Мы от осени словно устали,
От зимы мы замёрзли не хуже.
Не пора ли распахивать ставни,
Из домов выбираясь наружу?

Как, научи меня, вытравить эту боль -
бремя вчерашнего? Переболеть, воскреснуть.
Выпрямить то, что надёжно сомкнулось в ноль,
знак бесконечности, став кольцевым, железным.

Город мой горек. Он память земных потерь
тянет без устали, словно трамвай по кругу,
мимо уснувших до времени тополей,
изредка звоном тревожа свою округу.

Направлен взор в оконный окоём…
Мой город глух и слеп. Он - в летаргии...
Сегодня я посестрилась с огнем –
стихи сжигала, что боготворили
тебя.
В них нет потребности теперь.
Бессмертным слыть те долгие столетья,
что длится сон бульварных тополей,
не будешь ты!
К сгорающим поленьям
как льнули строки! - Принимала печь
то личное, что лишним стать успело...
Мой город спит, не содрогая плеч.
Он глух и слеп к опальным и несмелым.

Память – хлам, непригодная ветошь
в темноте и тиши чердака.
Дремлет эхо неслышно, заветно.
И нечасто тревожит рука
старых писем, тетрадок, набросков,
фотографий скопившийся наст.

Память – пыль – неизменно, неброско,
оседая, ложится на нас.

Я не стану тебя хоронить,
Не куплю на могилу венок.
Постараюсь быстрее забыть,
Жаль, что раньше так сделать не смог.

Мимоходом, ненароком, невзначай
Мы мгновения любви теряем, жаль.
И печалятся о душах крики стай.
Затерялась где-то мудрости скрижаль.

И снова на границе века
пойдут и скажут, как и встарь:
мол, - улица, фонарь, аптека,
вновь улица и вновь фонарь...

...Остальное - суета сует.
Это вот и есть первооснова,
та, что нам останется навек:
строгая размеренность стиха
и скупое благородство слова.

...А птицы уже улетели,
но я не видал их отлёт,
и спутал все дни на неделе,
ночей открывая отсчёт...

Всё так же буднично, как прежде:
такой же вечер, дождь, туман,
и те же глупые надежды,
и тот же простенький обман...

Среда влияет не только по средам, -
в том нет никакого сомненья.
Она словно стая, идёт по следу
и в будни, и в воскресенья...

Завидую я киникам
и разным прочим стоикам,
за то, что жизнь живя в дерьме,
плевали в параноиков...

Чёрная речка, Машук,
каменный двор Моабита...
как-то неспешно, не вдруг
в сутолке быта забыты.

Когда опрокинется небо,
И станет земля холодна,
Кто горя ещё не отведал,
Хлебнёт эту чашу до дна.

Люди построили двери,
Чтобы спрятавшись дрожать.
Никому больше не верят,
И боятся их открывать.

" И ОСТАНОВИЛСЯ КОВЧЕГ НА ГОРАХ АРАРАТСКИХ"
БЫТИЕ 8:4

Ничтоже сумняшеся - нытик -
Само недоразумение
Я в Ноев ковчег, как в укрытие,
Вошла бы, захлопнув двери.

Эх, вы… тюльпаны, – пригрелись гурьбой
В клумбе ко взглядам проспекта…
Ангел-хранитель, ты вечно слепой:
Мы с тобой – вялые «некто»…