ПРОКЛЯТИЕ НЕБЕСНОЙ ЛАГУНЫ My WebPage
Если, кто не читал первую часть под названием «Небесная лагуна» и читать не собирается или читал, но напрочь забыл, о чем там, советую прочитать пролог, а всем остальным время тратить незачем. Переходите сразу к первой главе. Итак…
Пролог
Что там было-то? Целая история приключилась. А всё из-за чего? Из-за того, что кое-кому понадобилось уйти от мужа. Жили себе, не тужили. Он работал в редакции газеты «ФЭД», что расшифровывалось как «Фантастика, Эротика, Детектив», а звали его Корсаков Арсений Павлович. Работал тихо, скромно, но эффективно. Редактор по фамилии Бражник Корсакова не третировал, не бил, работой только загружал, но это ж ерунда для профессионала. Жена Корсакова – Оля работала журналистом на телевидении. Умница, красавица, по-белорусски хозяйственна, короче говоря, клад, а не женщина. Связалась она с каким-то неизвестным товарищем сердечными узами и подалась однажды от родимого мужа, из родимой съемной квартирки прочь. В общем, несознательной личностью оказалась.
Корсаков погоревал немного, и после неудавшейся попытки суицида покинул квартиру и отправился на вольные хлеба к давнему другу, сокурснику по университету Аркадию Васильевичу Лясину. Аркадий, или просто Аркаша жил в совершенно не приспособленном для жилья месте, в больнице, а точнее в психбольнице. Он там и жил и работал. Друга Лясин встретил радушно, напоил, накормил и определил жить в палату-одиночку, как тяжело больного, склонного к агрессии товарища. На счастье обоих прохиндеев опытный главврач больницы Тристан Поликарпович Циммерман как раз был в отпуске, а парадом командовал молодой и амбициозный Дмитрий Алексеевич Сиволапов, иначе бы вышвырнул главврач Корсакова, а вместе с ним и Лясина вон из больницы.
В это же самое время на излечении в психбольнице лежит один художник. Имя и фамилия его Андрей Савич. Андрей рассказывает Корсакову душещипательную историю о девушке Есении, которая якобы из-за безмерной любви к художнику отправилась в нарисованную им картину (на картине закат над городом, а называется она «Небесная лагуна») дабы картина хоть чуть-чуть приблизилась к званию «шедевр». Корсаков рассказу художника не верит, а чтобы развеять тоску, связанную с уходом от него жены вместе с Аркашей отправляется в театр.
В театре случается уж совсем немыслимая история. Корсакова путают с актером и отправляют на сцену играть Хлестакова. Арсений «Ревизора» знает наизусть и поэтому без труда справляется с возложенной на него задачей. Справился бы, но… какому-то придурку понадобилось его убить, а точнее, как выяснилось позже, убить его брата-близнеца Антона, с которым Арсений никогда до этого не виделся. Однако снайпер в Корсакова не попадает и убивает приму большого театра Семенову.
Спасаясь от преследователей, возле театра Корсаков и Лясин садятся в машину Марины Шамиловой – директора казино «Лагуна», по совместительству подруги хозяина казино Константина Логинова и едут с ней в это самое казино, где Марина живет в приспособленном под квартиру помещении. Аркадий соблазняет девушку и проводит с ней ночь, а Корсакову снится странный сон, в котором он встречается на острове Правды с девушкой по имени Есения, и они отправляются в путь на лодке по морям страны чувств. Сопоставив рассказ художника Андрея и собственный сон, Корсаков логично предполагает, что встреченная им во сне девушка и есть та самая Есения, ушедшая в картину.
Как впоследствии выясняется, Есения вовсе не была влюблена в художника Андрея и ни в какую картину не уходила. Любила она брата Корсакова Антона. Однако при невыясненных обстоятельствах погибла месяц назад в один день со своим мужем Шамиловым Сергеем Викторовичем – владельцем компании по продаже автомобилей. Шамилов был найден в своем кабинете с пулей в сердце. Есения – возле дома художника Андрея убитая из того же пистолета.
Неуспокоенная душа Есении в сомнении, кто же навел пистолет на неё и на мужа. Единственное доказательство – кассету с записью убийства Шамилова, спрятанную ею в тайнике, она не успела просмотреть. Она подозревает, что на ней может быть Антон, хотя и не верит в это. И кроме как Арсению прояснить ситуацию и освободить душу девушки никому не дано. В довершении всего, в тот же день, когда Арсения едва не убили, его брата Антона находят в том же театре мертвым с дыркой в голове. Короче, веселенькая история.
Первым, на кого падает подозрение Корсакова и Аркаши, становится Константин Логинов. У него был и повод и возможность убить всех троих. В казино друзья ссорятся с Логиновым, завязывается драка. В результате, руководимые Мариной, они забирают из кассы казино приличную сумму денег и уезжают на машине Марины. Логинов со своими молодчиками устраивают погоню, но горе-грабителям удается скрыться.
Друзья снимают квартиру. Логинов тем временем через свои каналы узнает о том, что Аркаша работает в психбольнице, а Корсаков там лежит. Влекомый местью Логинов сотоварищи наведывается ночью в психиатрическое отделение. Не обнаружив беглецов, он обращается за помощью к больному Лёлику. Лёлик ведет их прочь из больницы, а когда бросается бежать и звать на помощь, один из людей Логинова убивает его.
Случившееся так поражает остальных больных, что двое из них решают пойти на поиски Лясина и Корсакова и с их помощью наказать убийц. Первый – экстрасенс Лева, который не расстается с яблоком, потому как видит в нем как в стеклянном волшебном шаре прошлое, будущее и настоящее. Второй – Шура. Этот тоже не так себе. Сотрудник очень тайной службы. У него совершенно необъяснимый дар – на расстоянии воздействовать на металлические предметы. Пользуясь своими способностями направо и налево, они находят Корсакова и Лясина с Мариной на съемной квартире. Тут же помогают выбраться с острова Страсти Корсакову, попавшему туда в очередном сне.
После обсуждения и сопоставления фактов Корсаков решает съездить в больницу и забрать материалы дела Шамилова, которые навестив его, принес редактор Бражник, чтобы тот немного поработал. Бражник и не подозревал, что принесенное дело странным образом соотноситься с судьбой самого Корсакова и его брата.
Арсений отправляется в больницу, но по дороге засыпает. Ему снится остров Памяти, Где они с Есенией роются в кучах всяких воспоминаний. Попав в воспоминание Есении, Корсаков видит сцену гибели девушки, а также всё, что ей предшествовало, а самое главное он видит, что кассету с записью убийства Есения прячет в тайнике в раме для картины.
Очнувшись, Корсаков оказывается в известной ему больнице. Арсения приводит в чувство врач Сиволапов и дежурная медсестра. Врач утверждает, что Арсений всё это время находился на излечении, никуда не удалялся, никакой Лясин у них не работает, и вообще, всё это полная шиза и ничего больше. Корсаков ему абсолютно не верит, награждает бедного врача ударом по голове больничной уткой и в его же шмотках линяет из больницы.
Конечно, утверждения Сиволапова, будто всё, что было, Корсакову померещилось, очень сильно давят на беглеца. Он отправляется на поиски своих друзей, однако его сомнения укрепляет ещё и тот факт, что на съемной квартире, там, где он оставил Аркашу и компанию, никого из знакомых ему личностей не оказывается. Не представляя, чему верить, а чему нет, Корсаков принимает единственно-правильное решение и отправляется домой к своим приемным родителям, от которых отказался лет пятнадцать назад и никогда после этого не видел.
Блудного сына принимают с радостью, теплотой и любовью. Корсаков рассказывает о своей теперешней ситуации отцу. Обо всем, что происходило наяву и во сне. Тот предлагает, не мешкая, идти и извлечь кассету из тайника в раме. Арсений приезжает в дом художника Андрея, однако рамы там не находит, да к тому же узнает, что Андрей скончался накануне. Немного поразмыслив на разграбленном соседями чердаке художника, он понимает, что рама и картина «Небесная лагуна» теперь являются одним целым, поэтому за кассетой нужно ехать в больницу, где на данный момент и находится эта картина. Не мешкая, Корсаков отправляется туда.
Однако в больницу ему попасть не удается, поскольку там уже организована засада милиции. На кого? Конечно же, на грабителей казино, которые могут запросто здесь объявиться. К счастью дороги Корсакова и его друзей пересекаются - к больнице приходят Шура и Лева. Понимая, что картину так просто не достать, друзья отправляются посоветоваться с Аркашей и Мариной, которые остались обживать новое жилище – явочную квартиру секретного агентства, где работает Шура. Там они рассказывают друг другу, что да как, предлагают разнообразные сценарии развития их дальнейших действий. В итоге, умаявшись думать, укладываются спать.
Во сне Корсаков с Есенией попадают на остров Времени, где узнают, что срок, данный Есении на то, чтобы привести своё душевное состояние в норму, истек. В надежде, всё же найти ответы на мучающие Есению вопросы, Корсаков упрашивает Хранителя времени дать ему три дня, на что тот удивительно быстро соглашается и переводит стрелки часов отпущенного девушке времени на три дня назад.
Утром друзья всей оравой отправляются в больницу за картиной. Посланником выбирают самого смелого, точнее смелую – Марину. Марина договаривается с Сиволаповым о покупке картины, однако перед этим успевает позвонить в милицию и предупредить, что интересующие их товарищи-грабители находятся сейчас как раз у входа в больницу. Аркашу арестовывают. Остальных спасает только то, что Лева интуитивно чувствует опасность и уводит Корсакова и Шуру подальше. Друзья наблюдают сцену ареста, однако ничего сделать не могут. Остается только дождаться Марину.
Марина возвращается с картиной, очевидно вовсе не предполагая ещё раз увидеть эти рожи на свободе. Делать нечего и она вместе с ними идет обратно в квартиру. В спокойной обстановке друзья обнаруживают тайник в раме картины, а в тайнике кассету. Пока Шура уходит на поиски проигрывателя для такой кассеты, Марина меняет кассету на точно такую же, купленную утром, однако она не знает, что Лева уже произвел обмен, случайно обнаружив кассету в кармане шубки Марины. Разоблаченная Марина убегает.
Оставаться в явочной квартире друзья больше не могут. Сюда в любой момент может нагрянуть милиция. Они отправляются переночевать на чердак художника. Здесь Корсакову снится, что они с Есенией в городе Вечной надежды. Надежда - это всё, что осталось Есении.
Наутро друзьям всё же удается посмотреть кассету и узнать, что Шамилова убила Марина. Лева, Шура и Арсений едут к казино и проследив за Логиновым, в приватной обстановке предлагают сделку по обмену кассеты на свободу Аркаши. Оказывается, что заявление в милицию дал вовсе не он, а сама Марина, однако на сделку соглашается и как хозяин казино забирает заявление. Аркашу освобождают.
Вся компания едет в казино отпраздновать столь удачно завершившееся мероприятие. В зале их встречает Марина. Лясин ведет себя странно, рассказывает о некой девушке-снайперше, служившей на стороне боевиков в Чечне, которую за своеобразный саквояж для винтовки прозвали Скрипачкой. Баллистическая экспертиза показала, что актриса Семенова в театре и Антон убиты из этой самой винтовки. По определенным приметам и Аркаша и Логинов узнают в Скрипачке Марину.
Марина, не желая садиться в тюрьму, предлагает Логинову убрать свидетелей, однако тот на провокацию не поддается, а пытаясь успокоить обезумевшую подругу получает пулю в сердце. Тут же, очень вовремя в зале появляется следователь, подсунувший Лясину фотографию Скрипачки. Над трупом Логинова Марина рассказывает историю своей жизни и признается в убийстве Шамилова, Есении и Антона.
В последнем сне Арсений рассказывает Есении о гибели её мужа, Корсаков и Есения признаются друг другу в любви и между ними происходит самое интересное, а потом всё – три дня истекают и Есения исчезает навсегда.
Спустя какое-то время Корсаков встречается с Шурой в ресторанчике, желая поподробнее узнать о тайнах профессии агента спецслужб, чтобы описать в романе. Шура обещает помочь и провожает Корсакова. В вагоне метро, в который садятся Шура с Арсением, Корсаков видит девушку как две капли воды похожую на Есению. Однако, не веря своим собственным глазам, выходит на остановке. Поезд трогается, тормоз – Корсаков бежит следом. Шуре ничего не остается, как помочь другу. Он, используя свои магнетические способности, останавливает поезд. Двери открываются. Машинист матерится. Корсаков заходит в поезд и знакомится с девушкой.
Вот такая лабуда. Если кто-то ни черта не понял, советую всё-таки прочитать первую часть в оригинале, иначе…
1. После описанных событий
Легко было Федору Михайловичу описывать Питер. Серость да желтость, сырость да ветер с закованной в камень Невы, шпили, ржавое золото куполов да спящие на ходу извозчики. Кругом царит классика и остатки загнивающего ренессанса. А теперь. Попробуй разберись во всех этих пост и нео. Сам черт ногу сломит. Столько всего понамешано за века, понастроено, кто во что горазд. О едином архитектурном стиле и говорить не приходится. Минск тому яркое подтверждение. Центр наподобие Москвы ампиристый, массивный, сталинский. Зайдешь во дворы – хрущевки. В заводских районах коробки девятиэтажные 70-х, 80-х годов неизвестного стиля, но похожие друг на друга как близнецы. В Уручье что-то совершенно уже невероятное, но красивое. Научились-таки строить. Попробуй такое описать да единым словом обозвать! Не получится. А если к этому всему добавить еще Троицкое предместье, церкви да дворцы спорта, получиться каша по-хлеще «Дружбы». Вот так и люд здесь пестрый и неоднозначный живет. Разных эпох дети, разных веков. Одним повезло – устроились, приспособились, вовремя соориентировались, другие ничего в своей жизни менять не собираются, меряют всё советскими мерками и честно трудятся на благо любимой Родины, третьи так и не нашли себя в новой жизни, стучатся в закрытые двери пьют горькую и уже не на что не надеются. Они как те долгострои, коих полно по всей нашей стране. И снести жалко и достроить дорого.
Вот на одном таком долгострое, на закате летнего июльского дня где-то на окраине Минска в провонявшем сероводородом подвале встретились двое. Один пришел раньше. Несмотря на сильную жару, он был в сером твидовом костюме и лакированных туфлях. Телосложения был спортивного, точнее какое осталось еще от спортивного, потому как возраста был преклонного, а проще сказать - старик. Человек был сед и на затылке лыс. Недостаток волос сверху восполнялся седой бородой и лихими усами. Он долго крутился вокруг стройки, хромал, опираясь на трость, всматривался сквозь призму круглых очков в черноту подвалов. И ждал и боялся, отчего потел. Очки покрывались туманом. Старик останавливался, снимал очки, доставал из кармана аккуратный платок с инициалами «Т.П.», вышитыми на краю и тщательно протирал стекла. Потом снова надевал очки, складывал платок и прятал дрожащими руками в карман. Наконец он решился, причем, судя по вынырнувшим из нагрудного кармана часам на цепочке, время подходило к назначенному. Старик поспешно спустился по отвалу вниз и, нагибаясь под балками, прошел внутрь помещения планируемого когда-то служить подвалом.
Второй человек появился спустя короткое время. Роста он был невысокого. Сутулый, неопрятный и с лохматою головой. Одет неважно и на лицо ничем непримечательный. Всё, чем он отличался от, скажем, слесаря Вовы из местного жилуправления, это отсутствием в его руках железного саквояжа с инструментами и присутствием большого квадрата, обернутого белой материей и перекрученного крест-накрест бечевкой. Человек торопился, оглянулся только раз, прислушался, но, не услышав и не заметив ничего подозрительного, продолжил движение к заветному подвалу. Наконец он спустился по следам первого вниз и заглянул внутрь.
- Здоров!
Старик тем временем облюбовал себе приступок, расстелил на нем свой платок и восседал на нем.
- Опаздываете.
- Чего уж, - пролезая внутрь и протаскивая белый квадрат за собой, оправдывался лохматый. – Нормально. Десять минут токо. Заждалися? – Привыкая к темноте, он приблизился к старику и потянул руку для приветствия, но, видя, что здороваться с ним не желают, отер руку о штанину и поставил перед собой принесенную вещь. Старик здороваться не то чтобы не хотел, просто ему было не до этого. Он встал и дрожащими ладонями ухватился за кромку белого квадрата.
- Она?
- А чего уж, она конечно. Сразу я её узнал. Смотреть будете? – лохматый достал раскладной ножичек, намереваясь резать бечевку.
- Погоди, на свет вынесу. – Обладатель платка с инициалами подхватил квадрат и понес ближе к стене, где сквозь квадрат окна прорывался в подвал луч заходящего солнца, вырвал из рук лохматого нож, привычным жестом открыл его и острой кромкой лезвия как скальпелем по живой плоти резанул веревку сверху и сбоку.
- Нормалек. Потом перевяжем заново, – успокоил, видимо самого себя, лохматый, доставая на показ из кармана сверток бечевки. Старику, однако, было всё равно. Он уже разворачивал ткань. И вот наконец белая материя спала вниз и солнце озарило золотую массивную раму и картину в ней. Старик развернул картину на свет и ахнул.
- Она!
На картине в фиолетово-красно-желтой окаемке облаков расплылось от края и до края заходящее солнце, а внизу, словно прибрежные камни финского залива, развалились черные очертания домов.
- Закат, – прошептал лохматый.
- Небесная лагуна! – восторженно прохрипел старик.
- Красиво. Я понимаю.
Старик заворожено оглядывал полотно, будто не веря, что такая драгоценность всё же попала к нему в руки. Так глупо потерять её, так долго искать и, наконец, найти было просто чудом.
Он увидел её случайно на выставке. Друзья посоветовали сходить. Да он и сам хотел, только скрывал это ото всех. Пошёл в надежде, что она может быть там. Почему? Что ж! Начнем всё с начала.
Старик этот был не кто иной, как профессор психиатрии, заведующий психиатрического отделения одной Минской больницы. Звали его Тристан Поликарпович Цимерман.
Тристан Поликарпович был человеком спокойным, уравновешенным иногда циничным и прямым как железная дорога. Если пациент был плох, он так ему и говорил: «Сынок, прощайся с жизнью! Тебе крышка», если же надежда была, профессор не осторожничал, а успокаивал: «Возможно, тебе повезет», а когда дело было совсем пустяк, он не говорил ничего, а просто выпроваживал пациента прочь. «Сам выздоровеет. Зачем я буду тратить на него время?»
Тристана Поликарповича окружали хорошие люди: верные друзья и закадычные подчиненные. И с теми и с другими он был строг, но справедлив. Друзьям в долг не давал принципиально, ценил пунктуальность и такт с женщинами, умел приблизить одного и отшить навсегда другого. Коллеги по работе (по большей части подчиненные) боялись его как огня, поскольку большинство из них знали его еще со студенческой скамьи как профессора медицинского института, а уж студенты старались ему на глаза не попадаться. Это кончалось всегда только одним – дополнительной практикой, внеклассными занятиями и непредвиденными поручениями. В клинике, конечно, Тристан Поликарпович так не лютовал, каждый знал свои обязанности и выполнял их беспрекословно, но если кто-то допускал прокол, спуску ему не было. При этом, как ни странно, текучки кадров не наблюдалось. Санитарки и медсестры работали здесь уже десятилетиями, врачи уходили, но только на повышение и с подачи Тристана Поликарповича. Единственный случай, когда Тристан Поликарпович кого-то уволил, произошел три года назад. Молодой, подающий надежды врач Дмитрий Васильевич Сиволапов продал какому-то коллекционеру картину, которая принадлежала умершему пациенту. Дмитрий Васильевич долго просил и умолял Тристана Поликарповича оставить его, утверждая, что картина никакой художественной ценности не представляла, что никаких наследников у умершего не было и предъявить права на проданную картину будет некому, но Тристан Поликарпович был неумолим.
Профессор был страстным коллекционером. Картины, статуэтки, разные диковинки из всевозможных существующих и давно исчезнувших с карты мира стран наполняли его кабинет и квартиру. В его коллекции были действительно уникальные и весьма дорогие экспонаты: трубка вождя племени Майя, жезл царя Эфиопии доисторической эпохи, рукопись одного из катренов самого Нострадамуса, работы Лотрека, Шагала, рисунки Леонардо да Винчи и многое другое. Профессор вел активный обмен экспонатами с другими ценителями древности, участвовал в аукционах. Ради какого-нибудь полуистлевшего листочка профессор мог заложить квартиру, год не появляться в Минске в поисках диковинки и с радостью продать душу дьяволу. На его беду дьявол не предлагал своих услуг, иначе бы он непременно воспользовался предложением. С годами его мания немного поутихла. Ездить в экспедиции он перестал, стал более сдержан и даже ленив, но стоило ему увидеть что-то необычное, и вот он уже больше похож на своих подопечных – больных. В глазах огонь, руки трясутся… Одним словом – игрок.
Трудно сказать, почему Тристану Поликарповичу нужна была именно эта картина. Большой ценности она действительно не представляла. Написана была профессионально, сильно, но для коллекционера могла стать интересной только лет этак через пятьдесят. Художник, её нарисовавший, даже в узких кругах был не особенно известен. Звали его Андрей Савич. Имел заказы, знакомства и деньги водились в его кошельке, но до чего-то выдающегося никак не дотягивался. Кончил он плохо, кстати, по слухам именно из-за этой картины. Что-то было связано с женщиной, которая умерла и после смерти мучила художника своими необоснованными явлениями, однако большинство все-таки придерживались более реалистичных взглядов. Человек он был творческий, впечатлительный, да к тому же пил. Скорее всего, это его и сгубило.
Андрей Савич и был тем самым умершим пациентом, из-за которого уволили Дмитрия Васильевича Сиволапова. Картину эту художник зачем-то взял с собой в больницу. Тристан Поликарпович в это время был в очередном коллекционном запое и отделением командовал Дмитрий Васильевич. Он ценности картины не увидел и просто продал её первому, кто заинтересовался ею – молодой симпатичной женщине. Женщина исчезла в анналах времени, а вот картина всплыла.
Тристан Поликарпович, вернувшись на работу, первым делом изучил личные дела пациентов, которые прошли через руки Сиволапова. Особенно его интересовали умершие пациенты. Их было целых два за какой-то месяц. И если с одним было всё понятно – его убили вдруг нагрянувшие неизвестно откуда и для чего бандиты, то судьба другого целиком была в руках врачей, и судьба эта была загублена. Профессор изучил дело художника Андрея. Там упоминалась некая картина, и было даже дано её описание. Тристан Поликарпович не обратил вначале внимание на этот факт и бумаги пошли бы в архив, но в его руки попало также и другое дело. Дело Корсакова Арсения Павловича, находившегося на излечении в то же время, что и Андрей Савич. Арсения Павловича мучили странные сны о потустороннем мире. Конечно, и это было не новостью для повидавшего виды психиатра, однако Сиволапов на свою беду сделал пометку на полях: «Страна чувств». Что так смутило Тристана Поликарповича в этом словосочетании – неизвестно, однако оба дела он отложил в сторонку, вызвал к себе в кабинет Сиволапова, долго с пристрастием его допрашивал, а напоследок уволил.
Он искал эту картину. Объездил всех знакомых коллекционеров в надежде случайно наткнуться на неё и выпросить, обменять на всё, что угодно, только бы она присоединилась к его коллекции. Однако нигде он не увидел ничего похожего и вдруг такая удача – друзья художника Андрея на годовщину со дня смерти организовали его выставку. Тристан Поликарпович ругал себя за то, что сам не догадался раньше устроить нечто подобное. Выставка собрала из разных коллекций около тридцати работ художника и в том числе её – «Небесную лагуну». Большого успеха выставка не имела, и после её проведения работы вернулись своим владельцам.
Тристан Поликарпович выследил хозяина. Это был узкий ценитель современного искусства, доцент кафедры искусствоведения, сам художник Армен Азаров. Профессор всё повышал и повышал цену, однако ценитель современного искусства ценил картину не в денежном эквиваленте. В конце концов, два коллекционера сильно повздорили, Тристан Поликарпович вышел из себя и готов был убить ненавистного несговорчивого мальчишку, но всё же сдержал свои чувства. Он извинился и ушел, но не сдался. Он нанял вора. Вор пробрался в квартиру Армена Азарова и выкрал полотно. И вот теперь на развалинах недостроенного счастья полсотни советских граждан картина, наконец, должна была стать пусть незаконной, но полной собственностью Тристана Поликарповича.
- Рассчитаться бы! – вывел Тристана Поликарповича из состояния эйфории лохматый.
Профессор опомнился и стал выуживать из кармана пачку денег, обернутую газетной бумагой. Сейчас он не казался тем беспристрастным, прямым и честным заведующим психиатрическим отделением, каким его все знали. Руки его тряслись от ощущения совершенного преступления. Но сладость, наполнявшая его сердце, была схожа с экстазом наркомана, добывшего дозу.
- Вот. Как договаривались. Две тысячи.
- Хозяин, надбавить было бы недурно.
- За что это?
- За собачку.
- Какую собачку?
- В доме собака меня кусанула. Травма непредвиденная приключилась. На лечение бы.
- Ладно, - Тристан Поликарпович достал из кармана брюк пару купюр и сунул лохматому. – Держи! Собака кусанула. Не мог с ней справиться что ли?
- Я не ждал. А потом ножиком её вот этим в пузо со злости пырнул. На! – лохматый изобразил свой выпад. – Она, сволочь, заскулила, поползла от меня, но я ей мучиться-то не позволил. Второй раз. На! – снова выпад. – В глаз. Тут уж она затихла, дура.
- Избавь меня от подробностей, пожалуйста! Давай бечевку лучше!
Лохматый послушно извлек из кармана моток и стал обкручивать вновь накрытую белой тряпкой картину. Спустя пару минут, квадрат принял свой первоначальный вид, а Лохматый с удовольствием обрезал концы тем самым ножичком, которым час назад убил бдительного пса.
- Ну, всё! Теперь будем уходить. По очереди.
Лохматый кивнул и направился к выходу. Тристан Поликарпович тем временем вернулся к разложенному на приступке своему платку с инициалами и принялся его сворачивать, глядя вслед карабкающемуся по склону подельнику. Вдруг лохматый оступился, скатился вниз кубарем и остался невидим за высокой балкой. Профессор постоял в ожидании, что неуклюжий воришка поднимется, но тот не поднимался, а на фоне проема появилась двигающаяся навстречу тень. Страх сковал члены Тристана Поликарповича. Он стоял, томительно ожидая появления на склоне фигуры человека. Появились ноги, медленно спускающиеся по сыпучему скату, потом торс с руками. В правой руке приближающегося профессор увидел блеснувший на солнце продолговатый черный предмет. Это был пистолет с глушителем. Сомнений не оставалось. Лохматый не встанет уже никогда, а следующая пуля предназначена ему – Тристану Поликарповичу. Резво подхватив квадрат картины, забыв про трость, профессор ринулся прочь.
Профессор, прихрамывая, бежал по полутемным закоулкам подвала, ежеминутно оглядываясь, он выискивал глазами преследователя, не сомневаясь, что тот идет за ним. Сердце сжалось до состояния эмбриона и при этом стучало бешено, будто пытаясь вырваться из груди своего хозяина и бежать быстрее, быстрее, быстрее.
Преследователь не спешил, не бежал. Он шел быстрым твердым шагом по следам Тристана Поликарповича. Молодой, сильный, без намеков на сострадание и сомнение.
Профессор, задыхаясь, остановился, прижался к грязной стене всем телом. Недалеко, совсем близко услышал шорох и снова сорвался с места, пересек очередной отсек, ноги предательски увязли в кольцах ржавой проволоки. В панике он стал отмахиваться от неё руками и ногами. Круглые очки слетели с его носа и исчезли где-то за грудой кирпича. Избавившись от проволоки, Тристан Поликарпович с ужасом ощутил за спиной ровные шаги. Профессор рванулся дальше в темноту, но вовремя остановился, там был тупик. Он побежал в другую сторону. Картина мешала бежать, цеплялась краями за углы, торчащую из под земли арматуру, белая материя порвалась и волочилась следом.
Преследователь мысленно усмехался, наблюдая мелькавшую впереди фигуру старика, наслаждался его страхом, адреналин шумел в голове. Он мог уже пять раз его убить, но растягивал удовольствие от самого процесса преследования, охоты.
Профессор уже не бежал, а, еле переставляя ноги, стремился к свету, справедливо полагая, что снаружи у него есть шанс. Можно преодолеть расстояние, разделявшее стройку с жилым районом, и там уже преследователь не посмеет стрелять. Но это расстояние нужно было еще преодолеть, а силы были на исходе, картина с каждым шагом становилась всё тяжелее, профессор взмок, и сердце включило пятую передачу, и стук его был не просто бешенным, а неистовым. Тристан Поликарпович достиг, наконец, стены проема ведшего наружу, размахнулся и зашвырнул белый квадрат картины на насыпь и стал карабкаться вверх, но ноги подкосились. Профессор, скуля, сполз вниз… к ногам преследователя. Тот стоял над ним, понимая свою власть и немного разочарованный, что охота закончилась. Старик в отчаянии прикрылся рукой.
- Не надо! Я прошу… - задыхаясь, молил о пощаде Тристан Поликарпович. – Я никому не скажу. Забирайте картину.
Тогда преследователь снял, покрывающую его лицо маску. Тристан Поликарпович глянул в ужасе:
- Ты? Но почему?
Преследователь не говоря ни слова, навел пистолет в голову старика и нажал на курок. Раздался легкий хлопок, и на лбу профессора образовалась маленькая дырка, из неё лениво выползла черная струйка и закапала на висок Тристана Поликарповича. Профессор, тут же смолк, дыхание его прервалось, а глаза так и остались открытыми, в них отразилось небо, скудный пейзаж стройки и лицо убийцы.
Читать далее на http://knyazevchina.jimdo.com
