ЗАВАЛЬНЮК ЛЕОНИД АНДРЕЕВИЧ
(20 октября 1931 — 7 декабря 2010)

— известный российский поэт, писатель, сценарист и художник – живописец.

Леонид Завальнюк родился в 1931 году в Киевской области. Учился в школе ФЗО, ремесленном училище. Работал откатчиком на шахте Донбасса, фрезеровщиком на заводе. Военную службу проходил на Дальнем Востоке.

Окончил Литературный институт имени Горького (1959) и семинар Л. И. Ошанина (1960). Первый сборник стихов «В пути» вышел в 1953 г. в Амурском книжном издательстве. Здесь же выходили книги стихов «За отступающим горизонтом», «На дорогу времени», «Приснитесь мне, города», «Моя прописка», «Лирика», повести «На полустанке», «Лирическая повесть». В 1964 г. в Хабаровске издана книга «Дневник Родьки — трудного человека», в 1987 г. — книга стихов «Дальняя дорога». Книги Завальнюка выходили во многих центральных издательствах.

Автор стихов к более сорока песням П.Аедоницкого, Ю.Саульского, Л.Лядовой, Б.Емельянова, А.Зацепина, И.Катаева, Р.Майорова, Е.Птичкина, Д.Тухманова, А.Чернышова и других композиторов. Также писал сценарии к мультфильмам и детским фильмам. Всю свою жизнь увлекался живописью. Его живописные работы находятся в частных коллекциях в России, Англии, Италии, Финляндии, США. Член Союза писателей СССР (России) с 1962 г.

В декабре 2006 года в Галерее Международного университета в Москве проходила персональная выставка работ Леонида Завальнюка «Красный стон». Леонид Завальнюк скончался 7 декабря 2010 года в Москве от сердечной недостаточности.

Творчество

Поэтические сборники
В пути. Благовещенск, 1952;
За отступающим горизонтом. Благовещенск, 1956;
Стихи о доме. Благовещенск, 1958;
На полустанке. Благовещенск, 1959;
Моя прописка. Благовещенск, 1962;
Лирика. Благовещенск, 1963;
Поле-половодье. М., 1965;
Это реки. Хабаровск, 1969;
Вторые травы. М., 1975;
Первая любовь. М., 1980;
Рисунок по памяти. М., 1982;
Возвращение. М., 1983;
Дальняя дорога. Хабаровское изд-во, 1987;
Деревья, птицы, облака. М., "Сов. писатель", 1989;
Бис. М., "Молодая гвардия", 1990;
Беглец. Тула, "Пересвет", 1996;
Планета Зет. М., "Зебра-Е", 2006;
Летела птица. М., "Время", 2009.

Проза
Три холостяка. Повесть. М., 1975;
Родька. Повесть. Хабаровск, 1984;
Лирическая повесть. Благовещенск, 1984.

Детская литература
Как заяц Прошка волшебником был. Тула, "Пересвет", 1996;
Зеркальце. М., "Алтей-М", 1997;
Веселая азбука. М., "Омега", 1998;
Как Прошка друга искал. М., "Алтей-М", 1998;
Времена года. М., "Омега", 1998;
О профессиях. М., "Омега", 1999;
По грибы, по ягоды. М., "Омега",1999;
Андрюша и Боря в глубинах моря. М., "Омега", 1999;
Азбука. М., "Вече", 2000.

Сценарии
к художественным фильмам:
- Человек, которого я люблю, 1967
- Развлечение для старичков, 1977
мультипликационным:
«СЕГОДНЯ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ» (1966)
«ЗЕРКАЛЬЦЕ» (1967)
«РАССКАЗЫ СТАРОГО МОРЯКА» (1970)
«АЛЛО, ВАС СЛЫШУ!» (1971)
«РАССКАЗЫ СТАРОГО МОРЯКА. НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ» (1971)
«РАССКАЗЫ СТАРОГО МОРЯКА. АНТАРКТИДА» (1972)
«ВОЛШЕБНАЯ ПАЛОЧКА» (1972)
«КОЛЯ, ОЛЯ И АРХИМЕД» (1972)
(По материалам Википедии)
***

Мы пришли к Завальнюку, к стихотворцу, земляку
(«Амурская правда», 27 марта 2004 г.)

Ректор Благовещенского педуниверситета Юрий Сергиенко обратился к экс-амурчанину: "Леонид Андреевич! Оставьте, пожалуйста, на время свою столицу и посетите наши края, поучите студентов основам поэзии, поделитесь секретами мастерства... Расходы на путешествие берем на себя". От такого предложения поэту было трудно отказаться. Тем более что ранее он наезжал сюда довольно часто - при другой общественно-политической системе. Нравилось ему здесь. Писалось хорошо вдали от столичной шумихи и суеты... Сейчас, однако, шибко не поездишь: цены кусаются. Даже для мастера слова, книги которого достигают тиража в 50000 экземпляров. А домоседом Леонида Андреевича никак не назовешь. Судите по названиям его книг: "В пути", "Дальняя дорога", "За отступающим горизонтом" и т. д. Так что здесь сейчас он, Завальнюк, здесь. Идете вы, уважаемый читатель, по центральной улице города, а он, может быть, навстречу.

Неприметный внешне, не в шокирующем прикиде. Волосы не перекрашены в зеленый или оранжевый цвет, торчком не стоят. Их вообще уже очень мало. Далеко не молод наш знаменитый земляк. Ничего в нем в глаза прохожим не бросается, и потому вы пройдете мимо. Не попросив автограф у живого классика. А мы вот, журналисты "Амурской правды", удостоились такой чести, взяли у него автограф. Но, заметьте, не для себя, а для вас, наших читателей. Которым не повезло, как нам, оказаться наедине с выдающимся поэтом современности.

Нет в Москве амурского землячества

- Когда вы были в Благовещенске последний раз? - спросили мы классика, усевшись вокруг него тесным рядком. На столе стояли чашки с горячим чаем, в блюдцах - мандарины и конфеты. Тем не менее воспользоваться угощением нам практически не удалось - как и самому виновнику торжества. Все взгляды были направлены на Завальнюка. Вопросы сыпались со всех сторон. Поэт отвечал быстро, сдержанно, четко.
- Последний раз я был здесь три года назад. Если бы университет не пригласил - неизвестно, побывал бы я на Амуре еще когда-нибудь... Раньше приезжал в командировки. Объяснял: пишу цикл поэм, которые называются "Рядом с БАМом". Потом я ездил за свой счет. На протяжении 43 лет, с тех пор как оказался в Москве, бывал здесь почти каждый год. На месяц-полтора приезжал... Сейчас выложить только на одну поездку 16 тысяч, сами понимаете, у меня нет возможности.
- Что вас связывает с "Амурской правдой"?
- То, что жили на одной земле, в одном городе и читали друг друга. Сотрудники газеты - то, что я пишу, а я - то, что они.
- Как вам показался сегодняшний Благовещенск?
- Я когда-то говорил:
У города - свое лицо,
И город это понимает,
Но беспечально и легко
Он новостройки поднимает...
...С ним, как со взрослым человеком,
Легко работать и дружить.
Я считаю, что эта традиция сохранилась. Город принимает в себя новостройки, и нельзя сказать, чтобы они его меняли.
- В Москве живет много бывших благовещенцев. Вы встречаетесь с ними?
- Нет. Такого землячества не существует.

Пешком ходить - стихи родить

- Когда вы написали первое стихотворение? Сохранилось ли оно?
- Мне было тогда 14 лет. Я жил в украинской деревне, шел в школу. А до нее было далеко, я голодный, озверевший. Вот и потянуло к стихам. Помню такие строчки:
Поля зарастут бурьянами,
Будет степь целиною лежать.
Ведь не зря говорил нам Некрасов
Учить мужика уважать.
Потом три года я не возвращался к стихам. Работал на алтайском тракторном заводе. И вот однажды шел по улице, и в голове стали появляться какие-то строчки, слова. Как будто кто-то диктует. Я побежал на почту и на обратной стороне телеграфного бланка записал все это. Глянул - и сам удивился: стихи. На территории завода была многотиражка. Я отнес туда свое творение. Там меня стали допрашивать: откуда я списал? А через два дня напечатали. Можете представить мой восторг, когда я увидел свои стихи в газете. Ну, думаю, раз так быстро печатают, надо еще что-нибудь написать. Накатал шесть стихотворений. Принес. Не взяли. Написал еще четыре штуки. Опять понес, опять не взяли. Но с тех пор я был заражен этим делом.
- Сколько книг вы издали на сегодняшний день?
- Около двадцати пяти.

Как Леонид Андреевич поссорился с Булатом Шалвовичем

- Ваш любимый поэт?
- Одного нет. Их много: Державин, Лермонтов, Шевченко, Крылов. Из современных - Давид Самойлов, Белла Ахмадулина, Юрий Кузнецов.
- Как вы относитесь к Булату Окуджаве?
- С огромным интересом. Считаю, что в отличие от большинства других бардов он невероятно музыкален. Его поют в застолье, а это говорит о многом... Кстати, первую пленку с песнями Булата привез сюда, в Благовещенск, именно я. Самая первая реакция здешних слушателей: "Какая пошлятина!"
- От кого шла такая реакция?
- От представителей местной интеллигенции. Потом эти же люди собрали все, что написал Окуджава, пели его песни и охотно поют до сих пор. Когда я напоминаю им про тот давний случай, они восклицают: "Боже мой! Какие мы были идиоты".
- Вы были знакомы с Окуджавой лично?
- Да. Но в свое время я послал ему отсюда телеграмму. Он тогда работал в "Литературной газете". Я обратился к нему со следующей просьбой: "Прошу никогда впредь мои стихи в вашей газете не печатать". (Смеется.)
Представьте, стихотворение мое в "Литературке" разделили на четыре части и только одну из них опубликовали. Я в ужас пришел.
Окуджава неожиданно для меня не оскорбился таким посланием. Долгие годы мы были в достаточно близких приятельских отношениях.

Благовещенск не нравился женам

- Почему вы уехали отсюда, если здесь вам так нравится?
- Я вышел "замуж". (Смеется.) Она была москвичка. Первую жену я потерял, потому что хотел поселить ее здесь, в Благовещенске, а она хотела жить у себя на родине, в Бухаресте, в Румынии. Когда она последний раз вышла из поезда, прибывшего в Благовещенск, мне хватило одного взгляда на нее, чтобы понять, что произошло. Потом я написал стихи:

Ты грустная сходишь с поезда,
Который тебя привез.
В глазах у тебя беспокойство,
Как свет улетающих звезд.
Чем же тебя покорить?
Что же тебе подарить?
Купить тебе книжку? - Да.
А может, перчатки? - Да.
А может, быть шубу? - Да.
Вот ведь какая беда.
Печально мне и смешно.
Ты мне улыбаешься, но
Глаза беспокойные тают,
Как звезд улетающих свет,
И я в них легко читаю:
"Купи мне обратный билет".

Второй раз на это я не решился.
- Уехали вслед за новой женой... Наверное, она тот первый человек, которому вы показываете только что созданные стихи?
- Именно так. Если ей не нравится то, что я написал, она резко встает и уходит.
- Всегда ли ее оценки безусловно верны?
- В большинстве случаев - да. Наташа - незаинтересованный слушатель. Зря хвалить не будет... Может покритиковать. Но иногда вопреки ее оценке я все-таки оставляю стихи без изменений, включаю в сборники, и впоследствии они оказываются на самом деле неплохие.

Кладовщиком - "На боевом посту"

- Занимались ли вы когда-нибудь журналистикой?
- Нет. Вот когда служил в армии здесь, в Среднебелой, приходилось работать в военной газете "На боевом посту". Был там резчиком бумаги и кладовщиком. А когда учился в Литературном институте и был женат на румынке, в поисках денег отправился работать в военную газету "Тревога".
Там редактировал отдел "На досуге", был большой специалист по кроссворду, по иллюстрациям. Но сделать подпись к ним - для меня было всегда проблемой. Как журналисты пишут - я это никак понять не могу.
- Встречаетесь ли вы со своими коллегами по поэтическому цеху?
- Почти нет. Я избегаю всякие тусовки, не принадлежу ни к каким течениям. Мне это не надо.
- В Китае были?
- Нет. И особенного желания не испытываю. Меня не тянет в экзотические страны. Был я во Франции, в Соединенных Штатах Америки. Да, красиво. Ну и что? Я не рвусь туда снова ехать. Пригласите меня в какой-нибудь лес, таежный уголок, куда не ступала еще нога человека, немедленно отправлюсь с вами.
Чай окончательно остывает. Нужна передышка, чтобы уважаемый мэтр хлебнул хоть полглотка. Что он с удовольствием делает. Мы понимаем: он устал. Перед нашей встречей у него была группа студентов, с которой он работает каждый день по нескольку часов уже в течение недели. Ребята пишут стихи и прозу, мечтают стать большими хорошими писателями. Как вот, например, Леонид Андреевич Завальнюк. В меру своих сил и возможностей он старается им помочь. Мы раскланиваемся и расходимся. Он читать нас, а мы - его.
(Источник - http://www.amurpravda.ru/articles/2004/03/27/3.html)
***

Александр Ярошенко
Леонид Завальнюк: "Не умирайте, господа..."
(«Амур. Инфо», 5 октября 2009)

Замечательный поэт признается, что от воспоминаний о Благовещенске у него душа вздрагивает.
Леонид Завальнюк. Про таких говорят - поэт милостью Божией. Тихий, скромный, глубокий. Сегодня мало кто знает что первая книжка младшего сержанта Завальнюка , вышла в амурском книжном издательстве, когда Леонид Андреевич служил в Благовещенске срочную службу.

Не по московски тихое, воскресное утро между поездом из Минска и самолетом на Благовещенск – ровно пять часов. Позади большой командировки осталась родина Леонида Завальнюка - Украина, впереди семичасовой перелет в город на скрижалях которого по признанию поэта он остался «зарубкой».

Вы из Благовещенска? С приветом от Марка Гофмана? Ну и что из того что давление зашкаливает? Я просто обязан вас принять,- чуть глуховатый голос поэта был категоричен. Массивная пятиэтажка у станции метро увешана мемориальными досками, что не имя, то классика советской литературы. Гулкий подъезд, дверь открыла жена поэта с настороженными глазами, через несколько минут общения она позвонила куда-то и тихо сказала: «Они правда с Благовещенска и с цветами пришли, так что не беспокойтесь…»
А потом уже нам, без паузы.

- А мы вас боялись, извините, сейчас время такое… - Леонид Андреевич был очень рад встрече с благовещенцами, это было видно по его глазам, в их глубине проснулись озорные бесенята. Перед отъездом в дальнею командировку давний благовещенский друг Завальнюка, мудрейший Марк Гофман читал его стихи, запомнился роскошный образ: «Я память за локоть тихонько беру…» Поэтому первый вопрос давно сидел в душе.
- Леонид Андреевич, а память за локоть приходится часто брать?
- Да часто… Дело в том, что засыпать я стал плохо.. И перед тем как заснуть, я перебираю в памяти многие вещи. Этот присуще возрасту. Помню, мой тесть покойный, когда то мне говорил, я уже перебрал всю свою жизнь и теперь, когда ложусь спать-то думаю, а о чем бы мне подумать?.. Я до такого еще не дожил, но память не отпускает меня. Мотает по жизни, а порой и выматывает… Вот на днях вспоминал Благовещенский драматический театр, с которым у меня были самые дружеские отношения, а мой друг Марк Гофман считался тогда главным театральным критиком, он вообще был главным везде… Из меня театрал никакой, кроме распространенных банальных фраз о театре я ничего больше придумать не мог, поэтому я уходил от темы и брал стихами. Мы с Марком были как братья, лет сорок назад мы поехали в Киев навестить родителей и он меня представил своей матери буквально так: «Знакомьтесь, Леня, мой брат...» Она удивленно подняла брови, но промолчала. Прошли десятилетия, но братские чувства остались.
- Только что вернулись с вашей малой родины Украины, заметно, что ее уводят все дальше от России...
- Меня это безумно угнетает, порой ночами не сплю, все думаю по этому поводу. У меня есть такие строчки на эту тему которые родились в бессонные часы, встал среди ночи-записал.

Украина, Украина, что уходишь, оглянись…
И сказала Украина без тебя я пропаду, по украински загину, но к тебе я не приду.
Мы прощались на перроне, он уехал, я всплакнул…
Украина, Украина - а в ответ, как таз уронят, да какой-то посторонний, невозможный мертвый гул...

Это мои эмоции… Что касается логики, я не очень силен в этом. Но убежден, что вместе всегда лучше, чем отдельно, и если у народов есть хоть малейшие причины, хоть малейшие зацепки что бы быть вместе, они не должны теряться и отдаляться. Я очень надеюсь, что история- женщина умная, но делает все медленно. Но когда ни-будь она все исправит. В сумасшедшие 90-е годы вообще было впечатление, что каждый район объявит себя государством, сегодня уже не так. Ну, куда дальше делится, до масштабов одного человека что ли? Надеюсь, что время это лихое остановится.
- А когда вы сегодня слышите Благовещенск?

- Душа вздрагивает! В этом городе я рос, организовывался, взрослел, первая книжка моих стихов именно там вышла. Как это забыть? Это же как первый ребенок! Многие литераторы в литературные отпуска стремились уезжать куда то к морю, Пицунду любили. На крайний случай ехали в тишину Подмосковного леса. Я же на протяжении десятков лет каждый год уезжал на полтора-два месяца в милый сердцу Благовещенск. Я там много работал, много написал, там так хорошо писалось… Там был дом-завалюха на улице Калинина, я любил в нем останавливаться. Там всегда трещал сверчок- это для меня была как музыка вдохновения. Вообще где дом друзей, там и Родина моя.. Там был дом моих друзей. Благовещенск- как город, как живой организм мне очень понятен и близок. Наши с ним энергетики схожи… А вообще работать можно в везде, я любил писать в поезде, помню, из Варшавы как-то ехал в Москву и по дороге написал десять стихотворений.

- Леонид Андреевич, вы производите впечатление человека мудрого, с грустинкой. Стихи ваши во многом философичны, но на них писали песни для Ротару, Долиной, Кобзона…
- Я человек абсолютно не попсовый, и к попсе отношусь очень сдержанно. Хотя допуская что это кому то нужно, раз она живет… Но ко мне в душу попса как явление ни коим образом не проникает, да это и не приспособлено для того что бы проникать в душу. Меня интересует только о, что проникает в сердце, я стараюсь писать то, что мне самому интересно. Вообще я считаю себя человеком жестко видящим мир, но в принципе, когда я смотрю в даль этого мира, я не вижу там крушений. Я вижу там бесконечность…Убежден что земля вечна, она возможно будет видоизменяться, но не более. А от попсы у меня осталось разное впечатление-мне показалась, что София Ротару человек очень сдержанный в душу никого не пустит, в песнях своих она очень много отдает тепла. Чего не скажешь от общения с ней...

- С актерским племенем дружите?
- Мне очень близок Алексей Баталов, мы дружим семьями. Мужик фантастической природы, органичный, настоящий, с таким редким в наше время глубоким нутром. Вообще нутро человеческое только в бедах закаляется. Только! У него дочка Маша, умница редкостная, но девочка больна церебральным параличем. Леша так с ней возится. Многие из нас мужиков, не выдержали бы этого. А он так светло несет свой крест.

- Есть мнение, что грехи простятся за стихи. Вы с этим согласны?
- Я придерживаюсь другой точки зрения- гений и злодей все таки не совместимы. Не за какие стихи грехи не простятся. Принято думать, что художник должен быть разгульным, преступающим через общепринятые нормы, желательно пьющим. Но это все из области мифов и легенд. Я был дружен с Паустовским Знаете как он работал? Вся жизнь его была подчинена только работе, без всяких там выпивок и загулов. А какое перо имел замечательное! Как слово чувствовал! Просто филигранно. А все грехи наши и пороки выхолащивают души, и талант съедают. Вот расхоже говорят-талант не пропьешь. Пропьешь еще как. И сколько я видел этих пропитых и загубленных талантов. Счета нет.

- Вы прожили большую жизнь. В чем заключается философия Леонида Завальнюка?
- Моя философия проста как кружка воды, как глоток воздуха - самая большая ценность в жизни - это сама жизнь. Сегодняшние мои дни заполнены повседневностью, старостью если хотите… В этой паузе читаю мало, нечего. Возьмешь книжку какую-нибудь из сегодняшних авторов и мало что понимаешь. Думаю много…Вообще жизнь за окном более-менее понятна. Прочитаю газету в окно посмотрю - сходится. Газеты врут, но не всегда…

- А напоследок для амурчан что-нибудь скажите. Что сердце просит.
Не умирайте господа,
И вы товарищи, не надо.
Не от чумы, не от гранаты,
Никто нигде и никогда.
Не умирайте, господа –
Прошу вас вечно будьте живы.
В Кабуле, в Вене, Тель-Авиве,
Ценою звездного труда
Абрамы, Ибрагимы, Биллы,
Клошары, мудрецы, дебилы
Не умирайте господа.
Живите вечно, господа.
Вы удивитесь, может быть,
Что я молюсь за вас в России,
Но мне при всем желаньи жить
Ключ от бессмертья не добыть.
Так мир, устроен - не добыть.
Один я это не осилю…
(Источник - http://blogs.amur.info/yaroshenko/26.html)
***

ЛЕОНИД ЗАВАЛЬНЮК

ВСЕ ЛЮБЛЮ И НИЧЕГО НЕ ЖДУ

Дорогой дедушка,
Забери ты меня отсюда!..
Догорает в реке
Голубая зарница...
Что, казалось бы, родина,
Если дом твой повсюду.
Но так тянет в остывший очаг
Золотым угольком зарониться!
Не зажечь тот огонь,
Что согрел тебя в давние годы:
Он ушел не из жизни,
Он ушел из земли,
Из природы.
И остался лишь в снах
Да в желании вдруг возвратиться
В те небывшие дни,
Где о прошлом еще не грустится.
* *

Ничего не помню, но былому верен —
Каждой боли прожитого дня.
Нищенским свирепым откровеньем
Одарила родина меня.
Хлеб? Что хлеб!.. Мне белый свет подарен.
Кем? Не знаю. Взял и не гадал.
Нищий никому не благодарен:
Что подали, это Бог подал.
Господи! По жизненному полю,
Как по вечной паперти, иду.
Всех люблю и никого не помню.
Все приемлю — небеса и землю,
Все люблю и ничего не жду.
* *

То ль японка, то ли ее пчелы покусали.
Лик припух. Но этот лик — душа...
Что она там делала на крохотном вокзале,
Кроткими ресницами шурша?
Может быть, ждала кого:
Сейчас вот скрипнут двери...
Но летели мимо поезда,
С деловитым, злым высокомерьем
Прокричав на стрелках: “Навсегда!”
Тыщу лет прошло с тех пор.
Ах, побывать в Японии!..
Впрочем, нет. Что поиски? Тщета.
Я люблю в ней то , что детским стоном помнил:
Обреченность, чистость, доброта.
Обреченность — чудо дальней дали,
Дальше коей только небо без планет.
Что она там делала на крохотном вокзале
Одинокая, случайная, как свет?..
* *

Держись за боль. Все остальное рухнет.
А остальное что? Все боль или тщета.
Но вдруг сквозь тлен, сквозь суету и рухлядь
Такая сила, страсть и красота!
О, ближний, кто ты? И откуда свет,
Что из тебя иль сквозь тебя струится?
Ты сон, мираж души?
И слышится в ответ:
— Я то, что есть в любом, кто края не боится.
— А как же с болью быть? —
И слышится в ответ:
— Одна есть боль на этом свете оголтелом.
И эта боль есть Бог.
Душа болеет телом.
А значит, жизнь — болезнь.
А значит, смерти нет.
(«Новый Мир», № 7 за 1996 г.)
***

Он

Он проходил легко и снизу
За те последние столбы,
Где не любовь рождает близость,
А содрогания судьбы.
Все говорили:
– Он летает!
А он полетов не искал.
Он просто болью темной тайны
На землю небо опускал.
И в миг, когда оно касалось
Глубинной крови бытия,
Мир содрогался.
И казалось –
Любая жизнь есть Бог и Я.
Мир содрогался.
И казалось,
Что сквозь обугленный рассвет
Летят к нам воля,
Вечность,
Жалость,
Вся вера, что не нам досталась.
И вся любовь, которой нет.
***

Нога

У кого болит нога?
У заклятого врага!
А у друга все в порядке.
Мчит по жизни без оглядки, –
Солнце, ветер и тайга!
Почему же я в тоске
И при том – костыль в руке?
Почему бреду по маю,
Всеми членами хромая,
Как последний инвалид?
Говорят мне:
– Потому что
У тебя нога болит.
Вышло все, как ты хотел.
И большое это тело.
Но на свете много тел.
И на всех на них дано
Тело общее одно.
У кого бы ни болело,
У тебя болит оно.
Я сказал, что это бред.
Ничего такого нет.
Ну, а то, что я хромаю, –
Просто легкий диабет.
Вот сейчас поем таблеток
И помчусь, как кабарга.
Впрочем, не помчусь, похоже...
Что ж со мной? О Боже, Боже,
До чего болит нога
У заклятого врага!
***

Поэт-два-поэт

– О как мне нужен этот свет!
– Мне тоже, извините!..
– Тогда – вдвоем на небо по полям.
И этот пламень, что полощется в зените,
Ни мне, ни вам – разделим пополам.
– Но я всю жизнь!..
– Я тоже, слава Богу!
И мы бросали жребий под луной.
Он выиграл. Заплакал. И – в дорогу!
И я за ним: а вдруг поделится со мной?
Мы долго шли. Земля меняла вехи.
И снова шли. Событий треснул шов.
И то, что было в небе в прошлом веке,
Вихрастый Ваня на земле нашел.
Он широко гулял, делился с целым светом.
И, вниз сойдя,
Мы ринулись к нему,
Он улыбнулся:
– Разобрали. Нету.
Но если вы поэты?..
– Мы поэты!!
– Тогда велели передать вот это. –
И протянул нам, развернув газету,
Прекрасную атласную суму.
...Как всякий дар небес, мы чтим ее и холим.
И без конца /так челноки снуют/
Мы с ней туда-сюда по белу свету ходим.
Но жалкости в ней нет
И слабо подают.
(«Октябрь», № 11 за 2002 г.)
***