечта сбылась. После семилетки Виктор окончил Топкинское железнодорожное училище и пошел работать кочегаром на паровоз. Потом была служба в Армии, где и появились первые публикации стихов поэта Виктора Баянова. Напечатаны они были в газете «Советская армия» в 1956 году.
Вернувшись после службы домой, Баянов устроился работать на Кемеровский химкомбинат, где работал сначала помощником машиниста паровоза, потом машинистом паровоз, а позже и тепловоза.
В далеких поездках рождались новые стихи, которые поэт печатал в газетах: «Комсомолец Кузбасса», «Кузбасс», литературном журнале «Огни Кузбасса».
Земной поклон победителям! (Саша Орешина)
Программа подготовлена по материалам Государственного архива Кемеровской области, Центральной детской библиотеки им. А. М. Береснева
Прослушать http://www.kuzbassfm.ru/prog_text/2331/
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:26 | Сообщение # 10 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | Александр Раевский
Виктору Баянову
И не могу я в этот дом
Войти без низкого поклона.
Виктор Баянов
Свет вечерний высок. Еще нету семи.
У конторы автобус споткнулся и скрипнул ...
Ты приехал домой - что ж так сердце щемит? –
Ни шагнуть, ни вздохнуть и ни вскрикнуть.
Свет вечерний высок. Далеко до росы.
А над крышей родимой твоей развалюхи
Бравый клен шелестит - так нелепо-красив!
Как гвардейский султан на мужицком треухе.
Ах ты, дом, ты, мой дом, что поделаешь тут.
Для живущего здесь населенья
Ты всего лишь чудной бабки Марьи закут,
Для меня же - начало вселенной.
Всякий раз, заходя в сень простых потолков,
В предзакатных лучах, как в оранжевом дыме,
Я крещусь на портреты своих стариков,
На которых они молодые.
Здесь когда-то твоя загорелась звезда,
И от высшей печали заплакал впервые ...
Детских лет голоса, отзвенев навсегда,
В ленты радуг ушли и в цветы полевые.
... Вот приблизишься и ... мать не выйдет встречать.
Той минуты страшусь до иголок по телу! -
Мне куда приезжать? Где мне выть по ночам
От всемирной тоски оголтелой?!
...Редкий лай, палисад, сон травы под окном,
Мирозданья огни ... - или это все тени?
Появляясь на свет, мы все знаем о нем,
Покидаем в неведенье, в горьком смятенье ...
Дан приход и уход. Ничего на века.
Но я так не хочу, я на Бога в обиде, -
Без меня над землей будут плыть облака,
Но как я - их никто больше так не увидит!
Этот день голубой мне глаза напитал,
От подлунных ночей голова серебрится;
Пусть когда и шатнусь, но я жить не устал,
Это сердце в груди не готово разбиться! ..
Ничего, ничего, мы еще поживем,
Пусть косая не шлет свою группу захвата;
Улыбнуться сквозь слезы, вздохнуть о своем ...
Ну, веди меня, матушка, в хату.
Песня на стихи Александра Раевского. Автор музыки-исполнитель Николай Нагорнов (Новокузнецк)
Прослушать http://www.litprichal.ru/work/51508/
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| redaktor | Дата: Воскресенье, 21 Авг 2011, 14:29 | Сообщение # 11 |
|
Гость
Группа: Администраторы
Сообщений: 4923
Награды: 100
Репутация: 264
Статус: | 
Баянов Виктор Михайлович
Живу трудом. А по труду - награда.
Иду вперёд широким большаком.
«Я - сибиряк!» - кричать совсем не надо,
А надо просто быть сибиряком...
Станция (город) Топки, от которой, если по прямой, в трёх верстах - Дедюево, коренное сибирское село, родина Виктора Михайловича Баянова. Здесь он родился, 10 июля 1934 года. Здесь он рос, набирался духовной и душевной энергии, здесь он учился красоте и доброте, здесь закладывалось поэтическое мироощущение. Судьба поэта во многом характерна для его поколения. Деревенское детство, пришедшееся на предвоенные годы; отрочество, опалённое Великой Отечественной; профтехучилище (железнодорожное в Топках); служба в Советской Армии, работа машинистом - отличный труд, отмеченный орденами «Знак Почёта», «Дружба народов»... и поэзия!.
Первые стихотворные пробы ещё в школе, первые публикации - в армейской газете, первый поэтический сборник, именующийся рассветным словом «Росы» - в 29 лет в Кемеровском книжном издательстве. В 31 год он член Союза писателей.
За сборники стихов «Росы», «За рекой талиновой», «Моя земля» в 1968 году В. Баянову присуждена премия «Молодость Кузбасса».
Заслуженный работник культуры.
Поэтических и прозаических книг у Виктора Михайловича свыше десяти.
Мир детства и природы - главный капитал поэта-лирика. Природа Родины - основа жизни. Всё сильное, всё светлое, всё чистое - от неё. Для поэта - это источник вдохновения.
Теперь не знаю - в шесть ли в семь ли,
А может быть, чуть-чуть поздней,
Я полюбил вот эту землю
И всё цветущее на ней...
Источник: http://libkem.ru/index.p....emid=89
Президент Академии Литературного Успеха, админ портала
redactor-malkova@ya.ru
|
| |
| |
| Александр_Головко | Дата: Воскресенье, 04 Авг 2013, 17:22 | Сообщение # 12 |
 Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 1236
Награды: 17
Репутация: 72
Статус: | Я пожил в Сибири,
Я видел просторы,
Понятна Баянова тихая грусть,
Душа же вместила все выси и шири,
Теперь и Кавказ - моя малая Русь!
Я рад прикоснуться к прекрасной Поэзии сибирского собрата по перу. С Кавказских гор, благословлённых Музой Пушкина и Лермонтова к просторам Сибири, которой Россия прирастает, - мой скромный привет! (Я жил в Прокопьевске 8 лет и это тоже часть моего сердца).
Моя копилка
|
| |
| |
