С подружкой на завалинке – сижу себе, в Венеции. Вода, собор и голуби. Ночь и пора согреться бы! Пешком идти не хочется. Гондолы спят под арками. Придется по каналам нам - плыть, на мешках с подарками!
Поглощенье самих-себя начинается с крайних точек. Мыслей гнёт в умах теребя - жизнь свивает в цепь одиночек. Мы пытаемся убежать, из сознанья гнетущей пасти: А прикус - вновь даёт понять: в чьей, увы - мы застряли власти!
Всё было как в сказке, а может приснилось, Собака твоя всех тогда напугала, Двор школьный затих, в тишине сердце билось, Услышав его ты мне тихо сказала:
[b]Осень Балтики по своему прекрасна, тишиной застывшей в молчаливых дюнах.. И, порой не ясно, было лето- вот оно ,ну, только лишь вчера, а сегодня осень, Заметенная листвою смотрит в окна со двора...
— Мама, — произнес Сева, стоя у зеркала, — я должен сказать вам одну важную вещь.
Из зеркала на Севу сквозь толстые линзы близоруко щурился полноватый рыхлый мужчина лет этак тридцати с хвостиком. На размер «хвостика» недвусмысленно намекала блестящая лысинка в окружении пышной шевелюры с серебристыми нитями ранней седины.
Волосатые, почти «шерстяные» руки с короткими толстыми пальцами нервно комкали большой клетчатый носовой платок.
«Нет, так не пойдет. Не слишком убедительно, — не поверил сам себе Сева, запихивая платок в карман трико. — Надо побольше металла в голосе, и, главное, смело смотреть маме в глаза».
Пусто, беспутно – ещё не созрела зима, Но отлетел запоздалым письмом листок, Тот, что на память писала себе сама, Ветром гонима, без тени, почти ничто...
Мутно небо перед зимою... Я окно запылённое мою, Добываю из стёкол солнце, Подбираю небу цвета: Ах, немного бы голубого – Развесёлого – не любого! Яркий лучик отважным гасконцем Вдруг прорвался, и в проводах
В типажи, муляжи – От себя унесёт дорога – То в вираж, то в поток, То в манящие миражи: Оголтелая жизнь, Недотёпа и недотрога, Знак служенья тому острогу, У которого мы прижились,
Мне бы на пароход, Чтобы унёс меня В мир бирюзовых вод От суматохи дня! Плыть, плыть, плыть Мимо семейных драм, Мимо огней реклам, Мимо душевных травм..
Ну вот и всё. Тебя из мыслей - вон!
И из души, и из больного сердца.
Еше звучит романсов перезвон,
Но я закрою окна все и дверцы.
Пусть будет лучше пустота…
Я поплыву в ней, чуть живая,
А осени - любимая пора
Преподнесет подарки, пробуждая.
То шорох листопада - песни петь,
То дождиком выстукивать стаккато….
Я буду долго слушать и смотреть….
И перестану быть всё время виноватой…
Стихи подхватит ветер озорной
И разнесет их с грустью вместе
И я очнусь от радости хмельной,
От новой прилетевшей вести.
Слова в ней нежные найду,
И ласку рук и мягкие объятья
И без тебя спокойно заживу,
Отбросив прочь былые страсти.
Ну вот и все… Тебя из жизни - вон…
И только прошлого остался перезвон…
Деревню убили. Она умирает, скорбя… Кормилица наша, Заступница наша и Мама… Деревню проспали, А значит – проспали себя То ль в грёзах напетых, то ль в мороке чёрном незнамом...
Ах, какая благодать! Ни объехать, ни объять! Солнце во поле встаёт да в поле клонится… Где ж былинная ты рать? Ни тропинки не видать, Избы, брошены, не спят – богу молятся.
Я – Кукла. Вернее, я обычная тринадцатилетняя девчонка, а Кукла – это моя профессия. Я работаю манекенщицей в сексшопе. Вообще-то, называть сексшопой место, где я провожу почти треть своей жизни – слишком мелко и как-то неприлично. Магазин универсальных приспособлений для творческих занятий любовью – самое огромное здание в юго-западной части нашего маленького городка.
[b]А что такое эти мечтания, что зовут нас всегда вперед, Забегая настолько вдаль, что порой их никак не догнать... В миг безумных мечтаний твоих, мысли текут рекой,
[b]Гулкая боль стояла по всей длине коридоров, стонали двери, больных пропуская И, закрываясь, опять чуть-чуть замирали, новую боль скрипом петель встречая... Пустотой глазниц в оконных рамах, больница новичков встречала, зная, Что выйдут отсюда они только через черный ход, один раз и уже будет все...