|
Станислав Ластовский
|
|
| Ла-Ра | Дата: Суббота, 27 Фев 2016, 08:37 | Сообщение # 101 |
 Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 3378
Статус:  | Станислав, поздравляю Вас с выходом книги! Видела анонс вконтакте!
Удачи и дальнейших успехов в творчестве!
От себя не убежишь...
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Воскресенье, 28 Фев 2016, 12:47 | Сообщение # 102 |
 Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | Наталья, спасибо за поздравление и внимание к моему творчеству.
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Воскресенье, 28 Фев 2016, 12:56 | Сообщение # 103 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | Лариса, СПАСИБО! Я рад, что Вы заходите на мою страницу ВКонтакте и с удовльствем увидел бы Вас в числе друзей на сайте. И Вам новых творческих успехов и многочисленных изданий!
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Четверг, 11 Авг 2016, 10:58 | Сообщение # 104 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | Литературный герой
Он знал, что на самом-то деле не существует, что как старинное деревенское лоскутное одеяло, составлен из кусочков услышанных (Уж, не подслушанных ли?) автором чьих-то судеб и воспоминаний, возможно, и анекдотов. Быть «сшитым» из анекдотов вовсе бы не хотелось. Они живут сами по себе, и, вроде бы, неплохо, но уж очень короткой жизнью. Анекдот - продукт устного творчества, потому находится в полной зависимости от состояния памяти слушателя. Разве на слушателя можно надеяться? Слушатель может твою историю, как говорят, впустить в одно ухо, а выпустить из другого, не оставив и следа. Да ну их, слушателей, мы ведь не о радио…
Вначале ему очень хотелось, чтобы его, пусть и придуманную, историю записывали на хорошей, как когда-то говорили, «лощеной» бумаге красивым гусиным пером, да ладно, пусть и железным, или даже на старой пишущей машинке типа «Ундервуд», но старательно и без ошибок. Ведь ошибки заставляли бы автора перечёркивать слова, брызгая чернилами, заменять их новыми, снова перечеркивать, гневно комкать листки бумаги с почти готовым текстом, выбрасывать их в мусорную корзину. Спустя некоторое время, иногда на следующий день, передумав, вытряхивать из корзины всё содержимое, а найдя возвращённый к жизни листок с текстом, любовно его разглаживать и, аккуратно расправив, присоединять к тем, что сохранились.
Хуже, если автор в гневе на свою же неудачу, рвал текст на мелкие кусочки. При этом обязательно что-то терялось по сравнению с первоначальным замыслом. Конечно, все авторы неисправимые выдумщики, что-нибудь снова придумают, но ведь что-то и потеряют. Автор думает, что это он потерял, но теряет-то не он, а герой его замысла. Вдруг эта потеря невосполнима, тогда что? Начинай всё сначала? А герой уже живёт своей жизнью, и терять даже маленький кусочек из неё совсем не хочет. И он мечтает так прочно закрепиться в авторском сознании, чтобы уж точно ничего не пропало. А что? Хоть он и литературный, но всё-таки герой! И его история совсем не безразлична будущему читателю.
Так было когда-то. В современном компьютерном мире всё стало иначе. Стоит автору, пока еще его, литературного героя, хозяину пожелать пообщаться с ним, чтобы добавить новых впечатлений или вложить свою только что возникшую мысль, тот обращается к своему компьютеру. И мгновенно, как в сказке, возникает нужный ему текст и начинается волшебство взаимного общения. Автор, как и раньше, думает, что герой в полной его собственности, беспрекословно ему послушен и не подозревает, что его собственность – только начало, идея, позже, по мере развития, плод его воображения приобретает черты самостоятельности и постепенно становится соавтором.
И собственностью остаётся не навсегда. Как только произведение вместе со своим героем покинет родительское лоно авторского компьютера, в издательстве перевоплотится из компьютерного в текст на бумаге, оденется в нарядную твёрдую обложку и станет красоваться на полках магазинов или библиотек в ожидании своих читателей, автор не сможет оказывать на героя никакого влияния. В его электронную версию ещё можно будет вносить поправки, но плод их совместного труда, вышедший в свет, уже никогда ему не подчинится. И это свобода!
Так рассуждал современный литературный герой, зависнув в невесомости виртуального компьютерного пространства.
|
| |
| |
| Ла-Ра | Дата: Понедельник, 22 Авг 2016, 15:27 | Сообщение # 105 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 3378
Статус: | Цитата Станислав_Ластовский (  ) Так рассуждал современный литературный герой, зависнув в невесомости виртуального компьютерного пространства.
Интересное рассуждение, Станислав!
Раньше герои странствовали по печатным страницам, теперь покоряют просторы интернета, что же будет дальше? :))
От себя не убежишь...
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 23 Авг 2016, 18:49 | Сообщение # 106 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | Спасибо, Лариса! Кто ж его знает, что будет дальше... Возможно, они просто будут чипироваться в наше сознание?
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Четверг, 15 Дек 2016, 04:33 | Сообщение # 107 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | ШПАК
18+
Пётр вышел из машины, подошел подъезду, дверь которого была открыта и подпёрта бетонной урной (мелькнула мысль: кто-то проносил громоздкие вещи). На ступеньке перед лифтовой площадкой неожиданно споткнулся, чуть не потерял равновесие, почувствовав прежде незнакомую острую боль в левом боку за грудиной и в области сердца, вошел в лифт и поднялся на свой этаж. Правая рука погрузилась в карман за ключом, достала, а тот, почему-то мелко дрожавший, не мог попасть в замочную скважину. Пришлось нажать кнопку звонка. Послышались торопливые шаги и щелчок открываемого замка. Увидев встревоженные глаза жены, привычно - нежно поцеловавшей его в начинавшуюся колоться щёку, вошел в прихожую, отдал ключ и стал снимать куртку, но делал это медленно и осторожно, боясь возвращения утихшей было боли.
Они, как обычно, поужинав, смотрели по телевизору очередную шоу – жвачку, но странная тревога словно повисла в воздухе. От попытки жены вызвать неотложку он отказался, предложил подождать до утра, но долго не мог заснуть, думая, как бы нечаянно не лечь на левый побаливающий бок. Вдруг боль стала такой острой, что не смог терпеть, вскрикнул и, ему казалось, полетел куда-то по освещённому ослепительным светом длинному коридору и неожиданно провалился в абсолютную темноту. Сквозь уходившее сознание слышались дрожавший голос жены, стук открывавшихся и закрывавшихся дверей и надрывный крик сирены скорой помощи.
Удалявшиеся и затихавшие голоса задавали какие-то вопросы, что-то разъясняли, звучали непонятные команды, а ему казалось, что время стремительно помчалось вспять со скоростью перемотки плёнки всплывшего в памяти узкоплёночного домашнего кинопроектора, немного притормаживая на некоторых событиях, иные пропуская, и начало обратный отсчет с воспоминания о нежных руках матери, обнимавших его, когда сидел на её тёплых коленях. Почему-то вспомнил сначала руки и тепло её тела, и только потом лицо. Ему было около пяти лет, когда мама умерла при родах вместе с не родившейся девочкой, которая могла бы стать его сестрой.
Отец, чтобы отвлечься от внезапного горя, оформил отпуск и вместе с сыном поехал на родину. Родом он был из старинного украинского села «Писаривка» (ударение на второе и) и иногда с удовольствием рассказывал о своей первой поездке в Ленинград вместе с группой односельчан, награждённых туристической путёвкой, как тогда говорили, «за успехи в социалистическом соревновании».
Восемнадцатилетнего украинского парубка сначала всё увиденное восхитило, но через три дня ему, переполненному впечатлениями, уставшему от городской суеты, нестерпимо захотелось домой, в родное село. Поезд отправлялся на следующий день вечером, и это была суббота. И до отъезда он успевал выполнить поручение родителей. Ему нужно было посетить дальних родственников, давным-давно ставших ленинградцами.
Лишь раз справившись у прохожего, он нашел нужный дом и квартиру и позвонил. Дверь открыла смутно помнившаяся с детства радостно улыбавшаяся тётя Тамара и черная собака незнакомой породы, молча смотревшая снизу вверх. Позже он узнал, что это был шотландский терьер, но в тот момент неожиданно для себя воскликнул:
- Собака у хати, що ж це таке?
Тётя Тамара улыбнулась, спросила, какими судьбами оказался у них. В ответ услышала:
- Та вот, дурнэ поихало в турне…
- Оно приихало вовремя, - подыгрывая гостю, сказала хозяйка, - проходи в комнату и садись за стол. Мы как раз обедаем. Кстати, знакомься: моя подруга Ольга Николаевна и её дочь Вера.
За столом сидели моложавая женщина средних лет и очень похожая на неё девушка. И, когда та подняла на него свои яркие серо-голубые глаза, у отца словно перехватило дыхание.
Подошло время собираться на вокзал, и Вера вызвалась его проводить. Они стояли возле вагона, и им было не наговориться. Увидев, что кондуктор, держась за поручень, зашла в вагон, он обнял Веру, поцеловал и поспешил к ближайшему окну, и еще долго видел её, сначала бежавшую, потом шедшую по перрону вслед за удалявшимся поездом.
Они несколько лет переписывались, перезванивались и ездили в гости друг к другу. Отслужив в армии, он переехал в Ленинград, а его Вера стала мамой Петра.
Отец работал водителем городского автобуса. Работа сменная, и он, чтобы не отдавать сына в круглосуточный садик, перевёлся на должность автомеханика в том же автопарке. Постепенно жизнь налаживалась. Пётр привык бежать навстречу отцу, а не маме, когда тот, пахнувший сигаретами и немного машинным маслом, забирал его сначала из детского садика, потом и из школы. В выходные дни они старались не сидеть дома, а отправлялись, как говорил отец, «в поход» в Зоопарк, в кино или музей. В музей Артиллерии и Военно-морской так и не по одному разу. Зимой уезжали за город и ходили на лыжах, но это уже когда появилась машина Жигули – «копейка».
Прошло три года. В один из выходных отец был непривычно весел, шутил, принялся готовить обед, накрывать на стол, а изумлённо смотревшему на него сыну сказал:
- Сегодня у нас будет гостья. Это очень хороший человек. Надеюсь, она тебе понравится.
Через какое-то время в дверь позвонили, и отец ввёл в квартиру женщину чуть выше его плеча, улыбавшуюся губами, глазами и ямочками на щеках.
- Меня зовут Екатерина Павловна. Надеюсь, мы с тобой подружимся, - и она протянула руку.
Пётр резко отвернулся и хотел бежать, но её руки мягко легли ему на плечи, и она осторожно приблизила его к себе и приобняла, и ему стало неожиданно тепло и спокойно.
Екатерина Павловна стала приходить всё чаще. Пётр, поначалу смотревший на неё волчонком, постепенно стал привыкать и поддался её обаянию. Когда отец сказал, что он и Екатерина Павловна решили расписаться, Пётр принял это как должное. Уют и спокойствие снова поселились в в их доме. Отец возвратился к работе водителем на том же автобусе.Через несколько месяцев после регистрации брака они переехали в другой район, удачно поменяв малогабаритную двухкомнатную квартиру со смежными комнатами, «распашонку», и однокомнатную Екатерины Павловны на просторную трёхкомнатную.
У Екатерины Павловны не было своих детей. К Петру она относилась по-матерински нежно, интересовалась его делами, радовалась успехам, вместе с ним переживала неудачи и становилась ему, к радости отца, всё ближе и ближе. И на родительские собрания в школу ходила тоже она. Иногда Петру хотелось назвать Екатерину Павловну мамой, но что-то останавливало, и он обращался к ней по имени и отчеству.
Отзвенел звонок последнего урока в седьмом классе, начались долгожданные каникулы, и он помчался домой. Екатерина Павловна, которая почему-то рано пришла с работы, бледная, заплаканная, спешила ему навстречу, обняла, прошла с ним в комнату и, когда сели на диван, с трудом выдавила из себя:
- Петенька, родной, папы не стало…
От комка, подступившего к горлу, он чуть не задохнулся, не смог ничего сказать и, обмякший, повалился набок.
Острый запах аммиака из бутылочки с нашатырным спиртом, поднесённой к носу, заставил его резко вскинуть голову и открыть глаза. Екатерина Павловна склонилась над ним и что-то говорила, но он не мог понять, о чем идёт речь, и до самого дня похорон был то ли в полубреду, то ли в полу сознании.
Рядом с могилой матери места не нашлось, и отца похоронили в некотором отдалении, но на том же, Южном, кладбище. Подробности смерти Пётр узнал из траурных выступлений коллег отца.Они говорили, что Илья Петрович погиб «на трудовом посту», за рулём своего автобуса. Когда отъехал от одной из остановок, у него остановилось сердце, давление ноги на педаль акселератора ослабло, и его старенький ПАЗ, благодаря автоматической коробке переключения передач, уменьшил скорость, съехал с дороги и уткнулся в фонарный столб. Никто из пассажиров не пострадал.
После похорон Екатерина Павловна долго ходила во всём черном, взяв отпуск, почти каждый день ездила на кладбище и попала в больницу с сильным нервным истощением. Пётр старался не оставлять её одну, научился варить не только пельмени - заморозку для себя, но и куриный бульон, рекомендованный для восстановления сил больной. С ним и купленными по пути фруктами он и приходил в больницу.
Начался новый учебный год, но чувство утраты не уходило. Если Екатерина Павловна задерживалась на работе, он не находил себе места, будто боялся новой потери. Чтобы отвлечь от мрачных мыслей, она старалась его чем-нибудь баловать, отменно готовила и проводила с ним всё свободное время. С учебой трудностей не было. К девятому классу он заметно подрос. На физкультуре в строю по росту был уже не в середине, а на правом фланге, четвёртым по счету.
В тот день ему исполнилось шестнадцать. Была суббота. Выслушав в школе порцию дежурных поздравлений, самых близких друзей пригласил к себе домой. Их встретил уставленный разными вкуснятинами стол. Екатерина Павловна разрешила всем желающим выпить по бокалу шампанского. Перед собой поставила бутылку вина. Было весело, и время пролетело быстро. Когда ушел последний одноклассник, именинник помог убрать со стола и пошел в свою комнату, а она осталась сидеть перед почти опустевшей бутылкой, задумчиво подперев рукой голову.
Пётр быстро и крепко заснул, но среди ночи сквозь сон вдруг почувствовал рядом с собой горячее женское тело, руки, обнимавшие его, и частое жаркое дыхание.
- Петенька, дорогой мой, это я, Катя, не бойся, я ничего тебе плохого не сделаю…
И она стала целовать сначала глаза, потом губы, потом, сбросив одеяло на пол, грудь и плечи. Пётр, не понимая, что происходит, дрожа всем телом, хотел столкнуть её со своего дивана, но, неожиданно для себя, поддался непривычным ласкам, потом, когда, постанывая, стал отвечать на них, показалось, что каждая частичка его тела наполнилась чудодейственной силой. И он услышал:
- Не спеши, лежи, я всё сделаю сама…
Она приподнялась над ним. Соски её набухших грудей поочередно касались его губ, он их ловил и целовал. Неожиданно она села на него верхом, положила его руки себе на бёдра и начала ритмично двигаться. Он поддался её движениям, чувствуя непередаваемое и прежде неизвестное ему блаженство, необъяснимую лёгкость и вдруг наступившую полную расслабленность. И они, опустошенные, лежали, не глядя друг на друга, потом она повернула к нему голову и, касаясь губами уха, шептала такие ласковые и бесстыдные слова, которые он еще не слышал, и всё повторилось. Теперь он знал, что делать, и инициатива принадлежала ему.
Они снова лежали. Петру казалось, что он совсем обессилел, но она, отбросив в сторону заколки, сдвинула длинные, по плечи, волосы на лицо, щекоча ими кожу, целовала шею, грудь, живот, мягкими губами охватила его восстающую плоть, втягивая в себя и быстро двигая головой. Его настигла волна теплоты, поднимавшейся откуда-то изнутри, и ему, благодарному, хотелось видеть её глаза, но они, как и лицо, были скрыты кисеёй волос…
Проснулся Пётр, почувствовав тепло луча солнечного света, коснувшегося лица. Казалось, если широко раскинуть руки, он взлетит и помчится навстречу неизвестному будущему. Глаза открывать не хотелось, чтобы не расплескать то, что переполняло его и пока не имело названия. Рядом никого не было, но на подушке остался запах знакомых духов.
Неожиданно, мешая друг другу, возникли взаимоуничтожающие чувства признательности и вины, обретённого счастья, но почему-то стыдного и запретного. Он понял, что жизнь теперь будет разделена на «до» и «после», и станет совсем иной.
Через раскрытые двери были слышны глухие рыдания, иногда прерывавшиеся всхлипываниями. Перед ним молнией промелькнуло всё, что случилось, и он пошел навстречу разрывающим душу звукам. Она, в длинной ночной рубашке, упала перед ним на колени, обнимая его ноги и прося прощения. И он тоже опустился на колени, и оба не знали, как им жить дальше. Их лица касались друг друга и были мокрыми от слёз. И они дрожали, словно пронизанные обоюдной греховностью. Через какое-то время Екатерина Павловна поднялась, и Пётр, вставая с колен, услышал:
- Мне не будет прощения, Петя, но я люблю тебя, люблю, как сына… Такого не повторится, и давай никогда не будем вспоминать и говорить о случившемся. Петя, дорогой, обещай, что никто об этом не узнает. Иначе мне лучше умереть!
Пётр обещал выполнить всё, о чем она просила, и они разошлись по своим комнатам.
И всё изменилось в их жизни. Екатерина Павловна не стала к нему холоднее, остались те же нежность и участие, но теперь это словно входило в её обязанности, и было как бы заморожено. Пётр не знал, как себя вести, был в смятении, старался меньше бывать дома, стал отставать в учебе. Когда приходил поздно, не слышал упрёков, но в печально смотревших на него глазах читалось беспокойство о нём и его будущем.
Случалось, ночами, иногда бессонными, не в силах справиться с новыми для него, казавшимися непреодолимыми, желаниями, он вставал, подходил к двери в её комнату, неуверенно стучал, потом рвал дверную ручку, но по ночам дверь всегда была закрыта на ключ. Он слышал старательно заглушаемый плач, опускался на пол, просил впустить, но ответа не было.
Считавшие себя взрослыми друзья – одноклассники находили время бывать на дискотеках, после которых любили похвастаться знакомством с девушками, явно преувеличивая свои успехи. Пётр, не очень любивший танцевать, несколько раз ходил с ними, но не встретил девушку, которая бы ему понравилась, и никого из них не провожал после дискотеки. Рассказы приятелей слушал молча, никак не комментируя.
Екатерина Павловна молила, чтобы не оставлял учебу, чтобы окончил школу и подал документы в институт, как хотел его отец.
Когда получил аттестат зрелости, в котором не было троек, а количество четвёрок преобладало, полистал купленный в киоске Союзпечати справочник учебных заведений города и выбрал тот, что ближе к дому. Таким оказался Технологический институт холодильной промышленности, который в народе называли «холодильником».
Преодолев запомнившийся на всю жизнь кошмар вступительных экзаменов и конкурсные треволнения, в списке зачисленных на первый курс факультета холодильного оборудования и кондиционирования прочитал: «Шпак Пётр Ильич». Подумал, что показалось. Вышел на улицу, возвратился в вестибюль, где висел список, еще раз нашел свою фамилию и с нетерпением стал ждать начала занятий.
В последний день августа было торжественное собрание, потом группы развели по аудиториям и поставили задачи первого, «трудового», месяца учебы. В те годы практически во всех ВУЗах первокурсники начинали учебный год на колхозных и совхозных полях. Предложили выбрать старосту группы. После бурного обсуждения остановились на кандидатуре Григория Водовозова, поступившего в институт после службы в армии.
Первого сентября было воскресенье. В понедельник первокурсники с рюкзаками и спортивными сумками, а Водовозов еще и с зачехлённой гитарой за спиной, собрались на площадке перед входом в институт, где их ждали несколько автобусов и преподаватели. После переклички и распределения по группам новоиспеченные студенты, весело обменивавшиеся шуточками, разместились в автобусах.
Автобус его группы вобрал в себя двадцать три человека по списку и почти через три часа выпустил перед большим одноэтажным бревенчатым зданием, над входными дверями которого можно было с трудом прочитать надпись «Клуб совхоза КРАСНЫЙ ПАХАРЬ». Слово «красный» было полустёртым, у слова «пахарь» не хватало букв «па». Название, присвоенное совхозу давным-давно, когда он был еще колхозом, звучало странно, но, похоже, никто не обращал на это внимания. Три года назад клуб переехал в кирпичное здание центральной совхозной усадьбы, где для работников совхоза построили блочные, однообразные как казармы, пятиэтажки, и старое помещение клуба, оказавшееся далеко за околицей села, стало служить хозяйственным складом. Несколько его комнат были выделены для размещения прибывавших каждую осень из города помощников в уборке урожая.
Совхозный бригадир, встретивший автобус и представившийся Василием Ивановичем, отрывистыми фразами объявил, что здесь им предстоит жить и работать весь сентябрь.
- Жить будете в двух комнатах. Большая, что справа по коридору, предназначена для парней. Та, что поменьше и немного дальше слева, для девушек. Умывальники и туалеты тоже слева и справа в конце коридора. Питанием вас обеспечим. Голодными не будете. Столовую и кухню найдёте сами по запаху. Готовить вам будут наши повара Анна и Клавдия. Помощника или помощницу для них выберите сами или дежурьте по очереди. Вас, наверняка, предупредили, но помните: никаких выпивок во время уборочных работ! Сегодня обустраивайтесь и отдыхайте. Завтра к девяти утра все должны быть на поле.
Вслед за бригадиром шумная компания первокурсников по скрипучему, со следами былой краски, полу коридора вошла в клуб. Комната для парней оказалась бывшим зрительным залом. Вдоль длинной стены на единой раме был сколочен сплошной настил из досок. На настиле с небольшими промежутками были разложены матрацы, набитые соломой, покрытые сверху простынями и байковыми одеялами. Лежавшие в «головах» подушки были тоже соломенными. Посреди комнаты стоял дощатый стол со скамейками вдоль него. Противоположная стена на уровне человеческого роста и ниже была утыкана большими гвоздями, на которые, очевидно, нужно было вешать одежду, головные уборы, рюкзаки и сумки.
Девушек в группе было девять. Помещение для них выглядело так же, только без стола. Вместо скамеек стояли выставленные в ряд стулья из алюминиевых трубок с сиденьями и спинками из выкрашенной в синий цвет фанеры.
Мешая друг другу, продолжая по ходу знакомиться, все бросились занимать спальные места, но были остановлены старостой, перекрывшим шум командирским голосом:
- Спальные места, чтобы не ссориться, будем занимать в алфавитном порядке. В таком же порядке буду назначать дежурных по кухне.
Петру, последнему в списке, досталось место в дальнем углу.
После обеда, довольно сытного, всем захотелось прогуляться по окрестностям. Староста предложил отказаться от ужина и отправиться в путь, прихватив домашние припасы.
- Пить во время уборочной нам запрещено, поэтому предлагаю всё наличное спиртное взять с собой и «уничтожить» сегодня, - добавил он, закидывая гитару за спину.
Поварихи, обрадованные, что не нужно готовить ужин, сели на велосипеды и поехали домой, а группа в полном составе направилась к недалёкой рощице рядом с дорогой на краю картофельного поля. Нашли укромную полянку и разожгли костёр. Гриша – староста взял в руки гитару, настроил её и начал петь. К нему присоединились остальные и пели вначале нестройно и несмело, потом, по мере выпитого, голоса звучали всё дружнее и громче. Костёр стал угасать. Тогда, вспомнив пионерское детство, в горячий пепел зарыли выкопанную на поле картошку, потом, почерневшую, прутиками выкатывали из костра и, обжигаясь, пачкая пальцы и губы, с удовольствием и аппетитом ели.
Утром вновь появился Василий Иванович и распределил всех на работу. Девушек направили на уборку картошки, парней – на капусту. При уборке капусты нужно было идти за трактором и кочаны, накануне срезанные, забрасывать в прицеп. Через неделю, когда казавшееся необозримым, капустное поле опустело, они перешли на еще более необозримое, от горизонта до горизонта, картофельное.
В первые дни так уставали, что было не до вечерних посиделок и песен. И лишь спустя неделю, в воскресенье, разожгли костёр на том же месте и поели печёной картошки. Натруженные пальцы Водовозова сначала не слушались, потом привычно забегали по струнам гитары, и зазвучали знакомые песни Высоцкого и Визбора. Начали с песни «Милая моя», которую пел староста. Возвратились затемно.
Петра назначили дежурным по кухне примерно за неделю до отъезда. После завтрака, когда все ушли на поле, он убрал посуду, протёр столы, прошелся влажной тряпкой по полу и, войдя в кухню, впервые обратил внимание на поварих, которых прежде видел только через «амбразуру» раздаточного окошка.
Старшая, Анна, которая велела, чтобы её называли тётей Нюрой, была полной, одетой во всегда чем-то обляпанный белый халат и белую косынку, женщиной предпенсионного возраста. Младшая, Клава, шатенка с высокой грудью и тонкой талией, подчеркнутой туго перевязанным пояском белоснежного с утра халата, была лет на пять старше Петра. Её белый поварской колпак был надвинут почти на брови, из под которых изучающе смотрели две крупные вишни карих глаз.
К обеду, который поварихи начали готовить, нужно было принести картошку, свёклу, капусту и лук. В кладовую, где всё это находилось, вместе с Петром пошла Клава, чтобы показать, где и что лежит. Когда он пересыпал картошку из мешка в большую кастрюлю, а Клава, присев на корточки, набирала в другую, мелкую кастрюлю, лук, её халат, не застёгнутый на нижнюю пуговицу и обычно прикрывавший колени, приподнялся, обнажив крепкие загорелые ноги до половины бедра, а грудь оказалась рядом с его руками, Пётр почувствовал, как щёки, ставшие горячими, залила краска, а ладони вспотели. Он взглянул ей в лицо и увидел намечавшуюся, но скрываемую улыбку на её губах и задорные искорки в глубине глаз.
Пётр старательно чистил картошку, лук, свёклу, мыл кастрюли, наполнял их водой, помогал ставить на плиту, но всё делал механически. Мысли то отсутствовали вовсе, то возвращались к тем ощущениям, что нечаянно возникли в кладовой. Когда он, сидя на табуретке перед кастрюлями, почти заканчивал чистить ставшую ненавистной картошку, Клава села на скамеечку напротив и стала помогать.
- Петь, у тебя странная фамилия… Ты кто по национальности?
- Вообще-то русский. Какая разница, какой я национальности, и фамилия не такая уж странная. Просто на украинском языке так называют скворца.
- Ладно, не обижайся.
Она ловко работала ножом, искоса и насмешливо поглядывая на Петра, а того от этих взглядов бросало в жар.
После обеда, заканчивая уборку, он услышал громкоголосую тётю Нюру:
- Я еду в бухгалтерию с накладными, заодно оформлю заказ на продукты. С ужином справишься и без меня.
- Тёть Нюр, ты же всегда это делала с утра…
- Да не бойся ты, справишься! Ужин простой – на сегодня запланирована пшенная каша с тушенкой.
Стих шум голосов собиравшихся на работу однокурсников, и подошло время готовки ужина. Клава послала Петра за пшеном и сказала, что тушенку заберёт сама.
В кладовку она зашла, когда Пётр собрался выходить. Он стал снимать с полок банки с тушенкой и подавать на её согнутые в локтях руки, и был совсем рядом, и вдруг его качнуло, и банки посыпались. Она оказалась в его объятиях. Халат, лихорадочно расстёгиваемый его руками, распахнулся, и они опустились на какие-то мешки, и он слышал снова и снова повторяемое шепотом:
- Скворушка ты мой, сладенький мой…
На следующее утро Пётр, подойдя к окну раздачи, пытался пообщаться с Клавой, но та, словно вчера ничего и не случилось, не обращала на него внимания, при разговоре отводя глаза в сторону. Однажды после ужина удалось её остановить в коридоре.
- Клава, мне без тебя плохо. Давай встретимся…, - не успел он договорить, как услышал печальное:
- Петя, милый, ты уедешь, а мне здесь жить. Да еще и тётя Нюра. Она ведь моя родственница. Не обижайся и, пожалуйста, не подавай вида, что между нами что-то было.
Петра как ошпарило, он, разгоряченный, выскочил на улицу. Шел дождь, и он долго стоял под навесом крыльца, почти всю ночь не спал и покорился обстоятельствам, оказавшимся выше их желаний.
Оставшиеся дни «колхозной» жизни прошли однообразно и почти ничем не запомнились. Тем более, что Гриша вместе с гитарой, часто и без неё, после работы стал где-то пропадать, возвращался поздно вечером, а иногда и утром. В город ехали весело, с песнями, на таком же автобусе и не уставшие от непривычной работы, а набравшиеся сил как после хорошего курорта.
После поездки в совхоз Петр почувствовал себя на несколько лет старше, наверное это чувствовала и Екатерина Павловна, продолжая заботиться о нём как о родственнике, не опекая как раньше, но и не оставляя без внимания. Она стала чаще задерживаться на работе, иногда приходила и вовсе поздно. Это Петра сначала беспокоило, потом злило, а однажды, когда, не совладав с собой, снова ночью стал рвать ручку запертой двери, услышал из-за неё:
- Петя, ты уже взрослый. Постарайся меня понять. Я на двадцать лет тебя старше и имею право на собственную жизнь. Ты для меня близкий человек, но, пожалуйста, не мешай мне жить. Былого не вычеркнешь, я всё помню, а ты не забудь, о чем обещал.
Пётр пошел в свою комнату, пытался уснуть, но память возаращала его то к своему шестнадцатилетию, то к тому, что было между ним и Клавой.
Он быстро вошел в колею бурной студенческой жизни, всё реже думал о Клаве, да и Екатерина Павловна стала отходить на второй план. Правда, она, имея высшее экономическое образование, иногда помогала ему в учебе, особенно если были трудности с математикой и, к его удивлению, по начертательной геометрии. И первую, и вторую сессии первого курса Пётр сдал успешно, на стипендию, и уже думал, чем будет заниматься в летние каникулы, когда пришла повестка из военкомата.
К тому времени в стране назрела очередная демографическая «дыра». Армии не хватало призывников, и правительство решило призвать на срочную службу отучившихся год студентов, независимо от наличия военной кафедры. Правда, им было гарантировано восстановление на том же курсе института или университета после демобилизации.
Из военкомата призывников привезли на сборный пункт, находившийся в одной из воинских частей Ленинградского военного округа. Пётр попал в команду, которую набирали для отправки в Читу. Прошел слух, что велика вероятность после Читы продолжить службу в Афганистане, но за несколько часов до посадки в самолёт обнаружился перебор в численности команды. Петру и еще двоим призывникам велели выйти из строя, и его служба вместо Читы началась в войсках связи специального назначения (спецназ связи), да не в глубинке, а на окраине Ленинграда, почти в городе.
Он радовался такой удаче, однако, прослужив несколько месяцев, понял, что лучше бы служить где-нибудь подальше. Дом-то близок, да недоступен как локоть для укуса. Так и не побывал дома за всё время службы. И всё из-за самоволок, причем первая была не по его вине.
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Четверг, 15 Дек 2016, 04:47 | Сообщение # 108 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | После курса молодого бойца и обучения работе со спецтехникой связи, начались боевые, как их называли, дежурства на «точках» в нескольких километрах от части. Вдвоём с напарником они прослушивали переговоры войск НАТО в зоне Балтийского моря и Скандинавии, записывали на магнитофон и передавали в часть, где их расшифровывали и обрабатывали офицеры штаба. Во время поиска заданной радиочастоты и длины волны среди общего фона скрипа и шороха помех иногда можно было услышать джаз, харт-рок или «металл», Голос Америки или БИБИСИ. Отвлекаться на посторонние передачи было запрещено, но запретный плод сладок, и Пётр на несколько минут отключал магнитофон и слушал любимую музыку или запретную передачу.
Однажды, месяца через полтора после принятия присяги, им привезли обед и сменщиков. После передачи дежурства и обеда Пётр и его напарник вышли из кунга (специальная крытая машина или прицеп) и не увидели штабной автобус, который должен был отвезти их в часть. Водителю забыли сказать, что нужно забрать смену, и он уехал на другую точку. Пётр и Сергей, так звали напарника, почти час ждали его, не дождались и решили возвращаться в часть пешком. И они пошли по лесной осенней дороге, собирая крупную чернику вдоль обочины, на ходу наслаждаясь её вкусом и чувствуя себя почти на свободе. Иногда мимо проезжали машины, но гражданские. Надеясь, что их догонит возращающийся с другой точки автобус, не торопились, увлеклись разговором, вспоминая гражданскую жизнь, и не заметили, как с ними поравнялся и резко затормозил военный УАЗ-469. Полковник Агипов, командир их части, приоткрыл дверцу, спросил кто они, откуда и куда следуют, предложил сесть в машину, объяснил, что такая «туристская» прогулка является самовольной отлучкой, и они за неё будут наказаны. Так Пётр получил свои первые пять суток гауптвахты.
Начался второй год службы, лето в разгаре, и Петру так захотелось в город, что в одно из воскресений, когда, кроме дежурного по части, офицеров не было, он, свободный от боевого дежурства и нарядов, через пару раздвигающихся досок в заборе за складом ГСМ вышел на тихую поселковую улицу, дошел до железнодорожной платформы и притаился в тени кустов. В электричку вскочил перед самым отходом, когда двери стали закрываться. Нужно было проехать несколько остановок, выйти из вагона, смешавшись с толпой, быстро дойти до метро, а там уж как повезёт. Однако не повезло. Гарнизонный патруль остановил его на выходе с платформы.
Итогом неудачного приключения стали десять суток гауптвахты, выйдя из которой, Пётр, в дополнение к случившемуся, узнал, что почти накануне «самохода» командир роты внёс его в список лучших специалистов, отмеченных краткосрочным, на десять суток, отпуском на родину. А он, вместо того, чтобы побывать дома, эти десять суток провёл под арестом! И еще в приказе по части было объявлено, что рядовой Шпак П.И. за самовольную отлучку лишается права предоставления краткосрочного отпуска.
Наконец наступило долгожданное увольнение из армии. Пётр сообщил о дне демобилизации и приблизительном времени приезда, и дома его ждали празднично накрытый стол и Екатерина Павловна. Они выпили по рюмке за успешное окончание службы, налили по второй, когда послышался звук открываемой ключом входной двери, шорох снимаемой уличной обуви, шлёпанье домашних тапочек, и в комнату вошел коренастый мужчина восточного типа.
- Адил,- представился он еще в дверях, сел за стол и с лёгким кавказским акцентом продолжил:
- Поздравляю тебя, Пётр! Ты выполнил свой долг перед родиной и теперь стал настоящим мужчиной. Так выпьем за это!
Первым желанием Петра было вскочить и выплеснуть содержимое рюмки в его лицо, но, увидев умоляющие глаза Екатерины Павловны, он сдержался и выпил. И продолжал пить молча за всё новые и новые тосты, как ему казалось, не хмелея. Он потерял счет выпитым рюмкам и времени, проклиная себя за это, но и не сопротивляясь, и неожиданно сквозь помутневшее сознание понял, что его ведут под руки в комнату, укладывают на диван, выключают свет и желают спокойной ночи.
Пётр проснулся одетым. Солнце ярким светом заливало комнату. В квартире он был один. Мучила жажда, в висках стучало, в голове гудело. Ему потребовались некоторые усилия, чтобы понять, где он и что произошло вчера, а когда понял, стало еще хуже.
Начались занятия, и первые два месяца учебы, пока родители Гриши Водовозова были на даче, Пётр жил у него. Возвращаться домой не хотелось, но, никуда не деться, пришлось. Он приходил только ночевать, и за кухонным столом его всегда ждали Екатерина Павловна с остывшим ужином и нервно куривший Адил. Они не задавали вопросов, но томительное молчание не могло быть бесконечным, день ото дня напряжение нарастало, и однажды, подобно нарыву, прорвалось из самой глубины души Екатерины Павловны криком:
- Хватит отравлять мне жизнь! Убирайся из моего дома!
Из кухни выбежал Адил. В его руке блестел нож, лицо и шея были красными, на щеках нервно ходили желваки. Екатерина Павловна успела остановить Адила, и тот встал рядом с ней. Петру показалось, что у него одеревенели ноги, что не сможет сдвинуться с места, но, пересилив себя, он, громко хлопнув дверью, выскочил на лестничную площадку, побежал вниз по лестнице, выбежал на улицу и, опершись спиной о стену, в изнеможении опустился на корточки. Его трясло, плечи ходили ходуном.Он не знал, сколько прошло времени, когда почувствовал чьё-то присутствие.
Рядом сидела Найда и смотрела на него всё понимающими глазами. Когда-то, давным-давно, лет двенадцать назад, её, полу-овчарку, полу-дворнягу, хозяева выгнали на улицу. Она не прижилась в стае дворовых собак и нашла приют в их подъезде. Её никто не прогонял и все подкармливали. Ей пробовали давать разные клички, но откликнулась, только когда кто-то случайно позвал: « Найда, ко мне!». В тёплое время года она обитала возле лифта, сообщая лаем о появлении посторонних, по мере похолодания поднималась с этажа на этаж десятиэтажного дома, но предпочитала седьмой, на лестничной площадке которого и ночевала. Теперь собака состарилась, была, похоже, серьёзно больна и, почти не поднимаясь с тёплой ковровой подстилки, постеленной кем-то из сердобольных жильцов, выходила на улицу только по своим неотложным собачьим делам.
Найда подвинулась ближе к Петру и доверчиво прижалась к нему. Пётр гладил её, а в голове настойчиво звучало: «Вот ты и старая, и больная, и приблудная, но все тебя любят, жалеют и не выгоняют из дома…»
Когда вечерний холод стал пробираться под одежду, он встал, не желая никого видеть, допоздна бродил по городу, оказался рядом с вокзалом, купил билет на последнюю электричку и, иногда забываясь коротким сном, ехал, пока не объявили, что следующая остановка конечная. На узком деревянном диванчике в небольшом зале ожидания станции, названия которой не запомнил, Пётр продремал до утра, дождался обратной электрички и, еще не зная, где будет жить, решил забрать вещи.
Екатерина Павловна, оказавшаяся дома, сказала, что ждала его всю ночь, не спала и отпросилась с работы. Она села на диван, пригласила сесть рядом, и они сидели, почти касаясь друг друга, и Петру стало уютно, как когда-то рядом с мамой. И он подробно рассказывал о службе, о том, как ему хотелось домой и что из этого вышло. И чуть не рассказал о встрече с Клавой, но вовремя сдержался. И она рассказывала обо всём, что произошло за два года, правда не упоминая об Адиле, словно его и не было, а когда Пётр спросил о нём, ответила, что здесь уж ничего не изменить и что ждёт от него ребёнка.
Наступившее молчание казалось бесконечным. Прервал его Пётр:
- Я вообще-то за вещами.
- Петенька, прости меня за вчерашнюю несдержанность, это и твой дом, время лечит, всё образуется, живи в нём сколько захочешь.
Пётр резко встал, достал чемодан и начал складывать вещи. Когда было уложено почти всё, услышал:
- Я чувствовала, что ты можешь заявить о своём уходе… В одном квартале от нашей прежней квартиры живёт моя дальняя родственница. Она на пенсии, в прошлом году потеряла мужа, трудно переносит одиночество. Я с ней созвонилась, и если уж ты твёрдо решил уходить, она будет тебе только рада.
Евгения Устиновна, у которой предстояло жить Петру, встретила его так, словно давно знала, но предупредила, что в её доме не должно быть ни дружеских вечеринок с выпивкой, ни случайных девушек. Петра это вполне устраивало. В двухкомнатной квартире хозяйка занимала семнадцатиметровую комнату. В выделенной ему десятиметровой с диваном, платяным шкафом, столом и стулом никакую компанию было бы и не разместить, да и знакомой девушки, которую хотелось бы привести к себе, у него пока не было.
Несколько иногородних ребят из их группы жили в студенческом общежитии. Стипендии и денег, присылаемых родителями, не хватало, и они постоянно подрабатывали то на разгрузке вагонов, то на овощебазе, то еще где-нибудь. Пётр, ни в чем не желавший зависеть от Екатерины Павловны, присоединился к ним. Евгении Устиновне, которая для него готовила, он давал деньги на питание, пытался платить и за комнату, которую занимал, но каждый раз слышал, что он скрашивает её одиночество, а за это платить не нужно.
Через несколько лет после окончания института, когда случайно оказался в том районе, Пётр решил навестить бывшую домохозяйку. Он купил букетик весенних тюльпанов, небольшой тортик и пошел по знакомому адресу. Евгения Устиновна обрадовалась неожиданному гостю и предложила войти.
- Петя, спасибо, что зашел, я так рада тебя видеть! До сих пор скучаю по тебе, никак не свыкнусь со своим одиночеством. Ты возмужал, стал совсем взрослым. Где живёшь, где работаешь? Хотя, что это я с расспросами, сейчас поставлю чайник, за чаем и поговорим.
Пока она была в кухне, Пётр отметил, что за прошедшие годы ни в квартире, ни в его комнате, дверь в которую была открыта, ничего не изменилось. И пусть небольшой кусочек жизни прошел в этих стенах, сохранилось чувство чего-то тёплого, но ушедшего.
Они пили чай, и Пётр вкратце рассказал о себе, не хотел, но всё же спросил о Екатерине Павловне.
- Ты так и не был у неё?
- Нет, не хочу тревожить.
- Я тоже давно Катю не видела, но, по слухам, она счастлива с новым мужем, и у неё подрастает красавица дочка.
Пётр молча доел кусок торта, допил чай и начал собираться.
- Евгения Устиновна, извините, но мне пора идти. Я благодарен, что вы когда-то приютили меня, да еще и деньги с меня за это не брали.
- Петя, может быть я поступаю неправильно, но всё же скажу… Все годы, что ты жил у меня, Катя ежемесячно оплачивала твоё проживание, взяв с меня слово, что ты об этом не узнаешь.
После невольной паузы, не комментируя услышанное, Пётр простился с бывшей домохозяйкой и вышел на улицу с мыслью, что вот и перелистнулась еще одна страница его жизни, в которой о чем-то хочется забыть, что-то не сохранилось, словно и не было, а чем-то очень хочется дорожить, как той нечаянной встречей в институтской библиотеке.
Когда был сдан последний экзамен последней сессии, Пётр пошел в библиотеку, чтобы взять несколько книг, рекомендованных руководителем дипломного проекта. Вдоль барьерной стойки, отделявшей читальный зал от собственно библиотеки, стояла небольшая очередь, которую он и занял за девушкой ростом чуть ниже его, с густыми, подстриженными в «каре» волосами русого цвета необычного пепельно-серебристого оттенка. Он подумал, что такой оттенок волос, возможно, и называют платиновым. Ему хотелось обратиться к ней и сказать, что никогда не видел таких волос, но не решился.
Девушка получила заказанные книги и направилась к дверям, а он стоял в задумчивости, пока не услышал:
- Студент, дайте ваш читательский билет…
Пётр сказал, что передумал, что зайдёт позже и быстро вышел из библиотеки.
Она стояла на лестничной площадке этажом ниже и что-то перекладывала в своём небольшом замшевом заплечном рюкзачке, словно поджидая его. Позже оказалось, что это совсем не так, и она о нём вовсе не думала, хотя кто его знает… Пётр предложил помочь нести рюкзак, но девушка накинула его на плечо и не спеша пошла вниз. Он пошел рядом и спросил запросто, по-студенчески:
- Ты с какого факультета?
- С экономического, четвёртый курс.
- Тогда понятно, почему раньше тебя не встречал: ходили разными дорожками.
- Думаешь, теперь будем идти по одной?
- Не уверен, но хотел бы надеяться, если разрешишь тебя проводить.
- Что ж, пойдём.
В гардеробе Пётр помог ей надеть зимнюю куртку, а когда она стала кокетливо поправлять волосы под ярко-полосатой вязаной шапочкой, не мог оторвать взгляда от её отражения в большом настенном зеркале.
Вышли на улицу. Вчерашнюю слякоть сменил лёгкий морозец. Мохнатые снежинки кружились в безветрии и осторожно приземлялись, украшая скучную после оттепели улицу, дома и прохожих. Пётр взял девушку под руку, сквозь ткань куртки почувствовал лёгкую дрожь, и ему казалось, что они давным-давно знакомы, и они шли несколько минут молча, пока он не догадался представиться и спросить её имя.
- Наташа, - негромко сказала она.
Еще с минуту они молчали и вдруг заговорили почти разом и обо всём на свете. Наташа рассказала о своей семье, о младших брате и сестре, и Пётр с интересом слушал, иногда, когда она замолкала, о чём-то задумавшись, вставляя эпизоды из своей жизни.
Они подошли к метро, не прерывая разговора, спустились вниз, в тесноте переполненного в час пик грохочущего вагона доехали до Натальиной остановки, вышли на свежий воздух и вскоре оказались рядом с её домом. Наташа извинилась, что сегодня не может пригласить его к себе, и стала прощаться. Пётр обнял её, их лица оказались совсем рядом, и он прикрыл глаза в предвкушении сладкого поцелуя, но она подставила только щеку.
Приближался день защиты дипломного проекта, а Наташа так и оставалась неприступной. Правда, при каждой встрече, если была такая возможность, они не могли нацеловаться, но этим всё и ограничивалось.
Наконец наступил долгожданный день, когда Петру торжественно вручили нагрудный знак, свидетельствующий о высшем образовании, и синие «корочки» диплома с тиснёным изображением герба страны на лицевой стороне. После шумного застолья в небольшом ресторане недалеко от института, на которое он пригласил и Наташу, они почти всей группой гуляли по вечерним улицам и набережным города. Когда подошли к кафе-мороженому, что напротив Казанского собора, которое за зелёную плюшевую обивку мебели называли «лягушатником», Пётр и Наташа решили сбежать из шумной компании и продолжить вечер в этом кафе. Сидя на удобном зелёном диванчике, полукружьем обнимавшем овальный столик, они наслаждались разными сортами мороженого, а в двадцать три часа, когда кафе закрылось, вышли в тёплый летний вечер. Фонари на Невском уже не включали, но было светло почти как днём. Белые ночи!
- Ты когда-нибудь видела как разводятся наши мосты? – спросил Пётр.
- Видела, только очень давно, после школьного выпускного бала.
- Может и сегодня посмотрим?
- Хорошо, но я должна предупредить родителей, - и Наташа поспешила к ближайшему телефону-автомату.
Взявшись за руки, они по Невскому проспекту дошли до Адмиралтейства, повернули на Дворцовую набережную, постояли у гранитного парапета, наслаждаясь видом Стрелки Васильевского острова с Ростральными колоннами и панорамой Петропавловской крепости, возвратились на Адмиралтейскую набережную, спустились на плавучий причал и сели на скамеечку, с которой был виден весь мост. В 1час и 25 минут два крыла центрального пролёта Дворцового моста начали медленно подниматься, постепенно открывая вид на Петропавловскую крепость. Когда в раскрывшемся створе пролёта стал виден крест Петропавловского собора с ангелом, осеняющим город своим крылом, караван судов, ожидавших разводки, двинулся вверх по течению навстречу начинавшему розоветь восходу.
Решили, что пора возвращаться домой, но метро было закрыто, наземный транспорт перестал работать. Они пошли пешком и, не сговариваясь, оказались у входа в квартиру, где жил Пётр. Стараясь не шуметь, Наташа и Пётр вошли в квартиру, сняли обувь и на цыпочках подошли к его комнате. Начинающийся рассвет сделал белую ночь еще светлее. Наташа присела на краешек стула, вытянув натруженные ноги, а Пётр, беспокоясь, что старый скрипучий диван может разбудить квартирную хозяйку, достал из него постель и расстелил на полу.
И они встали босыми ногами на постель, целуясь, дрожащими руками стали раздевать друг друга, разбрасывая одежду по комнате, опустились поверх одеяла, слились в единое целое и, полные молодой энергии, не могли насытиться обуревающими их чувствами. Когда Наташе хотелось кричать от наслаждения, она рукой прикрывала рот, и в комнате слышны были только тихие стоны. В краткие минуты расслабления Пётр целовал её тело, и она отвечала тем же.
Он проснулся первым. Яркое солнце слепило, и Пётр поднялся, чтобы зашторить окна. Наташа пошевелилась под одеялом, повернулась на бок и свернулась калачиком. Старые настенные часы мелодичным звоном отметили очередной получасововй интервал времени. Стрелки циферблата указывали на приближение полудня. Пётр оделся, зашел в кухню, увидев на столе приготовленный для него и накрытый кухонным полотенцем завтрак, понял, что Евгении Устиновны нет дома. Чтобы убедиться в этом, он подошел к двери в её комнату, прислушался, не работает ли телевизор, и постучал. Ответа не было, и Пётр решил, что хозяйка квартиры пошла в магазин. Когда возвратился в свою комнату, Наташа, одетая, сидела на диване и, посматривая в карманное зеркальце, поправляла прическу. Пётр предложил позавтракать, но она посоветовала оставить завтрак не тронутым, чтобы хозяйка подумала, что его так и не было дома. И они вышли из квартиры.
А Евгения Устиновна то ли на самом деле ничего не слышала и не о чем не догадывалась, то ли только делала вид. Но, когда через пару недель Пётр сказал ей, что у него есть девушка, которую хотел бы привести домой, попросила не обижаться, но понять, что тогда появится еще одна хозяйка, а она не хочет жить как в коммунальной квартире, в какой и прожила большую часть своей жизни.
Наташа на летние каникулы уехала к родственникам в Краснодарский край. Там она должна была присматривать за младшими братом и сестрой, вывезенными родителями в конце мая. Петр два месяца потратил на поиски хоть какой-нибудь работы. Ушло время, когда трудоустройством выпускников ВУЗов занималось государство. Оказалось, что даже имея высшее образование, но без опыта работы, ты никому не нужен. Наконец, когда заканчивались деньги и нечем стало платить за комнату, удалось устроиться в Морской порт водителем электрокары.
В конце августа возвратилась Наташа. Они встретились, и им так хотелось сбежать ото всех и где-нибудь уединиться, что пошли на вокзал, сели в стоявшую у платформы электричку и вышли из неё, когда за окном увидели огромное, наполовину скошенное зелёное поле, густо пересыпанное голубыми звёздочками васильков.
И они пошли по нагретому августовским солнцем полю, убедившись, что далеко вокруг никого не видно, сели в тени небольшой копёнки на снятую Петром рубашку и не могли насмотреться друг на друга, и наговориться тоже не могли. Когда все новости были рассказаны, он прервал её речь поцелуями, освободил от ставшей ненужной одежды, обнажив покоричневевшее под южным солнцем прекрасное тело, и во всём мире они были одни, и весь мир принадлежал только им.
Вечерняя прохлада дала понять, что пора возвращаться. Когда подъезжали к городу, Наташа сказала, что хочет познакомить его со своими родителями. Решили, что сделают это в ближайшие выходные, когда вся семья будет в сборе.
Вилен Антонович и Домна Гавриловна приняли Петра почти ласково, расспрашивали о родителях, о планах и увлечениях. В их доме ему было уютно, но когда женщины и младшие дети убрали со стола посуду и вышли на кухню, Вилен Антонович сказал, что будет с ним откровенен, что не против его встреч с Наташей, но для счастливого совместного будущего необходимо иметь собственное жильё, у него же пока нет ни кола, ни двора, а их семье скоро самим станет тесно в трёхкомнатной малогабаритной квартире. Женщины принесли сладкое к чаю, и монолог хозяина дома был прерван.
Пётр понимал, что Наташин отец прав, но никаких перспектив для себя не видел, пока его неожиданно не пригласили к начальнику отдела кадров порта. У Петра беспокойным червячком шевельнулась мысль: не собираются ли его уволить? Но услышал совсем другое:
- Пётр Ильич, при оформлении водителем электрокары вы говорили, что хотели бы работать по специальности, и такая возможность появилась. На погрузке в порту стоит судно Института Арктики и Антарктики «Михаил Сомов», которому скоро предстоит отправиться в очередную экспедицию к берегам Антарктиды. Экипаж укомплектован, но один из реф-машинистов, обслуживающих холодильные установки судна, не прошел предрейсовую медицинскую комиссию и отчислен из команды. Руководство института обратилось к нам с просьбой подобрать подходящего специалиста для замены отчисленного, и мы остановились на вашей кандидатуре. Поход длительный, займёт несколько месяцев, поэтому подумайте, посоветуйтесь с родственниками, но с ответом не затягивайте.
- Спасибо, я подумаю, - ответил Пётр, стараясь скрыть удивление и радость от такого заманчивого предложения.
Взволнованный, он не мог дождаться конца рабочего дня, чтобы поделиться радостной новостью с Наташей и её родителями. Наташа сначала возражала, потом, похоже, согласилась.
- Петя, это ведь так надолго – несколько месяцев, да и в море всякое может случиться, таких примеров много.
- Только не будем о них вспоминать, ладно? – подключился её отец.
- Я буду ждать тебя столько, сколько нужно, и очень-очень скучать, - добавила Наташа.
- Корабль надёжный, не раз ходил этим маршрутом и всегда благополучно возвращался, так что беспокоиться не о чем, - попытался успокоить их Пётр.
К началу утренней смены он был в отделе кадров, сообщил о своём согласии и начал оформлять необходимые документы, включая паспорт моряка. Пока шло оформление, Пётр принял участие в подготовке к походу, помогая загружать продовольствие в обширные холодильные установки, заодно знакомясь с рефрижераторным оборудованием.
По какой-то причине, возможно из-за несвоевременного финансирования, судно, которому предстояло обеспечить снабжение и смену зимовщиков антарктических станций Молодёжная и Русская, отправилось в рейс позже, чем планировалось. Двадцать первого ноября причал с провожающими, с Наташей, машущей обеими руками, стал отдаляться. Корабль, вобравший в себя разнообразный груз для зимовщиков, палубный вертолёт, команду из сорока человек, около сотни пассажиров – будущих зимовщиков и учёных – гидрологов, в сопровождении двух лоцманских буксиров вышел из акватории порта и направился к Морскому каналу.
Когда Петр перед заступлением на первую в жизни вахту вышел на палубу и за кормой на горизонте увидел постепенно уменьшающийся силуэт Исаакиевского собора, восторг предвкушения чего-то, пока неизвестного, но заманчиво - интересного, переполнил его душу. Дизель-электроход ледового класса, названный в честь знаменитого полярного исследователя Михаила Михайловича Сомова, величаво возвышался над водами Финского залива, оставлял за собой широкую пенную полосу от работающих мощных двигателей, и он чувствовал себя частицей этого огромного механизма. Сначала их сопровождали крикливые и нагловатые стаи чаек, потом, когда вышли в открытое море, одинокие морские странники альбатросы и стайки дельфинов. В океане они сами стали одинокими странниками, отправившимися в далёкое неведомое. Пётр решил вести дневник, чтобы сохранить в памяти главные события первого плавания.
Сутки Петра состояли теперь не из минут и часов, а из вахт. К своему удивлению, он не страдал морской болезнью, которая мучила не только пассажиров, но и кое-кого из команды, с которой успел познакомиться, а с радистом Володей Картавиным, вахты которого совпадали с его вахтами, стали друзьями. Несмотря на свою фамилию, он был отличным радистом и вовсе не картавил.
К началу нового года, на который приходится «макушка» короткого антарктического лета, дизель-электроход, оставив за собой половину земного шара и благополучно преодолев ревущие сороковые широты, окруженный ледяным крошевом, плавучими льдами и выглядевшими огромными даже с расстояния нескольких миль айсбергами, подошел к ледяному щиту Антарктиды и вошел в море Космонавтов, чтобы с помощью вертолёта обеспечить всем необходимым станцию Молодёжная и сменить зимовщиков.
Когда работа была закончена, и «Михаил Сомов» двинулся на север к берегам Новой Зеландии для пополнения запасов топлива и продовольствия для зимовщиков, корабль плотно сел на камни. Как оказалось, капитан, вышедший на мостик пьяным, не слушая своих помощников, совершал немыслимые маневрирования среди ледяных полей, что и привело к такому результату. Сняться с камней удалось самостоятельно, но на это потребовался не один день.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Воскресенье, 19 Фев 2017, 05:09 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Четверг, 15 Дек 2016, 04:59 | Сообщение # 109 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | В середине февраля в порту Веллингтона была завершена погрузка всего необходимого, капитана, посадившего судно на камни, сменил срочно вызванный прилетевший самолётом капитан Родченко, и «Михаил Сомов» направился к морю Росса, чтобы обеспечить снабжение и смену зимовщиков станции «Русская».
Седьмого марта дизель-электроход подошел к береговому припаю на расстояние двадцати пяти миль от станции. Этот район мало пригоден для судоходства из-за частых подвижек паковых льдов. Стремительно приближалась антарктическая зима и полярная ночь. Иностранные суда к этому времени стараются покинуть регион, но «Сомов» не мог уйти, не обеспечив всем необходимым полярную станцию. Началась выгрузка снабжения с помощью судового вертолёта, и, несмотря на то, что в работах принимали участие все свободные от вахты, вскоре стало ясно, что выгрузка даже самой необходимой части снабжения и смена зимовщиков могут закончиться попаданием в ледовый плен.
В середине марта в районе стоянки «Сомова» три дня бушевал ураган.Пятнадцатого марта ветер резко усилился. Корабль, предназначенный для прохода во льдах до семидесяти сантиметров, заблокировало тяжелыми льдинами толщиной три – четыре метра. «Михаил Сомов» при температуре 25 градусов ниже нуля накрепко вмёрз в ледовое поле моря Росса, а расстояние от него до кромки ледового поля, где находилось вспомогательное судно экспедиции «Павел Корчагин», не ледового класса, было более восьмисот километров. Усилия мощных, 7200 лошадиных сил, двигателей не помогали. Носовая часть судна толщиной сорок четыре сантиметра не могла справиться с тихоокеанским ледовым массивом. Руководством экспедиции было принято решение об эвакуации с судна больных, зимовщиков и части экипажа вертолётом на «Павла Корчагина», оставив только добровольцев. Среди оставшихся пятидесяти трёх человек были и Пётр с Володей Картавиным.
Началась ежедневная борьба за живучесть корабля. Постоянно приходилось обкалывать лёд вокруг ходовых винтов, чтобы не вмёрзли. Поочерёдно и неоднократно перебирали четыре главных двигателя, добиваясь их безотказной работы. Ждали помощи Большой земли, но она не приходила. Угнетали отсутствие информации и весточек из дома. В часы досуга бессчетное количество раз пересмотрели фильмы из фильмотеки, находившейся в ведении электромеханика Сергея Долидёнка, включая «Чапаева» и «Кубанских казаков». Чтобы отвлечься от мрачных мыслей в темноте полярной ночи, Пётр охотно брался за любую работу.
Благодаря дружбе с судовым радистом, он был в курсе событий, но иногда казалось, что лучше бы этого не знать. На неоднократные просьбы капитана Родченко о вызволении из ледового плена, Москва сначала не отвечала, потом запретила выход в открытый эфир, приказав пользоваться только закрытой связью. И никто в мире не знал об их трагедии, даже близкие, которых, как могли, успокаивали руководители экспедиции.
Лишь в начале июня, в самый разгар антарктической зимы, когда иностранные радиостанции стали вещать, что во льдах Антарктики гибнет, не дождавшись помощи и, возможно, уже погибло вместе с экипажем огромное, больше ста тридцати метров длиной, судно, предположительно принадлежащее Советскому Союзу, руководство Института Арктики и Антарктики сообщило, что по решению правительства во Владивостоке готовится к выходу ледокол «Владивосток», который будет направлен им на помощь.
На «Сомове» заканчивались топливо, продукты, запасы пресной воды, и гибель казалась неизбежной, когда пришла радиограмма с сообщением, что «Владивосток» находится во льдах моря Росса, пробивается к ним и просит включить корабельный прожектор в качестве ориентира.
Двадцать третьего июля, когда ледокол находился в 170 километрах, сомовцы, услышав приближающийся звук вертолёта, с сигнальными фаерами в руках собрались на верхней палубе, боясь, что тот в темноте полярной ночи пролетит мимо. Вертолётчики привезли письма, и это был первый радостный день их ледовой одиссеи. Каждый стремился уединиться, чтобы, читая письма, почувствовать себя рядом со своими близкими. Наташа писала о том, что любит и скучает, что они все здоровы, только никак не дождутся его возвращения. Пётр читал, перечитывал и снова читал её письма, теперь уже не сомневаясь в близкой встрече.
Двадцать шестого июля сильный ветер создал трещины в ледовом поле, обеспечивая проход ледоколу, спешившему на свет прожектора вмороженного в лёд судна. «Владивосток» обколол лёд вокруг «Сомова» и взял его на буксир. Как только буксируемый электроход и ледокол вышли из ледовой ловушки, ледовое поле сомкнулось. Увидев это, Пётр с с ужасом представил себе, что могло с ними случиться, если бы помощь опоздала даже на один день.
Пробивая лёд мощным корпусом ледокола, раздвигая огромные льдины и расширяя попадающиеся в пути трещины ледяного массива, оба корабля одиннадцатого августа под крики «Ура!» экипажей вышли на чистую воду. После захода в Новую Зеландию, где суда заправились все необходимым, «Сомов» и «Владивосток» одновременно вышли из акватории порта, прощаясь, отсалютовали друг другу громкими гудками и отправились каждый к своему порту приписки.
Пятнадцатого октября дизель-электроход «Михаил Сомов» после ста тридцати трёх дней ледового плена возвратился в Ленинград. Экипаж встречали как героев. В порту был организован торжественный митинг, высокопарные слова которого воспринимались Петром лишь как досадная задержка предстоящей встречи с Наташей. И они встретились, и им казалось, что уже никогда, ни на одну минуту не расстанутся, и на следующий день подали заявление во Дворец бракосочетания.
Наташа за время разлуки доучилась в институте, получила красный диплом и работала в отделе труда и зарплаты одного из многочисленных предприятий Ленинграда, имевших вместо названия номер почтового ящика. Дизель-электроход «Михаил Сомов» отправили в длительный ремонт. Пётр, устав от вынужденного безделья и празднования с членами команды благополучного возвращения, решил заняться давно наболевшим решением квартирного вопроса, и ему удалось вступить в строительный кооператив только что сданного в эксплуатацию дома. Денег, заработанных в рейсе, хватило на первый взнос, необходимую мебель и свадьбу, которую совместили с новосельем. И молодая семья поселилась в новой двухкомнатной квартире.
Пётр так соскучился по Наташе и домашнему уюту, что ему не хотелось выходить из дома даже в ближайший магазин, но деньги заканчивались и нужно было как-то трудоустраиваться. Он читал объявления о трудоустройстве в рекламных газетах, ежедневно заполнявших почтовый ящик, обзванивал работодателей, заходил в отделы кадров многих предприятий, но везде, если и предлагали работу, то с такой низкой зарплатой, на которую Пётр, познавший хороший, пусть и рискованный, заработок моряка, не мог согласиться. Решив посоветоваться с товарищами по ледовой одиссее, позвонил Володе Картавину и услышал, что тот готовит документы для зачисления в экипаж Большого морозильного рыболовного траулера (БМРТ) Тралрыбфлота, через несколько дней выезжает в Мурманск, рад был бы и Петра видеть членом этой команды и может рекомендовать его на должность рефмеханика.
Бурный Наташин протест против такого решения закончился не менее бурными объятиями, и утром следующего дня она, пряча от мужа припухшие от слёз невыспавшиеся глаза, просила Петра не торопиться и сначала хорошо подумать, понимая про себя, что уже ничего не изменить, придётся согласиться. Вскоре из Мурманска пришел вызов, и ей снова пришлось собирать Петра в дорогу, готовя себя к длительному одиночеству. Она не могла предположить, что такие сборы станут ежегодными и будут продолжаться долгие двадцать лет.
В первый рыбопромысловый рейс Пётр вышел на БМРТ, построенном в Польше на гданьской судостроительной верфи. Крупный корабль длиной 94 метра с экипажем 90 человек, предназначенный для добычи, хранения, переработки и транспортирования рыбы, прошел межрейсовое обслуживание и стоял наготове у причала. Рано утром они покинули воды Баренцева моря, вошли в неспокойное Норвежское и на выходе в Атлантический океан у Фарерских островов попали в такой шторм, что их совсем не маленький корабль бросало как щепку.
Вздымаясь на огромные водяные валы Атлантического океана, скатываясь с них и врезаясь во встречные волны, накрывавшие судно почти до клотика, пройдя еще через несколько штормов и штилей, они подошли к берегам Аргентины и вошли в акваторию Буэнос-Айреса, на многие годы ставшего их портом приписки.
Немного отдохнув и приведя в порядок рыболовное оборудование, траулер вышел в океан для выполнения основной задачи – ловли рыбы. Началась охота за рыбными косяками в нейтральных водах, разрешенных для рыболовства. Прошло несколько дней, пока эхолокаторы, прощупывавшие по курсу судна океанскую толщу воды, не показали, что слева от них на большой глубине идёт огромный косяк рыбы. Капитан вывел судно на стаю, палубная команда заняла определённые корабельным уставом места, заработали траловые лебёдки, разматывая сотни метров троса – ваера с тралом.
Корабль полным ходом, обеспечивая открытие трала, пошел по направлению движения косяка, стараясь охватить им всю стаю. Через несколько часов эхолокатор показал, что трал полон. Лебёдки заработали в обратную сторону, вытягивая ваер. Вскоре на слипе, через который поднимают трал, он, долгожданный, и появился. Тяжеленный, наполненный крупной жирной скумбрией и случайно попавшей «мусорной» рыбой, трал медленно вползал на палубу в сопровождении отчаянно галдевшей стаи чаек и альбатросов, врезавшихся в него как пикирующие самолёты-истребители. Неожиданно через слип вслед за тралом со скоростью курьерского поезда влетела огромная рыбина. Она пролетела над палубой, едва не проткнув борт, шлёпнулась на баке и забилась всем телом, бешено вращая голубыми глазами. Это была меч-рыба длиной больше двух с половиной метров и весом около ста пятидесяти килограммов. Её вкуснейшего мяса, не пахнувшего рыбой, хватило, чтобы несколько дней кормить всю команду.
Не товарную рыбу выбрасывали на прокорм птицам и прочим морским обитателям, морские деликатесы оставляли команде. Товарная рыба сплошным потоком с верхней палубы шла вниз в производственный цех переработки и последующей заморозки в огромных морозильных камерах. К разделке рыбы привлекался весь экипаж, свободный от вахты, независимо от занимаемых должностей. Вооруженные острейшими ножами, они стояли вдоль конвейера, выполняя каждый свою операцию. Петра сначала ставили только на отрубку голов, потом, по мере приобретения опыта, стали доверять потрошение рыбы, извлечение печени из трески и её обработку. Тем временем под руководством тралмастеров палубная команда мощными струями воды очищала от остатков рыбы палубу, трал и, бережно укладывала его. И корабль опять отправлялся на поиски, иногда долгие, следующего косяка. Когда трюмные морозильные камеры оказывались заполненными, БМРТ перегружал свою продукцию на огромную, как завод, океанскую плавбазу, находившуюся в зоне рыболовства, и продолжал охоту за косяками.
Однажды, во время лова вблизи антарктических вод ледяной рыбы, к ним в гости пожаловал пингвин. Верхом на трале, полном рыбы, он въехал на слип, не обращая внимания на рыбаков, кивая головой, словно раскланиваясь с ними, ходил по палубе, с удовольствием получал угощения и подбирал выпавшую из трала мелкую рыбёшку. Лишь когда рядом с ним стали бить мощные струи брандспойтов, чистивших палубу, пингвин не спеша, переваливаясь с ноги на ногу, подошел к краю слипа и, не оглядываясь, спрыгнул в воду.
Закончились шесть месяцев первого рыболовного сезона Петра. Домой возвращались самолётом. Перелёт Буэнас-Айрес - Москва с несколькими промежуточными посадками длился больше двадцати часов и им, соскучившимся по дому и семьям, казался бесконечно долгим. В московсковском аэропорту, перейдя в зал вылета, он удачно попал на ближайший рейс в Ленинград, перед регистрацией успев позвонить домой.
Через час полёта самолёт пошел на снижение и приземлился в аэропорту Пулково. Томительно потянулось время до пристыковки трапа. Горизонтальный эскалатор, вёзший вышедших из самолёта пассажиров, двигался не так быстро, как бы ему хотелось, и он, где возможно, бежал по нему, стремясь первым войти в зал прилёта. Наташа, нетерпеливо переминаясь, стояла чуть впереди толпы встречающих. Пётр обнял её, целовал глаза, щеки, солоноватые от слёз радости губы, а она шептала:
- Как же я по тебе соскучилась! Нет, теперь уже мы…
- Прости, я и не заметил.
Он приложил руку к заметно округлившемуся животу Наташи, и почувствовал под ней шевеление.
- Да-да, это он так с тобой здоровается. Сказали, что у нас будет мальчик.
- У нас будет сын! – неожиданно громко прокричал Пётр, и в зале аэропорта раздались аплодисменты.
Таксист, с которым Пётр поделился радостной новостью, поздравил их, и улыбка, казалось, так и не сошла с его лица.
Почти полгода он был рядом с Наташей и первенцем, которого назвали Алексеем. И снова подошло время собираться в море. Через две навигации родилась дочь, Ириша. Заботы о воспитании детей легли на хрупкие плечи Наташи. Пётр, когда был дома, помогал ей, но время летело так быстро, что для него дети выросли и повзрослели почти неожиданно. Казалось, не успел оглянуться, как появилась внучка. И их корабль состарился, и он сопровождал его в Индию на металлолом. За эти годы они обеспечили детей квартирами и всем необходимым. В пятьдесят лет, по северным нормам, он вышел на пенсию и вместе с Наташей начал строить планы на спокойное пенсионное будущее. Чтобы не сидеть без дела, начал оформляться заместителем главного инженера в одном из торгово-развлекательных комплексов…
- Что же вы, батенька, так не бережете себя…, - услышал Пётр незнакомый голос, открыл глаза и увидел склонённое к нему лицо с внимательными карими глазами, обрамлённое сверху белой докторской шапочкой, снизу бледно-голубой маской.
- Вашу закупоренную сердечную артерию будем ремонтировать при помощи стента – тонкостенной перфорированной металлической трубочки, которая и будет в дальнейшем обеспечивать проходимость сосуда. После местной анестезии стент к месту закупорки введём через бедренную артерию. Операция продлится примерно час. Больно не будет.
Он видел, что делал хирург, слышал его переговоры с ассистентами и медсёстрами, почувствовал усталость, стал засыпать и не помнил как его отвезли в реанимацию. Соседи по палате сказали, что проспал почти сутки.
Проснулся Пётр, почувствовав чей-то внимательный взгляд. Рядом с его кроватью на стульчике, обитом искусственной кожей, сидела Наташа. И он увидел её глаза, ласковые, полные участия и невыплаканных слёз.
– Наташенька, родная моя, здравствуй! Не плачь, милая, я живой, - сказал Пётр, приподнимаясь на локтях, но был мягко остановлен осторожной Наташиной рукой.
– Тебе еще рано вставать. Врачи сказали, что операция прошла успешно, но нужно два-три дня полежать. Я буду рядом с тобой и, если разрешат, попрошу раскладушку и останусь на ночь.
Он вложил свою большую ладонь в её левую маленькую тёплую ладошку, а она правой рукой ласково, подушечками пальцев, гладила его по голове, согнутым указательным пальцем коснулась губ, нагнулась и целовала глаза, нос, губы, подборок и шею.
Ей не разрешили остаться на ночь, но, ослабленный операцией, Пётр этого не знал. Не дождавшись ужина, он заснул крепким сном выздоравливающего. Когда утром открыл глаза, снова увидел Наташу, подумал, что она так и не уходила, стал расспрашивать о детях, внучке и просил передать, чтобы не беспокоились.
Через три дня после операции Петра выписали, и они вышли из высоких дубовых дверей, взялись за руки, размахивая ими как первоклассники и весело смеясь, пошли по аллее внутреннего парка клиники, а им навстречу спешили дети. Жизнь продолжалась.
ПРИМЕЧАНИЯ:
- БМРТ – большой морозильный рыболовный траулер;
- Бак – носовая часть верхней палубы;
- Клотик – навершие мачты в виде сплюснутого с двух сторон шара;
- Слип – наклонный участок в центре кормы, предназначенный для подъёма трала.
Декабрь 2016
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Воскресенье, 19 Фев 2017, 05:20 |
| |
| |
| Ла-Ра | Дата: Четверг, 15 Дек 2016, 17:49 | Сообщение # 110 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 3378
Статус: | Цитата Станислав_Ластовский ( ) ШПАК
Станислав, читаю с удовольствием, но медленно  Суета предновогодняя...
От себя не убежишь...
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Пятница, 16 Дек 2016, 17:02 | Сообщение # 111 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | Спасибо, Лариса,что читаете, ну а "медленно", так не в этом суть, товар-то не скоропортящийся. Да и новогодние хлопоты не отложишь.... СЧАСТЬЯ Вам в Новом году!
|
| |
| |
| Ла-Ра | Дата: Воскресенье, 18 Дек 2016, 18:49 | Сообщение # 112 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 3378
Статус: | Станислав, прочитала рассказ с превеликим удовольствием! Столько узнала! Спасибо Вам огромное!
Есть в тексте один момент, где у меня запрыгали мысли.
Цитата Станислав_Ластовский ( ) Пётр обнял её, их лица оказались совсем рядом, и он прикрыл глаза в предвкушении сладкого поцелуя, но она подставила только щеку.
Приближался день защиты дипломного проекта, а Наташа так и оставалась неприступной. Правда, при каждой встрече, если была такая возможность, они не могли нацеловаться, но этим всё и ограничивалось.
Наконец наступил долгожданный день, когда Петру торжественно вручили нагрудный знак,
Если коротко, получилось следующее:
Она оставалась неприступной,
Наконец наступил долгожданный день...
Как-то так.
В самом начале истории Петра, мне так хотелось сказать: Ну бабы дают!
Рада, что у него не сломалась из-за этого судьба.
Ещё раз спасибо, Станислав!
Всего Вам самого наилучшего!
От себя не убежишь...
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Понедельник, 19 Дек 2016, 06:24 | Сообщение # 113 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | СПАСИБО! Над замечанием обязательно подумаю.
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Суббота, 02 Фев 2019, 04:50 | Сообщение # 114 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | ПОПУТЧИК
Глава первая
В том году отпуск пришелся на октябрь. Рассматривая разные варианты отдыха, по совету друзей остановились на белорусском санатории Белая Русь, по телефону забронировали места и начали готовиться к поездке.
* * *
Скорый до Минска отправлялся в шесть вечера с «копейками». На вокзал приехали минут за десять до отправления, нашли указанный в билете вагон, вошли в купе под громкое обращение к провожающим с просьбой покинуть поезд и увидели будущего попутчика.
Он сидел на застеленной нижней полке возле окна, повернулся на звук открываемой сдвижной двери, широко улыбнулся, словно давно ждал нас, и, не вставая, сказал бархатным баритоном, почти басом:
- Добрый вечер. Меня зовут Николай, можно просто: Коля.
Мы тоже представились, разместили багаж, я вышел в коридор, жена начала застилать верхнюю полку. Николай деликатно подвинулся к окну и что-то разглядывал на платформе, всё быстрее двигавшейся мимо нас вместе с людьми, прощально машущими вслед.
После обычной поездной суеты, сопутствующей отъезду, когда проводница принесла чай в металлических подстаканниках, решили поужинать. На купейном столике, накрытом белой салфеткой, стало тесно от прихваченных в дорогу закусок, неспешно вынимаемых из дорожной сумки.
Когда сосед стал выкладывать свои продукты, выискивая свободное место, как он сказал, на «поляне», я предложил объединить их с нашими; чтобы ужин стал общим, достал плоскую металлическую фляжку, обтянутую черной тиснёной кожей с надписью, красным, «Абхазия» – память об отдыхе в пансионате «Самшитовая роща» - и четыре такие же стопочки. Четвёртая предназначалась для недостающего пассажира, который мог появиться в любой момент.
Под дежурные тосты «за знакомство», «с отъездом» и прочие, такого же качества, беседа постепенно перешла в почти дружескую, особенно после предложения Николая отведать его «самогнали».
Чтобы не уподобиться некоторым телевизионным шоу, превращающим любой диспут в базарную перебранку, говорили обо всём, кроме политики.
* * *
Когда количество выпитого приблизилось к расслабляющей дозе, и Николай перешел к рассказу о себе, стало понятно, что наш попутчик не только улыбчив, но и разговорчив. Он говорил эмоционально, слова и фразы нанизывались на общую нить рассказа постепенно, как кружево в процессе вязания, обретая заложенный в них образ.
- Я деревенский, и где бы ни жил, куда бы ни забросила судьба, в моей душе не исчезает любовь ко всему, связанному с селом.
На первом месте, конечно, семья, дом, дети, ради которых и живу, но, если отпуск, то хочется в деревню… К животным, которых незаслуженно называют скотиной, к огороду с давно не крашенным штакетником и скрипучей калиткой, с прополкой, гудящими над головой пчелами и шмелями, с промокшей от пота майкой.
- Так вы едете домой или в гости?
- Я еду навестить маму. Её не видел давно, со дня похорон отца, который много лет назад служил срочную службу в Белоруссии, встретил там маму, да так и остался на её родине, где работал полеводом, потом председателем колхоза. Через несколько дней будет три года, как его не стало.
После короткой паузы, вызванной печальным сообщением, Николай продолжил:
- По совету отца после десятилетки я подал документы в Военно-строительное училище, которое успешно окончил с красным дипломом.
Участвовал в строительстве военных объектов по всей стране, но начались девяностые годы, когда офицерам месяцами не платили зарплату, когда, чтобы содержать семью, приходилось подрабатывать на «гражданке».
Поняв, что мне в такой армии не место, ушел в отставку в звании капитана. Теперь живу в вашем городе, и живу неплохо.
* * *
Николай надолго задумался, а мы, используя паузу, застелили свою нижнюю полку и начали готовиться ко сну. В коридоре, по пути к туалету, стали делиться впечатлениями о попутчике.
- Похоже, - сказала жена, - он нам не доверяет. Почти пять часов в пути, а сосед не вставал со своего места и не выходил из купе. Тебе не кажется это странным?
- Кажется, но вдруг он везёт что-то ценное или секретное?
- Или в багажном ящике под его полкой лежит кейс, набитый долларами? Говорят, стодолларовыми купюрами в кейсе среднего размера можно разметить миллион…
Когда возвратились в купе, Николай при дежурном синем свете лежал, укрытый до головы одеялом и, возможно, спал.
Я опустил светонепроницаемую штору окна, выключил свет, запрыгнул на верхнюю полу и в полной темноте быстро заснул.
* * *
Разбудила меня, похоже, тишина, когда затих перестук вагонных колёс. Чьи-то шаги приблизились к нашему купе, дверь сдвинулась ровно настолько, чтобы пропустить человека, и высокий мужчина средних лет при слабом, поступавшем из коридора свете, стал устраиваться на свободной верхней полке. Поезд стоял минут пятнадцать, потом слегка дёрнулся и стал плавно набирать скорость.
За тонкими купейными перегородками отдалённо слышались тихие разговоры и какие-то шорохи, но меня привлекли звуки, слышавшиеся с полки Николая. Он ворочался, чем-то постукивая, негромко храпел, посапывал и даже как будто похрюкивал во сне.
Объяснив беспокойный сон соседа впечатлениями от рассказанного, я незаметно для себя заснул. Проснулся от мягкого утреннего света и ласкового прикосновения руки жены к начинавшей колоться щеке.
Поселившийся ночью сосед еще не проснулся. Полка Николая с аккуратно свёрнутой постелью была пуста.
* * *
Первые положительные эмоции от поездки в Белоруссию начались со столичного вокзала, современного, из стекла и бетона, пронизанного светом и очень удобного для пассажиров.
На Привокзальной площади многочисленные таксисты предлагали свои услуги, но поездка на такси почти в 150 километров до санатория Белая Русь оказалась не по карману. Ближайший к выходу из вокзала таксист, хоть и был не очень доволен отказом ехать с ним, объяснил, как пройти к стоянке автобуса нужного нам направления.
* * *
После нескольких остановок перед городскими светофорами автобус выкатился на широкую ленту шоссе и набрал рейсовую скорость.
По обеим сторонам дороги мелькали леса, в основном хвойные, но ухоженные как парки, по крайней мере в зоне видимости, прерывавшиеся просторными пожелтевшими полями с убранным урожаем.
Многочисленные зоны отдыха для путешествующих, мимо которых проезжали, выполнены в народном стиле с деревянными резными скульптурами, скамейками, столами, обязательными туалетами и контейнерами для мусора.
Домики и огороды деревень и посёлков, в которых автобус останавливался, отделяли от дороги деревянные заборы из штакетника, аккуратно покрашенные в яркие цвета.
Ехали почти два часа, но объявление водителя: «Деревня Воронцы. Пассажирам до санатория Белая Русь приготовиться к выходу», - прозвучало неожиданно.
* * *
В просторном административном холле санатория нас встретили как долгожданных гостей, быстро оформили, выдали ключи от номера, там же внесли наши медицинские данные в электронную картотеку и сказали, что обо всех лечебных мероприятиях сообщат дополнительно.
Так и случилось. Каждый раз накануне посещения врача или перед очередной процедурой под нашей дверью лежала записка с напоминанием, номером нужного кабинета и назначенным временем. И никаких очередей!
* * *
Двухместный номер оказался просторным, со всеми удобствами, холодильником и телевизором. В номере было всегда чисто, через три дня менялось бельё, но ни разу, как и уборка, в нашем присутствии.
Отдых начался с обеда. Накормили вкусно и сытно. Две женщины, за столик с которыми нам предложили сесть, оказались польками, не первый раз отдыхающими в этом санатории. По-русски, но с заметным акцентом, они рассказали, что их здесь привлекают низкая цена, места, когда-то бывшие вотчиной их предков, шикарная природа и близость одного из красивейших водоёмов Белоруссии – озера Нарочь.
- Мы уезжаем послезавтра. Завтра после обеда пойдём бросить монетки в озеро, чтобы возвратиться снова. Если будет желание, можете пойти с нами.
* * *
На следующий день через час после обеда мы встретились у выхода из главного корпуса и направились к озеру.
Под ногами мягко пружинила хвойная подстилка соснового бора. Воздух, насыщенный сосновым озоном, хотелось пить, а не вдыхать. Синее с серебряной дымкой осеннее небо сквозь высокие густые сосновые кроны казалось узорчатым.
* * *
Широкая извилистая тропа, плавно понижаясь, через 15 минут привела к озеру. Оно оказалось таким большим, что противоположный берег просматривался с трудом.
По лёгкой ряби озера в нескольких метрах от берега плавно, с гордо поднятыми на изогнутых шеях головами, плыла небольшая белая лебединая стая. Они плавали вдоль берега то в одну сторону, то в другую, словно патрулируя его. И мы долго стояли, любуясь их красотой.
- Лебеди знают время, когда сюда приходят отдыхающие и, в ожидании угощения, не уплывают далеко, - пояснили наши спутницы, поделившись припасёнными с обеда кусками хлеба.
Когда мы с хлебом в руках подошли к самой воде, несколько лебедей отделились от стаи и опасливо приблизились к берегу. Сначала подбирали брошенные в воду куски, потом один из них осмелился, вышел на берег, стал брать из рук, за ним и другие.
Глава вторая
Октябрь в Белоруссии выдался тёплым и не дождливым. Мы почти каждый день ходили на озеро кормить лебедей. Те, похоже, стали узнавать нас и смело подходили.
Накануне отъезда жена долго купалась в бассейне, устала и попросила, чтобы прощаться с озером и лебедями пошел без неё.
Подошел к кромке воды, с размаха бросил монеты подальше в озеро и обнаружил, что пакет с хлебом оставил дома. Решил возвращаться, не покормив лебедей, но увидел женщину с двумя детьми, отламывавшую куски белого хлеба от целой буханки.
- Не подскажете, где можно купить такой хлеб? - подойдя ближе, спросил её.
- Мы купили в посёлке Нарочь, в десяти минутах ходьбы. Там есть и булочная, и магазин.
* * *
Я пошел в посёлок и не пожалел об этом. Небольшой населённый пункт пересекала асфальтированная дорога с аккуратной разметкой, она же главная улица, вдоль которой уходили, насколько видно, ряды малоэтажных жилых домов. На тротуаре ни одной бумажки, ни одного окурка и, мне показалось, даже пыли.
Мы привыкли теперь к слову «маркет», а магазин на другой стороне рядом с переходом радовал глаз почти забытой вывеской «Гастроном».
«Зебра» перехода так ярко выделялась на черном гладком асфальте, что казалась свеженанесённой. И на каждой стороне коротенького перехода стояли по две урны. В одной, с надписью «пластик», были видны пластиковые бутылки, в другой бумажки, окурки и прочий мусор.
Только поставил ногу на проезжую часть, как машина, выезжавшая из-за неблизкого поворота, остановилась и терпеливо ждала, пока перейду дорогу.
* * *
Я вошел в магазин, и каково было моё удивление, когда среди немногочисленных покупателей увидел нашего попутчика Николая.
- Вот так раз! Николай, какими судьбами? Вы так быстро покинули купе, что мы не успели проститься…
- Ой, здравствуйте! Рад вас видеть! Как вам отдыхается?
- Отлично. Но всё когда-то кончается, и мы завтра возвращаемся домой.
- Жаль не знал, в каком санатории отдыхаете, а то бы встретились раньше.
- И я этой встречи не ожидал.
- Мне хочется объяснить своё поспешное бегство из купе и еще многое рассказать, но здесь, в присутствии посторонних, неудобно. С другого торца магазина есть кафе. Предлагаю пойти туда и немного посидеть. Как вы насчет пива?
- Положительно, особенно по поводу встречи.
В маленьком, на несколько столиков, кафе самообслуживания мы взяли по две пол литровых банки пива, нарезки сыра и сервелата, и я приготовился внимательно слушать Николая.
* * *
- Исчезновение из купе было вынужденным. В багажном ящике под моей полкой лежал рюкзак, в котором, запелёнатый в детскую простынку и завёрнутый в тёплое, тоже детское, байковое одеяло ехал маленький, чуть больше молочного, поросёнок.
Я не мог позволить себе даже на несколько минут выйти из купе. Вдруг он развизжится на весь вагон или нагадит? Удивительно, но поросёнок все тринадцать часов пути молчал как партизан.
«Так вот кто ворочался и хрюкал в нашем купе», - подумал я, а Николай продолжил:
* * *
- Когда приближались к Минску, я, стараясь не шуметь, собрался, вышел с рюкзаком из купе, пошел по между вагонным переходам из нашего десятого к головному вагону и стоял в тамбуре рядом с проводником, готовый выскочить на перрон, не дожидаясь полной остановки поезда.
На Привокзальной площади увидел машину сестры, трусцой побежал к открывшейся задней дверце и положил пронзительно завизжавший рюкзак на заранее подготовленную, лежавшую между передними и задними сиденьями клеёнку.
И случилось то, чего боялся в поезде. Запах скотного двора мгновенно заполнил салон. Сестра опустила стёкла дверец машины. Мы ехали, обдуваемые ветром, но казалось, от резкого запаха не избавимся никогда.
Когда приехали, рюкзак, верой и правдой служивший несколько лет, выкинули в помойку. Салон машины долго мыли и опрыскивали разными пахучими средствами.
* * *
Николай предложил тост за неожиданную встречу, мы чокнулись пивными банками, пили, закусывая сыром и колбасой и, продолжая беседу, перешли на «ты».
- Поросёнок-то откуда у тебя?
- В пятидесяти километрах от нашего с тобой города живёт сослуживец, с которым дружны с училища. Он, когда уволился из армии, занялся фермерством и довольно успешно.
Мы с Серёгой одногодки, да и родились в одном месяце. Только он старше на неделю, потому иногда, подшучивая, называет меня «салагой». Кстати, ты знаешь происхождение слова «салага»?
- Нет, не знаю.
- На севере, по-моему, в Кольском заливе, есть остров Алаг, на котором указом Петра Первого была создана мореходная школа, готовившая мальчишек-юнг для флота. Когда взрослые встречали юнца во флотской форме, спрашивали: «Ты откуда такой?», он отвечал: «С Алага».
- Интересно, но ты начал про поросёнка…
- Этот год у меня, как и у Сергея, юбилейный. Мы с женой приехали его поздравить, а когда уезжали, Серёга подарил живого молочного поросёнка, добавив: «Это к твоему юбилейному столу. Неделю поживёт у тебя, потом зарежешь. Мешок с сеном для подстилки лежит в багажнике твоей машины.»
Но разве можно было его зарезать? Когда уезжали, поросёнка, укутанного в одеяльце, сначала держал на коленях (за рулём была жена), потом, зашевелившегося и тихонько похрюкивавшего, прижал к себе. Так и держал у груди, пока не вошли в квартиру.
Поросёнку выделили спальное место в просторной кладовке, застелив пол привезённым с фермы сеном. Днём держали на застеклённом балконе. Поначалу он и есть-то не мог, и мы поили его молоком из бутылочки через соску, постепенно приучая к обычной еде.
* * *
Когда стало ясно, что молочного поросёнка на праздничном столе не будет, а он стал всё громче хрюкать и топотать, мешая соседям, позвонил маме. Она выслушала нашу историю и согласилась присоединить его к своему небольшому хозяйству, состоявшему из пяти кур, петуха и домашнего любимца дворовой породы Акбара.
Мама живёт в просторном доме на окраине этого посёлка. После смерти отца она долго болела, и сестра, с мужем и двумя четырёхлетними сыновьями – близнецами, переехала к ней из деревни, в которой находится ваш санаторий.
* * *
За дворовым забором маминого дома – большое, летом зелёное, зимой заснеженное, поле, куда два раза в день, утром и вечером, отпускают гулять Акбара.
Он, щенком подобранный сестрой на улице, не любит посторонних, потому днём почти всегда на цепи. Теперь к Акбару в гости приходит подруга и ждёт за калиткой, чтобы вдвоём пойти в поле.
* * *
Это бездомная рыжая собака, похожая на овчарку, которую в прошлое воскресенье, возвращаясь из магазина, имел неосторожность угостить пряником. Благодарная, она не отстала от меня до самого дома и с того дня приходила регулярно.
Вечером, как обычно, я ослабил ошейник, снял с Акбара, повесил на большой гвоздь, вбитый в стенку конуры и открыл калитку.
Когда вышел проверить, не возвратился ли пёс, увидел, как через калитку вбежала собака, шедшая в воскресенье за мной. Она сунула голову в ошейник, соединённый с цепью, и с гордым видом села рядом с будкой.
Вскоре возвратился необычно усталый Акбар, увидел такое нахальство и строго, но негромко зарычал. Его гостья неохотно освободилась от ошейника и медленно, опустив голову, вышла через калитку. Так началась их дружба.
* * *
Поросёнок, которого привёз, оказался Машкой. Её временно поселили в небольшом курятнике вместе с курами.
Похоже, мы оба привязались друг к другу. Если появляюсь во дворе, Машка радостно визжит, мчится ко мне и требует ласки.
Скоро возвращаться домой, но чувствую, что какое-то время будет её не хватать.
Глава третья
Когда допили пиво и вышли из кафе, Николай сказал, что хочет проводить меня до санатория, и беседа продолжилась на ходу.
- Ты такой благодарный слушатель, что хочется рассказать еще одну историю. Теперь про кошечку. Она сначала жила у наших друзей. Привезли её из госпиталя, в котором начальником отделения работал их родственник.
* * *
Однажды в приоткрытую дверь его кабинета вбежал удивительно красивый котёнок. Он был сиамского окраса, но пушистый и такой дико-пугливый, что с трудом удалось поймать.
Его мама, обычная бездомная кошка, жила под госпитальной лестницей. Все знали, что иногда, раз в несколько лет, она среди прочих, обычных, приносила по одному котёнку сиамского окраса.
Красивого котёнка не хотелось оставлять на произвол судьбы. Решили взять его себе.
* * *
Когда привезли домой и пустили в комнату, он сразу куда-то исчез. Подумали, что не заметили, как сбежал. Через пару дней, когда услышали слабый писк, поняли в чем дело.
Испуганный дикий котёнок забился в узкую щель между стеной и мебельной стенкой, а выбраться не мог. Пришлось отодвигать мебель, чтобы достать его, старавшегося вырваться и царапавшего спасителей.
* * *
Котёнок, повзрослев, превратился в настоящую красавицу, длинношерстную, светло-бежевого цвета с темно-коричневой головкой. Лапки казались одетыми в коричневые носочки, пушистый, почти беличий, хвост был тоже коричневым. На тёмной мордочке ярко выделялись голубые глаза, которые в темноте становились не зелёными, как у обычных кошек, а красными.
Не знали, как её назвать – она не откликалась ни на одно из предлагаемых имён. Но как-то вечером, когда смотрели передачу из серии «страна собак» и с экрана телевизора прозвучало: «Лари, ко мне!», из кухни прибежала наша кошечка. Так она выбрала себе имя.
Когда её хозяева затеяли длительный «евро ремонт», Лари на время передали нам.
* * *
После евро ремонта, который в Европе называют просто ремонтом, кошечка не вписалась в интерьер и осталась у нас навсегда.
Лари прожила с нами много лет, но ручной и ласковой не стала. Думаю, она была из тех кошек, которые гуляют сами по себе, при этом интеллигентно-чистоплотной. Ходила только в свой кошачий туалет, ела из мисочки, почти ничего не разбрызгивая, спала всегда на своей подстилке.
Почему-то она никогда не мяукала. То ли не научилась, то ли жаловаться было не на что…
К консервированному и сухому кошачьему питанию так и не привыкла. Любила рыбу и любой супчик на мясном или курином бульоне. По утрам, словно английская аристократка, предпочитала овсяную кашку, но на рыбном отваре. Ела и то, что оставалось от нашего стола. И ничем не болела.
* * *
Эта удивительная кошечка с первого дня признала меня своим хозяином или, возможно, вожаком. Остальными пренебрегала.
- Я её кормлю, я за ней убираю, а она на меня ноль внимания. По утрам, когда решает, что пора завтракать, прыгает на меня, ложится на грудь, но задом к лицу, и помахивает хвостом перед носом, пока не проснусь. Но если муж еще не проснулся, то тихонечко, чтобы не разбудить, ложится на его грудь и, не мигая, как влюблённая, смотрит ему в лицо, ожидая, когда откроет глаза, - жаловалась жена.
Она не шла и к бывшим хозяевам, когда те приходили к нам и хотели посадить её рядом или на колени, чтобы погладить.
* * *
У нас в прихожей под зеркалом стоит тумба для обуви. Откуда бы ни возвращался, когда открывал входную дверь, видел, что Лари сидит на тумбе и дрожит от нетерпения. Иногда не успевал снять куртку, как она оказывалась на моём плече и нежно мурлыкала. Я поддерживал её, подставив руку под задние лапы, и минуты две-три ходил по квартире. Только после этого Лари успокаивалась и соскакивала на пол.
Бывало, приду с работы усталый, лежу на диване, и, если жена шла звать на ужин или что-то спросить, Ларечка обгоняла её и ложилась ко мне на грудь, как бы отстаивая свои права.
* * *
Когда уезжали в отпуск, обычно на пару недель, просили соседку поливать цветы и присмотреть за кошкой. После возвращения заходили к ней забрать ключи, и та рассказывала:
- Я приходила, поливала цветы, меняла наполнитель кошачьего туалета, мыла пустые кошачьи миски, оставляла воду и еду, а вашу Лари ни разу не видела, даже когда звала поесть. Искала по всем углам, пока не заметила под ванной её светящиеся красным глаза. И это странно, потому что, когда вы дома, и я захожу в гости, она не идёт ко мне, как ни зови, но и не убегает…
* * *
Летом брали её на дачу. Дачные соседи удивлялись: «Вы не боитесь, что её, такую красавицу, украдут?»
- Нет, не боимся. Она ни к кому не пойдёт, да и не поймает её никто.
Ларечка любила сидеть на нашей компостной куче рядом с дорогой, греясь на солнце. Иногда проходившие или проезжавшие мимо останавливались и фотографировали её, но стоило приблизиться, она исчезала.
Если я или жена уезжали в город, Лари, как ни уговаривай, иногда тайком, провожала нас почти до автобуса, и только когда приказывали, неохотно шла обратно.
Когда я возвращался на дачу с работы, она, увидев издали, соскакивала со своей кучи и бежала встречать, прыгала мне на плечо и не слезала, пока не войдём в калитку.
* * *
Наша красавица была еще и хорошей охотницей. Сначала она играла с пойманной и слегка придушенной мышкой, потом приносила к нам, садилась рядом с ней, ждала похвалы, а услышав, быстро съедала, не оставив и коготка.
* * *
После одного из дачных сезонов наша Лари оказалась беременной. Мы догадались об этом, когда увидели, как она открыла дверцу бельевого комода, залезла на одну из полок, выкинула несколько моих маек, еще что-то, и легла на оставшиеся вещи.
Стало понятно, что ей нужно уединение и личное пространство. Я принёс из магазина большую картонную коробку, в боковой стенке вырезал вход, на дно положил многократно свёрнутую старую простыню.
Там она и родила четверых котят, но не было среди ни одного, как она, сиамского окраса. Один был пятнистый, остальные черные.
Никто котят не захотел взять, и их пришлось усыпить. Коробку роженицы выбросили.
* * *
Лари очень переживала потерю котят. Она искала их, пока не падала без сил, перестала есть, забивалась в самый тёмный угол и, не умея мяукать, тихонько подвывала, словно всхлипывая.
Через несколько дней бедная кошечка так обессилела, что не могла принимать пищу, и жена кормила её из ложечки, а та о чем-то тихо жаловалась, будто зная, что только женщина может понять её горе.
Чтобы больше не видеть таких мучений, жена посадила её в пластиковую корзинку-переноску и отвезла в ветклинику на стерилизацию.
Ларечка на неё сначала обижалась, но когда жена ухаживала за ней, смазывала йодом и мазями послеоперационный шов, снимая боль, то простила и, доверчиво глядя в глаза, сама подставляла больное место.
* * *
Пошел семнадцатый год её долгой кошачьей жизни, а по человеческим меркам девяносто первый, когда Лари неожиданно стало так плохо, что, казалось, любое прикосновение приносило ей нестерпимую боль.
Когда я пришел с работы, наша любимая кошечка лежала на своей подстилке, перенесённой в кресло, стонала и никого не узнавала.
На следующий день рано утром проснулся от того, что кто-то меня тихо-тихо зовёт. Я встал, включил свет и подошел к Ларечке. Она приподняла голову, долгим прощальным взглядом посмотрела на меня и из её мутнеющего глазика выкатилась слеза. Я гладил её и чувствовал, как маленькое тельце становилось всё холоднее и холоднее.
* * *
Похоронили Ларечку на дачном участке между дальним углом дома и кустами красной смородины.
Было начало весны. Снег еще держался, но солнце уже хорошо грело, и слева от калитки из оттаявшей земли выбрались и зацвели подснежники. Я осторожно выкопал несколько штук и пересадил на могилку Ларечки. Там они самыми первыми и цветут каждую весну.
* * *
Николай закончил рассказ, когда подходили к санаторию. Подняться в номер не захотел, и мы тепло расстались, обменявшись адресами, телефонами и обещаниями обязательно встретиться.
Эпилог
Как часто бывает, случайные попутчики редко ищут следующую встречу. Так было бы и у нас с Николаем.
Но прошло лет пять-шесть, когда я, опять неожиданно, и где бы вы думали, в бассейне, куда хожу раз в неделю, увидел его на одной дорожке со мной.
К удивлению других пловцов, мы обнялись прямо в воде! Оказалось, что он плавает по вторникам, но так получилось, что, пропустив свой день, пошел в бассейн в четверг и попал как раз на моё время.
Из бассейна вышли вместе, зашли в фирменный магазин «Хлебная усадьба», взяли пиццу на двоих, кофе и сели за столик.
- Надо же, прошло столько лет, и опять судьба свела нас. Как семья, как мама, как Машка?
- В общем-то всё нормально. Семья прибавляется теперь внуками. Мама не очень здорова, но за ней присматривает сестра.
Машка превратилась в огромную свинью, каждый год приносит от шести до двенадцати поросят. Когда приезжаю, всё так же радостно приветствует меня, но не поросячьим визгом, а солидным хрюканьем.
В прошлом году был у них опять осенью. К моему приезду забили одного из Машкиных поросят последнего помёта, приготовили колбасу, поджарили мясо, но я ничего из этого есть не смог, да и домой отказался взять.
- А пёс Акбар?
- Он в прошлом году ушел с подругой в поле и не возвратился. Возможно, сытой жизни на цепи предпочел голодную свободу.
Неожиданно Николай резко отодвинул стул, вышел из-за столика и снял с рогатой вешалки, стоявшей на расстоянии вытянутой руки, куртку и спортивную сумку.
- Извини, чуть не забыл, мне ведь еще нужно на работу возвратиться!
И мы крепко пожали друг другу руки и договорились созвониться и встретиться снова.
Январь 2019г.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Понедельник, 11 Фев 2019, 18:57 |
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 25 Июн 2019, 06:09 | Сообщение # 115 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | ОТШЕЛЬНИК
(Из рассказов попутчика)
16 +
Завод сантехнического оборудования был приватизирован и вымирал. Закрывались цеха, из них вывозили и распродавали оборудование. Освободившиеся площади сдавали в аренду малым предприятиям типа нашего ООО, в которое удалось устроиться после выхода в отставку.
Исправно, бесперебойно и круглосуточно трудилось только литейное производство, где в электроплавильных печах постоянно пополнявшиеся горы алюминиевого металлолома превращались в высокопробный алюминий и, в виде стандартных отливок – «чушек», вывозились с завода.
Въезд в «литейку» охранял милицейский пост, пропускавший внутрь только машины с металлоломом.
Рабочих, занимавшихся сортировкой и подготовкой лома к литью, привозили организованно, в автобусах.
* * *
В мае закрыли заводскую столовую. Моё меню, как и у большинства слесарей - авторемонтников нашей бригады, сократилось до нескольких домашних бутербродов, запиваемых чаем или кофе из термоса.
Металлический стол, бесхозно стоявший в углу цеха, застелили старой клеёнкой из закрывшейся столовой, и он превратился в обеденный.
На нём до конца перерыва играли в домино на выбывание, убрав остатки еды и хлебные крошки.
Я не попал в первую четвёрку игроков, вышел на улицу и удобно устроился на облезлой, бывшей когда-то садовой, скамейке между корпусами нашего цеха и литейного.
* * *
- Не куришь?
- Нет, - ответил я и открыл прикрытые от яркого майского солнца глаза.
Перед скамейкой стоял незнакомый рабочий в старомодной кепке, сшитой из восьми клиньев с пуговкой наверху, в расстёгнутом старом ватнике и стираной – перестиранной робе.
- После десяти лет жизни отшельником в тайге не переношу табачный дым, выхлопные газы и суету большого города. Слава Богу, терпеть осталось не долго - доматываю последний месяц принудиловки на разборке металлолома в вашей литейке.
- Нас привозят и увозят на ментовском автобусе, - добавил он, опускаясь на скамейку.
- ???, - зароились у меня вопросы, которые так и не задал.
Несколько минут молчали, потом сосед по скамейке заговорил снова, и я на несколько недель обеденных перерывов превратился во внимательного слушателя.
Услышанную историю попытаюсь пересказать.
Глава первая
В школе он был скорее троечником, чем «хорошистом», потому, заглянув в аттестат зрелости, отец предложил:
- Илья, в институт всё равно не поступишь, так что подавай документы в ПТУ.
* * *
В ПТУ ему понравилось. Во-первых, обучался конкретному делу, во-вторых, получил востребованную на любом промышленном предприятии хорошо оплачиваемую профессию слесаря-наладчика металлообрабатывающего оборудования, в том числе станков с ЧПУ.
Производственную практику проходил в крупном приборостроительном объединении «Вымпел». Туда и направили после обучения.
Работа понравилась, начал привыкать к коллективу, но получил повестку из военкомата о призыве в армию.
Повезло попасть в танковые войска, где служба прошла в ремонтных мастерских почти по специальности. Демобилизовался в звании сержанта и возвратился на работу в объединение.
Родители советовали пойти на подготовительные курсы и поступить в Индустриальный институт, но судьба распорядилась иначе.
* * *
Её звали Люба. Направленная в объединение после института по распределению, она работала плановиком-экономистом.
Люба была стройна, привлекательна и улыбчива. Илья мечтал о встрече с ней, но не мог найти повода для знакомства, пока не оказался рядом на первомайской демонстрации.
* * *
Радио-громкоговорители на всю округу вещали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», выкрикивали партийные лозунги, в перерывах между ними включая весёлые маршевые песни. Люди в праздничных колоннах пританцовывали в такт мелодиям и подпевали. Возникало чувство единения, хотелось со всеми дружить и всех обнять.
Играли очередную бравурную мелодию, когда пальцы Ильи случайно коснулись Любиных, и по ним словно пробежал ток. Её удивлённые карие глаза оказались рядом, а ладошка попала в его ладонь.
На одном из перекрёстков они вышли из колонны, до вечера гуляли по кумачово - нарядному городу и не могли наговориться.
С того дня почти не расставались.
* * *
В середине декабря был достроен заводской кооперативный дом, и Любе вручили ордер на однокомнатную квартиру, которую обустраивали вдвоём.
* * *
Вечером тридцать первого декабря, поздравив родителей с наступающим Новым годом и пообещав вернуться в следующем, Илья помчался к своей Любови, и длинные новогодние праздники они наслаждались друг другом, почти не выходя из дома.
* * *
Через год зарегистрировали брак и сыграли свадьбу, на которую из далёкой Архангельской области приезжали Любины родители.
На третьем году семейной жизни у них родилась девочка.
И Любина, и его бабушка были Наталиями, и малышка единогласно была названа Наташей.
* * *
Через семь лет дочь стала маленькой красавицей, не была избалована и восхищала не только родственников.
Готовились пойти в первый класс. Наташу на всё лето, последнее перед школой, отвезли на дачу к бабушке.
В выходные хотели навестить их, но случилось то, чего не исправить и не искупить.
* * *
Объединение «Вымпел» состояло из головной организации и нескольких производственных площадок в разных концах города. Илья часто бывал на них, выполняя задания по ремонту и наладке оборудования.
* * *
В тот день он быстро справился с работой и на обратном пути решил заехать домой пообедать.
Когда вошел в квартиру, насторожился, услышав шум воды, доносившийся из ванной комнаты. Хотел открыть дверь, но та была заперта изнутри. За ней были слышны голоса, говорившие опасливым полушепотом.
С мыслью, что в квартире воры, Илья взял из кладовки топор и с криком: «Кто там, выходи!», отжал дверь.
* * *
В ванной стояли голые, дрожавшие от страха его жена и незнакомец восточного типа.
Илью затрясло как от озноба, его прошиб холодный пот, руки сначала онемели, потом начали крушить топором всё подряд, не обращая внимания на кровь и ужас происходящего.
Когда всё стихло, он в полу бреду позвонил отцу на работу, сообщил о случившемся, попросил ничего не говорить дочери, вызвал милицию и потерял сознание.
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 25 Июн 2019, 06:12 | Сообщение # 116 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | Глава вторая
Суд приговорил Илью к пяти годам лишения свободы по статье 107 Уголовного кодекса РФ «Убийство в состоянии аффекта двух и более лиц».
Через адвоката он передал записку родителям, что при первой возможности пришлёт письмо, но не на домашний адрес, а на почтовое отделение «до востребования».
* * *
За два месяца этапов и пересылок Илья, потерявший интерес к жизни, из компанейского парня превратился в угрюмого и агрессивного заключенного.
* * *
Местом постоянной «прописки» для него стала ИТК-2 Томской области. На сотни километров вокруг глухая тайга. До Томска около трёх тысяч километров.
Он знал, что новичка, впервые попавшего в колонию, будут проверять на знание правил и традиций, потому во время длинных и долгих этапов в доверительных беседах с бывалыми зеками старался усвоить тюремные обычаи, чтобы не стать казачком, а то и опущенным.
Нужно было вынести все истязания «прописки» и не попасть впросак, отвечая на вопросы.
Например, если спросят: «Мать продашь или в задницу дашь?», полагалось ответить: «Задница не даётся, мать не продаётся». «Что будешь есть – мыло со стола или хлеб с параши?» Ответ: «Стол не мыльница, параша – не хлебница». И еще много подобных вопросов и команд на выполнение.
Если поступила команда «Сядь!», то нельзя садиться даже на пол. Надо сесть на корточки.
Илья справился с испытаниями, но, когда на него замахнулись табуреткой, не сдержался, выхватил её из рук истязателя и начал крушить всё вокруг.
«Прописка» закончилась пятью сутками ШИЗО и кличкой «Дикий».
* * *
Когда возвратился из карцера, сообщил свой адрес родителям и ждал ответа.
Отец написал, что Наташе сказали, будто мама и папа погибли в автокатастрофе. Они оформили попечительство над внучкой, перевезли её к себе, чтобы оградить от слухов, и планируют переселиться в другой город.
Письма приходили нечасто, но регулярно. Из письма, пришедшего на третьем году срока, Илья узнал, что они вместе с внучкой Наташей переехали в Краснодар, удачно обменяв свою «двушку» на трёхкомнатную, куда и нужно писать, но также «до востребования».
* * *
Специальность, полученная в ПТУ, помогла выжить. Первый год срока он отработал на лесоповале. Остальные годы слесарничал и ремонтировал сильно изношенное оборудование во внутри-зонном ремонтном цехе и на местном фанерном комбинате, расположенном на левом берегу реки Кети, притока Оби.
На поточных линиях комбината изготавливались все виды фанеры, кроме авиационной, для которой нужен лёгкий и прочный берёзовый шпон. Берёзы в этих краях встречаются редко.
Цех по производству бакелитовой, ламинированной и облицовочной фанеры бетонным торцом, не ограждённым забором, выходил к излучине реки. На его глухой торцовой стене было лишь несколько высоко расположенных небольших зарешеченных окон в туалетах и душе.
* * *
Охранники - конвоиры, один из которых постоянно дежурил в цехе, привыкли, что неразговорчивый ремонтник, в какой бы части огромного цеха ни работал, всегда вовремя возвращался на построение к обеду или концу смены.
* * *
Тёплой летней ночью пятого года сидки, когда в слабо освещенном дежурным светом бараке были слышны только сонные храпы и сопение, чутко спавший Илья почувствовал толчок в плечо.
Зек с соседней шконки жестом подозвал его к себе и прошептал почти в ухо:
- Я слышал, что завтра в карточной игре один из проигравшихся воров ставит тебя на кон и, если снова проиграет, обязательно опустит, несмотря на погоняло «Дикий». Если не удастся опустить, то пришьёт. У тебя катушки на размотке, так что решай сам.
Илья понял, что выход один – «идти на траву», как говорят на зоне. Реально это возможно только с территории фанерного комбината, куда его утром и должны доставить для контрольного испытания калибровочного станка и пресса горячего прессования линии облицовочной фанеры, остановленной накануне для ППР (планово-предупредительного ремонта).
Ночь прошла почти без сна, но решение было принято
* * *
Наутро рабочая бригада, в которую вошел и Илья, была отконвоирована в цех и после инструктажа ровно в восемь приступила к работе.
В гуле и грохоте работающих линий Илья, как обычно, получил в инструментальной кладовой деревянный переносной ящик с необходимым набором инструментов, попросил добавить плоскогубцы и большой молоток, почти кувалду.
Машинально сунув плоскогубцы в карман, он направился к огромному калибровочному станку. На нём стволы деревьев обтачивают до гладкого цилиндра нужного диаметра, удаляя сучки и кору, режут на чурки одинаковой длины и отправляют в ванну с горячей водой, чтобы древесина пропиталась влагой перед лущением на шпон.
Илья сделал вид, что проверяет качество заточки ножей, ненадолго задержался возле изготавливающего шпон лущильного станка, прошел мимо раскройного, камеры сушки, в которой вертикально подвешенные листы шпона высушиваются, и скрылся за прессом горячего прессования.
Там прихватил оставленную накануне электриками лестницу – стремянку, поспешил к туалету и, войдя, установил у наружной стены.
Верх стремянки пришелся на середину створки окна размером с большую форточку. Поворотной ручки на створке не было. Её ставили на место при генеральных уборках и только в присутствии охранника.
* * *
Илья встал на нижнюю ступеньку, поставил ящик с инструментами на площадку вверху лестницы, с гулко бьющимся сердцем поднялся к окну, среди гаечных ключей и отвёрток нашёл изогнутый инструментальный ключ квадратного сечения нужного размера, вставил в замочное отверстие, повернул и попробовал открыть створку. Не поддалась. Тогда большой отвёрткой отжал её, открыл настежь и попытался выломать решетку разводным гаечным ключом.
Опять не получилось, но обнаружилось слабое место в заделке, по которому ударил молотком изо всей силы. Еще, и еще раз!
И решетка со звоном полетела вниз!
* * *
Илья выглянул из окна и внимательно осмотрел каждый бугорок и кустик.
Убедившись, что внизу ни души, только сосны да ели, опустился на несколько ступеней, спиной и руками упёрся в стремянку, перебирая по стене, поднял ноги до уровня окна, высунул их наружу и, оттолкнувшись, полетел вниз.
Не задев фундаментного выступа, он упал ничком на мягкую хвойную лесную подстилку, мгновение лежал неподвижно, озираясь по сторонам, потом, как сильно сжатая и внезапно отпущенная пружина, вскочил на ноги и помчался к реке.
* * *
Молнией мелькнула мысль: «Если туалет до обеда никому не понадобится, искать его начнут после часа дня и, скорее всего, вниз по течению, в сторону «цивилизации». Значит, бежать нужно против течения».
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 25 Июн 2019, 06:24 | Сообщение # 117 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | Глава третья
Илья мчался то вдоль берега, то, чтобы сбить со следа собак, по мелководью.
Когда его «гады» пропитались водой и стали неподъёмными, поднялся на высокий берег к зарослям кедрового подлеска, углубился в лес и пошел быстрым шагом, местами перелезая через бурелом. Где была возможность, переходил на бег.
* * *
Лишившись часов на одной из пересылок, давно привыкший определять время по распорядку зоны и ощущениям желудка, он понимал, что обед прошел, до ужина далеко, но, чтобы уйти как можно дальше, нужно остановиться и немного отдохнуть.
Илья набрал кучу валежника и только успел залезть под неё, как услышал гул вертолёта, кружившего над рекой и прибрежной тайгой.
Когда гул приближался и превращался в грохот, он сжимался в комок и старался не шевелиться.
* * *
Вечерние сумерки стали сгущаться, и вертолёт улетел. Илья некоторое время лежал, вслушиваясь в тишину, осторожно выбрался из укрытия и решил идти краем леса.
Луна, повисшая над рекой, помогала ориентироваться, и он, пока мог, шел, иногда спускаясь к воде, чтобы утолить жажду.
Ночевал под огромной елью, укрывшись наломанными с неё ветками.
* * *
Разбудили Илью ранние лучи солнца, пробившиеся сквозь просветы елового лапника его убежища, и острое чувство голода.
Два куска утренней пайки хлеба, припасённые со вчерашнего завтрака, оказались на месте, в кармане арестантской куртки. В другом кармане сохранился коробок спичек и не выпавшие при падении плоскогубцы – кусачки.
Хлеб хотелось съесть весь и сразу, но он бережно разделил его на четыре равные части, решив, что будет есть не больше одного кусочка в день. Оглядевшись, обратил внимание, что спал рядом с невысокими кустиками голубики.
Илья набивал рот крупными сочными ягодами, добавляя крошечные кусочки хлеба, пока не решил, что пора двигаться дальше.
* * *
На второй и третий день вертолёт возвращался, расширяя территорию облёта, и он решил, что отдыхать будет днём, а идти вечером или ночью.
Четвёртый день прошел в тишине. Возможно, поиски прекратили, но в светлое время суток он, на всякий случай, отлёживался.
* * *
Доевший последние крошки хлеба, питавшийся голубикой и изредка попадавшейся черникой, к вечеру пятого дня Илья отважился развести небольшой костерок, чтобы поджарить встречавшиеся почти на каждом шагу грибы. Вчера пробовал есть их сырыми, но не смог.
Он выкрутил из земли десяток крупных подберёзовиков и почистил. Нашел подходящего размера прутик, плоскогубцами снял кору, нанизал на него первый гриб и поджарил. Без соли подберёзовик был невкусным, но съедобным.
* * *
Тремя грибами наелся. Закопав остальные в горячую золу, чтобы съесть позже, сел на отломок разрушенной молнией сосны и задумался, задавая самому себе вопросы и пытаясь ответить на них.
- Куда идёт, где остановится и что его остановит? Если выживет, то для чего и ради кого? Может, вернуться на зону, и будь что будет? Но раз удалось бежать, значит, его жизнь для чего-то нужна…
* * *
Шестой день пути, и ни одной души, ни одного человеческого голоса!
Илья шел, скорее брёл, не теряя реку из виду, когда обонянием, обострившимся почти до звериного, почувствовал слабый запах дыма. Наконец-то!
Хотелось бежать в том направлении, но удалось только чуть ускорить шаг. На большее не хватило сил.
* * *
Вечерело. Ему казалось, что не найдёт источник запаха до темноты, когда почти наткнулся на чуть теплившиеся угли костра, рядом с которым кто-то оставил консервную банку с недоеденной говяжьей тушенкой и большой кусок хлеба.
Трясущимися голодными руками Илья схватил банку, поднёс ко рту, чтобы есть прямо из неё. Не получилось - порезал губы об острый край. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, успокоился, стал выковыривать мясо указательным пальцем и ел его с хлебом, наслаждаясь почти забытым вкусом тушенки.
* * *
В чистую, словно в ней ничего не было, банку он вложил остаток хлеба, спрятал в карман и стал устраивать ночлег рядом с погасшим костром.
Кто здесь был? Почему ушел, не доев? Кого испугался?
На крики: «Ау! Кто ты? Отзовись!», отвечало гулкое повторявшееся и затихавшее вдали эхо.
* * *
Утром следующего дня Илья спустился к реке и, впервые за время пути, пил воду не согнутой в ковшик ладошкой, а из консервной банки, вдыхая сохранившийся мясной аромат и заедая остатками хлеба.
* * *
И он пошел вдоль берега в надежде, что вскоре встретится с людьми, пусть даже они сдадут его властям.
Когда усталость, ставшая привычной, дала команду на отдых, слабый ветерок снова принёс запах дыма. И повторилось вчерашнее: почти полная банка тушенки, хлеб и надежда на чудо.
* * *
За несколько десятков метров до костра Илья пересёк чуть заметную тропинку, уходящую вглубь леса. Готовый к любой встрече, пусть и со зверем, он с гулко бьющимся сердцем быстро поел, засыпал землёй посверкивающие искорками остатки костра, возвратился к тропе и пошел по ней.
Шел долго. Когда солнце, близкое к закату, высветило среди сосен небольшой домик, Илья хотел бежать к нему, но удалось только ускорить шаг.
* * *
Похоже, он набрёл на охотничью зимовку. Входная дверь закрыта на щеколду, в которую вместо навесного замка вставлен поржавевший болт, соединённый тонким кожаным ремешком с дверной ручкой. И никого рядом.
Илья вытащил болт, оставил висеть на ручке и открыл дверь. В слабом свете, проникавшем через дверной проём и небольшое окошко, видны были две широкие лавки вдоль стен и узкий стол между ними.
Не успев ничего толком рассмотреть, он лёг на одну из лавок и забылся в глубоком сне.
* * *
Проснулся от яркого света, льющегося из окна. Открывать глаза не хотелось. Лежал, перебирая события последних дней, и боялся шевельнуться, чтобы случившееся не исчезло как видение.
Когда воспоминания добрались до тушенки, и рот переполнился слюной, послышался скрип открываемой двери.
Илья вскочил, готовый ответить за вторжение в чужой дом, но услышал:
- Тихо, паря, сядь и сиди спокойно.
В домик, с ружьём – двустволкой в руках и рюкзаком за спиной, по-хозяйски уверенно вошла молодая женщина.
Не выпуская ружья из рук, она сняла рюкзак, поставила в угол у двери и села на противоположную от Ильи лавку.
* * *
Женщина была одета так, словно пришла из девятнадцатого века. Из-под длинной, похоже домотканой, серой юбки выглядывали почти мужские ботинки. Головной платок закрывал не только волосы, но и лоб. За не застёгнутой на две верхние пуговицы черной бархатной курткой был виден вышитый красным крестиком воротник белой блузки.
Можно было бы принять её за монахиню, но те не ходят с ружьём.
* * *
- Не спрашиваю кто ты и откуда, но, похоже, ты тот, кого объявили во всесоюзный розыск. И ты не охотник, а то заметил бы, что я несколько дней хожу рядом с тобой, проверяя наши капканы, поставленные на лис и барсуков.
Увидев, что совсем плох, решила поддержать. Тушенку-то, поди, доел?
Илья хотел поблагодарить хозяйку, но только шевельнулся, как увидел направленные на него черные кружочки стволов.
- О том, что ты в наших краях, никто не знает, кроме мня. Оставлю немного продуктов. Соль, спички, крупы найдёшь на полках. Можешь пока оставаться здесь. Если хочешь, иди дальше, если знаешь куда.
Она достала из рюкзака и положила на стол пару банок тушенки, несколько варёных картофелин и буханку хлеба.
- Если кто придёт, скажешь, что привела тебя Дарья Кутяева. А пока, с Богом!
Дарья внимательно, будто изучая, посмотрела на Илью яркими серо-зелёными глазами, подарила ему улыбку с симпатичными ямочками на щеках, надела рюкзак на плечи, ружьё закинула за спину и быстро вышла.
* * *
Илья стал привыкать к жизни под крышей. Его временное пристанище вполне годилось для жизни. В левом углу стояла небольшая металлическая печь, которая могла служить и плитой. В правом, «красном», углу висела икона. На уголковой полочке под ней стояла лампадка, наполненная маслом.
Вдоль боковых стен почти во всю длину тянулись полки с расставленными на них круглыми берестяными коробками и коробочками. Похоже, там и хранились припасы, о которых говорила хозяйка.
Его внимание привлекло кольцо на полу под окном. Когда потянул за него, открылся вход в подпол с приставной лесенкой. Илья спустился вниз и оказался в аккуратно обшитом досками погребе.
В скудном свете, проникавшем через открытый люк, удалось рассмотреть только ближний угол, в котором были сложены разного размера плетёные из ивовых прутьев корзины и корзиночки, заплечный берестяной короб да деревянная пустая бочка, перевёрнутая вверх дном.
Илья поднялся наверх, закрыл люк, и к нему вернулось забытое чувство безопасности и уюта.
* * *
Через день возвратилась Дарья в сопровождении крупного пожилого мужчины с окладистой седой бородой.
Илья напрягся, готовый бежать, но повелительный жест большой мужской ладони заставил его сесть на лавку.
- Меня зовут Прохором, а как тебя, мил-человек?
- Ильёй.
Его голос прозвучал неожиданно робко.
- Ну, вот и хорошо, будем знакомы. И обратился к Дарье:
- Дочка, ты иди домой. Мы справимся без тебя. Да и я долго не задержусь.
После ухода Дарьи он продолжил:
- Давай, паря, так. Сначала ты всё расскажешь о себе. Кто ты, откуда, за что и по какой статье сидел, что заставило бежать, а уж потом посмотрим, что с тобой делать.
* * *
Когда Илья, сначала сбивчиво и торопясь, потом всё спокойнее и обстоятельнее рассказывал о своей жизни, Прохор внимательно, не перебивая, слушал и сказал в заключение:
- Я тебе не судья. Грех твой тяжек, но Господь милостив. Если Он позволил бежать и привёл тебя к нам, значит, сохранив жизнь, даёт надежду на искупление, ибо нет греха неискупимого.
И, немного помолчав, словно в раздумье, добавил:
- Вижу, что ты не вор. К ним у нас отношение особое. Мы, старообрядцы – кержаки, воров не прощаем. И рассказу твоему я поверил. Так что завтра поговорим обо всём подробнее. С Богом.
* * *
Рано утром Илья услышал цокот копыт, открыл дверь и увидел Прохора, подъезжающего на лошади. Спешившись, он снял пару сумок, притороченных к седлу, и вошел в дом.
- Здесь небольшой запас еды, канистра керосина, керосиновая лампа, топор, ножовка, охотничий нож и штыковая лопата без черенка. Его сделаешь сам. В нескольких километрах отсюда есть потаённая поляна, где сможешь построить себе жилище.
Лошади туда не пройти. Пойдём пешком. Пока не обустроишься, ночевать можешь в этой избе, но не больше двух- трёх недель.
Илья бросился к сумкам, чтобы взять с собой.
- Не суетись. Пойдём налегке. Всё, что понадобится, перенесёшь постепенно. Дорогу запоминай. Кое-где можешь ножом оставлять малозаметные метки на стволах деревьев.
* * *
До места шли больше двух часов через почти непроходимую тайгу. Поляна оказалась достаточно просторной для дома и хозяйственных построек. И вокруг только дремучий лес.
- Стройку предлагаю начать с землянки. Инструменты у тебя есть, материалы для строительства тоже. Лес вот он, далеко ходить не надо. Всё понял? Тогда пошли.
* * *
Обратный путь показался короче и прошел в беседе, которую начал Прохор.
- Какой срок давности по твоей статье?
- Десять лет.
- А если сдашься властям?
- Досижу свой срок и четыре года за побег. Но воры могут пришить и раньше.
- Ты, однако, о староверах-то слышал что-нибудь?
- Нет. Разве что в школе на уроках истории, когда рассказывали о церковном расколе.
- Не знаю, что рассказывали в школе, но раз уж попал в наши края, и, похоже, надолго, то знать о тех, с кем будешь жить рядом, думаю, будет полезно.
Раскололась церковь в середине семнадцатого века при царе Алексее Михайловиче Романове, когда патриарх Никон решил провести церковную реформу, изменившую все каноны и Устав Богослужения. Даже креститься предложил не двумя перстами, как раньше, а тремя и отменил земные поклоны.
Исповедание, бывшее до раскола, стали называть «старой верой», а её сторонников староверами. Новое исповедание назвали «новой верой». Отказывающихся переходить в новую веру жутко преследовали, особенно при царе – антихристе Петре Первом.
Протопоп Аввакум призывал не бояться мучителей, кнутом и виселицей утверждающих новую веру, и быть готовыми пострадать за старую христианскую.
* * *
Илья старался идти рядом с Прохором и внимательно слушал его рассказ, а тот продолжал:
- Староверы, чтобы сохранить семьи, скрывались от преследователей в самых глухих и необжитых уголках страны.
Гонения продолжались до царствования благоверной Екатерины Второй, которая объявила староверов не раскольниками, а старообрядцами и стала их массово, говорят по совету князя Потёмкина, высылать в Сибирь для заселения необъятных просторов России.
Мы и есть потомки тех старообрядцев. Нас называют еще и кержаками, потому что наши предки, переселённые из Нижегородской губернии, жили там на берегах реки Керженец.
Все кержаки беспоповцы. Мы считаем, что священники предали истинную веру. Их роль у нас исполняют духовные наставники, которые не только помогают сохранить старые обряды, но и учат жить по-христиански.
Услышав радостное ржание лошади, почуявшей приближение хозяина, Прохор прервал рассказ.
Глава четвёртая
Илье понадобилось десять дней, чтобы вырыть и построить землянку.
Прохор разрешил раз в неделю, по воскресеньям, приходить в его охотничий домик, как на базу, для пополнения запасов, и объяснил:
- Наши расходы ты должен будешь оплатить. Это платёж, отложенный до той поры, когда начнёшь зарабатывать охотой. Охотиться тебе пока нечем, но можешь заняться собирательством. Ягод много. Будешь приносить в домик, а мы реализовывать. Так и заработаешь на охотничьи принадлежности.
- Корзины и короб я могу брать?
- Можешь.
- И еще. Рядом с твоей поляной есть речушка, впадающая в Кеть. В следующий раз принесу крючки и леску. Будешь ловить рыбу для себя.
* * *
Теперь Илья с берестяным коробом на спине каждый день уходил в лес на «тихую охоту», и не возвращался, пока тот не наполнялся черникой или голубикой.
Старался двигаться в сторону охотничьего домика. Там пересыпал ягоды в корзины и опускал в погреб.
Еще один-два короба удавалось набрать, не уходя далеко от «базы». И так до конца ягодного сезона.
Сколько бы раз Илья ни приходил в домик для пересыпки ягод, в нём никого не было. Ждали его только пустые корзины на полу.
* * *
В один из воскресных дней, когда он принёс очередной короб ягод, в домик вошла Дарья.
- Здравствуйте. Здесь в коробке рыболовные крючки, катушка лески и поплавки.
Дарья положила коробку на полку и повернулась к выходу.
«Поговорить бы с ней, о чем угодно, лишь бы не молчать», - думал Илья.
Задал несколько вопросов о рыбалке, о жизни в тайге, и узнал, что она вовсе не дочь Прохора, как он её называет, а овдовевшая невестка его младшего сына.
* * *
У Прохора Ивановича было пять сыновей. Старшие давно живут своими домами, родили ему внучку и троих внучат.
Младший успел прожить с молодой женой только два года, детей не нажил и нелепо погиб на зимней охоте, когда снегоход вместе с ним сорвался с высокого берега и ушел под лёд Кети.
* * *
Илья слушал грустную историю, и ему хотелось обнять Дарью, пожалеть, но та, угадав его намерения, потянулась за ружьём, с которым в тайге, похоже, не расставалась, и, не прощаясь, вышла.
* * *
С того дня вторым видом его «тихой» охоты стала рыбалка. На первую, настоящую, нужно было еще заработать.
По утренней зорьке он, накопав червей, брал свою нехитрую рыболовную снасть и шел к невысокому, но обрывистому берегу реки.
В чистой прозрачной воде были видны самые мелкие камушки дна и бесчисленные стайки рыб, снующие туда-сюда. Непуганая рыба ловилась и на пустой крючок.
Видно было, как стайка сначала осторожно, словно принюхиваясь, кружила вокруг поблескивающего незнакомого предмета, а когда самая отважная пробовала крючок на вкус, оставалось только подсечь и вытащить её из воды. Илья запасался дождевыми червями, в основном, для подкормки.
Такая рыбалка много времени не отнимала. Чаще всего попадались окуни, плотва, караси, иногда карпы и лещи.
* * *
Близилась осень. Чернику и голубику сменила брусника. В очередной раз подходя к «базе», он увидел двух осёдланных лошадей и приоткрытую дверь, в которую и заглянул.
На лавке сидел Прохор, рядом с ним стояли круглая печка-буржуйка и одноколенная жестяная труба. На другой лавке лежала груда одежды. Под ней угадывалась обувь.
Прохор почти по-дружески поздоровался с Ильёй, но протянутую руку не пожал.
- Не за горой холода. Я привёз печку, чтобы ты смог обогреваться. И пора скинуть арестантскую робу. Это одежда и обувь младшего сына, - указал он на лавку, - думаю, будет в пору.
Илья начал благодарить за такую щедрость, но услышал:
- Да ладно, отработаешь. Робу сожги, чтобы следа не было. Я приехал и по другому поводу. У нас забарахлил дизель-генератор, дающий свет и питающий некоторые механизмы, такие, как крупорушка. Ты рассказывал, что ремонтировал самое разное оборудование. Может, и в этом разберёшься? В деревне никто не догадается, что ты беглый, тем более, оброс бородой. Если согласен, переодевайся и поедем.
Илья на миг задумался, понимая, чем рискует, но отказаться не мог.
- На лошадь-то садился когда-нибудь?
- Нет, разве что в детстве, когда был у родственников в деревне.
- Так и думал, потому привёл самую спокойную кобылу.
* * *
Илья переоделся. Такую одежду носили в конце девятнадцатого, начале двадцатого века. Она оказалась его размера. Сапоги – хромки были мягки и удобны.
Прохор, не скрывая печали, смотрел на вещи сына, надеваемые Ильёй, как бы прощаясь с ними.
- Вроде всё подошло. Нам пора, однако.
Он по-молодому вскочил в седло, Илья неуклюже взгромоздился на своё, и они поехали.
* * *
Прохор считал, что доехали быстро.
Илье казалось, что бесконечно долго. Он отбил себе зад, трясясь в седле, а его внутренности при каждом подскоке были готовы выскочить наружу.
Деревня удобно расположилась в пойме излучины реки Кеть. Аккуратные избы выглядели добротно и солидно.
Строительный вагончик с дизель-генератором внутри стоял на самом краю деревни, и они никого не встретили.
* * *
Ремонт, да скорее и не ремонт, а регулировка двигателя с подтяжкой ремня вентилятора и заменой масла много времени не заняли.
Поменяв масло, Илья проверил работу генератора на холостом ходу и на разных оборотах и хотел собираться обратно.
Прохор предложил пойти к нему в дом отобедать, а, услышав отказ, сказал:
- Может, и правильно. Скажу Дарье, чтобы принесла обед сюда.
* * *
Вскоре после его ухода пришла Дарья с корзиной, накрытой белой косынкой, под которой были большая глиняная миска борща, в миске поменьше крупные куски свинины с жареной картошкой, рядом деревянная ложка и толстый ломоть хлеба.
Илья поставил чашку на узкий верстак у стены, взял ложку, и ему казалось, что нигде и никогда так вкусно не ел.
Дарья стояла рядом и неотрывно смотрела на него, словно любуясь и радуясь за доставленное удовольствие, а когда собрала пустую посуду в корзину, покраснев, робко спросила:
- Можно я иногда буду приходить к твоей землянке?
Он не успел ответить, а её и след простыл.
* * *
Через три дня Илью снова ждал Прохор.
- Я принёс тебе пять капканов. Это самозахватывающие капканы «Тайга №4» на выдру, песца, лисицу, росомаху. Пока мало для настоящей охоты, но для начала хватит. Эти ты заработал, значит заработаешь и еще. Видишь, на каждом капкане есть кольцо, к которому крепится трос-вертлюг, соединённый с якорем, который должен быть так крепко вбит в землю, чтобы зверь не мог его вытащить. Если случайно попадётся глупый заяц или куропатка, значит будешь с мясом. Приманка может быть и рыбная, и мясная, лучше с душком. Территорию для расстановки капканов выберешь сам, но в стороне и подальше от наших.
Они вышли из землянки, и Прохор показал, как нужно устанавливать капканы, куда класть приманку и настораживать их.
- Пока ты не научился разделывать звериные тушки и снимать шкуру, забирать их у тебя будет Дарья, которая почти каждый день проверяет свои несколько десятков капканов, расставленных по всей округе.
* * *
Илья установил капканы вдалеке друг от друга, каждый день обходил, проверяя, и потерял надежду, что в них кто-то попадётся, когда при очередном обходе услышал жалобный крик, похожий на детский плач.
В капкане бился, пытаясь вырваться, крупный заяц. Илье стало так его жаль, что захотелось отпустить.
Неожиданно, неизвестно откуда, появилась Дарья с палкой в руке. Одним ударом по голове она оглушила зайца и высвободила его лапу.
- Это он от кого-то убегал, может от тебя… Прыгнул на капкан, глупый, вот и попался. С почином!
- А ты откуда взялась? Следила за мной?
- Следила, потому что знаю, если бы ты пожалел жертву своей первой охоты и отпустил её, то и охотиться бы не смог. Со мной это тоже было. И мне помогли победить мешающую охоте жалость.
К землянке возвратились вдвоём. Дарья достала нож и, сидя на бревне - коротыше, оставшемся после Ильиной стройки, ловко разделала заячью тушку и сняла шкуру.
- Вот тебе и мясо. Разжигай костёр.
* * *
И они сидели у костра, ели жестковатое, но вкусное мясо и говорили, говорили обо всём на свете.
Он рассказывал о жизни в городе, кино и театрах, трамваях и метро. От неё узнал об обычаях кержаков - старообрядцев.
* * *
Все мужчины у них бородаты. Носят простые домотканые рубахи. За руку с иноверцами не здороваются. Приветливы со всеми, но с иноверцем не будут есть за одним столом или подадут посуду, специально помеченную, из которой сами не едят.
Женщины ходят в сарафанах или длинных юбках, с «чужими» по вере не общаются и даже касаться их не должны.
В общине трудятся все, от мала до велика. Любое дело начинается и заканчивается молитвой. И полная взаимопомощь. Каждый знает, что и в беде, и в радости не будет одинок.
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Вторник, 25 Июн 2019, 06:26 | Сообщение # 118 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | Глава пятая
Со временем в капканы Ильи стали попадаться лисы и росомахи, а с наступлением холодов, по первому снегу, попался песец. Это была большая удача.
Он теперь самостоятельно снимал шкурки, чистил от мезги, растягивал на сушиле, сделанном по подсказке Прохора из подручных материалов, и через Дарью отправлял их в деревню для продажи через старообрядческое охотничье-промысловое хозяйство.
Количество капканов увеличивалось, а вместе с ними и число сданных шкурок. Да и Дарья рассказала о древнем способе зимней ловли песца без капкана.
* * *
Один, скошенный, конец достаточно длинного не толстого, но тяжелого бревна упирается в ствол дерева или защемляется между веток, другой, поднятый под острым углом, через тонкий сторожок опирается на толстую ветку или горизонтальное бревно. Приманка кладётся под сторожок.
Песец дёргает приманку, сторожок выскакивает из-под бревна, и зверёк, оглушенный ударом по голове, падает на землю. Остаётся только вовремя, пока не занесло снегом или не съели другие звери, подобрать замёрзшее тельце.
* * *
К весне Илья заработал не только на капканы, но и на ружьё с запасом патронов.
Он знал, где гнездится множество рябчиков. Туда и отправился на охоту. Птицы стайками сидели на ветках огромных лиственниц.
Илья выбрал самого крупного, прицелился и выстрелил. Подбитый рябчик упал вниз. Остальные даже не шевельнулись. Они, похоже, никогда не слышали звук выстрела и не знали, чем это грозит.
Он подстрелил еще пару, чтобы хватило на обед, а птицы так и не взлетели.
* * *
Дарья приходила к нему всё чаще. Их беседам, казалось, не будет конца, а расставаться становилось всё труднее.
Когда заходили в землянку погреться, часто сидели рядом на топчане, но не ближе расстояния вытянутой руки. Если Илья пытался приблизиться, она убегала.
* * *
Природа может долго ждать, но обязательно возьмёт своё, и на втором году его отшельнической жизни случилось то, чего так страшилась Дарья.
Им было не насытиться друг другом, им не хотелось расставаться, а ей, к сожалению, каждый раз нужно было возвращаться домой.
Илья таким счастливым никогда не был. Дарья тоже, но к её счастью примешивалась горечь неотступного чувства вины перед близкими и общиной.
* * *
Добрейший Прохор Иванович долго делал вид, что ни о чем не догадывается, но, когда Дарья стала светиться от счастья, не выдержал и, чтобы избежать позора, велел возвратиться к родителям, жившим в кержацкой общине на берегу реки Васюган, у кромки Васюганских болот.
* * *
Илья возвращался после обхода капканов, которые в этот день оказались пустыми, когда увидел, что к землянке идёт Дарья, ведущая на поводе лошадь с притороченными к седлу двумя узлами по бокам и ружьём.
После жарких поцелуев и долгих объятий она рассказала о решении Прохора Ивановича и объявила, что дальше пойдёт одна.
- Как одна? А я что, больше тебе не нужен?
Илья метался по землянке, готовый взорваться от возмущения… Потом они долго мирились и решили, что пойдут вместе.
* * *
Дарья сказала, что в районе их поселения, но далеко от деревни есть старый монашеский скит, где многие годы жил монах-отшельник. Он умер, но его домик, построенный из неподдающейся времени лиственницы, возможно цел.
Туда они и отправились, погрузив на лошадь, в придачу к Дарьиным, те вещи Ильи, которые решили взять с собой.
* * *
Через несколько дней пути Дарья, ориентирующаяся в тайге как у себя дома, вышла точно на монашеский скит.
Домик, как и землянка Ильи, стоял на краю уединённой поляны в окружении девственной тайги. Он не знал замков, но оказался цел. После уборки и небольшого ремонта крыши в нём вполне можно было жить.
Мучимые жаждой, они пошли в тайгу и в сотне метров от домика обнаружили родник с чистейшей и вкусной водой.
* * *
Так началась их спокойная семейная жизнь. Родители Дарьи сначала были готовы проклясть её за связь с иноверцем, но, со временем, смирились и иногда приходили в гости.
* * *
Свободных охотничьих угодий на Васюганских болотах много, и охота была почти всегда удачной.
Пушистые шкурки Дарья передавала в общину для реализации.
* * *
Вырученных денег хватало на всё, и они решили часть средств отправлять родителям Ильи через почту «до востребования».
Те, считавшие сына погибшим или пропавшим без вести, когда получили первый довольно крупный перевод от неизвестного лица, хотели возвратить его обратно, но остановила смутная и невероятная догадка.
Когда переводы из разных почтовых отделений Сибири стали приходить регулярно, они всё поняли. Внучке объяснили, что помощь поступает от виновника аварии, в которой погибли её родители.
* * *
Через год у Ильи и Дарьи родился сын. В честь отца Ильи решили дать ему имя Василий. С того дня и намного лет вперёд их жизнь стала связана с заботами о сыне и мечтами о его счастливом будущем.
Огорчало, что официального отчества не могли дать, пока его папа на нелегальном положении.
* * *
Когда заканчивался срок давности по его преступлению, Дарья предложила сдаться властям и согласилась ждать его все четыре года, которые могут добавить за побег.
Они решили, что он сам придёт в милицию, но не в местную, а в родном городе. Без документов туда добраться можно только на попутках и электричках.
На дорогу ушло больше месяца, но он благополучно доехал.
* * *
Состоялся суд. Ему дали четыре года принудительных работ. Жильё определили в спецпоселении. Оттуда на завод и привозили.
К нему приезжал отец. Он подробно рассказал об успехах внучки. Она окончила школу с серебряной медалью и успешно поступила в институт.
На вопрос Ильи, сможет ли увидеть дочку, отец ответил, что если он не хочет испортить ей жизнь, то делать этого нельзя.
Эпилог
Последние дни мая были дождливыми. Обеденные перерывы пролетали в доминошных сражениях. Из цеха не выходили до конца смены.
Когда солнце просушило землю и скамейку, мой знакомый «отшельник» не пришел и не сел рядом, хоть милицейский автобус и подвозил ежедневно рабочие бригады.
Июнь 2019г.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Принудиловка – исправительные работы
2. Мент – милиционер, дружинник
3. Зек – осуждённый
4. Пересылка – пересыльная тюрьма, где формируются партии осуждённых для этапирования
5. Идти на траву – бежать из колонии
6. Катушки на размотке – заканчивается срок лишения свободы
7. Урки – воры-рецидивисты
8. ШИЗО – штрафной изолятор, карцер
9. Зона – колония, тюрьма
10. Казачок – человек на побегушках
11. Опущенный – осуждённый, над которым совершен акт насильственного мужеложества
12. Параша – унитаз, помойное ведро
13. Шконка – кровать, постель
14. Пришить – убить, зарезать
15. Сидка – срок лишения свободы
16. Гады – рабочие ботинки
Литература
1. А. Багаев Тайные тропы старообрядцев
2. Старообрядцы Томского края (интернет)
3. Лев Мильяненков По ту сторону закона
|
| |
| |
| Станислав_Ластовский | Дата: Суббота, 31 Авг 2019, 03:40 | Сообщение # 119 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 125
Статус: | БУХТА СТЕКЛЯННАЯ
Сказка по поводу
В интернетовской новостной ленте прочитал сообщение о самой красивой дальневосточной бухте с пляжем, выложенным толстым слоем бутылочных осколков. Почему океан собирает их именно в этом месте, пока не смог определить ни один ученый.
В последние годы бухта с уникальным пляжем стала популярна не только у наших туристов, но и у зарубежных. Каждый из них увозит на память хоть один красивый «камушек».
Никто не обращал на это внимания, пока многочисленные китайские туристы не начали вывозить их сумками.
Неравнодушные люди, обеспокоенные разорением пляжа, обратились к общественности с предложением организовать движение в защиту бухты, а у меня по этому поводу сложилась сказка.
* * *
Битый волнами о камни многих морей, отшлифованный придонными течениями, кусочек донышка старинной бутылки с полу стёршимся клеймом известного стеклодува наконец-то прервал казавшееся бесконечным путешествие, но не по своей воле.
Охотившаяся над морем чайка приняла осколок, влекомый пенным прибоем, за рыбку, схватила, подняла в воздух и направилась к суше. Увидев внизу просторную бухту с самым красивым в мире пляжем, заполненном сверкавшими подобно драгоценным камням осколками разноцветного бутылочного стекла, от восхищения открыла клюв и выпустила добычу.
Невольный воздушный путешественник оказался на песчаном пляже, покрытом толстым слоем подобных ему разноцветных и разно размерных бутылочных осколков.
* * *
Море, песок и камни притупили острые кромки стёклышек, отполировали или, наоборот, при очень длительном пребывании в морской стихии, сделали матовыми их поверхности. Осколки стали похожи на изумительно красивую гальку, покрывшую цветным узорчатым ковром всю поверхность песчаного пляжа.
Стёклышки лежали вплотную друг к другу, иногда в несколько слоёв. Лежали молча и неподвижно. Но, когда пологие приливные волны одна за другой накатывали на берег, они начинали шевелиться и перемещаться по пляжу. Слышен был тихий шелест, и казалось, что осколки, бывшие когда-то бутылками, беседовали между собой. Да так оно и было.
* * *
Не успел новоприбывший осколок толком обсохнуть, как нахлынули воспоминания, невольным свидетелем и участником которых оказался, когда был не обломком прошлого, а красивой стройной бутылкой с сохранившимся ароматом гавайского рома.
Воспоминаниями и приключениями хотелось поделиться с кем-нибудь, и он рассказывал о своих злоключениях соседним бутылочным осколкам с похожими судьбами.
* * *
Это было давно, так давно, что никто не помнит, когда точно. Двенадцатилетний Петя очень скучал по отцу – капитану большого парусного трёхмачтового корабля, ушедшего в далёкое плавание.
Прошло три года со дня отплытия. Ни об отце, ни о судьбе корабля и команды ничего известно не было. Ему хотелось узнать хоть что-то.
* * *
Решение пришло неожиданно. Когда мамы, младших брата и сестры не было дома, Петя сел за большой отцовский письменный стол, зажег свечу, вставленную в старинную пустую бутылку из-под гавайского рома, вынул из лежавшей на столе папки чистый лист бумаги, из серебряного стакана с гусиными перьями достал самое остро заточенное, обмакнул в хрустальную чернильницу и задумался.
* * *
Считавший ниже своего достоинства жаловаться и плакаться, он написал почти официально: «Обнаружившего сие письмо и что-либо знающего о судьбе или местонахождении моего отца, Григория Савельевича, прошу любым доступным способом, в устном либо письменном виде, наземным или водным транспортом сообщить об этом мне, Петру, в крепость Кронштадт. Вознаграждение гарантирую».
Смахнув пот со лба как после тяжкого труда, Пётр извлёк свечу из бутылки, свернул листок с текстом в тугую трубочку, протолкнул на самое дно, нашел в верхнем ящике стола винную пробку и плотно загнал её в бутылочное горлышко. Затем из того же ящика достал брусок сургуча и, расплавляя пламенем свечи, залил им пробку.
Удовлетворённый сделанным, он надел куртку, положил бутылку во внутренний карман и пошел в порт. Там, стараясь не привлекать внимания, остановился на краю причала в том месте, от которого отошел отцовский корабль, вынул бутылку и, размахнувшись, бросил её в воды Финского залива так далеко, как смог. Та сначала ушла под воду, потом вынырнула, показав верхушку осургученного горлышка, и, покачиваясь на волне, отправилась в неизвестность.
* **
Послушная течениям, волнам и ветрам, она сначала вышла в Балтийское море, потом в Атлантику и поплыла дальше.
Чувствуя себя уже не пустой и никому не нужной, гордая оказанным доверием, бутылка совершала многократные и многолетние кругосветные плавания в поисках адресата. В очередной раз огибая землю, преодолела Индийский океан, вошла в Тихий, в Коралловое море и, избиваемая волнами о кораллы, лишилась сургучной защиты.
В Японском море, гонимая тайфуном, ударяясь о скалы, потеряла горлышко, наполнилась водой и затонула. Письмо, к её огорчению, бесследно растворилось в солёной воде.
* * *
Океанский прибой безжалостно разрушал её тело, стараясь перетереть в песок. Многолетние странствования по морям и океанам бутылки-путешественницы окончились печально и остались в прошлом. Лишь небольшому осколку её толстостенного донышка, благодаря чайке, удалось выброситься на пологий дальневосточный берег, сохранив в памяти всё, что случилось.
* * *
Однажды приливная волна перенесла его почти к верхней кромке пляжа, и он оказался рядом с очень красивым осколком пурпурно-рубинового цвета. Судя по лёгкой матовости, тот попал сюда в очень далёкие времена.
- Молодой человек, где же ваше «Здравствуйте»?
- Здравствуйте, - растерянно и, от неожиданности чуть слышно, ответил осколок бутылочного донышка.
- Вашу историю я знаю, слышал от других, да и мою, наверное, знаете. Нет? Ну, тогда слушайте.
* * *
Когда-то я был граф…, нет, не графом и не графиней, а графином.
Создавший меня стеклодув был лучшим мастером в Венеции, поэтому дож, глава Венецианской республики, и доверил ему изготовление графина для самых лучших вин, которыми встречают почётных гостей.
Чтобы графин получился пурпурно-рубинового цвета, любимого всеми властителями с незапамятных времён, Анастасио, так звали мастера, добавил в расплавленную массу стекла оксиды меди, полужидкое золото и свинец для придания хрустального блеска.
Откуда я это знаю? Дело в том, что, принимая ответственный заказ, стеклодув обязался изготовить его в двух экземплярах. Один, пробный, для показа и основной, передаваемый заказчику. Оставшийся графин мастер должен был уничтожить, чтобы не было подобных.
Анастасио очень не хотелось разбивать такого красавца, и он, в тайне от заказчика, сохранил его себе, оставив в стеклодувной мастерской среди испорченных моделей, предназначенных для переплавки. Там он и стоял много лет в обшарпанном рабочем шкафу за плотной занавеской.
* * *
В те далёкие времена способы изготовления стекла, особенно цветного, стеклодувы хранили в глубокой тайне и передавали по наследству. У Анастасио помощниками – подмастерьями были два сына. Только им он открывал секреты мастерства.
Из-за своей занавески я (тогда еще графин) хорошо слышал всё, о чем говорилось, и кое-что запомнил.
* * *
Стекло изобрели и начали изготавливать почти за три тысячи лет до нашей эры. Окрашивание стекла было известно в шумерском царстве. В Древнем Египте из разноцветного стекла делали сосуды. Самый древний способ производства – добавление красителей в расплавленную массу стекла.
Как получить красное стекло разных оттенков я рассказал. Для получения других цветов применяют другие соли и оксиды металлов.
Для зелёного стекла используют соединения хрома, синего – кобальта, фиолетового – марганца, желтого – кадмия. Чтобы получить хрусталь, в смесь для выплавки стекла вводят окись свинца.
Пурпурно-рубиновый осколок замолчал, словно задумался, и через некоторое время продолжил.
* * *
Прошло много лет. Анастасио постарел, у стеклоплавильной печи его заменили сыновья, но, заходя в мастерскую, он обязательно отодвигал занавеску шкафа и любовался самым любимым изделием.
Не все его дети были стеклодувами. Младший, Альберто, стал капитаном большого торгового судна. Однажды, перед отправкой в дальний рейс, отец позвал его к себе в мастерскую и, вручая заветный графин, сказал:
- Пусть он всегда будет полон самыми лучшими винами и сопровождает тебя во всех плаваниях.
Альберто, принимая подарок, низко поклонился отцу и обещал выполнить его совет.
* * *
С тех пор рейсы, совершаемые судном под водительством Альберто, были исключительно выгодными и заканчивались благополучно, пока в одном из дальневосточных морей не настигло жестокое цунами.
Огромная волна выбросила корабль на остров, оказавшийся необитаемым и находившимся вдали от морских торговых путей. Помощи ждать было не от кого.
Экипаж уцелел. Судно восстановить было невозможно. Шлюпки разбило в щепы.
Капитан Альберто, надеясь, что их рано или поздно найдут, допил из графина остатки вина, поместил в него письмо с просьбой о помощи и указанием координат острова, плотно закрыл пробкой, запечатал воском и забросил подальше в море.
* * *
Графин, годами странствовавший по морям и океанам, постигла та же участь, что и бутылок, осколки которых украшают пляж бухты, получившей, благодаря им, название «Бухта Стеклянная».
Пурпурно-рубиновый осколок хотел еще что-то сказать, но не успел. На мирно беседующие осколки надвинулась человеческая тень, послышалось восторженное восклицание, тонкие детские пальцы бережно взяли его и куда-то унесли.
Осколок бутылки из-под рома почувствовал себя осиротевшим, потеряв соседа, ставшего почти другом.
* * *
Прошло еще почти два века. Вблизи бухты появились многолюдные поселения, жители которых не переставали восхищаться красотой пляжа. Почти каждый из них уносил с собой понравившиеся осколки, но море регулярно пополняло их запасы.
Когда бухта Стеклянная стала известна в других странах, стали приезжать многочисленные туристы, безжалостно увозя понравившиеся им «камушки» в сумках и пластиковых пакетах.
Наш знакомый осколок, терявший друзей-соседей одного за другим, так загрустил, что однажды ему приснился сон, будто самые яркие и красивые камушки собрались вместе и сложились в крупную, видимую издалека надпись:
СОХРАНИМ НАШУ И ВАШУ БУХТУ!
Использованные источники:
Материалы выставки «Мир стекла», ЦВК, Москва (Википедия)
Август 2019г.
Сообщение отредактировал Станислав_Ластовский - Суббота, 31 Авг 2019, 04:01 |
| |
| |
