Светлана Сокольская - Литературный форум

Дата: Воскресенье, 14 Сен 2014, 21:08 | Сообщение # 1

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

КУКЛА

«Такой прелестный ребёнок, - и так неуклюже одет», сказала нам вслед одна сухонькая старушка, когда я с мамой выходила из «Гастронома» на Покровской, главной улице города Тирасполя. Старушка явно знала лучшие времена. Может быть, она также помнила другие, довоенные магазины, а на моей памяти ничего лучше не было, чем этот гастроном. Там, стоя в очереди за плавленым сырком, можно было разглядывать богатства, лежащие за стеклом витрины.Очень интриговала меня своей позолоченой чешуёй копчёная селедка, и я даже подумывала, не это ли есть золотая рыбка; в другой витрине красовалось печенье «Крокет» и «К чаю», мягкие конфеты «Подушечки», а также мечта всего детства - какао «Золотой ярлык» в украшеной восточным орнаментом упаковке, и совершенно недоступный шоколад «Гвардейский».
Шёл второй послевоенный год, голодный и холодный, одеться было не во что, к тому же в городе с наступлением темноты хозяйничали банды,и я не раз слышала в разговорах взрослых название «Черная кошка», после чего просыпалась ночью в страхе.
Но мирная жизнь постепенно налаживалась, к тому же в Тирасполь, как и по всей стране, прибывала помощь от различных благотворительных организаций. Это были так называемые «американские подарки»: одежда и обувь для детей. Брать можно было несколько вещей, и мама выбрала мне из большой кучи на полу в комнате Городского совета мохнатую шубку, валенки с галошами и зелёную шапку с ушками, как у кошечки. Этой шапочкой я особенно гордилась, и она всем нравилась.
Мама признавалась впоследствии, что могла прийти ещё раз, но было страшно: а вдруг "пришьют", как позже выражались, низкопоклонство перед Западом.
Она устроилась на работу в детскую библиотеку, в которой проработала до пенсии. Фонд библиотеки по тем временам был солидным, им пользовались также и взрослые читатели, поэтому маму знал потом весь город, как взрослые, так и дети.
А я ходила в детский сад. Мне там нравилось: давали кусочек чёрного хлеба, посыпанного сахаром, после обеда на третье был компот из сухофруктов и каждый день надо было выпить ложку рыбьего жира. Я недоумевала, почему дети отворачивались от ложки и капризничали, так что медсестре приходилось их уговаривать, а то и прикрикнуть.
Садик закрывался в шесть часов, а мама работала до семи часов вечера. Можно было посещать круглосуточную группу, но мама меня там не оставляла.
Мой детский сад находился приблизительно на полпути между городским рынком и нашим домом. Мне уже было пять, шестой год, дорога была знакома, и я ходила домой сама.
Рядом с садиком находилась кузница, возле неё мои ноги всегда застревали: там кузнец ворочал огромными клещами подковы, летели искры, шипела вода, остужая металл - это было завораживающее зрелище. По дороге домой находился центр города, и здесь всегда были люди – начиналась городская «стометровка», где вечерами прогуливалась молодёжь.
В этот день, а это был уже ноябрь, я возвращалась, как всегда, домой одна. Вдруг на этом самом пятачке в центре города меня остановила молодая, круглолицая, благополучная на вид девушка и спросила, есть ли у меня кукла. Куклы у меня не было. А хочу ли я её иметь? Да, я хотела, и непременно, чтобы она была в платьице и с туфельками на ногах. Девушка пообещала мне большую куклу с голубыми глазами и пушистыми волосами, взяла меня за руку, и мы с ней пошли.
Шли мы долго, миновали много улиц, прошли мимо разрушенного войной театра, где до войны часто гастролировала еврейская музыкально-драматическая труппа , и где мой дедушка, известный в городе портной по шитью офицерских мундиров, не пропускал ни одного спектакля.Теперь от театра остались лишь чёрные, закопчёные стены и глубокое нутро, развороченное бомбёжками. Для местных мальчишек этот разбитый войной театр был притягателен, как древний средневековый замок. Они его обшарили сверху донизу, ходили по краю стен на высоте нескольких этажей и соревновались друг с другом в храбрости.
Тем временем мы с моей провожатой вышли за черту города. Там, на просёлочной дороге она остановилась, показала мне на стоящий невдалеке маленький домик и сказала: «В этом домике твоя кукла. Дай мне шубку, шапку и валенки, я одену в них куклу и принесу тебе». Я всё послушно сняла и отдала кукле. Подозрений в моей голове не возникало, образ красавицы – куклы затмевал неокрепшее детское сознание. На ногах у меня оставались одни галоши.
Долго я стояла на месте и ждала её. Стало темнеть, и начал моросить дождик. Сообразив, видимо, что ждать больше нечего, я двинулась назад по дороге. Галоши мои утопали в грязи, и мне еле удавалось вытаскивать их из болота. Несколько раз навстречу мне попадались крестьяне-молдаване с перекинутыми через плечо мешками. Я обращалась к ним с одним вопросом: «Как пройти на Луначарского 17?» Наш домашний адрес я знала твёрдо . Но они проходили мимо, понуро глядя в землю, и даже не повернув головы.
Выбиваясь из сил и охваченная страхом, я шла дальше. Уже совсем стемнело, и вокруг не было ни души. Вдруг слева у дороги показался небольшой дом со светящимися окнами. Оттуда вышел мужчина и выплеснул воду из таза прямо на дорогу. К нему я бросилась с тем же вопросом: «Как пройти на Луначарского 17?»
Мужчина внимательно глянул на меня, взял за руку и завёл в дом. Там сидели две женщины и резали яблоки кружочками на сушку. Видимо, это был один из пунктов Опытной станции. Женщины обсушили, обогрели меня и, должно быть, расспросили. Потом мужчина завернул меня в фуфайку, посадил в двуколку и повёз в город. Впервые в жизни мне довелось ехать в таком экипаже, да ещё с лошадкой, но после всего пережитого не было радости в моей детской душе. О кукле я уже не думала.

Когда двуколка выехала на тускло освещённую улицу Луначарского, я увидела, что вдоль неё бежит моя мама, а навстречу ей идет человек с ребёнком на плечах, и мама в большом беспокойстве спрашивает его : «Скажите, там в детском саду есть ещё дети?»
Прохожий не ответил, наверное, не понял. Я, увидев маму, застыла, будто меня сковали. Мужчина, привёзший меня в двуколке, услышал её вопрос и закричал: «Женщина, вот ваш ребёнок!» Но мама с досадой отмахнулась от него, и в тревоге опять обратилась к прохожему: « Там, в детском саду ещё остались дети?»
Тут я, наконец, закричала: «Мама!»

На этом можно было бы поставить точку, если бы у этой истории не было драматического продолжения. Примерно через полгода, помню, что было уже очень тепло, мама привела меня в здание, расположенное около небольшого сквера возле Днестра. В этом скверике в то время стоял на пьедестале советский танк, первым ворвавшийся в освобождённый от немцев Тирасполь. Рядом со сквериком было здание народного суда. Мы вошли внутрь. Там посреди большой пустой комнаты стоял стул, а на стуле в профиль ко мне сидела худая, изможденная, немолодая женщина и смотрела безучастным взглядом в стену.
Мама спросила меня: «Это та женщина, которая тебя увела?» Я ответила: «Да». Мне было ясно, что это не она, та была молодая и красивая. Но я сказала: «Да», чтобы утешить маму. Что стало с этой женщиной – я так никогда и не узнала. Как и не узнала имени мужчины – моего спасителя.

Величественный памятник полководцу Суворову, основателю города, восседающему на отлитом из бронзы коне, поставили тираспольчане недалеко от здания суда, куда мама водила меня пятилетнюю. Как-то оказавшись возле этого памятника уже взрослой, я вспомнила о женщине, сидевшей на стуле, и о моих «показаниях».
Ну зачем, зачем я тогда сказала: «Да», назойливо застучало в висках. Что с ней стало? Даже если эта несчастная и была замешана в моём деле, то ведь со мной, слава богу, ничего не случилось. И потом, прошло уже столько лет ...
И вот теперь я заявляю: «Это была не она.»
Я прошу, отпустите её!

Сообщение отредактировал Сокол - Среда, 24 Фев 2016, 20:41

Дата: Воскресенье, 14 Сен 2014, 22:49 | Сообщение # 2

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 19704

Награды: 344

Репутация: 742

Статус:

Цитата Сокол (

)

КУКЛА

Здравствуйте, Светлана! Какой аватар прелестный - вы просто красавица!

Рассказ очень интересный. Замечательно написан. Ваша манера повествования очень мне импонирует.
Единственное, что немного выпадает, на мой взгляд - это последний абзац.
Как-то это признание через много лет...

Цитата Сокол (

)

Что стало с этой женщиной – я так никогда и не узнала. Как и не узнала имени мужчины – моего спасителя.

Может быть, вот здесь и стоит закончить?
А выводы предоставить делать читателю? Лёгкая недосказанность довольно привлекательна.
Спасибо вам за интересное чтение!
Желаю удачи и комфортного пребывания на сайте.
Мила.

Играть со мной - тяжёлое искусство!

Phil_von_Tiras

Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 20:29 | Сообщение # 3

Житель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 1136

Награды: 15

Репутация: 38

Статус:

Цитата МилочкаТ (

)

Единственное, что немного выпадает, на мой взгляд - это последний абзац. Как-то это признание через много лет...

Мила, привет. Поначалу мне это тоже не нравилось, т.е. казалось странным. Но потом пришло в голову, что, в принципе, это искупление взрослого человека за ошибку детства, своего рода снятие негативной подсознательной установки, которая мешала дальше жить.
Может быть надо было более умело выстроить это психологическое состояние литературно. Думаю, сделать это непросто. Я бы не смог. Нужна, наверно, Улицкая.

Дух дышит, где хочет.

Моя авторская библиотека

Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 22:59 | Сообщение # 4

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

Цитата МилочкаТ (

)

Ваша манера повествования очень мне импонирует.

Здравствуйте, Мила! Очень радуюсь, что Вам пришлось по душе. Это для меня исключительно важно. Спасибо ог-ром-ное! Света.

Дата: Среда, 17 Сен 2014, 23:10 | Сообщение # 5

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

Судьба человека Соломона Финкельштайна

Ганноверская новая либеральная община праздновала свое открытие.
«Пойдемте, я познакомлю вас с Финкельштайном»,- сказала мне Катарина Зайдлер, крупная рыжеволосая дама, адвокат и председатель вновь образованной общины по совместительству.
«Финкельштайн?!»,- пронеслось у меня в голове. Она подвела меня к маленькому, лет семидесяти человечку с живыми черными глазами и явно крашеными волосами. После первых фраз знакомства я сказала: «Фамилия моего деда была Финкельштайн.» Человечек шутливо выставил вперед ладони, как бы защищаясь, и сказал: «Опять родственники!»
Я обиженно отошла в сторону.
Музыкально-литературный вечер начался. Финкельштайн читал небольшие рассказы Ицхак Лейб Переца, Мендель Мойхер-Сфорима, Шолом Алейхема, а я в промежутках играла еврейские мелодии на скрипке. Идиш у Финкельштайна звучал точно так же, как у моей мамы, когда она читала мне из Шолом-Алейхема. Зал был полон народу, принимали хорошо и я вдохновенно играла.
После концерта Финкельштайн подошел ко мне, поцеловал руку и сказал: «Я два раза чуть не заплакал. Один раз, когда я читал, второй раз – когда Вы играли.» Он не знал русского, и мы говорили по-немецки. Финкельштайн дал мне свою визитку и сказал: «Когда вы будете где-то играть, позвоните мне, я прийду».

***
К следующему еврейскому празднику мы с моей пианисткой Стеллой играли еврейскую программу в ортодоксальной общине. Я позвонила Финкельштайну. Он сказал, что придет с женой. Вечером из-за кулис я увидела Финкельштайна в первом ряду. Справа от него сидела молодая дама в большой шляпе, а слева – пожилая еврейка. Понятно, что эта еврейка его жена, подумала я. Велико же было мое удивление, когда после концерта Финкельштайн пришел ко мне за кулисы в сопровождении молодой дамы в шляпе. Он поблагодарил за игру, а дама сказала, что ей больше всего понравилось, как у меня пальчики бегают.
Позже, встретившись в зале, в толпе, Финкельштайн предложил подвезти меня домой. Жены его рядом с ним уже не было. Когда машина тронулась с места, он со смущенной улыбкой сказал: «Моя жена намного моложе меня.» «Das ist modern» (это современно),- только и нашлась что ответить я. Он засмеялся и сказал: «Это моя вторая жена. Первый раз я женился после войны, когда приехал в Берлин. У нас родилось трое детей: старшая девочка и еще две девочки – близняшки. Но моя жена оставила меня с детьми и ушла к другому.» Потрясенная, я только и смогла выдохнуть: «Das gibt’s doch nicht» (это невозможно). «Das gibt’s»,- горестно качнул он головой. Взгляд его устремился в одну точку, черты лица отвердели.
Мы давно уже стояли на полпути к моему дому. Мой спутник продолжал: «Потом она пыталась покончить с собой. Детей вырастил я. Старшая уже работает, младшие учатся. Они не хотели ходить к ней, но я настаивал, и они неохотно подчинялись. Теперь я женился на молодой польке из тех мест, где я жил в Польше до войны. Она любит меня, ухаживает за мной. Только она очень боится, что я умру раньше, и она потеряется в этой жизни». Я молча слушала его рассказ. Прощаясь, он сказал: «Ты мне, как сестра».

***

Однажды я списала с кассеты Ицхака Перльмана замечательные клезмерские инструментальные мелодии, которые чтец сопровождал шуточными текстами на идиш. Слов было почти не разобрать, а идея мне понравилась. Я подумала, что с текстами Финкельштайн, знающий хорошо идиш, может мне помочь. Я пришла к нему с мужем, и мы были поражены богатым, как нам тогда казалось, убранством его квартиры. Мне запомнились мраморные бюсты на маленьких круглых столиках. В гостиной стояло старинное пианино, висели большие картины в темных рамах. С его женой, стройной и миловидной, мы обменялись парой дружелюбных фраз. Она извинилась, ей надо на кухню.
К сожалению, Финкельштайн не мог мне помочь: он уже плохо слышал с кассеты. Зато он угостил нас мороженым с горячим малиновым сиропом и рассказал о себе. Мы узнали, что зовут его Соломон, а друзья называют его Солек. Оказалось также, что он совладелец фирмы Gebäudereinigung in Frankfurt-am Main («Чистка и уборка» во Франкфурте на Майне), что и дает ему неплохие средства к существованию. Во время беседы в гостиную вошла молоденькая темноволосая девушка в строгом костюме, похожая на стюардессу или на секретаршу. Она принесла для нас чай на подносе. Это была старшая дочь Финкельштайна. Она и в самом деле работала секретаршей в оффисе. Очаровательная, безупречно воспитанная – Финкельштайн явно гордился дочерью. Она спешила на работу и попрощалась с нами.

***

Офицерская школа города Ганновера организовала поездку молодых офицеров по бесславным местам последней войны. Военные обратились в еврейскую общину, и мне и еще нескольким активистам предложили поехать. Все условия. Всё оплачено.
Мне не хотелось ехать - нерадостная поездка, к тому же через неделю у меня должно было быть выступление. Но, поразмыслив, я решила – поеду, и взяла с собой скрипку. Где-нибудь да найдется часок, чтобы позаниматься в течение недели.
В назначенное время мы запарковались внутри военного городка, долго искали нужное нам здание, наконец пришли в большой зал, в котором уже собралась группа офицеров. Нам объяснили, что ожидается приход генерала. Немецкий генерал! Возникли какие-то странные ассоциации. Генерал оказался небольшого роста, но встретили его с огромным почтением. После основательного инструктажа все было готово к отъезду.

Стояло лето, уже не дождливое и еще не жаркое. Автобус неспешно катил по гладким лентам сельских дорог. Двухэтажные кирпичные домики с нарядными окошками и ниспадающей с балконов геранью отвлекали мои мысли о целях нашей поездки.
Автобус был полон молодых офицеров в форме, а с ними немолодой человек в штатском с тонким лицом, похожий скорее на ученого, чем на военного. Муж шепнул мне, что это полковник. Среди военных выделялся один плотный мужичок, который всех собирал и всем распоряжался. Я окрестила его «старшиной». Кроме меня и моего мужа, от еврейской общины были две дамы: уже знакомая мне Катарина Зайдлер и худощавая брюнетка Ингрид. Я тогда о ней ничего не знала. Тут же я увидела Финкельштайна. Здесь-то я и узнала, что он бывший узник Бухенвальда.
Наш путь лежал через Веймар. В городе мое внимание привлек оперный театр Вагнера, в котором билеты распродавались за полтора года вперед, и где сам Вагнер распорядился сделать простые деревянные кресла, чтобы их скрип будил людей, засыпающих во время его бесконечных опер. К моему мрачному удивлению, совсем рядом с храмом музыки находился ад Бухенвальда.
Распорядок дня был такой. Ночевали мы в небольших пансионатах, после завтрака ехали на экскурсию. По возвращении обедали, а потом собирались в семинарском зале, где начиналось обсуждение всего увиденного за день. В Бухенвальде я увидела своими глазами железные ворота с надписью «Arbeit macht frei». И все остальное тоже.

Вечером, во время семинара все молчали. Первой выступила Катарина. Она говорила о преследовании евреев нацистским режимом. Потом худощавая Ингрид энергичным голосом и, активно жестикулируя, рассказала о страданиях своей семьи, погибшей в лагерях. За ней заговорил Финкельштайн. Голос его звучал очень мягко и тихо. Он начал свой рассказ так: «Сейчас я перед вами спою оду одному немецкому офицеру. Семнадцатилетним юношей я попал в Бухенвальд. Через какое-то время пришел приказ перевести нас в другой лагерь. При этом нужно было быстро погрузить пакеты с бельем. У меня была повреждена одна рука. Стараясь выполнить задание, я брал один пакет в зубы, другой в руку, и так их носил. После погрузки офицер, который командовал нами, велел выйти из строя тому, кто носил пакеты в зубах. Этот офицер спас меня»,- рассказывал Финкельштайн.- «Он оставил меня при себе и иногда подкармливал.» Голос Финкельштайна звучал почти задушевно. «Как он так может?- подумала я.- Он простил?» Наверно, он не хочет никого травмировать, и тут же поняла: это и есть человечность.

***

Назавтра нам дали гида, немолодая немка из бывшей ГДР. Невыразительное лицо, простая одежда, видимо, бывшая учительница. Она рассказала, что водит экскурсии несколько раз в неделю, что очень много школьников целыми классами приезжают, и работы много. Она начала нас водить, все показывать и рассказывать. По мере того, как длился ее рассказ, из глаз ее начали сочится слёзы, а к концу она уже не удерживалась от рыданий. С нее можно было бы писать кающуюся Магдалину. Её лицо больше не казалось мне некрасивым. Я подумала, что если она все экскурсии так водит ... Но, может быть, она узнала, что в группе есть евреи.
Вдруг я услышала, что меня возбужденно зовет Катарина, велит взять скрипку, которую я не оставляла в отеле, и идти с ней. Мы пришли в высокое здание с кирпичными сооружениями. Это был крематорий. Там вдоль стены уже выстроились офицеры. Головы их были покрыты белыми носовыми платками. Кипа была только у Финкельштайна.
Меня поставили рядом с дверцами печей и сказали играть что-то еврейское. Я сыграла первую страницу «Кол Нидрей» М. Бруха, а Финкельштайн произнес молитву. В этот день я больше ничего не помню.

***

Очень удивлял полковник с его интеллигентным лицом, тонкими кистями рук и печальными глазами. К тому же он так деликатно говорил офицерам, прощаясь: «Пожалуйста, не опаздывайте завтра». Я подумала, что он не может быть военным с такими аристократичными манерами, по крайней мере, я таких не видела. Зато «старшина» полностью соответствовал своему званию. Он целый день носился среди всех, и ему подчинялись.
Однажды мы с Финкельштайном стояли в каком-то месте, про которое нам что-то рассказывали. В стороне от меня была группа офицеров, с ними был «старшина». Нетерпеливо, недовольными взглядами они оглядывали все вокруг и переговаривались. До меня донеслись обрывки их разговоров: «Да ничего особенного тут не происходило. Ничего такого ужасного». Заметив мой взгляд, они замолчали. Хорошо, что Финкельштайн уже плохо слышит, подумала я.

***
Последним пунктом нашего путешествия был концлагерь Берген-Бельзен. Здесь пятнадцатилетняя Анна Франк не дотянула два месяца до освобождения. В этом лагере было особенно много детей, поэтому тут расположили музей, где выставлены детская одежда, обувь и игрушки. Нам рассказали, что уже после освобождения в этом лагере умерло много людей, из-за того, что американцы, не подумав, стали кормить истощенных до предела людей галетами, консервами и шоколадом.
Утром, перед отправкой на экскурсию я, дождавшись пока полковник и «старшина» останутся одни, подошла к ним и сказала: «Пощадите. Я сегодня не поеду». Они недовольно глянули на меня, но промолчали. Все поехали, в том числе и Финкельштайн, а я осталась и взялась за скрипку, благо концерт был на носу.
Вечером на семинаре поднялся высокий офицер лет тридцати и стал делится своими сегодняшними впечатлениями. Закончил он с трудом, слезы душили его, и он не скрывал их. «У меня у самого двое детей»,- сказал он. Правильно я сделала, что не поехала с ними.

***
Поездка наша закончилась, и я с Финкельштайном рассталась надолго. На рубеже тысячелетий мы переехали в Берлин. Моя пианистка Стелла выстроила себе в Ганновере большой дом с залом о двух роялях, новейшей усилительной аппаратурой и двумя буфетами. Тут же она организовала свою музыкальную Академию, где преподавала и часто устраивала сольные концерты. Приближался день ее тридцатитрехлетия. Стелла хотела отметить его широко и пригласила меня выступить с ней в концерте. Предполагалось сыграть два отделения – одно классической музыки, другое клезмер. «А кто будут слушатели?». «Мои ученики»,- ответила Стелла. Тогда я вспомнила о Финкельштайне и попросила его пригласить, зная старика как ценителя еврейской музыки. «У него недавно умерла жена»,- сказала мне Стелла. «Бедная»,- подумала я о его первой жене. «Себе жизнь испортила и его сделала несчастным. Ну, теперь уже все позади».
Финкельштайн явился с двумя букетами. Он немного опоздал и едва нашел себе место в переполненной гостиной.
В первом ряду передо мной сидела молодая женщина. Она слушала музыку сосредоточенно, лицо ее было неподвижно, руки ни разу не поднялись в аплодисментах, хотя слушатели рядом открыто выражали свое удовольствие. Я начала слегка нервничать. Первое отделение завершилось очаровательным концертом Гайдна для фортепиано в сопровождении оркестра, записанного на кассету. Блестящая пианистическая техника, сверкающая люстра, мерцание хрустальных бокалов – все слилось в праздник музыки и света. В антракте, не отходя от рояля, я спросила Стеллу о женщине, сидевшей в первом ряду. «Она недавно потеряла мужа»,- был ответ.
В толпе гостей я увидела Финкельштайна. Пробившись к нему и поздоровавшись, я с автоматической любезностью спросила: «Wie geht’s deiner Frau? (Как поживает твоя жена?)». Вдруг лицо его сморщилось, из глаз его как бусинки посыпались слезы. «Я же вам сказала, что его жена умерла,- сказала неожиданно выросшая за моей спиной Стелла.- Было объявление в газете». «Krebs» (рак),- сказал Финкельштайн печально. Дар речи покинул меня. Молодая стройная женщина, опасавшаяся, что он умрет раньше, теперь опередила его.
Во втором отделении мы играли еврейские мелодии – грустные и веселые, песенные и танцевальные. Молодая женщина, потерявшая мужа, начала понемногу улыбаться, потом стала аплодировать, а к финалу она уже смеялась и радовалась вместе со всеми гостями. «Слава богу, ей стало немного легче»,- подумала я.
Финкельштайн вручил нам букеты и распрощался.

***
Он позвонил через много месяцев. Приезжает в Берлин. С другом. Хочет встретиться. Пригласил в ресторан, безумно фешенебельный и пустынный в дневное время. Еда изысканная и безвкусная.Финкельштайн все время улыбался. Его друг не уставал развлекать нас. Мы расстались, светло довольные друг другом.
Следующая встреча состоялась в поместье Hasperde в доме графа Зигмунда Адельманна, нашего давнего приятеля и благотворителя. В начале нашей эмиграции он, как положено графу, поддерживал группу музыкантов, обитавших в замке его предков под городом Гамельн. Этот замок стоял рядом с его домом, и теперь, проданный, был приспособлен для приема еврейских беженцев из бывшего Советского Союза. Зигмунд организовал первые концерты группы музыкантов, среди которых было много первоклассных. В это же время я занималась с его младшей дочкой клавиром. Я оставалась в доме на выходные, когда графья уезжали в гости. Так и пошло.Туда и был приглашен Финкельштайн. Он приехал, веселый и легкий, обошел весь парк и дом. А вечером, поужинав, улегся спать в отведенной ему комнате. Утром его дочка звонила без конца, беспокоясь, как он доберется до вокзала, и как он преодолеет тридцать восемь километров, отделяющих графское имение от Ганновера. Добрался.

***
Этим летом, встретившись со Стеллой, я спросила её, как Финкельштайн? «Хорошо»,- сказала Стелла. Он недавно отметил свое девяностолетие, и она была приглашена играть на его юбилее. «Такой весь белый, как одуванчик, и дочери вели его под руки».
«Жив курилка»,- восхитилась я. Надо будет, когда буду в Ганновере, навестить его.
А вдруг, все-таки он мне родственник?

Дата: Воскресенье, 30 Ноя 2014, 16:52 | Сообщение # 6

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

НЕЧАЯННАЯ ВСТРЕЧА

Не властны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даём поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.

Баратынский (1823)

Удивительно, как легко я узнала этого человека. Ведь видела его, может быть, раз или два в жизни, да и то больше четверти века назад. Но об этом потом. А сейчас в маленьком зале здания еврейской общины с золотым куполом собралось молдавское землячество Берлина и его окрестностей. Звучала молдавская музыка, бурлящая, как весенний речной поток и своей энергией увлекающая за собой. Мне предложили сыграть на этом вечере. Люди ещё только собирались.
Раздумывая, куда сесть со скрипкой, я остановилась в проходе. Мимо прошел невысокий плотный мужчина с проседью в волнистых волосах. Что-то в его облике показалось знакомым, и я невольно глянула ему вслед. Не может быть... В следующую минуту сомнений уже не было. Когда мужчина, возвращаясь, поравнялся со мной, спросила:
– Простите, вас не Леон зовут?
– Да,– удивился он, быстро окинув меня взглядом, – а вы кто?
– Помните детскую библиотеку в маленьком южном городке? Моя мама работала в читальном зале.
Это озадачило его. Сдвинув брови и с трудом шагнув в прошлое, он произнёс:
– Да, да, припоминаю.
Мне было лет двенадцать, когда в маминой библиотеке появилась практикантка, вчерашняя десятиклассница. Хотя ей было всего девятнадцать лет, звали её по имени-отчеству: Анна Дмитриевна, что делало её в моих глазах взрослой. Она была сиротой, жила у тёти. Сотрудницы библиотеки принимали в ней большое участие. Им она доверительно рассказала, что мать, умирая, наказывала ей:
– Выходи замуж за еврея, будешь хорошо жить.
Время было послевоенное, нелегкое.
Анна Дмитриевна была грациозной стройной девушкой с тонкими чертами лица и глубокими тёмными глазами. Говорила она высоким голосом, слегка растягивая слова, как-будто жалуясь, и в манерах у неё было что-то барственное. Работая в библиотеке, она вечерами посещала драмкружок в городском Доме культуры. Там, среди самодеятельных актёров, она познакомилась с еврейским парнем, который учился в пединституте, играл на скрипке и неплохо пел. Это был обаятельный юноша с приятным лицом и волнистыми волосами.
Не был ли это тот самый?
Ухаживая за Анной Дмитриевной, он иногда заходил в библиотеку, и немолодые сотрудницы таяли, произнося его имя: «Ле-он!». Вскоре стало известно, что Леон женится на Анне Дмитриевне и молодые уезжают в маленький городок, где жили его родители. В нашем городе с его смешанным населением этот брачный союз никого не удивил. Все в библиотеке радовались счастью бедной девушки.
Через год я уехала учиться в столицу республики. Окончила училище, консерваторию, начала работать, у меня появилась своя семья. Прошло не одно десятилетие. Ничто не напоминало мне о судьбе девушки из библиотеки.
Однажды, переходя дорогу недалеко от дома, я увидела идущую навстречу Анну Дмитриевну. Внешне она мало изменилась, и голос её звучал так же жалобно-тягуче. Обрадовавшись друг другу, мы отошли в сторону, и я услышала рассказ об её жизни. Троллейбусы, шурша, проносились мимо, люди спешили по своим делам, а для нас как будто и не было этой четверти века, и мы сразу сравнялись в возрасте.
В том маленьком городке Анна Дмитриевна и её муж работали в школе, он учителем, она библиотекарем. Оба руководили художественной самодеятельностью, устраивали вечера, проводили праздники, и были в почёте. Жили у родителей Леона. Старый тесть был тяжёлым деспотом, вспоминала она. Он совсем не соответствовал тому образу добродетельных мужей – евреев, который когда-то сложился у нее в голове. Мать Леона немало от него натерпелась. Так и жили. Анна Дмитриевна научилась готовить еврейские блюда, делала даже фаршированную рыбу. Выросли их два сына. В семье часто говорили по-еврейски, по праздникам пели еврейские песни, и мальчики знали идиш, а у нее с языком не вышло. Иногда ей казалось,от неё что-то скрывают, разговаривая на своём языке, и порой она улавливала недовольство во взгляде мужа. Но молчала, стараясь не думать об этом.
Анна Дмитриевна рассказывала, а я соображала. В провинциальном городке в традиционную еврейскую семью, не признававшей смешанных браков, сын привез русскую невестку... Ох, нелегко было ей... Но успешный муж, двое сыновей, устроенный быт, интересная работа – было ради чего терпеть. Да и она сделала всё, как мама велела.
– Муж задумал переехать в город побольше, – продолжала Анна Дмитриевна.
Он устроился на работу в школе, поменял квартиру, которая досталась им от умерших родителей, и они живут здесь, в этом районе. Вот как! В нашем районе, где мы были свидетелямими его становления.
Прошло немного времени, и я столкнулась с Анной Дмитриевной в дверях хлебного магазина. Мы остановились на минутку, и она поведала свою тревогу: муж познакомился с женщиной, её зовут Белла. Стал уходить из дому, одно время отсутствовал, потом вернулся. Голос её звучал совсем беспомощно. К тому же, она одна в чужом городе, ни родных, ни друзей...
– А что дети? – спросила я.
– Дети тоже предатели,– сказала она с горечью.
– Они говорят: ну, так папа погулял на старости лет...
В следующий раз мы сидели с ней на скамейке возле моего дома. Слушать её рассказ было тягостно. Муж всерьёз влюбился, и теперь, накануне серебряной свадьбы они стоят перед разводом. Анна Дмитриевна прикрыла лицо рукой, но слёзы, несмотря на преграду, струились по её щекам. Она в отчаяньи, не знает, что предпринять, нервы на пределе, ей уже пришлось какое-то время провести в неврологическом диспансере. Она говорила и говорила, а моя душа исходила состраданием к ней. Ужас её положения пронзил меня до немоты. Долго сидели мы тогда на той скамейке. Слёз у неё уже не было. Она сидела прямо, смотрела перед собой и разговаривала со мной, меня не видя. Голос её звучал глухо и странно. Собравшись с мыслями, я стала что-то говорить, пытаясь облегчить её душевную боль. Но всё было тщетно, бедная женщина была безутешна. Она уже не слышала меня. Она не слышала никого. В полном смятении рассталась я с Анной Дмитриевной. Больше мы не встречались, но долго ещё в моём мозгу, как беспокойный мотылёк, трепетал вопрос: как она там?
Последующие события отвлекли меня от этих дум. К тому времени в городе уже вовсю поднимались националистические настроения. После концерта к ноябрьским праздникам, который проходил во Дворце «Октомбрие», нас, музыкантов, долго не выпускали из здания, потому что мимо шла возбужденная и агрессивная толпа демонстрантов. Первые сигналы будущих перемен в мире заставили задуматься о судьбе собственной семьи и детей. Вскоре мы эмигрировали в Германию.
***
Издали я следила за Леоном. Он подошел к привлекательной, немного полноватой женщине, сидящей за круглым столом, и произнес её имя. Боже мой, да это же Белла! Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить её полную достоинства зрелую красоту. Спокойным, уверенным взглядом окидывала она зал. Леон склонился к ней, и в лице его, в мягкой его улыбке я прочла, что он любит, любит её, а она радостно подняла к нему глаза, и стало ясно, что это счастливая пара.
Вечер был в разгаре. Земляки делились воспоминаниями и новыми впечатлениями. Три женщины спели под аккомпанемент гитары несколько еврейских песен. Парочка активных толстячков озвучили юмористический монтаж. Прошел конкурс на лучшее знание еврейских кулинарных рецептов. После него разгорелась дискуссия о том, какую начинку положено класть в настоящий еврейский штрудл, и какое название правильнее – «штрудл» или «баклава». Атмосфера в зале стала совсем семейной. Где-то слышались взрывы хохота, там рассказывали анекдоты. Я сыграла, как было условлено, несколько молдавских вещей. Тут ко мне подошел Леон с просьбой разрешить ему поиграть на моей скрипке, его инструмент не в порядке. С большим интересом вслушивалась я в его исполнение. Играл он на удивление хорошо, с чувством и шармом, присущим одарённым самодеятельным музыкантам. Потом спел приятным тенором несколько песенок на идиш. Зал отозвался щедрыми аплодисментами.
Возвращая скрипку, Леон рассказал, что живет недалеко от Берлина, и сыновья тоже с ним в этом городе. «А Анна Дмитриевна умерла»,– произнес он, как бы отвечая на мой немой вопрос. На лице его появилась гримаса не то боли, не то досады, а может, это было и то, и другое вместе. Прощаясь, мы обменялись телефонами, договорились как-нибудь встретиться, посидеть, вспомнить прошлое, да так и не встретились. Наверное, и не надо. Вспоминать нам было уже нечего.
«Крепка, как смерть, любовь; стрелы её – стрелы огненные...»

Сообщение отредактировал Сокол - Воскресенье, 14 Дек 2014, 13:46

Дата: Воскресенье, 30 Ноя 2014, 22:21 | Сообщение # 7

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 19704

Награды: 344

Репутация: 742

Статус:

Цитата Сокол (

)

Не властны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даём поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.

Здравствуйте, Света! Прочитала ваш рассказ, сразу же, как вы его выложили. И сидела думала.
Да... В эпиграфе вся суть. Вы очень мудро поступили, взяв именно
эти слова Баратынского.
Вот ведь, столетия идут, а ничего не меняется - любовь побеждает всё!
Это такая огромная сила, которая не знает преград.
Ни расчёт, никакие другие доводы не станут препятствием для настоящей любви.
Спасибо вам за вашу чудесную, тонкую прозу. biggrin

Рада нашему знакомству.
Мила.

Играть со мной - тяжёлое искусство!

Дата: Понедельник, 01 Дек 2014, 15:27 | Сообщение # 8

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

Здравствуйте,Мила! Как я Вам благодарна за поддержку! Ведь я, собственно, только учусь, и мне Ваше мнение исключительно важно. Спасибо, что Вы такая, и до новых встреч. Света.

Сообщение отредактировал Сокол - Среда, 18 Май 2016, 20:01

Дата: Воскресенье, 08 Ноя 2015, 13:56 | Сообщение # 9

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

По ком горит свеча

Я зажигаю две свечи: одну в память о маме, другую в память о Лизе, её сестре, пропавшей без вести во время Великой Отечественной войны...
Их было три сестры, от двадцати двух до тридцати лет отроду. По разным причинам они не успели эвакуироваться со всей семьей из Молдавии, одной из первых принявшей на себя удары врага. Родители и три старшие сестры с детьми уехали раньше. Дедушку схоронили в пути.
Вся бабушкина родня осталась в дубоссарском «Бабьем Яру», где с двенадцатого по двадцать восьмое сентября 1941 года были расстреляны более 18 тысяч евреев Кишинева, Тирасполя, Дубоссар, Бендер, Григориополя, Рыбницы, Оргеева, Балты и других городов.
Мою маму после окончания литературного отделения еврейского сектора Одесского пединститута направили преподавать русский язык украинским детям. Перед войной она работала в селе Плоское в Украине. Тирасполь был тогда всё ещё столицей МаССР. Я держу в руках пропуск: «Разрешается гр. Финкельштейн Евгении Исаковне, работающей в плосковской средней школе учительницей, въезд и временное проживание в г.Тирасполь МаССР сроком с 21 июня по 21 июля 1941 г. Цель поездки – в отпуск».
Единственному в семье брату, дяде Абраму, война помогла выйти из тюрьмы, где он оказался за рассказанный в компании анекдот про Сталина. Его отправили на фронт военным переводчиком, и сохранилась фотография, где он в гимнастерке и пилотке снят у кирпичной стены одного из берлинских домов.
Три родные сестры Маня, Лиза и Женя. Две первые ладные, хорошего роста девушки, и только Женя, старшая из них, небольшая, но кругленькая и крепенькая, как колобок. Эта ее крепость служила мне броней, когда она, спасаясь от бомбежек, прыгала с подножки вагона, ни сном, ни духом не ведая о своей беременности.
Мой отец, высокий блондин в белой рубашке, каким я вижу его рядом с мамой на общешкольной фотографии от 29 мая 1941 года, был учителем химии в той же школе. Цвела весна - время любви и, может быть, жизнь их сложилась бы по -другому, но наступило лето, и началась война.
На Северном Кавказе, в селе Лад-Балка, Орджоникидзевского края, что в Ставрополье, беженцев встречали высокими хлебами и распределили по домам. Двух сестер послали на работу в колхоз, а маму оставили в школе учительницей. В крещенские морозы января Маня не могла открыть замок на двери сарая, чтобы набрать дров и натопить избу, где находились роженица с ребенком. Пальцы ее прилипали к железу, и она плакала от боли, но дров набрала.
Всю жизнь я испытывала огромную, безотчетно-инстинктивную привязанность к Мане. Ей, единственной из маминых сестёр, я говорила «ты» и любила ее лицо, голос, походку, её доброту и мягкость.
Хозяева наши были хорошими людьми. У хозяйки росла маленькая дочка, и моя мама, глядя на их бесконечное воркование, мечтала о девочке. Эта крестьянка и приняла роды. Хозяин был бригадиром в колхозе. Спали они в избе, а мы на печке. Когда я ночью плакала, мама, опасаясь разбудить их, в отчаянии пыталась заглушить мой плач подушкой.Тогда хозяин кричал, чтобы она этого не делала, и что он не хочет отвечать за неё.
Через восемь дней после моего рождения маме сказали, что, если она не выйдет на работу, то лишится пайка. Ей пришлось принести и положить меня прямо на стол в учительской. Тогда директор школы разрешил приносить ребёнка на время уроков к нему домой.
А немецкая армия продвигалась к Северному Кавказу, и мама рассказывала мне потом, как она ночами думала: сумеет ли она покончить с собой и со мной, если на пороге появится немец. Однако, сестры хотели подзаработать побольше трудодней, чтобы иметь немного денег. И так вместе дотянули с эвакуацией до июля.
Однажды в селе появился возница с подводой. Председатель колхоза велел всем оставшимся евреям уезжать немедленно и предупредил, что больше он лошадей не даст, потому что страда, и так транспорта не хватает. Маня и мама со мной были на месте, а Лиза куда-то пропала. Вдвоём они обошли все вокруг, побежали также и в соседнее село, надеясь там отыскать Лизу, но та как сквозь землю провалилась. Стали упрашивать возницу подождать, но он и слышать ничего не хотел, и только повторял слова председателя. И тогда Маня решилась. Впоследствии она мне говорила: «Я подумала, что Лиза одна, и она доберется, а эта с ребенком – пропадет».
Подвода привезла нас в Сальск.Там как раз грузился пароход, готовый к отплытию. Надо было поднятся вверх по трапу. Но моя мама смолоду испытывала панический страх перед открытыми водоёмами. В море или в реку она за-ходила только по колено, и тут же у нее начинала кружиться голова.
Много позже у меня восьмилетней, часто повторялся один и тот же сон, и я не понимала, сон это или мираж. Я видела часть парохода и лестницу, ведущую высоко. Двое мужчин ведут под руки женщину, а её шатает из стороны в сторону, и она громко стонет. Этот её стон так мучителен для меня, но я не могу избавиться от него. Это видение преследовало меня долго, а я тем временем подрастала, и вдруг однажды мне стало отчетливо ясно: да это же моя мама при погрузке на пароход в Сальске. Я вижу ее маленькую фигурку в темном платье, и то, как она мечется, поднимаясь по трапу, а я полугодовалая на руках у Мани, и эта картина врезается мне в память на всю жизнь. И все встало на свои места, и сон перестал приходить.
Пароход увозил огромное количество беженцев. Палуба была битком набита людьми с мешками, корзинами, узлами. Недалеко от нас примостилась молодая, прилично одетая женщина, жена офицера, как оказалось. Ей и приглянулась голубоглазая и белокурая малышка, у которой щеки не умещались на лице. Молоко у хозяйки было хорошее. Женщина стала упрашивать маму отдать ей меня. За ребёнка она предлагала деньги, отрезы шёлка и другой материи. Сделка не состоялась.
Еще и сейчас я содрогаюсь при мысли о том, что могла вырасти среди чужих мне людей и не знать родной матери. Нет уж, лучше мое полунищее и полуголодное детство, но с мамой, и в нашей большой доброй семье, которая была мне опорой всю жизнь.
Сойдя с трапа парохода, мы держали курс на Урал по железной дороге. Там уже собралась вся семья. В пути случалось всякое. Маня была бойкой и энергичной, обменивала вещи на продукты, бегала за кипятком, один раз чуть не отстала от поезда. Но вот как-то ночью у нас украли все, что было. В поисках выхода Маня на одной из станций обратилась к начальнику вокзала. Её направили в комнату, где две сотрудницы выслушали рассказ о том, как она и сестра с маленьким ребенком остались совсем без ничего. «Хорошо,- сказали эти женщины Мане.- Вы получите 300 рублей, но половину отдадите нам». Эта сделка состоялась. Так мы добрались до Урала.
А судьба Лизы и по сей день неизвестна.
Двоюродная сестра Нюся дружила с Лизой, и они переписывались с самого начала эвакуации. Потом связь прервалась. Нюся, обеспокоенная молчанием сестры, написала письмо в Лад-Балку с просьбой сообщить ей, что стало с Лизой. Ответа она не получила. Теперь уже доподлинно известно, что в конце июля 1942 года у реки Маныч шли тяжелые бои, а в начале августа территория вокруг места, где я родилась, была окружена и захвачена до линии Краснодара – Ставрополя. Остальное можно себе только представить...
В детстве я любила слушать неспешные разговоры старших о прошлом, о войне, о мужьях. Никогда при мне не говорили о Лизе. Только после того, как бабушка на 98 году жизни ушла от нас, на ее могильном памятнике я увидела мемориальную доску в память о погибшей Лизе. Постепенно мама и Маня, каждая отдельно, но почти слово в слово открыли мне эту трагическую страницу моей жизни. С тех пор надо мной повис вопрос: был ли грех в нашем спасении, имели ли мы право бежать в таких обстоятельствах. Я поделилась своими переживаниями с маниной дочерью. Мудрая и тактичная Полина, помолчав, промолвила: «Остались бы, все бы погибли». Часть тяжести она сняла с моей души.
Я искала ответ и в талмудических текстах. В них уделяется большое внимание вопросам спасения жизни – Пиккуах нефеш. Обсуждается предполагаемый случай: двое в пустыне, а запаса воды достаточено лишь для выживания одного. Эта проблема не находила однозначного решения, поскольку часть законоучителей считала, что воду надо делить поровну. Но возобладало мнение рабби Акивы: «Следует спасать жизнь одного из двоих, а не делить воду».В Торе говорится так: «Выбери жизнь». Акива решил в пользу жизни.
Когда мы, эмигрировав в Германию, задумали посетить Израиль и впервые прилетели в Тель-Авив, посещение музея Яд Вашем было главным делом. Там я взяла анкету, чтобы поселить Лизу в этом храме скорби и памяти. Оформление длилось долго. Наконец, я получила уведомление о том, что имя Лизы(Лейки) Финкельштейн увековечено в списках музея под номером 6878118.

Двоюродный брат Леонид Штейлер был старше меня на 14 лет, он жил у бабушки с дедушкой в доме и хорошо помнил довоенное время. Его как-то раз я спросила: «Которая из всех шести сестер была самой красивой?». Я ожидала, что он назовёт имя старшей сестры. «Нет,- сказал Лёня.- «самой красивой была Лиза».

Сообщение отредактировал Сокол - Среда, 18 Май 2016, 23:21

Дата: Пятница, 12 Фев 2016, 22:23 | Сообщение # 10

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

Велосипед

Я не умею кататься на велосипеде. Просто в том возрасте, когда легче всего обучиться этому искусству, велосипеда у меня не было.
Каждые две недели, в день получки, мама раскладывала на столе свои дореформенные послевоенные 600 рублей и распределяла их по статьям расходов. Игрушек, кино и каких-либо развлечений там не значилось. Но моя мама считала, что в будущем счастливом обществе каждый культурный человек должен будет владеть каким-нибудь музыкальным инструментом. Может быть на её решение повлияло и то, что мой отец, которого я никогда не знала, до войны играл на скрипке. Так что, несмотря на явную нехватку средств, мама определила меня в музыкальную школу. Кумушки-сотрудницы советовали ей лучше купить за эти деньги кило сливочного масла на базаре. Но мама была непреклонна.
У меня не было нарядной одежды и огромных бантов. Всегда хотелось есть, и однажды я съела сразу килограмм варёной печени, чем заработала
желтуху и нелюбовь к печёнке на всю жизнь. Иногда, наслушавшись разговоров о кино, я решалась попросить 50 копеек у мамы и бегом, пока не передумала, мчалась к ней. Но за несколько шагов до неё мои ноги останавливались, и я поворачивала обратно. Таким образом, из детства я помню только один фильм «Слон и верёвочка» , в котором играла Фаина Раневская, но она не произвела на меня тогда никакого впечатления.
Компенсацией была скрипочка в чехольчике из материи защитного цвета, сшитом мамиными руками. Следуя по улицам в музыкальную школу, я ловила уважительные взгляды окружающих. А какой-нибудь старичок считал своим долгом сказать мне:
̶ Ты играешь на скрипке? О, это не каждый может! Тут надо иметь особенный слух.
Музыкальная школа находилась в городском сквере, который горожане любовно именовали «садиком». А напротив, через площадь, в одном из сохранившихся зданий располагалась аптека. Закончив урок и с облегчением возвращаясь домой, я спускалась со ступеней сквера и мой взор непременно обращался к аптеке. Тут начиналось волшебство: каждый раз я ждала, что у аптечной стены будет стоять детский велосипед. Просто так, ничейный. И на нём записка: «Для Светы Сокольской». Почему-то мне непременно было нужно, чтобы была записка. Велосипеда не было, но в следующий раз я так же страстно смотрела через площадь в ожидании велосипеда у аптеки.
Прошли не годы – десятилетия. Выросли мои дети, они знали эту историю с велосипедом и иногда подшучивали надо мной. В первый год эмигрантского житья в Германии лёгким потрясением были безхозные велосипеды, просто оставленные под деревом, как и кожаные диваны на улице, холодильники, телевизоры и прочий «выброс». Мой муж быстро нашел вполне приличный большой велосипед, наладил его и стал учить меня кататься. Первым делом он требовал от меня крутить педали и смотреть вперёд. Так как умение тормозить было вторым делом, то как-то я, проехавши изрядный кусок пути, благополучно приземлилась вместе с велосипедом в канаву. Выбравшись из неё, я сказала, что учиться ездить на велосипеде больше не хочу. Впереди маячили выступления в составе нашей концертной бригады эмигрантов, и было бы обидно упустить такую возможность из-за какого-то поломанного лучезапястного сустава.
Промелькнули ещё полтора десятилетия, и у меня появилась ученица, дедушка которой был страстным собирателем велосипедов. Это было его хобби ̶ находить и отлаживать брошенные велосипеды, а затем раздавать их знакомым. Он привёз мне вполне хороший небольшой велосипед, на котором я стала ездить, теперь уже заботясь и о тормозах.
Видя такое усердие, мой муж привёл ещё один велосипед, совсем маленький, но это уж на всякий случай. Вместе с его большим велосипедом, все трое стояли, как кони в конюшне, в подвальном помещении нашего дома. Тем временем, исполнилась давняя мечта моего мужа ̶ мы обзавелись дачей. Она находилась в черте города, и туда ходил трамвай, но всё равно пришлось приобретать машину для перевозки садовых материалов.
Однажды случилось так, что муж уехал с вечера на дачу, а я следующим утром направилась к нему, нагруженная двумя сумками. От конечной остановки трамвая дорога лежала по дачному посёлку вдоль зелёных изгородей, раскидистых кустов и железных калиток. День был летний, яркий и жаркий, вокруг благодать, райские кущи. Вдруг я увидела прислоненный к забору небольшой велосипед, а на нём лист бумаги с надписью большими буквами «ZU VERSCHENKEN» (В ПОДАРОК). Я поставила наземь свои сумки и принялась разглядывать велосипед. Он был крепкий, хорошо сохранившийся, с красным вензелем на раме, и как раз мне по росту. Я попробовала сесть на него, и он как будто протянул ко мне руки. Отличный велосипед! Да, но как тащить велосипед и две полные сумки, а идти ещё минут десять-пятнадцать! И потом, не надо жадничать, у меня ведь уже есть два велосипеда. Ещё с минуту
полюбовавшись им, я двинулась с сумками дальше. Добравшись до дачи, за чаем рассказала о велосипеде на дороге. Муж выслушал меня, подумал и спросил:
̶ Zu verschenken?
Я растерянно кивнула головой. Он вскочил на ноги:
̶ Скорей в машину, поехали.
Когда мы приехали, на том месте уже ничего не было. И только тут я поняла, что это был он, мой велосипедик! Тот самый! И о записке позаботились!
Острая досада кольнула моё сердце. Маленькая девочка со скрипочкой в руках опустила голову.
̶ Не грусти, ̶ сказала я ей. ̶ Твоя детская мечта исполнилась, понимаешь?!
Девочка кивнула мне.
А кататься на велосипеде я так и не научилась.

Дата: Четверг, 18 Фев 2016, 13:28 | Сообщение # 11

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 3378

Награды: 42

Репутация: 127

Статус:

Цитата Сокол (

)

КУКЛА

Здравствуйте, Светлана!
Понравился рассказ! Эмоциональный. В детстве всегда всё выглядит не так, и Вы это прекрасно донесли.
А мне последний абзац понравился. Другой разговор, что нужно было его усилить, описать возможную трагедию, но при этом оставить детские угрызения совести.

Цитата Сокол (

)

а вдруг пришьют, как позже выражались, низкопоклонство перед Западом.

Мне кажется пришьют нужно забрать в кавычки.
Удачи Вам, Светлана!
Обязательно загляну ещё.

От себя не убежишь...

Дата: Среда, 24 Фев 2016, 20:40 | Сообщение # 12

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

Цитата Ла-Ра (

)

Здравствуйте, Лариса!
Спасибо большое за посещение и за советы. Я буду думать.

Цитата Ла-Ра (

)

Мне кажется пришьют нужно забрать в кавычки.

Совершенно верно, но до меня это только сейчас дошло. Исправлю.

Phil_von_Tiras

Дата: Вторник, 08 Мар 2016, 20:53 | Сообщение # 13

Житель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 1136

Награды: 15

Репутация: 38

Статус:

С праздником тебя, моя дорогая!

Прикрепления: 3761380.jpg (15.6 Kb) · 1118181.jpg (3.6 Kb)

Дух дышит, где хочет.

Моя авторская библиотека

Дата: Воскресенье, 13 Мар 2016, 16:40 | Сообщение # 14

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 3378

Награды: 42

Репутация: 127

Статус:

Цитата Сокол (

)

Судьба человека Соломона Финкельштайна

Светлана, хороший у Вас очерк получился. Спасибо за него и за память! biggrin

От себя не убежишь...

Дата: Среда, 16 Мар 2016, 21:21 | Сообщение # 15

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

Цитата Ла-Ра (

)

Светлана, хороший у Вас очерк получился. Спасибо за него и за память!

Спасибо, Лариса.

Дата: Воскресенье, 20 Мар 2016, 19:58 | Сообщение # 16

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 3378

Награды: 42

Репутация: 127

Статус:

Цитата Сокол (

)

НЕЧАЯННАЯ ВСТРЕЧА

Грустная история. Жаль, когда счастье одного, становится горем для другого.

От себя не убежишь...

Дата: Суббота, 28 Май 2016, 22:23 | Сообщение # 17

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 19704

Награды: 344

Репутация: 742

Статус:

Цитата Сокол (

)

По ком горит свеча

Светлана, как хорошо всё-таки, что мама и её сёстры выжили, и спасли вас.
Замечательно, что они передали вам живые ниточки семьи - ведь пока жива память, живы и наши любимые родные.
Очень хороший рассказ. Сейчас таких мало - без прикрас, без ненужных чрезмерных эмоций - как будто вы сели рядом и тихонечко рассказываете.
Спасибо вам.

Играть со мной - тяжёлое искусство!

Дата: Суббота, 28 Май 2016, 22:35 | Сообщение # 18

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 19704

Награды: 344

Репутация: 742

Статус:

Цитата Сокол (

)

Велосипед

Цитата Сокол (

)

Иногда, наслушавшись разговоров о кино, я решалась попросить 50 копеек у мамы и бегом, пока не передумала, мчалась к ней. Но за несколько шагов до неё мои ноги останавливались, и я поворачивала обратно.

Светлана, вот здесь у вас описка, надо как-то исправить, по-видимому, бежали вы к кинотеатру, а потом обратно к маме.

Цитата Сокол (

)

Тут начиналось волшебство: каждый раз я ждала, что у аптечной стены будет стоять детский велосипед. Просто так, ничейный. И на нём записка: «Для Светы Сокольской». Почему-то мне непременно было нужно, чтобы была записка. Велосипеда не было, но в следующий раз я так же страстно смотрела через площадь в ожидании велосипеда у аптеки.

Ну надо же! А я в детстве гоняла на велосипеде, как сорванец, и всегда мечтала - вот я приду домой, а там.... пианино!Очень хотелось учиться музыке. Соседских детей, брата и сестру, заставляли из-под палки, а я мечтала учиться, но к сожалению, не случилось.

Цитата Сокол (

)

Вдруг я увидела прислоненный к забору небольшой велосипед, а на нём лист бумаги с надписью большими буквами «ZU VERSCHENKEN» (В ПОДАРОК). Я поставила наземь свои сумки и принялась разглядывать велосипед. Он был крепкий, хорошо сохранившийся, с красным вензелем на раме, и как раз мне по росту. Я попробовала сесть на него, и он как будто протянул ко мне руки.

Как здесь хорошо написано!
Значит, мечты, всё-таки, сбываются.
Удачи вам и лёгкого пера.

Играть со мной - тяжёлое искусство!

Дата: Воскресенье, 29 Май 2016, 18:46 | Сообщение # 19

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

Цитата Мила_Тихонова (

)

всегда мечтала - вот я приду домой, а там.... пианино!Очень хотелось учиться музыке. Соседских детей, брата и сестру, заставляли из-под палки

С ума сойти! Значит, у Вас тоже такое было, Мила. А я сомневалась, что это бывает у многих детей. Очень рада, спасибо. Очень жаль, что вас не учили музыке и не сбылась ваша мечта. Но ваша музыкальность вылилась в стихах.

Цитата Мила_Тихонова (

)

мчалась к ней. Но за несколько шагов до неё мои ноги останавливались, и я поворачивала обратно.

Наверно, я неясно написала, но это было именно так: я долго не решалась просить денег, но когда не выдерживала, то срывалась откуда бы то ни было и бежала скорее, пока не передумала. Но за время бега я успевала подумать и поэтому поворачивала обратно.

Спасибо.

Сообщение отредактировал Сокол - Воскресенье, 29 Май 2016, 18:57

Дата: Понедельник, 19 Сен 2016, 21:27 | Сообщение # 20

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

Смычок для скрипки Страдивари

В эмиграцию Женя Векслер с семьёй двинулась с тремя чемоданами и двумя скрипками – её и дочери. Молчаливой, черноглазой Анечке только что исполнилось четырнадцать. Как водится в семьях музыкантов, девочка собиралась продолжить династию. Шесть лет подряд Анечка занимала первое место на конкурсах в своей музыкальной школе и в мечтах видела себя на сцене солисткой в сопровождении большого оркестра.
Германия показалась им краем из старой знакомой сказки, однако, столкнувшись с системой немецкого образования, Женя пришла в недоумение и растерянность. Музыка в стране Баха и Бетховена не была среди главных жизненных приоритетов, хотя классиков чтили. В оркестрах сидели японцы, китайцы и братья-славяне, в консерваториях преподавали многие исполнители, прежде известные в Союзе. Оказавшись после года странствий в старинном городе Гёттингене, Аня поступила в музыкальную школу. Играющая девочка-эмигрантка стала в школе сенсацией, что привлекло к ней внимание энергичного старичка-мецената по фамилии Хомайер. Он создал фонд памяти недавно скончавшейся жены, определил ежегодный приз в 240 марок и объявил Аню первым стипендиатом этой премии, что было даже отмечено местной прессой.
Жил Хомайер в доме для пенсионеров, в так назывемой сеньорен-резиденции.
Поскольку еврейские эмигранты получили известность в округе своими концертами, он пригласил их выступить перед обитателями этого дома. К тому времени общительная Женя познакомилась с Петром, московским пианистом. Он также подрабатывал настройкой роялей. Программу составили из известных классических произведений, включив также концерт Баха для двух скрипок.
В назначенный день все трое явились в дом пенсионеров, внешне похожий, по тогдашним жениным понятиям, на маленький санаторий. Двухэтажное здание с овальными балконами и аркой у входа, находилось в небольшом парке, расположенном не в центре города, но и не на окраине. Было начало лета, и старые каштаны развесили яркозелёные веера листьев над аллеями, по которым гуляли ухоженные немецкие старушки.
Хомайер приветливо встретил музыкантов, показал свою комнату, уставленную изящной мебелью. Стулья с резными выгнутыми спинками и крошечный мраморный столик дополняли ощущение музея.
Все прошли в зал, где за колоннами прятался рояль. «Bechstein» ‒ с уважением прочла Женя потёртые золотые буквы на его крышке.
‒ Инструмент 1911 года,‒ с гордостью произнёс Хомайер, перехватив её взгляд. ‒ Его подарила дому моя жена-пианистка, когда мы поселились здесь.
Начали репетицию. Чтобы попробовать звучание, было решено сыграть фрагмент двойного концерта. Расположились в зале так, что Женя, первая скрипка, оказалась за широкой колонной. Поразмыслив, она попросила Петра сдвинуть рояль немного в сторону, чтобы её было видно слушателям. Привычным движением Пётр подтолкнул инструмент и тут, к изумлению и ужасу Жени, рояль, как бы раздумывая, медленно покачнулся на своих трёх столбиках-ножках, и тихо, как покорный зверь, улёгся на полу. Невозмутимый Пётр, однако, не растерялся и начал хлопотать вокруг поверженного великана. Старички принесли крепкие стулья, на них мастер уложил толстые фолианты книг, а сверху, общими усилиями поместили грузное тело старого рояля.
Пока это всё устраивалось, Женя с дочкой пошли разыгрываться. В галлерее сквозь огромные окна лился яркий свет, и гладкие плиты пола отражали прямые солнечные лучи. Не успели они разойтись в разные стороны, как вдруг ‒ новое происшествие. Анечка, сделав пару шагов, поскользнулась на зеркальном полу. Левая нога её поехала в сторону, а правую руку со смычком она, упав, инстинктивно выставила вперёд. Головка смычка ударилась о пол и отлетела, далеко отделившись от трости. С новым приступом немого ужаса смотрела Женя на безвольно поникший волос смычка, и ничего хорошего от жизни не ждала. Удручённые, они вернулись в зал. Срывался концерт. Засуетились старожилы дома, узнав о неудаче. Неожиданно какой-то сухонький старичок заявил, что у него тоже есть скрипка, и он сейчас принесёт смычок.
Концерт Женя играла в полном трансе, от которого не могла избавиться несколько дней - всё ждала то ли вызова в полицию, то ли гневного письма из дома престарелых с требованием возместить нанесённый ущерб. Но, к её удивлению, осенью Хомайер попросил их опять выступить, так как летом многие жители были в отъезде, а теперь все желают послушать их ещё раз. Женя пришла на концерт с некоторой опаской: как-то их встретят? Едва она высказала свое сожаление по поводу случившегося с роялем, все принялись её уверять:
‒ Что вы, что вы, это был самый лучший концерт в году, столько происшествий! Мы даже стенгазету выпустили по этому поводу. ‒ И подвели её к стене, где висел большой лист с текстом и фотографиями.
Рояль был в полном порядке. После первого выступления Пётр получил крупный заказ на его реставрацию.

Прошло несколько месяцев. Теперь у Жени с Аней был один смычок на двоих. Трость анечкиного смычка не подлежала ремонту.
Но им предстояло ещё одно важное выступление в Ганновере, в парламенте Нижней Саксонии. На концерт ожидался министр-президент Земли, но он, не вернувшийся из-за границы, не пришёл. Однако зал был полон политиками и знаменитостями города, присутствовали руководители еврейских общин, а также их глава, председатель Земельного союза господин Графт. В фойе с роскошными хрустальными люстрами было оживлённо. Артистов опекала молодая сотрудница парламента в строгом костюме, манерами напоминавшая фрейлину кайзеровских времен. С удивлением вслушивалась Женя в изящный слог её речи. Он был так не похож на язык, который им преподавали на немецких курсах. Но эта элегантная дама доброжелательно подстраховывала и направляла эмигрантов, неопытных при «дворе».
Наконец, воцарилась тишина и концерт начался. Папа Векслер снимал его на видеокамеру. В сохранившейся записи видно, как Женя, открывшая программу, возвращаясь, передаёт смычок Анечке.
Тут надо сделать небольшое отступление. Семья Векслеров покидала родной город, имея в распоряжении всего полтора месяца. Перед отъездом искали на барахолке обувь для девочки, но нашли лишь закрытые туфли молочного цвета на толстой подошве, типа «манная каша». Белая блузка, черная юбочка и эти туфли – таков был весь наряд, которым родители снабдили дочку для именитой сцены. И вот юное дарование уверенно играет «Мелодию» Чайковского, неловко кланяется, а умилёные и восхищёные немцы рукоплещут.
Концерт еврейских эмигрантов, в котором также выступили солидные московские исполнители, получился впечатляющим. В антракте царило всеобщее возбуждение, официанты разносили шампанское в фужерах, в зале звучал смех, слышались оживлённые разговоры.

Следя взглядом за Аней, окружённой стайкой немолодых женщин, Женя столкнулась с Мирьям Зингер, их попечительницей в еврейской общине. Живой ум, интеллигентность и демократичность Мирьям опрокидывали все её, женины, представления о чиновниках. Фрау Зингер обняла Женю, а та, обрадованная, спросила:
‒ Община довольна своими «солдатами»?
‒ Да, молодцы,‒ отозвалась Мирьям, и продолжила:
‒ Господин Графт сказал, что мы купим вашей девочке лакированные туфли.
‒ Купите ей лучше смычок,‒ неожиданно для себя самой сказала Женя.
‒ А что, у нее нет смычка?‒ спросила Мирьям.
‒ Нет, вы же видели, я передала ей свой.
‒ А сколько может стоить смычок?
‒ Примерно тысячу марок,‒ ответила Женя, ужасаясь своему нахальству. Мирьям спокойно сказала:
‒ Я поговорю с господином Графтом.
Назавтра, переполненные чувствами радости и благодарности общине, родители Ани бросились к знакомому скрипичному мастеру. Хозяин показал им ряд хороших смычков на выбор. Попробовали каждый и, наконец, один из них пришёлся по руке.
‒ Сколько?
‒ Две тысячи марок.
Женя посмотрела на мужа и тот, не задумываясь, кивнул головой.
Через день Женя, всё ещё в состоянии лёгкого потрясения,
и в самом деле получила из рук Мирьям чек на тысячу марок, остальное наскребли «по сусекам», и вот Векслеры стали обладателями настоящего мастерового смычка из фернамбукового дерева.
Забегая вперёд, надо сказать,что когда после нескольких лет мытарств, Аня попала в класс известного педагога из Бад-Пирмонта фрау Рау,та, подержав её смычок в руке, сказала:
‒ У меня есть скрипка Страдивари, но такого смычка ‒ нет.
Она же отправила их к знакомому цыгану-музыканту, у которого приобретала инструменты для своих учеников. Старая скрипка Анечке уже не годилась по размеру.
Хороши были и старик-цыган, и жена его была в импозантной шали. Держался он важно и усмехался в усы. Ковры и лошадиная сбруя висели даже во дворе. И скрипка нашлась ‒ инструмент мастера французской школы из города Тулуз. Уступил ее по сходной цене. Сожалел очень, но ехал на свадьбу, и нужны были деньги.
Теперь требовался добротный скрипичный футляр, такой, чтоб на все случаи жизни. Жениной, ещё советской мечтой был футляр прямоугольной формы, солидный, с чехлом на молниях. Когда-то в Союзе с такими ходили только лауреаты международных конкурсов. Наконец, и сей желанный предмет родители привезли из Америки, где вскоре побывали в гостях. Итак, теперь у Ани были и футляр, и мастеровая скрипка, и настоящий смычок.
Пришло время спросить: а знает ли читатель, что значит смычок для скрипача? Многие думают, что главное в мастерстве – это скрипка. Женя, довольствуясь скромным смычком, тоже была в неведении, пока не прошла через неласковый опыт жизни. Случилось это так: однажды в консерватории она встретила концертмейстера симфонического оркестра, её бывшего однокурсника. Оказалось, он уезжает в Израиль и продает свой смычок ‒ вывозить ценные инструменты было запрещено.
‒ Хочешь, посмотри,‒ и он достал его из футляра. Одного взгляда на тонкую гранёную трость хватило, чтобы понять её благородную красоту. Головка смычка была изящно выточена, тёмнокоричневое дерево, казалось, излучало тепло, колодочка переливалась перламутром. Едва Женя приложила белую ленту волоса к струне, как рука ощутила лёгкость звукоизвлечения, а ухо услышало ласковую певучесть тона. Смычок поддавался малейшему изменению нажима руки.
‒Вот это смычок! ‒ замерла Женя в восторге.
‒ Сто рублей, ‒ сказал концертмейстер.
‒ Сто рублей! ‒ мысленно вскричала Женя и медленно положила смычок на место. Муж Жени, художник-авангардист, не мог продать ни одной картины, и на семейном счету не было лишней десятки, а жить в долг они не привыкли. Ещё не раз, вспоминая тот смычок, Женя ощущала его благородный вес, изящную гибкость и тонкую одушевленную певучесть…

000

Тем временем наши музыканты развернули кипучую деятельность в общине. К каждому еврейскому празднику устраивались концерты, и Анечка принимала в них участие наравне со взрослыми. В награду её премировали поездкой в Бонн на
« Фестиваль камерной музыки». Поскольку девочке не исполнилось ещё шестнадцати лет, то и Женю за счёт общины отправили вместе с ней. В программе фестиваля были обьявлены концерты ведущих музыкантов Филадельфийского оркестра. В фойе гостиницы мама и дочка остановились перед большой афишей. На ней крупным шрифтом было выведено имя концертмейстера оркестра: «Александр Трейгер». Память Жени развернулась в прошлое, замелькали лица и имена коллег. Вспомнился Арик Трейгер, скрипичная звезда их музыкальной десятилетки, чьё искромётное исполнение финала концерта Хачатуряна она слушала в бог знает каком году на республиканском конкурсе молодых скрипачей. Тогда он получил вторую премию, первую, по традиции, отдали нацкадру. Арик же уехал в Москву, потом растаял где-то в эмиграции, и до Жени донеслись только слухи, что он принят концертмейстером крупного американского оркестра. Но тот Арик был Ароном! Когда же она увидела эту первую скрипку, все её сомнения отпали. Арон стал Александром, только добрая улыбка на полных губах осталась та же. Едва Женя при встрече напомнила ему о том конкурсе, он поморщился и сказал:
‒ О, как давно всё это было!
За неделю Арик сыграл ряд концертов: «Чакона» Баха, сонатный вечер, квартеты Шостаковича. Он тоже был рад встрече с земляками и дал Анечке несколько уроков в рамках мастер-курса, отметив при этом поразительно быстрое освоение ею музыкального материала.

Вернемся к прошлым событиям. С начала эмиграции Векслеры метались в поисках надлежащего педагога для дочки. Эта проблема казалась чем дальше, тем неразрешимее. Однажды отец семейства, поникнув начинающей седеть головой, сказал:
‒ Видимо, придётся оставить скрипку.
Положение становилось отчаянным. Но вскоре судьба сжалилась над ними. На одном из конкурсов «Jugend musiziert» (Юность музицирует) финальный концерт завершала высокая стройная девочка с двумя русыми косами и длинными тонкими пальцами, из-под которых искрами сыпались пиццикато, флажолеты и всевозможные пассажи из «Кампанеллы» Паганини. Эту скромную и красивую шестнадцатилетнюю победительницу конкурса звали Геза. Первой мыслью Жени, ошеломлённой этим феноменом, было:
‒ Кто учитель?
Ей назвали имя: фрау Рау. Женя бросилась к знакомым немцам:
‒ Познакомьте!
‒ Что вы! ‒ замахали те руками. ‒ У госпожи Рау такой характер!
К счастью, кто-то посоветовал написать письмо. Раздобыв адрес, родители изложили свою просьбу. День, когда пришёл ответ, Женя считала знаменательным в своей жизни.
‒ Я слышала вашу девочку на конкурсе, ‒ писала фрау Рау,‒ и она мне понравилась.
В конце письма стояла дата первого урока. Отправляясь вместе с Аней в Бад-Пирмонт, Женя немного волновалась: немецкая учительница представлялась ей утонченной, строгой и холодной леди. Фрау Рау оказалась совсем иной. Эта старая, неcкладная дама с некрасивым, но таким подвижным лицом, обладала не только педагогическим талантом и могучим темпераментом, но и добрым сердцем. Она прониклась сочувствием к одарённой девочке и, приняв в свой класс, даже снизила размер платы за её обучение. Маленькая иностранка быстро вошла в тройку лучших учеников. Вся семья была счастлива. Сразу началась подготовка к конкурсу, и Аня начала учить тот самый виртуозный концерт Хачатуряна, которым Женя когда-то восхищалась в исполнении Арика.
Пошли годы постоянной езды из Гёттингена в Бад-Пирмонт, уроки, концерты, триумфы и... разочарования. Последнее оставило особенно горький след, когда Аню не пропустили на третий тур всегерманского конкурса, несмотря на то, что она шла в числе лидеров. И здесь сработали подспудные интересы. Была в расстройстве госпожа Рау, скептически переговаривались в кулуарах студенты, которые дружно аплодировали Ане. Надежды на сольную карьеру таяли. Правда, госпожа Рау обещала содействовать. Но что-то необратимо сломалось. С этого момента начались колебания в девичьей душе. К тому же обнаружилось, что в гимназии у Ани по биологии и химии лучшие оценки в классе, хотя она отдавала все силы музыке и у неё едва хватало времени на домашние задания. Вся школьная премудрость усваивалась ею в классе на слух. Как-то мимоходом дочка обронила:
‒ Знаешь, мама, мне легче работать головой, чем руками.
Родителям следовало бы призадуматься. Но жизнь рутинна. Об этом вспоминали позже, а пока всё шло по направлению к высшей музыкальной школе.
Между тем, чаша весов колебалась. Ещё продолжались сольные выступления вперемежку с выпускными экзаменами. Ещё прозвучали «Фантазия» на темы «Кармен» Сарасате, соната Брамса и концерт Прокофьева, но жребий пал. Получив аттестат с высоким баллом, Аня предстала перед родителями со словами:
‒ Мне нужно вам что-то сказать.
Родители насторожились.
‒ Не волнуйтесь, я не выхожу замуж и не беременна. Я решила поступать в университет на биохимический факультет.
Векслеры проявили себя как сознательные родители – не сказали дочке ни слова против. Женя – потому что знала, чего стоит музыкальная карьера в Германии, перенасыщенной первоклассными музыкантами изо всей Европы; муж – так как понимал, какое значение в жизни имеет правильный выбор профессии. Хоть и сожалел. Уж очень ему были по душе концерты, аплодисменты и просто музыка.
Дальше все потекло совсем в другом русле: учеба в Берлине, практика в Гарварде, защита докторской и работа в университетской клинике Лондона. Вскоре Анечка создала семью и растит теперь свою девочку.
‒ Сколько сил ушло на скрипку! ‒ вздохнула как-то Женя.
‒ Я ни о чём не жалею! ‒ решительно ответила дочь.

А смычок, достойный скрипки Страдивари, вместе с иструментом французского мастера из города Тулуз лежит под широкой кроватью в футляре, какой когда-то носили только лауреаты международных конкурсов.

Дата: Понедельник, 19 Сен 2016, 21:58 | Сообщение # 21

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 19704

Награды: 344

Репутация: 742

Статус:

Замечательный рассказ, Светлана! Чувствуется, что каждая строчка идёт прямо из сердца.

Играть со мной - тяжёлое искусство!

Дата: Понедельник, 19 Сен 2016, 22:19 | Сообщение # 22

Зашел почитать

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 44

Награды: 10

Репутация: 7

Статус:

Цитата Мила_Тихонова (

)

Замечательный рассказ, Светлана! Чувствуется, что каждая строчка идёт прямо из сердца.

Здравствуйте, Милочка! Спасибо за такой сердечный отзыв. Удивляюсь, как быстро вы отреагировали. Честно, я не ждала похвалы и не уверена в качестве этого рассказа.
Спасибо за поддержку.
Светлана.

Дата: Понедельник, 19 Сен 2016, 22:23 | Сообщение # 23

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 19704

Награды: 344

Репутация: 742

Статус:

Ну что, вы, Светлана, рассказ интересный и удивительно тёплый.
А читаю я быстро)))

Играть со мной - тяжёлое искусство!

Дата: Четверг, 22 Сен 2016, 06:34 | Сообщение # 24

Долгожитель форума

Группа: Постоянные авторы

Сообщений: 3378

Награды: 42

Репутация: 127

Статус:

Цитата Сокол (

)

А смычок, достойный скрипки Страдивари, вместе с иструментом французского мастера из города Тулуз лежит под широкой кроватью в футляре, какой когда-то носили только лауреаты международных конкурсов.

Светлана, рассказ чудесный! Читалось с интересом, легко! Вы очень хорошо всё проработали!

От себя не убежишь...

Сообщение отредактировал Ла-Ра - Вторник, 04 Окт 2016, 17:58