[ Обновленные темы · Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 18 из 18
  • «
  • 1
  • 2
  • …
  • 16
  • 17
  • 18
Литературный форум » Наше творчество » Авторские библиотеки » Проза » Немного строчки. Хотя мне намного легче в столбик... (пробы, к сожалению неумелые)
Немного строчки. Хотя мне намного легче в столбик...
АНИРИ Дата: Пятница, 28 Фев 2020, 08:02 | Сообщение # 426
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Белизна. Часть 2

Что-то такое новое появилось в Верином сознании, с того дня, когда привезли Алексея (Лешу, как тихонько, таясь даже от себя самой, она называла его, чуть слышно шевеля губами, когда никто не слышал), такое - острое, колючее, затаенное. По утрам, перед работой, яростно намыливая лицо белоснежным мылом, почти даваясь плотной пеной, она думала только о тех, последних ступеньках больничной лестницы и нескольких метрах затертого коридорного линолеума, которые отделяли ее от палаты. Потом, смыв пену и до боли растерев лицо вафельным полотенцем, как когда-то советовала ей мать) Вера всматривалась в свое худое, остроносое лицо, пытаясь сравнить его с лицом той – свежещекой, пухлогубой, с пышной шапочкой волос. Не сравнивалось. Не было ничего общего, как будто за несколько десятков лет какой-то неудачливый художник стер ту, смешливую вертушку с грязного, разноцветного холста и, чисто загрунтовав белым холст, тонкой кисточкой нанес контур новой Веры, контур грубый, рубленный, пустой.

Отмахнувшись от мыслей, она быстро собиралась, натягивала привычные джинсы, серый недешевый свитер гладкой шерсти с высоким воротником, затягивала сильно поредевшие волосы в крошечный пучочек, протирала круглые очки и выскакивала на улицу. А потом, в равнодушной белизне палат хирургического отделения - мыла, терла, чистила, стараясь, как можно чаще заскакивать в Лешину палату.

Это новое образование в Вериной душе внезапно обострило, вернее, изменило ее зрение. И оно стало совсем другим. Среди ряда привычных вещей Вера угадывала что-то такое, чего больше никто не видел. Например, в простой чашке, стоящей на Лешиной тумбочке, она узнавала ту самую, купленную глупенькой студенткой-практиканткой в маленьком сельпо. Купленную за копейки, оставшиеся от последней стипендии, завернутую в несколько склеенных тетрадных листиков (за неимением упаковочной бумаги) и завязанную гордым бантом из кружев, оторванных от носового платка. Лохматый студент, которому был преподнесен этот царский подарок, долго отогревал замерзшие пальчики студентки, замирая от восторга. А потом,спрятавшись под лестницей, пропахшей столовскими щами гостиницы, они целовались, да так, что кружилась голова и мир падал в тар-тарары.

… Кружка пожелтела от времени, около ручки тоненьким волоском струилась трещинка, но, в основном, была целой. Ее явно берегли. И Вера, аккуратно, косясь на палатного Лешиного соседа, который следил за каждым ее движением, забирала кружку, стараясь, не дай Бог, не уронить, а потом долго мыла с содой, раз за разом смывая белые потеки с фаянса. И, сидя в санузле на деревянной тумбе, покрытой драной клеенкой, тупо набирала в кружку воду и снова сливала ее, наблюдая, как маленький водопадик исчезает в пахнущей хлоркой дыре раковины…

А еще - Вера видела образы. Каждый раз, когда она подходила к Лешиной кровати, то на подушке, которая даже не продавливалась, вместо эфемерно-фиолетового лица, лежащего на ней лысого привидения - вдруг, в ее глазах, проявлялось смугловатая и немного наглая физиономия с аккуратными усиками и в ореоле кудрявых лохм. Закрытые веки бросали на щеки темные тени от девчоночьих ресниц, а твердые, красиво очерченный рот усмехался. Вера трясла головой, возвращаясь в реальность, проверяла катетер, и простыню, и, плотно подвернув одеяло вокруг угловатых волосатых ног, похожих на лапы кузнечика, уходила домой.

Алексей почти не приходил в сознание около двух недель. Состояние его не улучшалось, однако было стабильным. Родственников у него явно не было, но друзья, приходившие часто и четко по расписанию, денег не жалели. Однажды и Веру прижал в коридоре маленький пузан, почему-то пахнущий рыбой и елками.

Он хозяйски сунул толстую лапу в ее карман, хрустнул там чем-то и шепнул, дохнув по-коровьи в ухо –«Будешь хорошо работать, получишь на порядок больше». Вера растерялась, даже не увернулась, и, досмотрев, как тот мячом докатился до лифта достала из кармана 500 рублей. Хотела выкинуть их в урну, но, вспомнив, что до зарплаты еще три дня, оставила.

Дома, налив молока в свою любимую огромную белую фарфоровую чашку и тоненько нарезав батон, купленный в дорогой булочной на честно заработанные деньги, она красиво уложила ломтики в снежно-блестящее блюдечко, украсила натюрморт пастилой и с аппетитом поужинала. А потом, доставая пылесос из кладовки, вдруг нашла потерянное фото.

Только на нем, почему-то не было Алексея. Студентка с Матье на голове – была, все остальные – были. Его – не было! С чего она взяла, что ее обнимал смуглый кучерявец? Вера даже не знала…

- Вера Петровна, там наш больной из тринадцатой в себя пришел. Вы постель перестелите, я там все положила, утку ему принесите, да возьмите из новых, в сестринской, я не разбирала их еще!

Старшая сестра всегда отдавала команды по военному четко и, если бы не визгливый, пронзительный голосок, не необъятная задница, переходящая в короткие столбовидные ноги, и не, наращенные до лысоватых бровок кустистые ресницы, то она вполне сошла бы за ефрейтора.

- Я деда из его палаты поперла, он теперь в десятой. А туда стол привезут сейчас и телик поставят. Да повежливей там, старайся.

Вера молча выслушала и пошла в палату. Сердце почему-то заколотилось где-то у горла. Она постояла в коридоре, потом завернула в сестринскую, захватила утку и, мелко перебирая, вдруг ослабевшими ногами, переступила порог. Ярко-синие глаза казались вставленными неумелым мастером-кукольником в мертвенно-белое лицо. Алексей старался приподнять голову и улыбался. Рядом, на стуле сидел Армен Суренович. Он рассматривал шов на груди Леши и поджимал губы, чуть усмешливо. Такая была у него привычка, когда видел, что все самое плохое позади.
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Понедельник, 09 Мар 2020, 19:32 | Сообщение # 427
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Белизна . Часть 3

Вере не спалось. Огромная, как сковорода, луна светила в окно дико, а шторы были не закрыты, она, как всегда, забыла дернуть за витой шнурок шторины и отгородиться от мира. Вера лежала, глядя в потолок, освещенный лунными лучами, и ей казалось, что там, как на проекторе отражаются сцены из той – ее прошлой жизни. Вдруг, с удивлением, почувствовав, что стерильная ледяная чистота, холодившая ее изнутри, вдруг стала распадаться на осколки, рушиться, как льдинка на апрельском солнце, и что-то горячее набухло внутри, грозясь разорваться и хлынуть, затопив сердце.

Вера – поняла – тогда, тысячу лет тому назад – девочка со смешной круглой головой и котеночными глазками - любила Лешу. Того самого – странного, эфемерного, носящего ей белые цветы. Только она не понимала этого слова - люблю. Слово это забытое, конечно, болело внутри нее, жадно толкалось мягкими лапками, грозило задушить нежностью, разорвать страстью и страданием. Но тогда - девочку никто не учил любить. А она, вдруг почувствовав горячий росточек в сердце, испугалась и старательно утопила его в холодной серединке своей души.

Зачем ей нужна была эта любовь? «Странный, смешной мальчик, совсем не умеющий жить», - говорила мама, цинично, как умела она одна усмехаясь уголком губ, и закуривала очередную сигарету, - «Такие своих жен за жизнь уродками делают. Пахать будешь, как лошадь, копейки складывать в банку из-под кильки. Сгорбишься, облезешь от недоедания. Не дури. Ищи нормального, чтоб все тебе дал. Вон ты какая. Кукла!».

Вера искала. Нормальных было, хоть пруд пруди, один из нормальных жил в соседнем дворе, в хорошем новом доме. Папа у него был директор помойки в их городке, а недалеко от этой помойки у него был и особнячок, трехэтажный, кирпичный, с садиком и маленьким парком и с липовой аллеей. Это помимо огромной четырехкомнатной квартиры. Сынок же, уже тогда, в своем ангельском возрасте, был слегка брюхат, смотрел исподлобья и немного искоса, носил кожаную кепку с маленьким козырьком и кожаную куртку, пузырящуюся на его тулове, как надувной пляжный мяч. Он картавил, презрительно тянул слова и поминутно сплевывал. Вера ему очень нравилась. Он каждый день совал ей мятую шоколадку в карман пальто, а потом лапал потными руками, стараясь попасть между юбкой и блузкой. Она разрешала. Хрупкая льдинка у нее внутри - от этого не таяла, а наоборот, постепенно увеличивала свои размеры, острила грани. Тем более, что Вере очень нравилась польская софа в огромной комнате Нормального. И шикарный импортный магнитофон. И шоколадки. Она очень любила шоколад, особенно под рюмочку сливочного ликера. После пары рюмочек этого отличного зарубежного напитка с плиткой пористого белого шоколада Вера оказалась на софе Нормального. А потом, укутавшись в белоснежный пушистый халат, внимательно слушала дальнейший расклад своей жизни. И не возражала. Потому что возразить ей было нечего. Нормальный разложил все по полочкам, и Вере понравилось. Особенно ее согрела мысль о маленьком домике в Карелии среди заснеженных елей, который обещал подарить молодой семье помойный папа.

Только вот свадьбу она не помнила. Почему-то - совсем. Помнила только белейший вельветовый рукав мужниного пиджака, кружевной подол своего платья и свинцовые следы от полозьев свадебных саней.

И еще она не помнила маленький белый гробик, который быстро опустили в промерзлую землю и забросали стучащими комьями. Такое лучше не держать в памяти. Особенно "Бабам, не умеющим ничего нормально, даже родить наследника"

Не помнила Вера и развод. Только врезалось в память собственное лицо с кровоподтеком над верхней губой и синими подглазьями, треснувший, как пустая раковина, чемодан, валяющийся на снегу около такси и разбросанные собственные манатки. Которые она собирала дрожащими руками и запихивала под незакрывающуюся крышку…

Вера прокручивала пленку все быстрее и на потолке мелькали кадры. С каждым новым кадром ее лицо становилось все старше, волосы все длиннее и реже, нос все острее. Оттуда, с потолка на Веру смотрела уже худая грымза с гладко зачесанными в пучок волосами, жилистой шеей и острыми глазками. Вера почему-то не узнавала ее. А та – Веру узнала.

Рассвет уже начал пробиваться сквозь низкие тучи, плотной завесой прибившиеся к земле и спрятавшие луну, когда Вера встала и, кряхтя, как старуха, доплелась до гардеробной. Достала чемодан – тот самый, с плохо закрывающейся крышкой – пошарила. Фотография была на месте. Но, что самое странное – на месте был и Лешка. Он усмехался оттуда, откинув кучерявую голову и подмигнул Вере. Ласково…

Вздрогнув и перевернув фото, она пошла на кухню и грузно, если можно так сказать про костлявое тело, опустилась на стул. Налив воды, жадно выпила пару глотков, всхлипнула и окончательно проснулась. Сегодня был выходной, она собиралась вычистить квартиру до скрипучего блеска и сходить в кино. Вера любила пойти на дневной сеанс, посмотреть что-нибудь не очень умное и выпить чашечку кофе с миндальным пирожным в кафе.

Зазвонил телефон…

- Слушай, Верк. Не поверишь! Он пропал!

- Кто?

Вера слушала голос старшей, он звучал глухо, как из преисподней.

- Ну этот! Из тринадцатой. А ведь прям не жилец был.

- Как исчез?

- Да так. И тебе письмо передал. Приходи…
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Понедельник, 09 Мар 2020, 19:33 | Сообщение # 428
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Белизна. Часть 4

Вера влетела на этаж так, что сама чувствовала ветер за своей спиной, много лет она уже так не бегала. Быстро несясь по коридору, ловя на себе удивленные взгляды старшей и врача, она понимала, что расхристанная в спешке одежда и неподобранные, редковатые космы делают ее похожей на бабу Ягу. Еще немного, и она бы могла пролететь на швабре, стоявшей в углу около туалета, но приоткрытая дверь палаты не дала ей совершить этот, последний маневр. На гладко убранной кровати не было не складочки. Тумбочка тоже была идеально вытерта, и, если бы не письмо, валяющееся несколько небрежно, то можно было подумать, что это не палата, а казарма, солдаты из которой только что были выгнаны на плац. Вера схватила письмо и рванула его, чуть не располосовав пополам. Там было всего пара строк. «Вера, если не хотите потерять шанс, позвоните». И номер телефона.

- Смотри, видала, как кровать убрал? Ведь не было никого…Сам что ли? А вроде чуть дышал.

Старшая медсестра стояла сзади, подбоченясь, как бабка на базаре и с интересом смотрела на взъерошенную нянечку.

- Что это тебя? Коты драли?

Вера невидящим взглядом окинула палату и, молча подвинув плотное туловище старшей, вышла.

…

Телефон ответил сразу, как будто там, на другом конце линии, сидели и ждали ее звонка.

- Я вам говорил, Вера, что вы можете заработать. Очень хорошо заработать. Теперь ваш шанс, не упустите. Он очень хорошо платит. Очень.

Вера выслушала хриплый голос и перед ее глазами встал тот, надушенный елками рыбный пузан, который сунул тогда ей непривычную сумму. Это точно был он, не спутать. Она, почему-то - очень испугалась. И молчала.

- Делать надо совсем немного. Первое – поселиться у Алексея. Второе – ухаживать. То есть – мыть, переодевать, кормить. Готовить, убирать квартиру, стирать, гладить, короче выполнять домашние дела – не надо, там своя прислуга. Медицинские назначения будет выполнять медицинский работник. Работы мало – оплата огромная. В день, а оплата ежедневная, вы будете получать…

Он назвал сумму, которая была баснословной. Поработав так хотя бы год, Вера могла бы исполнить свою заветную мечту – купить крошечный домик у моря с видом на прибой и абрикосами, персиками и мандаринами в садике, поступить на работу в местную больничку и забыть навсегда сумрачное лето и бесконечную зиму родного ненавистного городка. Но даже не это главное. Глядя тогда на бледное лицо своей забытой любви, Вера вдруг поняла, что она еще жива. И та, нежнолицая девочка просто спрятана в теле костлявой, старой, равнодушной ко всему курицы, как иголка в яйце утки. И надо только разбить скорлупу…

- Вы согласны?

Голос из хриплого вдруг стал противно тоненьким, даже заверещал, Вера вздрогнула и стала быстро записывать все что ей пищала трубка, испещрив лист своего пухлого блокнота тоненьким бисерным почерком. Как будто на снег спустилась стая воробьев…

…Чемодан так оттягивал руку, что Вера присела на лавку в полуразрушенном автобусном павильончике. Вокруг не было не души, первый легкий снежок присыпал противную, фекального цвета глину, которая была в этой местности проклятием, превращая в непролазные топи все, чего коснулась вода. Если бы не снег, то окрестности бы страшили, насколько необитаемыми они казались – пустота и редкие ряды хилых деревьев вдали, низкое небо и ряды ворон на проводах. Там, за деревьями, можно было разглядеть какое-то строение, похожее на развалины дворянского гнезда, но снежок усилился, превратившись в небольшую метель и застил взгляд. Автобус скрылся в снежной завесе и Вера вдруг подумала – а вдруг за ней никто не приедет? Телефон почти не ловил, сеть была, но хлипкая и неуверенная и от малейшей попытки в нее влезть пугливо пропадала. Вера замерзла, съежилась на лавочке, стараясь натянуть ворот свитера как можно выше на нос и закрыла глаза. Попала…Замерзнет теперь здесь, найдут через пару дней. Руки уже оледенели, кончики пальцев ног тоже почти не чувствовали. И, когда, что-то похожее на отчаяние стало холодными пальцами пробираться по позвоночнику, рядом завизжали тормоза. Белоснежный микроавтобус, почти не заметный на фоне пурги, затормозил, как будто встав на дыбы.

Открылась автоматическая дверь, водитель молча и терпеливо смотрел, как Вера, пыхтя втаскивает чемодан внутрь. И даже не попытался помочь.

Доехали они быстро. Уже темнело, в снежном мареве, как в сказке раздвинулись огромные ворота, по блестящим от чистоты плитам они пронеслись до особняка и только огромные ели вздрагивали лапами, роняя легкую крупу, сверкающую в свете ярких фонарей.

Особняк был похож на Ласточкино гнездо – такой же белый, такой же устремленный куда-то в небо, но в темнеющем воздухе он как-то таял, терялся, пропадал, казался призрачным. Вере даже стало казаться, что она не сумеет наступить на вычищенную ступеньку, насколько эфемерно прозрачной и ускользающей она была. Однако все получилось, Вера вперла чемодан на самый верх шикарного изогнутого лирой крыльца. «Парадная», мелькнуло у нее в голове забытое слово, но тут тяжелые резные двери разъехались в стороны. Вера протянула свою ношу дальше, и тут кто-то взял чемодан у нее из рук…

- Пожалуйста проходите. Постарайтесь не очень следить, здесь светлый паркет, вставайте на ковер. Прислуга уже ушла, протрут только завтра.

Высокий блондин в нежно-бежеватой униформе, с лицом удивленной крысы, чуть поддерживал Веру сзади за локоть.

- Я вас провожу, хозяин уже спит, вы сегодня ему не понадобитесь.

Они почти бегом пробежали по полутемному особняку, поднялись по какой-то узенькой лестнице с крашеными белой масляной краской деревянными перилами, оказались в маленьком коридорчике с низкими белеными сводчатыми потолками. Блондин, позвенев здоровенной связкой ключей, открыл дверь комнаты, которая была единственной в этом отсеке.

- Ужин у вас в комнате, под салфеткой. Удобства за дверкой, скрытой за ширмой. Подъем в шесть утра. Здесь никто никого не будит, пожалуйста самостоятельно. Спуститесь вниз на два пролета, там столовая для прислуги. Рабочий костюм в гардеробе. Опоздание лишает вас суточного заработка. Спокойной ночи и хорошего отдыха…

Блондин улетучился, растворившись подобно летучей мыши. Вера села на твердую, застеленную белым покрывалом кровать. Ей хотелось и бежать отсюда и плакать…
Чуть в сторонке
 
ledola Дата: Среда, 11 Мар 2020, 08:30 | Сообщение # 429
Долгожитель форума
Группа: Модератор форума
Сообщений: 10688
Награды: 93
Репутация: 273
АГА))) Я ВСЁ ТВОЁ НА САЙТЕ ТВОЁМ ПРОЧЛА!))
А зверь обречённый,
взглянув отрешённо,
на тех, кто во всём виноват,
вдруг прыгнет навстречу,
законам переча...
и этим последним прыжком
покажет - свобода
лесного народа
даётся всегда нелегко.

Долгих Елена

авторская библиотека:
СТИХИ
ПРОЗА
 
АНИРИ Дата: Четверг, 12 Мар 2020, 18:43 | Сообщение # 430
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Хитрая)
Чуть в сторонке
 
МарЗ Дата: Суббота, 14 Мар 2020, 18:17 | Сообщение # 431
Долгожитель форума
Группа: Модератор форума
Сообщений: 9497
Награды: 178
Репутация: 397
А я тут (помаленьку)))
Марина Зейтц.
Моя авторская библиотека
Организатор обучающих конкурсов на сайте СП
Член Союза Писателей России
 
АНИРИ Дата: Понедельник, 23 Мар 2020, 20:58 | Сообщение # 432
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Белизна . Часть 5

ЭТО ФЭНТЕЗИ. Предупреждаю )))

Утро было таким пасмурным, что при включенном свете казалось, что за окном – ночь. Хотя, в это время, и есть ночь, - вдруг подумала Вера, - вон, звезды, размером с чайное блюдце, смотрят в окошко, аж страшно. Она, почему-то почувствовала себя молодой – странно, непривычно легкой и свободной, даже захотелось сразу посмотреть в зеркало – а вдруг там растрепалась ее пышная, модная стрижка. Из зеркала на Веру глянуло и вправду, какое-то другое лицо – чуть меньше круги под глазами, чуть светлее кожа, чуть ярче губы. «Вот, что значит зеркала дорогие», - усмехнулась она, привычно стягивая тусклые пряди на затылке и нащупывая на тумбе очки. Быстро умывшись и приняв душ, ощущая на теле нежный нарциссовый аромат незнакомого мыла, Вера натянула костюм. Он был ей совершенно по размеру, мало того, как будто подогнан, ведь узкие плечи, отсутствие талии, и слишком высокие бедра при длинных худых ногах, делали ее фигуру проблемной и она всегда переделывала свои вещи, подслеповато щурясь над старенькой швейной машиной. А тут – точно. Белые прямые брюки, белая блуза со слегка серебристой отделкой по кантам, сидели отлично. Прилагалась еще и шапочка, наподобие шапочек медсестер в старых фильмах – чудом державшаяся на затылке, но Вера надевать ее не стала – сунула в карман. Быстро пробежав по коридору по указанному вчерашним блондином маршруту, она влетела в ярко освещенную столовую и от неожиданности вздрогнула. Все было белым. Столы, посуда, прилавок буфета, занавески, люстры – все. И по этой снежной белизне двигались бело-серебристые тени – у каждого из прислуги костюм был в тех же тонах.

Вера села на свободное место у крайнего столика, неуверенно взяла стакан с простоквашей и яйцо в подставке. Замечаний ей никто не сделал, она быстро все съела, и, совершенно без всякого желания, глотнула капучино.

- Я Глеб. Я врач, мы с вами сейчас пойдем вместе. Вы ведь – Вера, я не ошибся?

Пожилой, слегка сгорбленный, маленький человечек, присевший рядом с ней на стул, смотрел пытливо и немного неприятно из-под косматых бровей. Кудрявые, длинноватые для такого возраста, седые патлы, были неопрятно заправлены в медицинскую шапочку, так, что кое-где торчали завитки. Его руки, неловко выглядывающие из-под широких рукавов блузы, были странно молодыми, с очень светлой, слегка веснушчатой кожей и слишком длинными ногтями. Он проследил за Вериным взглядом и смутился – «Не успеваю стричь, представляете? По три раза в день. Вода здесь такая, что ли? Мог бы – на анализ отдал. И волосы растут быстро. Вы потом увидите. Не только у меня, кстати»

Они встали, пошли к выходу, но Глеб придержал Веру за локоть, около длинного стола, сплошь уставленного рядами маленьких фарфоровых чашечек с коричневатым прозрачным напитком. Он махнул одну чашечку, чуть сморщившись, как будто пил водку, потом выпил вторую.

- Пейте. Это отвар шиповника. Хозяин заботиться о здоровье своей прислуги.

Вера терпеть не могла этот отвар с его слегка слащавым запахом и помотала головой.

-Пейте. Это обязательно. Не выпустят на работу. Им не нужны больные и слабые. Они тут параноики.

Глеб странно смотрел на Веру, слегка шевеля губами, как будто что-то шептал. Она взяла чашечку и, с трудом выпила, еле проглотив. И. когда ставила пустую на место, поймала на себе чей-то колючий взгляд. Там, с балкона, нависшего под самым сводчатым потолком, на нее смотрел вчерашний блондин.

Алексей лежал в огромной комнате – помещении неровной формы, с уходящим ввысь куполообразным потолком и узкими стрельчатыми окнами. Кровать его – широченная, просто необъятная, стояла на мраморном постаменте с пологими ступенями, сверху свисал полупрозрачный полог, ложившийся ровными складками на мрамор. Здесь тоже все было белым, только еще и неимоверно холодным. Как-то один знакомый художник сказал Вере, что белый цвет – один из самых непознанных – один и тот же, он может быть, как ледяным, так и теплым, ласковым. Все зависит от окружения. От настроения тех, кто на него смотрит. Так вот белый в комнате Алексея был мертвенным. От него стыла кожа и по спине пробирало могильным ветром. Только лицо лежащего нарушало равномерный тон – оно было серым. Темно-серым, даже синеватым, как будто из него вылили кровь и накачали чернил. Он тяжело, со свистом дышал, острый подбородок поднимался вверх-вниз, пальцы беспокойно перебирали складки пододеяльника.

Глеб подтолкнул ее к кровати, подошел сам, положил пальцы на запястье, поморщился. Потом достал упаковку с ампулами, сделал укол. И показав Вере, что она может приступать к своим обязанностям – круто развернулся и, подняв плечи, как будто ссутулясь еще больше скрылся в крошечной двери, почти не заметной в дальнем углу комнаты.

Коснувшись руки Алексея, Вера замерла. Ей вдруг показалось, что ее пальцы, как будто прилипли к его серой коже, и немного закружилась голова. Веки у него дрогнули, горло судорожно дернулось, он захрипел. Вера еле отняла руку, быстро повернула его голову набок, их угла рта у него стекла тонкая розовая струйка. И тут, он приоткрыл глаза, посмотрел на Веру и явно узнал. Чуть улыбнулся, провел острым языком по губам, и снова закрыл глаза. Лицо его немного посветлело, даже легкий румянец пробился сквозь темный налет щетины.

Дальше день прошел, как в тумане. Вера выполняла привычную работу, мыла, протирала, меняла белье, снова мыла. Ходила на обед, что-то ела, не ощущая вкуса. Потом снова работала, и только, когда чернота проникла сквозь белоснежную взвесь тончайших занавесей, Глеб показал ей на дверь.

В комнате Вера бессильно опустилась на стул у зеркала. Она чувствовала себя так, как будто работала без перерыва и сна – минимум неделю. Положив голову на руки, задремала и только стук в дверь заставил ее встать. Мельком глянув в зеркало, равнодушно отметив свою бледность, но при этом странно яркие губы, по старушечьи добрела до дверей и щелкнула задвижкой.

На пороге стоял блондин и протягивал ей на маленьком серебряной подносике купюру. Все было без обмана…
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Понедельник, 23 Мар 2020, 20:59 | Сообщение # 433
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Белизна. Часть 6

Очередное утро ворвалось в Верину каморку через маленькое окошко - острыми солнечными лучами, слепящими и ломкими. Отразившись от зеркала, они ударили в накрахмаленную гладь белоснежной скатерти на столе и там рассыпались блестящими пятнами. Было воскресенье – единственный день, когда прислуге Вериного класса разрешалось встать позже. Сегодня ночная нянька Алексея должна была задержаться на два-три часа, и Вера могла не спешить. Слегка потянувшись, чувствуя странную легкость в теле, она встала и почти прыжками, как будто скинув сто лет, побежала в ванную. Уже ровно месяц, как она работала здесь, За это время маленькая сумочка с деньгами раздулась, как беременная свинка и очень грела ее душу. Работа была совсем не тяжелой, тем более, что Алексей с каждым днем чувствовал себя все лучше. Кормили прекрасно, давали и отдохнуть и выспаться. Единственное, что напрягало – это невозможность общения. По контракту, который Вера наконец-то дочитала до конца, ее общение с другими обитателями особняка сводилось практически к нулю. При малейшей попытке заговорить с кем-либо, откуда-то сразу, как чертик из коробочки выскакивал блондин и делал запрещающий жест. Да и общаться было особенно не с кем. Прислугу меняли еженедельно, во всяком случае ту, с которой она встречалась в столовой и бесконечных коридорах. Люди менялись с такой быстротой, что даже невозможно было запомнить лица. Только Глеб был постоянен, как осенний дождь, но Вера его побаивалась. Он был очень странным. За тот месяц, который они общались, врач очень постарел. Седая борода, длинные патлы неухоженных волос, бегающие лысые, безресничные глазки, огромные шаркающие ступни. Да и пахло от него неприятно – тиной что ли, или землей… Так пахнет на кладбище весной, оттаявшая могильная земля имеет особый аромат, слегка сладковатый, даже приторный. Вера старалась встречаться с ним как можно реже, но работа все-таки была работой. А он внимательно за ней следил. Раз в неделю он худым длинным пальцем с крючковатым ногтем манил ее к себе и тщательно обследовал. Проверял пульс, давление, зрачки, заглядывал в рот. Она старалась дышать через раз, смотреть в сторону, как побитая собака, но отстраняться не решалась – эти действия семейного доктора тоже были регламентированы контрактом. После осмотра Глеб удовлетворенно вздыхал и указующе махал в сторону Алексея. «Иди, работай», - голос его был скрипуч, но доволен, и Вера старалась как можно быстрее убежать.

А вот около Алексея она старалась задержаться как можно дольше. В мужчине с блестящими глазами, начинающими отрастать усиками и такими, до боли и сладкого замирания в сердце, кудрявыми волосами, вдруг начал проявляться, как негатив на старой фотографии, тот самый, ее забытый, но самый любимый безалаберный Алешка. Он уже легко приподнимался на кровати, чуть усмехался, когда Вера подносила к его губам любимую белую чашку с гранатовым соком, делал пару глотков и вдруг становился похож на вампира с ярко-красным ртом и бледной до синевы кожей. Потом он слегка отталкивал Верину руку с напитком и сильно сжимал пальцы другой руки на ее запястье. Вера ойкала, но терпела. И каждый раз, когда он стискивал ее руку так, что потом на коже появлялись синяки, Вера замирала, как обморочная и у нее кружилась голова. Сильно, почти до дурноты. И трепыхалось сердце, билось о ребра, стараясь выпрыгнуть… Да еще так пах гранатовый сок – противно, сладковато, горячо…

-Это особые гранаты, не вздумай пробовать, они на вес золота. Потом не расплатишься, вся ты, вместе с требухой, зернышка из них не стоишь.

- Я и не собираюсь! С чего ты взял!

Вера зло отнекивалась, а Глеб криво улыбался, выплевывая слова из сухих, похожих на сгнившие листья, губ.

Каждый вечер Вера доставала свой саквояжик с самым ценным и разглядывала фотографию. Происходящее с Алексеем было удивительным, он постепенно становился тем самым студентом, которого она знала, причем так, как будто мастер-гример, сверяясь с фотографией, работал над внешностью актера, делая старого молодым. Но даже не это смущало Веру. Ее смущало собственное отражение в зеркале. Там, с каждым днем все яснее проявлялась круглолицая и круглоглазая молодая шатенка с тонко и ровно выведенными бровками и полным маленьким ртом. Этой шатенке совсем не шли гладко зачесанные, пусть и густые волосы, и Вера, вдруг, встав часа в три ночи, достала ножницы и откромсала их чуть пониже мочек ушей, кое-как выровняла, как могла, распушила. Блондин, увидев ее наутро, поморщился, но промолчал.

Алексей ничего не заметил, или сделал вид, казалось он Веру не узнавал. Видимо та, со стрижечкой Матье, давно умерла в его сознании, а может в нем ее и никогда не было. Он смотрел всегда мимо и оживал только, когда хватал Веру за руку. Именно тогда возникала их связь – тонкая горячая материя через плотно вцепившиеся пальцы проникала из Вериного тела в тело Алексея, румянила его кожу и проясняла взгляд…

…

Насладившись неспешным воскресным утром, пробираясь по коридору, встретив пару тройку стариков, вечно почему-то шатающихся по особняку, Вера добралась до комнаты Алексея. Он сидел на кровати и смотрел пустыми глазами куда-то мимо. Увидев няньку, улыбнулся и поманил к себе. Показал на чашку с соком, глотнул несколько раз, так что густая красная жидкость плеснулась на простыню, отдал чашку. И вдруг, одним сильным, упругим движением, повалил Веру на подушку, впившись в ее губы соленым, горячим, мокрым ртом.

Что было дальше, она почти не помнила. Железное тело, придавившее ее к кровати, ходуном ходившие твердые бедра, острое ощущение в животе. Горячая испарина, тошнотная истома, Глеб, холодно заставивший ее перейти на кушетку в другой комнате, ледяное прикосновение каких-то инструментов, оплеуха в ответ на ее слезы. Бульдожья хватка блондина, протащившего ее почти бегом по коридору и швырнувшего, как использованную тряпку в темную комнату. И снова Глеб, вливающий ей в рот, пахнущую травой жидкость.

Утро застало Веру на полу. Она с трудом встала, размяла затекшее тело, потерла заплывшие глаза. Из зеркала на нее смотрела та - она, Верушка со старой фотографии, только очень измученная и заплаканная. Тупо постояв, она подняла упавшее фото. Рядом с Алексеем … стояла немолодая, очень худая женщина в круглых очках, с редкими, гладко зачесанными волосами, сквозь которые просвечивала кожа и мешковатой, растянутой на плоской груди кофте. Вера не смогла вспомнить, где она ее видела…
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Понедельник, 23 Мар 2020, 21:00 | Сообщение # 434
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Белизна. Часть 7

Из сна Веру выдернули резко, но, наверное так выныривает покойник из могилы – тяжелая чернота сползала с ее сознания медленно и тягуче. Кто-то грубый заставил ее подняться с кровати, напялил халат, практически замотав ее в него, как бесчувственную куклу, пнул к ногам тапочки и нетерпеливо потащил к дверям. С трудом разлепив веки и, перебирая онемевшими ногами, чтобы только не упасть, не повиснуть на этих жестких, как клещи, руках, Вера, в смутном свете коридорных ламп разглядела блондина. У него были судорожно сжаты челюсти, как у цепного бульдога, но под сероватой кожей ходуном ходили желваки. Через несколько секунд такого полуобморочного бега, он втолкнул ее в небольшую, ярко освещенную комнатку и захлопнул металлическую дверь. Свет ударил по глазам, но кто-то заботливый его пригасил, дав Вере прийти в себя. Комната оказалась врачебным кабинетом, обставленным очень скупо, но явно профессионально. Белоснежный стол, стеклянные шкафчики, какая-то аппаратура, пластиковая ширма. За столом сидел Глеб и, сощурив подслеповатые глаза, почти скрытые под кустистыми, седыми бровями, пытливо ее разглядывал. Потом встал, с трудом выпрямился и кивнул ей на ширму. Какая-то злая воля заставила Веру, не сопротивляясь, сесть на кресло и расставить ноги. Потом, Глеб снова сделал повелительный жест – уже к его столу. Вера напялила халат на вспотевшее тело и неуверенно села на табуретку.

Глеб – маленький, сгорбившийся в три погибели от немощи, которая за месяц согнула его в дугу и явно лишила сил, взгромоздился на кресло, устало выпрямился и снова посмотрел на нее из-под тяжелых век.

- Я тебе ничего объяснять не буду – ОНА объяснит. Просто скажу, подсадка прошла удачно, матка увеличена. Процесс пошел. Дальше, многое будет зависеть от тебя. Меня ты, наверное, уже не увидишь больше. Она – будет с тобой. Вернее - рядом. Во всем ее слушайся, сейчас она и только она сможет тебя спасти. Будешь выпендриваться – разрежут и все вытащат. Они и без тебя справятся. Но ты – лучший инкубатор. Так что, не дури.

Вера смотрела, как шевелится его увядший рот под седыми волосами, вслушивалась в слова, но они не укладывались у нее в голове.

- Алексей тоже уйдет, он уже не нужен. Только Она и ты. Ну, и потом – Он. Тот, что в тебе. Ты долго еще будешь ей необходима. Если не дура, конечно.

Глеб замолчал, опустил голову на руки и замер. Уснул. Или умер. Вера не успела даже подумать об этом, как стена напротив ширмы вдруг разъехалась на две половины, оттуда хлынул розоватый свет и молодой, звенящий голос крикнул, сорвавшись на визг

-Оставь его. Иди сюда.

Вера встала и, сама от себя не ожидая, быстро, как будто с нее сняли чары, вбежала в розовое сияние.

В зале (а это был настоящий, огромный зал) белое смешивалось с розовым, превращалось в пелену занавесей, покрывал, обивок, в тяжелый блеск пушистых ковров и пену цветущих растений. На диване, вся в перламутровом сиянии атласных подушек, сидела женщина. Она сидела прямо, напряженно опершись тонким телом на пышный диванный подлокотник и смотрела, не мигая – прямо на Веру. Шапка пышных волос обрамляла нежное бледное лицо, которое Вере кого-то до боли напоминало.

- Сядь!

Женщина указала на низкий пуфик около журнального столика, на котором были разбросаны какие-то бумаги.

Откуда-то из воздуха возник блондин и подтащил пуфик поближе к дивану. Туда же перетащил и столик и, больно взяв Веру за локоть,подтолкнул ее ближе. Вера села. Женщина придвинулась так , что стали видны ее зрачки, острые, по кошачьи вытянутые.

- ТЫ! Родишь! Мне! ЕГО! Потому что он – не жилец. Я вытянула его, как могла, конечно, на время. Чтобы он зародил в тебе СЕБЯ. Он смог. Теперь пусть сдохнет!

Вера с ужасом смотрела в лицо женщины, которое менялось на глазах, то старело, то молодело, то становилось кошачьей мордой, то снова расправлялось, приобретая черты молодой Веры. Теперь она поняла, кого женщина ей напоминает.

- А как же… Я не понимаю…

Вера с трудом узнавала свой голос, она хрипела, сипела и еле выговаривала слова.

- А что тебе понимать-то. Тебе и понимать ничего не надо. Гляди!

Она показал Вере на фотографии, которые лежали на столике. Их было три. На одной был Алексей, но не тот, которого она помнила, молодой, кудрявый, а тот, которого она увидела в больнице. Скелет с серой, морщинистой кожей, проваленным ртом и лысым, угловатым черепом. А рядом с ним сидела – она…Вера… Та, молодая, со стрижечкой и большими, круглыми глазами. А на второй – сидел ее Алексей. Веселый и молодой, радостный и светлый. Вот только ее, Веры рядом не было. Третья лежала вниз изображением. Вера взяла только две, третью женщина придавила белой чашкой. Точно такой же. Как та!

Через минуту женщина выдернула у нее из рук фотографии и лицо ее сморщилось, потускнело, как будто на солнце натянуло тучи. И тут же снова, как во сне, круглоглазая шатенка заулыбалась искристо.

- Что я только не делала. Но ОН хотел, чтобы Я стала ТОБОЙ. Я стала. А ОН решил умереть. Не поверил, дурак. Сам себя выпил, каждый сам свою смерть строит. А я! Видала, сколько я народу положила? Старики там бродят? Это ты их молодость пила. Как настой. А я, так вообще в ней купалась. Тут, наверное, их - с население небольшой страны. Все в земле. И все зря. Идиот!

Вера чувствовала себя каменной глыбой с глазами. Она ничего не понимала. Слушала женщину, которая была ею, Верой, смотрела на калейдоскоп ее меняющихся лиц, и снова чувствовала, что слова не складываются в фразы. Шелестят сами по себе.

- И вот теперь ТЫ родишь мне ЕГО. Снова. И все станет на свои места. Буду Я - Вера, ОН – Алексей, наша любовь и наш мир. Это Глеб придумал. Он гений.

- А я?

- А ты? Что ты? Тебя не будет. Вернее будешь. Вон.

Она ткнула пальцем и Вера подняла третью фотографию, на которой ее Леша сидел рядом со старухой в круглых очках и острыми плечиками под изношенной кофтой. И вдруг, прямо на глазах, он начал исчезать с глянцевой поверхности, растворяться, превращаясь сначала в концентрические круги, а потом в мутную лужицу, которая задымилась слегка и испарилась, как вода под ярким солнцем. Старуха шевельнула головой и улыбнулась, поправив очки.

Женщина говорила что-то еще, но Вера уже не слышала, ее окатило холодным потом и дурнота навалилась, превратив белый потолок над ней в свинцовую глыбу.

Очнулась она в кабинете Глеба. Он мерил ей пульс и сочувственно покачивал головой.

- Ты хоть выживешь, может. Хотя не факт. Я завтра сдохну. А ты думала, Алексей твой сам ожил? Эта ведьма всего меня для него высосала. Тварь…
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Понедельник, 23 Мар 2020, 21:00 | Сообщение # 435
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Белизна. Часть8.
За три месяца (во всяком случае, Вере так показалось, что три) живот, вопреки всем канонам медицины, стал огромным. Вообще, ее жизнь здорово изменилась за это время. Работать ей больше не дозволялось, ходить в столовую – тоже. Даже из комнатки, к которой она так привыкла за это время, ее переселили в другую. Новая спальня, а это была уже именно спальня, с большой удобной кроватью, зеркалами, от потолка до пола, тяжелыми, парчовыми занавесями и хрустальным набором посуды на столе, накрытом скатертью - внушала ей ужас и холод. Все сверкало первозданной чистотой, было не то, что белым, а таким…очень светлым. Вроде, молодому дизайнеру дали задание обыграть белый цвет, но ни разу его не использовать – и он изгалялся. Оттенки светло-серого, серебристого, молочного и цвета топленого молока, с искорками и без, сияющее и матовое – было все. В сверкающей поверхности зеркал все эти тона отражались многократно, и спальня казалась Вере бесконечной.

Одежду ей тоже подобрали в тех же тонах – пушистые пижамки, костюмчики, халатики – все было свежайше-ароматным, нежнейшим, очень дорогим. Правда, одежда была исключительно домашней. И только один комплект – спортивный костюм, на который Вере дозволялось надеть теплую, очень объемную белую куртку, вязаную шапку под цвет и такой же шарф – позволял ей выйти на улицу. Она и выходила. Два раза в день, точно по расписанию, первый - между двенадцатичасовым отдыхом и обедом, второй -между вечерним чаем и ужином. Каждый раз - ровно на полтора часа.

Вере очень не нравились эти прогулки, хотя двор, и территория, окружающие особняк, были прекрасны. Тот, кто заложил этот сад, парк, или как это можно было еще назвать, явно когда-то закладывал сады Семирамиды. Висячие мостики, уютные, тщательно запрятанные в причудливо стриженных кустах, лавочки, нависающие вечнозеленые лианы – здесь можно было затеряться, как в сказке, уйти навсегда и никогда не вернуться. Вере каждый раз казалось, что еще пару шагов – и ее подхватит теплый южный ветер, поднимет в облака, унесет, даст свободу. Но не тут -то было. Дебелая блондинка, огромная, с выбритыми усами над твердо вылепленным ртом, не отходила ни на шаг.

- Они здесь все блондины, черт их знает, обесцвечивают их что ли, - так подумала Вера, когда впервые увидела свою прислугу. А потом привыкла. Она вообще привыкла к белому. Любой иной – ей теперь казался грубым, натужным, раздражающим.

А после вечерней прогулки и ужина, тоже, точно по расписанию к ней приходил Алексей. Открывалась узкая дверка в самом углу комнаты, вернее, ее распахивала блондинка и, в сопровождении огромного, как танк, верзилы в белом халате – нового доктора, ее Леша входил легкой, танцующей походкой, быстро осматривал Веру небольшими, птичьими (как она раньше не видела, какие они птичьи, прямо как у воробья) глазками, показывал ей на диван и садился рядом. У него были прохладные руки, резкий голос и огромные, неловкие ступни, которые он выставлял странно, как короткие лыжи, перпендикулярно полу. Вера ощущала, как каменное равнодушие сковывает ее отяжелевшее тело, ее совсем не волновал этот парень – чужой, странный, холодный. Да еще ноги такие…

«Интересно, что будет, когда он снимет эти ботинки? Какие у него там пальцы? Наверное, кривые?» - Вера с трудом ворочала эти мысли в тупой голове и с нетерпением думала, когда он уже прекратит гладить ее живот своими холодными щупальцами и пойдет спать…

С каждым днем, несмотря на растущий со страшной скоростью, живот, Вера становилась все красивее. Беременные обладают каким-то особенным шармом – мягкие губы, нежные щеки, молочный взгляд – юность и зрелость сливаются в их облике и придают сияние – потустороннее, почти небесное. Она чувствовала свою красоту, видела ее во взглядах прислуги и врача, но яснее всего она ощущала это, когда приходила ОНА.

ОНА заходила тоже – по расписанию. Здесь жизнь вообще неслась со скоростью и точностью скорого поезда – без нюансов и отступлений. Всегда по средам, ровно в четыре часа дня, не опаздывая ни на секунду.

Врывалась без стука, всегда одна, проносилась фурией по Вериной спальне, толкала ее в кресло и впивалась глазами так, что Вере было даже больно от этого взгляда. Ненависть, черная, вернее красно-кровавая, заливала все Верино существо, дымилась в воздухе, пропитывала белое, превращало его в пепел. Потом ОНА гасила взгляд, ощупывала Верин живот, звонила в колокольчик, резко, так что било по ушам. Прибежавший на зов бегемот-доктор долго осматривал Веру, как стельную корову, а ОНА бесстыдно смотрела, жадно, впитывая каждое движение. Наверное, если бы она могла, то вскрыла бы Вере живот и проверила – так ли развивается там ее новый Алексей. А если бы нашла отклонения – пырнула бы ее в живот длинным острым ножом, который всегда торчал у нее на бедре – в изящном, вышитом бисером, чехле.

***

Последнее время Вере нездоровилось. Уже была весна, ранняя, только-только начинающаяся, такая, когда снег к полудню становится ноздреватым и превращается в длинные, полупрозрачные льдинки-козырьки, с которых свисают крошечные капельки. Последнюю неделю Алексей гулял с ней, держал ее крепко на оледеневших дорожках, внимательно следил, чтобы она не упала. Он стал странно меняться, постепенно бледнел, взгляд стал усталым, глаза с красноватыми белками – больше не были воробьиными, они стали такими близкими и очень грустными. Теплая ладонь согревала Верину руку, и было такое чувство, что это тепло доходило до сердца. Каждый день менял его так сильно, что Вера даже пугалась, прошло всего дня четыре, а рядом с ней уже с трудом шел чуть сутулый человек в возрасте, но знакомый и родной настолько, что казалось – они прожили вместе целую жизнь. Вера вдруг поняла, что жизнь утекает из Алексея, как вода из сосульки, истекающей талой водой – их этой весной было множество.

Вера тоже ходила уже с трудом. В ее животе – созрела жизнь, созрела странно быстро, неприятно и пугающе билась наружу мягкими ножками. Вера задыхалась от даже недолгой прогулки, и в одну из сред ОНА, резко стукнув краем ладони по столу, крикнула:

- Все! Ходить теперь только по спальне. Врачу- ночевать здесь. Алексею – заходить запрещаю. Осталось немного.

Теперь Вера почти все время лежала под капельницей. И в ее вену, через тоненькую трубочку струилась, не прекращая, коричневая жидкость…Чья-то жизнь…
Чуть в сторонке

Сообщение отредактировал АНИРИ - Понедельник, 23 Мар 2020, 21:01
 
АНИРИ Дата: Понедельник, 23 Мар 2020, 21:01 | Сообщение # 436
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Белизна. Окончание

Если вы когда-нибудь видели в ночном, густом, как кисель, небе шаровую молнию – белый, искрящийся шар – то вы поймете, как выглядит боль. Именно этот шар, как раскаленный сгусток металла взрывался внутри Веры, опаляя внутренности, медленно таял, скручивая ее ноги в тошнотворной судороге и снова взрывался. Эти ежесекундные взрывы сводили с ума, Вера уже не понимала, кто она, где и что с ней происходит. Белесая завеса ни на секунду не спадала с глаз, и она видела в горячечном тумане красивое лицо шатенки. ОНА улыбалась острозубой, щучьей усмешкой, красиво встряхивала пышной стрижкой и вдруг терялась в странной ряби, двоилась, множилась и снова проявлялась. Иногда на месте приятного личика вдруг возникал совсем другой образ – худощавой, остроносой очень пожилой женщины с плотно обтянутым губами ртом, крошечными рачьими глазками и маленьким, втянутым куда-то в горло, подбородком. Но это страшное лицо тут же растворялось, как будто уходило под лед. Так, наверное, выглядят утопленницы, которых находят вмерзшими в наполовину талую воду мелкого пруда.

Вера не успевала ловить свои мысли между приступами жуткой боли, она то приходила в сознание, то снова уплывала. Однако чьи-то отрывистые фразы пробивались в ее воспаленный мозг.

- Она умрет, если я не вмешаюсь. Вам нужен этот ребенок? Или вы хотите опять покойника получить?

Это говорил тот самый, огромный доктор-бегемот, он нависал над Верой белой глыбой, что-то делал с ней корявыми страшными руками, и ей казалось, что это именно он причиняет ее телу такую боль, рвет ее на части.

- Мне плевать на ее смерть. На ЕГО - нет. Ничего колоть не дам. Но если умрет мальчик – сдохнешь ты. И не просто сдохнешь – рад будешь сдохнуть. Просить будешь о смерти.

Эти слова свистящим шепотом выплевывала ОНА, милая пышноволосая шатенка, так невообразимо изменившаяся, зачем-то укравшая Верино лицо. Ее рот кривился, шипение становилось змеиным, воздух прорывался сквозь редкие, рыбьи зубы и чем-то вонял. Вера не понимала в своем полусознании – чем. Кровью? Тиной? Землей?

***

Граница между жизнью и смертью стала настолько тонкой, что Вера ее вдруг почувствовала и обрадовалась. Даже не обрадовалась, слово не точное – она ее приняла. С наслаждением. Ей хотелось только сильно податься измученным телом туда, так, чтобы прорвать эту грань и провалиться – в холод, темноту и забвение. Хотя бы еще шаг.

«Ну пожалуйста. Милый, дорогой, огненный шар. Разорви меня на куски. Сделай милость» - эти слова Вере, как будто нашептывали сверху, она с силой зажмурилась, приготовилась и решилась…

...И вдруг все кончилось. Где-то в мире, далеко-далеко раздался низкий, хриплый, младенческий крик. Он нарастал, становился все громче, страшнее, невыносимее. Вера почти оглохла, онемела, превратилась в камень – и боль прекратилась. Совсем…

… Когда она открыла глаза, боль появилась снова, но легкая, почти приятная, в области правого соска. Она с трудом скосила глаза – рядом с ней лежал младенец. Вера осторожно отодвинулась, отняв грудь. Мальчика туго перепеленали, оставив лишь красное личико с крошечным носиком, круглыми, темно-синими глазками, и красным, как будто окровавленным ртом. Ребенок был огромным. Он занимал почти половину кровати, резко крутил головой и пытался высвободится. Потом вдруг повернулся каким-то чудом и уставился на Веру. Холодная жуть пробрала ее по позвоночнику и снова сковала в камень. У младенца было лицо Алексея. Детское, конечно, если бы сейчас кто показал его младенческие фото – не узнать этого ребенка Вера бы не смогла. Она попыталась встать, ей вдруг страшно захотелось выбраться из комнаты, и бежать, бежать не оглядываясь, так чтобы только ветер свистел вокруг. И воздух. Как ей нужен свежий воздух!!! Хоть глоток! Она добежала до дверей, распахнула их, на удивление они оказались не заперты и выскочила в коридор. Дальше она ничего не помнила… Единственное, что отложилось в ее измученной голове – приоткрытая дверь зала, легкие шторы колышет ветерок, белоснежные розы на столе, и двое – женщина и мужчина, удивленно обернувшиеся на шум. У женщины пышные волосы с такой знакомой, кругленькой стрижкой, нежная кожа и розовые губы. Только улыбалась она неприятно, по щучьи. А мужчина - кучеряв, строен, молод и улыбчив. Держит в длинных пальцах фарфоровую чашку. И он так, до боли, Верой любим…

***

Прозрачный раствор снова просачивался из здоровенной бутыли через тоненькую трубочку в Верину руку. Она с трудом открыла глаза, застонала от слабости и безысходной тоски. Окружающее стало постепенно проявляться. Цветастенький ситчик наволочки, потертая штанга капельницы, вздувшийся линолеум. Сколько раз она его мыла…

- Ну что, болезная. Говорила тебе – худая, как вобла, а жрешь мало. Жрать надо. Мясо нарастить. Чудом вытащили, такое кровотечение, а у тебя и так крови с плошку. Скажи спасибо нашим, врачи от бога.

Старшая, а это была именно она, ловко вытащила иглу, вдавила марлю в прокол, приклеила пластырь.

- Ничо. Пару недель – как новенькая будешь. Уже сегодня- встань чуть. Не залеживайся. Посиди, опять ложись. И жри.

...Вера с наслаждением вытянулась на кровати, прикрыла глаза. Ну ведь надо – такое привидится, нарочно не придумаешь. А еще говорят – мозг у человека простой. Как бы не так. Она задремала так блаженно, как, наверное, не спала с детства. Проснулась – уже было темно. Тихонько села на кровати, покачалась из стороны в сторону и вдруг почувствовала что-то влажное на груди. На старенькой больничной рубашке, темнели два круглых мокрых пятна.

" Не знаю, что-то гормональное, может. У тебя все полетело – откуда только взялась эта гадость. Возраст такой у тебя - только гляди",- дежурная сестричка, маленькая, добрая бабуська сочувственно смотрела на нее, слегка покачивая головой - "А того, ну в соседней палате, ты к нему все ходила, Лексеем, вроде, звали – похоронили давеча. Прям высох, не дай Бог. Скелет в гроб ложили. Хорошо, ты не видала. Аж черный был…

...Квартира встретила Веру холодом, пыльной мебелью и нежилым, спертым воздухом. Открыв все окна, наскоро смахнув пыль со стола, она села и, совершенно, не зная, что ей делать, подняла валяющуюся вниз изображением, фотку. Там, на ней – они с Алексеем снова стояли рядом. Только вот – они ли? У Веры на фото была такая улыбка, как будто ей только вставили зубы – новые, непривычные, острые, а у Алексея – такие знакомые глаза. Вера положила фото на стол, взяла зеркало. Она б знала, откуда ей знакомы его глаза. Это они смотрели с ее отражения – стареющей, худой, неухоженной женщины, подслеповато вглядывающейся туда - в зазеркалье…

Вера пошла в кладовку, достала банку с белой краской, оставшуюся еще с ремонта, кисть, и не понимая, зачем она это делает, долго закрашивала фото, стараясь, чтобы белая глянцевая гладь стала ровной, как лед. Потом, вздрогнув, как будто очнувшись – долго рвала фото на мелкие кусочки, пачкая пальцы, стол и все вокруг и плакала злыми, бесполезными слезами.
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Вторник, 24 Мар 2020, 20:54 | Сообщение # 437
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Помидорный романс.

Глава 1.Аделаида Николаевна

- Бабусь!!! Я те сто тыщ раз уже говорила! Чтобы войти в сеть, надо запомнить пароль. Где у тебя пароль?

- Детка, не кричи. Это то, что ты мне прошлый раз, на бумажке бросила у компьютера? Так я его в записную книжку переписала, вот здесь.

Аделаида Николаевна дрожащими руками никак не могла удержать маленькую скользкую книжечку в лаковом переплете со смешным котенком. Руки уже были не те, пальцы скрючило от ревматизма, мучившего ее в последние годы, а книжечка, как живая, выскальзывала. Ей эту записнушку подарила внучка Лялька, выбрала по своему вкусу, и теперь бабушке приходилось надевать очки, чтобы в ней что-то разглядеть, на крошечных страничках. А уж записать… Это вообще было мучение, поэтому она втихаря переписывала все из микроскопической гадости в свою привычную коленкоровую тетрадь, распухшую от древности. Тетрадь шлепала, как жаба, прыгнувшая в лужу, если ее резко бросить на стол, но Аделаида Николаевна ее любила и все ей прощала. В этой тетради была записана ее жизнь. Еще та, самая первая, наполовину выцветшая строчка… Начинающаяся с имени «Славочка» …

В этой тетради тоже был записан пароль от противных «Одноклассников», не желающих никак сегодня открываться. А именно на примере «Одноклассников» Лялька учила бабушку компьютерной грамотности. И теперь, признаться, что она забыла и пароль, и имя свое (тоже название какое-то есть), да и книжкой не пользуется, не было никакой возможности.

- Нуууууу. Давай, читай!

Лялька стояла над душой и тыркала тоненьким наманикюренным пальчиком в мелкую строчечку. Аделаида Николаевна, конечно, ничего не могла разобрать, беззащитно снимала и надевала очки и потела. Она помнила, что этот пароль состоит из латинских букв и цифр. Но рассмотреть его не получалось.

- Ладно, так и быть! Давай уж, доставай позорную тетрадку свою. Меня все стыдила раньше. А сама?

Лялька явно мстила бабушке за длинные и ненавистные уроки музыки и английского, которыми ее мучили в детстве. И за то, то именно бабушка была инициатором этих мучений.

Аделаида Николаевна с облегчение встала, еле расправив затекшую спину, зябко закуталась в пуховую, ажурную шаль, доставшуюся ей еще от прабабки, и поплелась в спальню. Там, на тумбе под зеркалом у нее стоял старинный сундучок. Он был небольшой, очень редкий и ценный, закрывался на резной тоненький ключик и, при открывании тихонько наигрывал песенку про «Ах, мой милый Августин». В сундучке она хранила все свои богатства – украшения, Письма и открытки от мужа, деньги, румяна и помаду, духи и тетрадь. Ту самую.

- Ну, давай! Быстрее. Меня уже ждут давно в академии. У нас там сегодня кое-что намечается, а ты копаешься.

Лялька брезгливо, за самый корешок, схватила бабушкину тетрадку, мгновенно пролистала ее до нужного места.

- Давай, садись. Набирай! Логин – Адель. Пароль kikiriri32. Все же сделала, чтобы ты запомнила. А ты двоечница.

Аделаида Николаевна неуверенно затыкала по клавиатуре, набирая буквы.

- Да не русскими набирай. Английскими. Adel. Какая ты бестолковая, бабуль. Еще в интернет лезет, лучше бы шарф мне связала, вон, холодно уже.

Наконец они вдвоем, с грехом пополам, набрали логин (вот, как называется имя, вспомнила) и пароль. На экране замигала Аделаидина фотография. Она делала ее года три назад, в санатории, куда ее дети отправили на целый месяц лечить ревматизм. С фотографии смотрела седая дама с подкрашенными тоненькими бровями и оранжевым ртом. У нее были круглые голубые глаза и надутые от напряжения розовые щёки.

- Ну… Дальше что.

- Надо посмотреть на ленту.

- Нууууу. Смотри.

В ленте Аделаиду совсем ничего не интересовало, но она добросовестно покрутила колесико мышки именно тем пальцем, которым ее учила Лялька. Получилось неплохо. На экране замелькали какие-то картинки, цветочки, котики.

- Так. Давай дальше. Что еще?

Аделаида помнила, что там, наверху экрана можно посмотреть кто заходил, кто написал, кто захотел стать другом. Но, напрочь забыла что и где. А! Точно – ножки, это кто заходил, конвертик – это кто написал. Над конвертиком маячила красная единичка.

- Ты смотри, баб. У тебя сообщение. Давай, открывай.

И, не дождавшись пока бабушка сообразит что и как, Лялька ловко клацнула мышкой, экран мелькнул и высветил седого Деда Мороза со смеющимися темными глазками – пуговками, носом-картошкой и аккуратненькой бородкой.

- Ну надо ведь. Неделю в интернете, а ей уже мужики пишут. Ну ты, бабусь, даешь…

Лялька, хихикая, прочитала сообщение. Дед Мороз по имени Вячеслав Робертович, сообщал бабушке о хорошей погоде в его городке Романовке, новом прочитанном детективе и взошедших уже помидорах нашумевшего сорта «Банановые ноги». К письму прилагалась красная розочка и улыбчивый смайлик.

Аделаида Николаевна вдруг жутко смутилась, не зная, почему, жарко покраснела и, сама от себя не ожидая, резво щелкнула мышкой, закрыв письмо.

- Ляля, ты говорила, что тебя ждут в институте? Не опоздай, детка. И сапожки возьми те, новенькие, я их помыла тебе. И вот…

Аделаида сунула внучке пятьсот рублей. Она часто так делала – сэкономит пару-тройку дней, ничего себе не покупая и вот она, денежка. А что? Колу себе купит, пирожок, шоколадку. Все - не пустой карман. Мать, то она много не даст, у нее муж молодой, новый. Вертихвостка.

Когда внучка вылетела за дверь, обдав бабушку сладким карамельным запахом, Аделаида Николаевна осторожно открыла сайт. И, медленно набирая буквы, подслеповато всматриваясь в экран, написала ответ: «Добрый день, уважаемый Вячеслав Робертович. У нас в этом году погода совсем неудачная, все дожди. Помидоры я не сажаю, а вот сорта огурчиков вам могу рекомендовать. Купите новый гибрид Герман. Не пожалеете»

Тыкнула на отправку, почувствовав, как в сердце, что-то тоненько тенькнуло. Накапала корвалолу, посидела задумавшись. А потом, с трудом разбирая Лялькины быстрые каракули в книжечке и, не понимая, зачем она это делает, зашла в свой профиль и поменяла пароль, изменив две цифры
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Вторник, 24 Мар 2020, 20:58 | Сообщение # 438
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Помидорный романс. Глава 2. Адель

Апрель пролетел для Аделаиды Николаевны галопом, она вообще не заметила, как летели недели. Ловко наврав внучке, что она больше не хочет пользоваться «Одноклассниками», а изучает новый сайт продвинутых мастериц вязальщиц, она отвадила Ляльку от привычки лезть к ее ноутбук ласково, но решительно.

- Это некрасиво, девочка. Ты же не читаешь чужих писем, не проверяешь чистоту чужого белья. Это так же интимно, как обыкновенная личная жизнь.

Лялька по привычке, лишь краем уха слушая бабушкины нотации, все таки норовила щелкнуть мышкой, но Аделаида решительно отняла пластиковую коробочку и сунула в свою шкатулку, резко повернув ключ и разом заткнув хриповатого Августина.

Лялька посмотрела на нее удивленно, но сопротивляться не стала.

- Ну-ну… Ты, бабусь в сетях не очень зависай. А то там разные козлы шастают. Еще подцепишь какого-нибудь. Они, как блохи, на новеньких кидаются. А потом квартиры пропадают.

Внучка говорила обиженно, но Аделаида ее не слушала. Она с нетерпением смотрела на старинные прабабкины ходики, которые вот-вот должны были начать бить – тяжело и глухо. С этим «бон, бон» она обычно включала компьютер и ждала, когда Вячеслав Робертович напишет ей первое сообщение и конвертик на верху экрана зазеленеет долгожданной единичкой.

Лялька ушла, Аделаида Николаевна засуетилась. К началу свидания со «СлавРобом» (такой Вячеслав Робертович выбрал себе ник, Аделаида уже знала, что так называется придуманное имя в сети) Адель (такой ник себе придумала она) принимала душ, тщательно расчесывала густые седоватые волосы, стараясь сделать их попышнее и красила губы. Потом меняла очки на парадные – красно-черные со стразиками, которые ей привезла дочь из Парижа, и, с содроганием сердца, ждала зеленую единичку.

В их личной переписке чего только не было. СлавРоб пересказывал ей прочитанную главу, пересылал фотографии удачных кустиков рассады. Адель тоже с удовольствием делилась своей жизнью – рассказывала про молодость, про школу, институт и первую любовь. Посылала фото взошедших огурчиков, долго рассматривала красивый дом Вячеслава и старенький черный джип, стоящий у тщательно подметенной дорожки, ведущей к небольшим, но качественно сделанным воротам. Время пролетало незаметно и только ходики, вдруг подло пробимкавшие за ее спиной свой «Биммммм», подсказывали, что уже час ночи и пора и честь знать…

Аделаида очень изменилась. Теперь по городу ходила не престарелая, нудноватая пенсионерка, с протертой кожаной сумочкой времен Первой Гражданской, а носилась быстрая, порывистая Адель. Она отрезала волосы, покрасила их в цвет жухлого подсолнуха, завила мелким бесом и сменила помаду на модную, смутно-алую. Купила у соседки бежевую куртку, с большим капюшоном, которую та давно ей сватала, и достала с дальней обувной полки короткие сапожки, скинутые Лялькой. «Баб, мне не модно, тебе в самый раз. Смотри какая цепочка, прямо золотая. И каблук небольшой, только тебе и ходить», - бросила тогда внучка, вручив Аделаиде хрустящий пакет, - «Носи. Будешь красотка».

Тогда Аделаиде они показались совсем не к месту, слишком вычурными и молодежными. Теперь же Адель заправляла в них новые джинсики, купленные с пенсии на местном развале, или надевала с длинной клетчатой юбкой, сохранившейся чудом с времен ее молодости. Юбка тысячу лет пролежала в чемодане вместе с тоненькой водолазкой и большим кулоном на крученой веревке. Как она, Ада, смотрелась тогда, в этой юбке! Тоненькая, высокая, полногрудая и стройная. Потом юбку она Аделаида расшила, конечно, но сидела она на ней уже не так – противные складки-булки по бокам выпирали, свисая над широким поясом, а зад слишком обтягивали клетки, которые от натуги меняли форму и становились ромбами. Но, все это Адель не смущало. Главное она чувствовала внутри. А там, внутри тоненько и знобко звенело, то горячело, то выхолаживало, и жизнь уже не казалась законченной, жизнь только начиналась!

***

- Мам. Я с Владимиром уезжаю в Сочи. Лялька остается, у нее экзамены. Присмотришь?

Елена, дочь, сидела напротив за столом, нервно крутила чашку, уцепившись за тоненькую ручку, стараясь, чтобы лимон коснулся то одной тоненькой белой фарфоровой стенки, то другой. Она всегда была такой - раздраженной и отстраненной.

Личная жизнь дочери не удалась. Даже не просто не удалась – она рухнула, практически в один день, когда ее муж, красавец Юрка, балабон и бабий любимец, набросил куртку, подхватил чемодан и убыл в неизвестном направлении. Тогда, в тот давний, мутный и дождливый февраль он переломил ее смешливую, недалекую и добрую Ленуську пополам. Дочка сначала так и лежала, сломанная, как кукла, отвернувшись лицом к стене и не обращая внимания на крошечную трехлетнюю Ляльку. А потом, в одно страшное утро, схватила дочь в охапку и бросилась наперерез идущему с большой скоростью рейсовому автобусу. Благо, рядом оказался молодой и шустрый лейтенант, который буквально выдернул их на тротуар.

Но тогда Еленка умерла, умерла на целый год. Клиника для душевнобольных, санаторий, снова клиника и снова санаторий. Все это время Аделаида крутилась, как могла, тянула дочь и внучку, но вытянула. Правда, ее Ленки больше не было. На ее месте возникла полноватая, немного отекшая от вечных лекарств, красивая женщина с остановившимися глазами, полным, чувственным ртом и желчной улыбкой. Звали ее Элена. Именно так она представлялась своим многочисленным мужчинам, которые шли нескончаемой чередой и никогда не кончались.

И именно Элена тихо и молча возненавидела дочь и мать, каким-то образом перемешав их существование со своей бедой и своей тоской.

- Так вот, мама. Ты меня слышишь или нет? На две недели. Мы уезжаем на две недели.

Аделаида смотрела как шевелятся полные губы и думала – «Как же я поеду на майские к Славе? Мы ведь договорились. Неужели все придется отменить?»

И вдруг, сама не ожидая от себя, встала, хлопнула рукой по столу так, что Лена вздрогнула, и крикнула:

- Нет! Я уезжаю! Хватит! У меня тоже есть жизнь.

Обалдевшая дочь ничего не сказала, только молча смотрела, как мать, неловкими пальцами, расстегнув молнию нового, невесть откуда взявшегося модного кошелька, швыряет на стол какие-то билеты, паспорт и распечатанные фотографии импозантного старика.

-Аааа, ну да, наслышана. Ляля мне говорила, как вы тут нафталином провонявшие чувства развели. Ты подумай, мама. Тебе ведь не с ним жить, со мной. Про стакан воды и кусок хлеба не забывай. Завтра позвоню, сообщишь свое решение. Билеты еще можно сдать.

Элена быстро пошла к двери, на пороге обернулась и, презрительно глядя на мать, прошипела

- Джульетта престарелая!

У Аделаиды Николаевны как-то разом кончились силы, она тяжело опустилась на стул и замерла, глядя в одну точку.
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Вторник, 24 Мар 2020, 21:01 | Сообщение # 439
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Помидорный романс. Часть 3. Встреча

Старый чемодан, видавший виды еще советского санаторного Крыма был несколько пыльноват, но вполне приличен. Они с мужем считали его чем-то вроде талисмана и доставали с антресолей только в самые радостные и значимые для них дни. А самым большим счастьем было – поехать в крошечный поселочек Малореченское, заблудившийся среди гор и моря, поселиться в полузаброшенном доме, недалеко от дикой части берега, который им сдавали почти бесплатно и жить там, как дикари, сутками валяясь на берегу в тени старых лодок, ужинать ранним виноградом, сладкими мелкими персиками и сыром с лепешками, которые привозила им хозяйка откуда-то из села.

Аделаида оклеила клетчатый дерматин чемоданных внутренностей фотографиями. И они так намертво приварились к искусственному материалу, что отодрать их не было никакой возможности, чтобы не порвать. И до сих пор, оттуда на мир смотрела худенькая круглолицая девочка с белокурыми кучеряшками и высокий, худющий парень с щегольскими усиками, волнистым чубом, уложенным назад и добрым песьим взглядом, как у грустного лабрадора. Они обнимались у неработающего фонтана в городском, заросшем парке , и кипарисы уходили своими стрелами куда-то в непроглядную высь.

Наскоро протерев чемодан, Аделаида быстро начала кидать в его нутро кофточки и юбки, белье и всякий незатейливый скарб, который она особенно и не копила за эти годы. Так – дешёвенькое все, по скидкам, простенькое, лишь бы удобно. Ситцевую ночнушку она с сомнением приложила к себе, став у зеркала, потом, вдруг устыдившись своим мыслям, тоже бросила в чемодан. «Надо было купить бы чего, поприличнее», - подумала она с сожалением, хорошо, хоть на плащ новый скопила, красивый». Плащ и правда был отличный – нежно-голубой, именно этот цвет ей нравился в молодости, с серебристой подкладкой и большим, отложным воротником, который при желании можно было превратить в капюшон. В Москве июнь вечно был дождливым, плащ пригодился как нельзя кстати, да и туфли подошли – светлые, с небольшим каблучком и скромным бантиком. Лет им было, наверное, десять, но Аделаида их и не носила, куда…

С трудом застегнув чемодан, она бережно потрогала корзинку, в которую упаковала пяток хорошо разросшихся кустиков ее секретных огурцов, проверила деньги и билеты, щелкнула замком любимой сумочки на тоненьком ремешке и села в прихожей на стул. До поезда было еще часа три, Лялька, втихаря от матери, заказала ей такси и вот-вот должна была прискакать, проводить бабушку.

Наконец, Лялькин ключ зашебуршал в замке. Внучка влетела, взорвав в прихожей облако резких, незнакомых духов, хихикнула.

- Ну, ты, баб, даешь ваще. Куда ты этот балахон напялила? Там жарища, под сорок. Ты сарафан положила, тот что я тебе принесла?

Лялька, действительно, притащила ей на днях сарафан, весь в алых искорках на белом фоне. Аделаида быстренько спрятала его в шкаф – не носить же такое неприличие.

- Нет, Лялечка. Я забыла про него…

- Забыыыла? Я на него полнаушников отдала, а она забыыыла. Ну – ка доставай! И вот еще!

Лялька быстро пихнула сверток с сарафаном в бабушкин чемодан и вытащила крошечную косметичку.

- Смотри! Тут тон – он подтягивает морщины, лифтинг, слышала? И крем такой – тоже, попробуй только, не мажь. Помада модная, свою можешь выкинуть и тушь тут удлиняющая. Все маленькое, но, тебе хватит. В поезде потренируешься.

Она сунула косметичку к сарафану, глянула на часы.

- Давай, давай, пора. Такси ждет. Вперееед. И да, бабуль. Ты на мать внимания не обращай. Жизнь у тебя одна. Думай головой, так ты меня учила? А мать… Она только о себе думает.

***

Поезд разогнался так, что в плохо вымытых окнах только мелькали давно забытые картинки. Жаркое, степное марево, высокие, пирамидальные тополя, полустанки. На редких остановках румяные тетки в белых, завязанных назад косынках продавали семечки, квас и пирожки, Аделаида покупала пакетики, что-то ела, хрумкала семечками и чувствовала себя совершенно счастливой. И такой – ясной, яркой, молодой, даже. Она смело намазала на себя все, что нашла в Лялькиной косметичке, достала сарафан и повесила его на плечики, благо в купе она была одна. Жара, действительно стояла устрашающая, горячий степной ветер врывался в окно и отдавал ромашкой и полынью. Все это – голубой плащ, тесноватые туфли, дождливая Москва казались Аделаиде далекими и ненужными, легкие полотняные тапочки, которые она купила перед самым отъездом, сарафан и полупрозрачная косынка, и совершенно другая Адель – все это было настоящим и долгожданным…

Поезд затормозил у красивого здания вокзала. Перрон был почти пустым, блестел вымытым асфальтом и казался прохладным миражом в раскаленной пустыне. Адель кое-как стащила чемодан и корзинку, и растеряно смотрела вслед уходящему составу. Из самого конца перрона, чуть прихрамывая, быстро шел к ней седой, сутулый человек. Увидев одинокую фигурку , он поднял руку, так что полы его легкого пиджака подхватил степной ветерок и помахал приветственно. И у Адель вдруг стало на душе совершенно спокойно и светло.

А с холма, на котором стояло здание вокзала, стекала вниз широкая дорога, тонувшая в зелени вишневых садов, и далеко, в тумане жаркого воздуха блестели купола храма.
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Вторник, 24 Мар 2020, 21:08 | Сообщение # 440
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Помидорный романс. Глава 4. Село

Вячеслав Робертович, подбежав, сразу приобнял Аделаиду за плечи и даже чмокнул в щеку, введя ее в ступор, но лишь на мгновение. Уже через пять минут она весело вслушивалась в его быстрые, суматошные фразы, он умудрялся рассказывать одновременно и о поселке, и о себе и при этом совершенно не путался. И голос у него был такой -знакомый, близкий, вроде они только вчера положили трубки телефонов, а может, даже расстались на недолго и снова встретились.

А село (вернее, это оказался поселок городского типа) лежало под холмом, как будто жемчужина в раковине, утопало в зелени, блестело окнами и белеными стенами старых хаток, и казалось нарисованным какими-то особенными красками на голубом холсте…

…Старенький джип мерно и старательно гудел, успешно преодолевая холмы, по которым петляла дорога, высушенная до звона, и пыльная настолько, что клубы пыли поднимались выше крыши кабины и превращали окружающий пейзаж в туманное марево. Вячеслав Робертович вел уверено, даже вальяжно, спокойно откинувшись на сиденье и глядя в ветровое стекло чуть в прищур. Адель (она теперь даже в мыслях не могла назвать себя старым чопорным именем) жадно вглядывалась в окно, впитывая в себя степь, придорожные, пыльные кусты, пирамидальные тополя и заросли полыни. Ей так нравилась эта жара, палящее солнце, теплый ветер, врывающийся в салон и ароматы – тонкие, сухие. Так пах, однажды подаренный мужем букет из сухоцветов, который он привез от родителей, живших на юге- остро и пряно, будоражаще. Ада тогда поставила его в высокую вазу на тумбу около кровати и по ночам, просыпаясь, тихонько вставала, терла между пальцами сухой прутик и мечтала, представляя себе лавандово-полынные поля, теряющиеся в лиловой дымке. Муж тоже просыпался, приникал щекой к ее спине, щекотал дыханием, гладил по плечам. Как же она любила его тогда… Как же он мог…

Адель тряхнула головой, прогоняя воспоминания, выдернула из сумки косынку, повязала, спрятав волосы. Потом, украдкой, глянула на Вячеслава и неожиданно встретилась с ним взглядом. Он быстро, по птичьи отвернулся, но взгляд его был таким… На Аделаиду Николаевну давно так никто не смотрел. Вернее, ТАК на нее смотрел лишь один человек. Но это было, наверное, во сне.

Поселок грянул неожиданно, вернее, они ворвались в него на своем джипе, помчались по пустым улицам и в стеклах замелькали ворота и палисадники, залитые флоксами, мыльниками и космеями. Наконец, они притормозили у огромной хаты (именно хаты, такую, как Адель помнила – та, что была родом из самого раннего детства, когда ее возили отдыхать на Украину, поправить слабенькое здоровье и поесть витаминов) Хата была беленая, с резными ставнями и огромным палисадником, засаженным вишнями. Вишни эти были совершенно потусторонние – ветки, буквально усыпанные огромными, темными ягодами, свисали до земли, и просто просились в рот.

Вячеслав Робертович открыл ворота, погремев тяжелой связкой ключей, и, легко вскочив в кабину, завел машину во двор.

Адель с трудом выбралась – с непривычки ломило спину и колени, осмотрелась.

«Что же я наделала», - мелькнула мысль, - «Это же вообще. Что дальше -то? Как это я?»

Но мысли эти моментально улетучились, потому что Вячеслав (Адель решила про себя теперь называть его только так) взял ее за локоток и повел в дом.

Темные сени ослепили Адель, после яркого солнца, она почти ничего не рассмотрела. Только заметила длинную, струганную лавку, деревянные бочонки, стоящие вдоль, деревянное корыто, висящее на стене, и почувствовала аромат сушеных трав. А вот комната, в которую они вошли – Адель потрясла. В ней все было так, как будто не было в мире никакого прогресса (дурацкого прогресса, как мелькнуло у нее в голове). Посередине стоял круглый стол, покрытый светлой скатертью, расшитой ромашками, на нем – стеклянная, высокая банки с теми же ромашками, только живыми. В углу – настоящий резной комод, на котором куда -то брели грустные слоники, за комодом старинный, тяжелый диван под ковровым покрывалом. С другой стороны – кровать с шарами, из-под легкого коневого одеяла торчали кружева (подзор, вспомнила Аделаида). Легкие занавески развевались от горячего ветерка, и впускали в комнату аромат флоксов.

А в самом переднем углу – настоящая икона, темная, суровая – Божья матерь смотрела на них неулыбчиво, даже с осуждением. И горела лампада…

Спас от остолбенения Адель снова Вячеслав. Он потащил ее дальше, на кухню. А вот на кухне – мир был совсем другим. Светлая, современная пластиковая кухонная мебель, хороший холодильник, газовая плита – все это было новым, очень качественным, но странно контрастировало с громадной печью, около которой стоял ухват.

Уже через час, разбирая чемодан в своей комнате – пронизанной солнцем, с легкой деревянной кроватью, письменным столом и маленьким телевизором на высокой тумбочке, Адель уже не вспоминала свой покинутый мир. Все сомнения улетучились, она планировала, как будет готовить завтра обед, как сварит компот из этих, совершенно ненормальных вишен, и еще сделает вареники. А потом они со Славой пойдут гулять вдоль реки… И что у Славы такой приятный голос. И такие добрые, знакомые глаза…

Отдохнув после ужина, Адель вышла во двор. Уже смеркалось, огромное солнце спряталось за вишни и утомленно дремало. Вдоль дорожки, ведущей на дальний двор, на узкой полосочке земли засветились какие-то лиловые, мелкие цветочки, которых точно днем не было и от них шел такой аромат, что кружилась голова.

Адель открыла калиточку, вышла в огород и вздрогнула от неожиданности. Чуть стороне, на небольшом клочке свежевскопанной земли, Слава, тяжело опустившись на колени , аккуратно сажал привезенные ею из Москвы кустики огурцов. А рядом красовалась огромная, металлическая лейка...
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Понедельник, 30 Мар 2020, 22:51 | Сообщение # 441
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Помидорный романс. Часть 5. Вареники
- ООООй! Лышенько! Хто же это огурчики садил, сейчас-то?

Аделаида вздрогнула, не ожидая такого резкого звука в этом утреннем, тишайшем, пропитанным ароматами воздухе. Она встала совсем рано, так как привыкла, около шести и решила, пока Вячеслав спит, сбегать на речку, посмотреть, послушать, насладится тишиной и красотой утра. Тем более, что бежать далеко было не нужно – речка была в конце огорода, стоило только миновать грядки с помидорами и огурцами, потом картофельное небольшое поле, вдоль которого валялись огромные, как поросята, тыквы, нырнуть в росистые кусты давно отцветшей сирени – пересечь узкую набережную – и вот она – речка. Это все ей рассказал вчера Слава и она запомнила, распланировав свой утренний побег. Сделать это надо было побыстрее, потому что на обратном пути она должна была успеть набрать вишни в палисаднике, а тесто она уже замесила – ловко, так как умела, правда путаясь с непривычки в шкафчиках и полочках, в поисках муки. А тут – пришлось затормозить, оглянуться на голос.

На соседнем участке, который отделялся от огорода Славы небольшим низким заборчиком, стояла женщина – полная, вернее, дородная (именно это слово), в простом белом платье, цветастом фартуке и совершенно черными, без малейшего проблеска или хотя бы рыжинки, волосами. Лет ей было совсем немного – не более сорока, но понять это можно было только по слегка опустившейся груди, плотно обтянутой тканью, и немного грустным глазам с мелкими морщинками в уголках. Белоснежная кожа с фарфоровым румянцем, полные алые губы – про таких говорят «кровь с молоком» - все дышало чистотой, здоровьем и радостью.

- Вы мне? Что-то сказали?

Аделаида вдруг опять почувствовала себя старой и усталой рядом с этой деревенской красоткой и что-то еще неприятное кольнуло в сердце. Господи, сила твоя! Неужели, ревность?

- Да вам же, кому ж . Тут и нету никого, токо мы. Говорю ж – дядь Славик вчора огурцы садил – так разве ж садют их теперича. Июль ж на носу. Вам, если огурца, так вы заходьте, не стесняйтеся. Я их ведрами таскаю, замучалась уж банки крутить. Урожай ныне – ужас. Вы с Саратова? Сразу видно – городская. Вы дядьке кто – родня?

Аделаида растерялась, даже покраснела, как в юности, очень давно умела краснеть только Ада – вся, от макушки до кончиков пальцев – жарко, стыдно, почти обморочно. Она совершенно не знала, что сказать, стояла, крутила в пальцах травинку и чувствовала, как капельки пота выступили на лбу и норовят скатиться к носу.

- Да, я приехала вчера. Только из Москвы. Я родственница.

Зачем она соврала, сама не знала, но сказать, что она просто знакомая, не смогла. Ведь смешно, чудно, стыдно – бабка и дед, познакомились в интернете, а теперь она приехала к нему за восемьсот километров. И что? Жениться? Или любовницей? Ужас… Какой -то черт ее вел, не иначе. Но – ведь она совершенно не пожалела, ни секундочки. Наоборот – ощущение молодого счастья и новой жизни просто пропитывало ее до самой последней клеточки.

- Так вы не тушуйтесь, вас как звать-то? Коль подружка, так и хорошо. Дядь Славе давно надо бы женщину найти – век один кукует.

Как эта толстушка прочитала ее мысли Аделаида не знала, но, чопорно приблизившись протянула ладошку лодочкой и сообщила

- Адель… Аделаида Николаевна. Из Москвы.

- Ой-ой. Из Москвы – во как! Далёко. А меня Оксаною кличут. А вообще – Ксюша я, так зови. Ничего что на ты? А я тебя тетя Ада звать буду – а то уж больно длинно. Я к вам вечор заскочу, пирожков занесу. Стряпаюсь седня, сынок приезжает с Балашова, погостить.

Пока Адель собиралась ответить, Оксана развернулась и, с неожиданной для такой комплекции скоростью, унеслась по узкой тропинке к своему дому – только засверкали босые пятки.

Когда Адель вынырнула из кустов сирени, вся промокшая от росы, то даже сначала не поняла, куда идти. Реки не было. Узкая улочка, сплошь заросшая ивами – была, лужайки муравы перемешанной с мелкими ромашками и клевером – были, стол под огромной черемухой, с которой свисали нереально длинные кисти с зелеными еще ягодами – тоже, даже кряканье уток – разноголосое, наперебой уже слышалось, несмотря на рань, а реки – не было! Адель растерянно подошла к черемухе, обошла столик, лавку и вдруг увидела ее. Внизу, под высоким обрывом, с которого вниз к воде стекала деревянная пологая лестница – вилась серо-синяя лента, теряясь в зарослях плакучих ив и ракит. Река была настолько хороша, что у Адель захолонуло сердце, да так, что стало трудновато вдохнуть и она, покопавшись в кармане кофты, вытащила валидол и воровато сунула его под язык. «Вот ведь, старуха, а туда же». Но мысль эта тут же растворилась и, спустившись по лесенке, Адель села прямо на мостки, спустила ноги в воду и, закрыв глаза, вдыхала в себя речной аромат, напитанный цветами и травами.

… Когда Адель зашла в дом, до измора устав от впечатлений, сил готовить вареники у нее уже не было. Однако, нарушать своих обещаний она не любила, поэтому, схватив корзинку, приготовленную с вечера, направилась было в палисадник за вишней. Но, в эту минуту, дверь в кухню распахнулась, ослепив светом и Вячеслав, появившись в солнечных лучах поманил ее рукой. Потом подошел, улыбнулся, дотронулся до локтя.

- Доброе утро, Ада. Я могу так вас называть. Очень красиво – да и напоминает юность – хоть и нечастое имя, а встречалось. Завтрак готов. Вы купались?

- Я гуляла, Слава. Я тоже так - попроще, вы не против?

- Нет, я счастлив. Пойдемте. Вы кофе пьете?

Адель кофе не просто пила, она его глушила. Вечно низкое давление просто требовало этих доз, а когда оно повышалось, кофе тоже почему-то его снижало, потому она была кофеманкой. Рьяной.

- Кофе я сварю. Только сам. У меня рецепт свой. А вареники, вам, ой – тебе, наверное, не понравятся. Но я старался. Зато помидоры у меня – лучше в селе нет.

Стол был накрыт скатертью, небольшая вазочка флоксов посередине, дымящаяся миска с огромными, пышными варениками, пропитанными алым соком и сметаной и здоровенная тарелка с нарезанными помидорами – малиновыми, зернистыми на срезе, сахарными. Тонко нарезанный серый хлеб, желтый, чуть оплывший кусок масла и белый кувшин с молоком – все было настолько аппетитно, даже нет – прекрасно, что Адель чуть не заплакала. Как тогда, тысячу лет тому назад, когда муж первый раз пригласил ее к себе и вынес косой, чуть подгоревший, но самостоятельно приготовленный пирог.
Чуть в сторонке
 
АНИРИ Дата: Понедельник, 30 Мар 2020, 22:52 | Сообщение # 442
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4536
Награды: 36
Репутация: 62
Помидорный романс. Часть 6. Гости
После завтрака Слава, пообещав «вернуться сей срок» и сто раз извинившись, укатил куда-то, подняв столб пыли на истомившейся от уже грянувшей жары, улице. Адель, перемыв посуду, протерла полы на кухне, сварила бульон из шикарной курицы, которая лежала в холодильнике, расставив желтые лапы и ждала своего часа (правда она гнала от себя мысль, что курица явно вчера бегала по двору, озабоченно кудахтая), почистила картошку и сбегала в огород – проверила есть ли спелые помидоры. Огород опять потряс ее своим величием – в ослепляющем высоком солнце отливали золотом чугунные тыквы, высились двухметровые подсолнухи с головами, размером с блюдо и, главное, помидоры – увесистые, мясистые даже на вид, розовые и алые, уже горячие и напитанные жаром летнего дня.

Вернувшись в прохладный дом, в котором Слава заботливо прикрыл ставни, она устало пробрела в свою комнату, сбросила чуть тесноватые тапки и прилегла прямо на покрывало. Хотела глянуть в вот сап, мало ли- Лялька написала, но прикрыла глаза и моментально провалилась в сон.

- Ада, Ада, где ты? Иди скорее, смотри, птенчик!

Голос мужа раздавался откуда-то издалека, то приближался, то удалялся, но Аде не хотелось открывать глаза. Она лежала прямо в мягкой мураве, раскинув руки и жмурилась, потому что солнышко ласкало ее горящие щеки, а довольно сильный, но теплый ветерок щекотал лоб и зажмуренные веки, играя волосками, выбившимися из прически. То, что они натворили сейчас – не лезло ни в какие ворота – хорошо никто не появился на этой отрезанной от мира лесной полянке, которая приютила их так доверчиво и которой они так бесстыдно воспользовались. Ада и хотела отказать – но руки мужа были такими ласковыми и настойчивыми, что просто – не смогла. И теперь вот – лежала с горячими щеками, а тело все так сладко отдыхало, что этот стыд казался смешным и ненужным.

Наконец, Ада лениво открыла глаза, привстала, оперившись на локти и с удовольствием смотрела, как стройный парень в шортах и светлой майке что-то несет ей в вытянутых руках.

«Какой же он красивый. Просто Ален Делон. А я – мышь, что он во мне нашел», - мелькнула остренькая неприятная мыслишка и тут же исчезла, потому что Вацлав (так любила называть ее мужа свекровь – болгарка) уже подошел и положил на траву крошечного птенчика.

- Глянь, Адиля. Выпал из гнезда. Хорошо я успел – там как раз кот в кустах ладился – еще минута, сожрал бы. Что делать будем – усыновим?

- Давай. У меня вон – коробочка от печенья есть. Я туда травки наберу – довезем.

Ада быстренько устроила птенцу домик, посадила его, Вацлав накопал червячков. Собираться надо было быстро, потому что где-то высоко и пока очень далеко уже был слышен рокот надвигающегося грома и запах скорого дождя стал острым, свежим и близким.

Уже потом, в электричке, когда огромные тяжелые капли барабанили по крыше и заливали стекло, Ада каждые пять минут совала в маленький клювик кусочек червяка, морщась от отвращения и птенец Ванька его глотал, раззевая призывно широкий красно-черный клюв.

Они выходили этого галчонка, призвав знакомого ветеринара и Ванька еще несколько лет требовательно долбил по дверце клетки, требуя свободы, а потом без сомнения рассаживался у Ады на плече и тюкал в ухо, если та вдруг забывала дать вкусный кусочек.

… Из глубокого, почти обморочного сна Адель выдернули шаги. Вскочив, она судорожно пригладила волосы, сунула ноги в тапки и бросилась к зеркалу, вроде ей двадцать. Все вроде было в порядке – бабка и бабка, и сон, в котором улыбался своими грустными глазами Вацлав и хохотала кудрявая Ада – исчез, растворился в прохладном сумраке комнаты – как и не было.

Адель вышла в сени и столкнулась с Вячеславом. Тот держал в руках здоровенную сумку, битком набитую продуктами, и тяжело отдувался – жара видно была страшная.

- Ада, ты сумку разбери, я там накупил всего – нам на неделю хватит. Еще в машине там. И будем на стол готовить – у нас гости сегодня, ты не против? Мои друзья заглянут, они рыбаки, соседка – ты ее видела. Мать ее зайдет, она ведьма, говорят.

Он улыбался, уже отдышавшись, его улыбка уже не казалась Аделаиде птичьей, она была немного грустной, какой-то смущенной, как у большого доброго пса.

- Ведьма? Почему – ведьма?

- Болтают… Но, ты сама увидишь – правда похожа. С клюкой ходит, черная. Но она смешная, познакомишься.

Адель так понравился этот план, что с нее мигом слетел весь сон. Она прямо почувствовала, как зачесались у нее руки, показать свой класс – уж больно она любила и умела принимать гостей. Правда давно. Сто лет назад.

- Слава, ты чуть отдохни. Я уже полежала, в нашем возрасте надо беречь силы. А я тут пошебуршу пока. Сама.

Когда Вячеслав вышел на кухню – стол уже стоял во всей красе. Конечно, он принес такие продукты, которые Аделаида и в Москве себе не позволяла, особо и готовить -то ничего не пришлось. Зато курица – отварная, огромная, отливающая янтарной кожицей, слегка натертой чесночком, гора чистейшей, ровной отварной картошечки от которой шел пар и с которой стекало масло, стаивая где- то внизу, на блюде, крупчатые на срезе помидоры, блюдо с отборной темной вишней – все это было прекрасно и в никакое сравнение ни шло с магазинными деликатесами.

Слава крякнул и пошел в погреб за спиртным. Двухлитровый стеклянный, чуть туманный, запотевший жбан он взгромоздил на лавку, рядом со столом и удовлетворенно чмокнул.

- Самогон?

Адель осуждающе смотрела на мужика, поджав губы. Самогон она, конечно, видела – но не пробовала и осуждала!

- Самогон! Да какой. Моя сеструха гонит – мать научила. Травки добавляет какие-то – не самогон – это кислород ароматный. Пробнешь?

Но, глядя, как Адель скривила нос, хмыкнул и достал из холодильника шампанское.

— Это тебе. Наши его не жалуют. Там три бутылки я купил. Пойдет?

Адель кивнула и, вдруг поняла, что чувствует себя абсолютной хозяйкой этого большого дома. И еще она поняла – она очень счастлива сейчас.

А в калитку уже стучали гости, деревянный стук колотушки разносился по вечеряющей улице.
Чуть в сторонке
 
Литературный форум » Наше творчество » Авторские библиотеки » Проза » Немного строчки. Хотя мне намного легче в столбик... (пробы, к сожалению неумелые)
  • Страница 18 из 18
  • «
  • 1
  • 2
  • …
  • 16
  • 17
  • 18
Поиск:
Издательство "Союз писателей" © 2024. Все права защищены.