Я никогда не смотрю фильмы о блокадном Ленинграде. Когда спрашивают, почему, отвечаю: мне достаточного того, что доводилось общаться с теми, кто был в городе на Неве в те далёкие, страшные годы. Обычно эти люди немногословны. Но нащупываешь в них струну, и поток жутких воспоминаний уже не остановить. «Хватит… — думаешь про себя. — Достаточно! Это уже невозможно выносить без слёз…» А они всё говорят и говорят, будто это поможет им избавиться от памяти, которая мучит их всю жизнь, не даёт спать по ночам, приходит в кошмарных снах…
Один дедушка, бывший в холодном и голодном 42-м ещё ребёнком, рассказал, как наблюдал в окно за соседним домом, где жила его одноклассница. Она спускалась по лестнице, семилетнюю девочку хорошо было видно окна пролётов. И тут внезапно налетели фашистские самолёты, началась бомбёжка. Несколько снарядов угодили в этот самый дом. Девочка кубарем покатилась по ступеням. Мгновение — и от дома осталась безобразная куча обломков…
Ни один документ, ни одна сводка не передадут этого чувства живого общения, этого безмерного горя, которое до последних дней не покидает блокадников. И если уж выбирать источники информации, пусть это будут книги, особенно написанные теми, кто действительно знает, что такое блокадный Ленинград.
В первую очередь это, конечно же, поэтесса и писательница Ольга Берггольц, которую называли «ленинградской Мадонной». Ежедневно почти все 900 дней она выходила в радиоэфир, поддерживая жителей города, вселяя силы и веру в обязательную победу. О том, что происходило в Ленинграде, можно прочитать в её повести «Дневные звёзды». Как голодали люди, понимаешь хотя бы из этих строк: «На Кузнечном землю продают. Когда склады горели, оказывается, масса расплавленного сахара в землю ушла. Первый метр — сто рублей стакан, второй — пятьдесят. Разводят водой, процеживают и пьют».
Ещё один ленинградец Александр Крестинский пережил блокаду подростком. В цикле «Мальчики из блокады» он показывает это страшное время глазами ребёнка. Автор не давит на жалость, он просто рассуждает о человеческих качествах, которые каждый должен сохранять в любых, даже нечеловеческих условиях.
Уроженец Ленинграда Юрий Яковлев в блокадные 900 дней воевал на фронтах Великой Отечественной. В городе оставалась его мать, которая так и смогла дожить до Победы. С его небольшого рассказа «Девочки с Васильевского острова» следует, наверное, начинать знакомство ребёнка с литературой блокады. Автор изображает уже послевоенное время и девочку Валю, почерк которой так похож на почерк Тани Савичевой. Той самой Тани, блокадный дневник которой стал обвинителем фашизма на Нюрнбергском процессе. Тот самый дневник, где, словно удары метронома, следуют одни и те же слова: «умер, умер, умерла…» На памятнике жертвам блокады Валя Таниным почерком выводит букву за буквой и вместе с Таней переживает смерть каждого члена её семьи…
По-научному чётко, может быть, даже суховато говорит о блокаде академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв в воспоминаниях «Как мы остались живы». В Ленинграде он пережил первую блокадную зиму, а затем был эвакуирован. Лихачёв не рассказывает о героизме, в его строках нет пафоса: он фиксирует лишь то, что видит, — и именно эта обыденность страшнее всего. В отличие от Крестинского Дмитрий Сергеевич говорит о том, что далеко не все люди в нечеловеческих условиях могут сохранить человеческие черты…
Тем не менее жители Ленинграда выстояли, не отдали город фашистам. Их подвиг не сотрётся из памяти потомков, и верны слова Ольги Берггольц: «Никто не забыт и ничто не забыто», — и они должны стать нравственным законом для каждого.
В издательстве недавно издана книга Ирины Муллер "Блокадные рассказы".
