| Grinata | Дата: Пятница, 14 Июн 2013, 14:34 | Сообщение # 140 |
 Житель форума
Группа: МСТС "Озарение"
Сообщений: 613
Награды: 24
Репутация: 26
Статус:  | Виталий, Светочка, Валюша, СПАСИБО!!
Цитата (argentova954) после многих останется только тире между датами
Как верно сказано!
Добавлено (14.06.2013, 14:34)
---------------------------------------------
Дорогие друзья! Решила выложить 4-ю "кошельковую историю". Третья будет после неё. Так получилось 
______________
КОШЕЛЬКОВЫЕ ИСТОРИИ
ИСТОРИЯ ЧЕТВЁРТАЯ
Города — как люди: и у тех, и у других есть черты, по которым их можно узнать даже спустя десятилетия. Но в отличие от людей, города не стареют. Они обновляются. Когда какие-либо «органы», будь то артерии, магистрали или дома, приходят в полную негодность, на их место «пересаживают» новые. Поначалу эти «новички» могут вызывать резкое отторжение со стороны остального организма, а потом ничего, приживаются и подчас становятся его неотделимой частью и даже визитной карточкой.
Люди взрослеют, стареют, дряхлеют и уходят в небытие.
Города, разрушенные до основания, восстают из пепла.
А ещё среди людей и городов есть особая каста, называемая баловнями судьбы или любимчиками фортуны. Люди, которых беды-несчастья обходят стороной, вызывают поначалу зависть, а потом и раздражение. Города-счастливчики вызывают благоговейное восхищение.
Вот хотя бы Рим, вечный Рим...
Доселе ему удавалось оправдывать эту метафору, произнесённую когда-то поэтом то ли пророчески, то ли ради красного словца. Он не повторил судьбу многих своих соплеменников. Разрушительные ветры истории обошли его стороной и в период падения древнеримской цивилизации, и много позже, когда разразилась одна из самых кровавых и разрушительных войн в истории.
Лицом Рима — то, что делает его легкоузнаваемым среди городов и через столетья, несомненно, является Пьяцца Сан-Пьетро или площадь Святого Петра с её симметричными полукружиями и египетским обелиском. Это то, что отличает Рим от всего остального мира, как точёный, гордый профиль какой-нибудь знатной патрицианки из рода Юлиев отличает её от других профилей, не менее красивых, не менее знаменитых, но... других.
Это то, чем жители Рима гордятся.
Есть и другая черта, которой не гордятся, а наоборот, пытаются всячески скрыть, но она, как назойливый прыщ на носу — нет-нет, да и проявит себя во всей «красе» в самое неподходяшее время.
Речь идёт о многочисленных поколениях воров-карманников, для которых Пьяцца Сан-Пьетро — просто Клондайк и Эльдорадо. Красавчик Элоизио, Франческа Розмари, Энцо Рекони — вот далеко не полный список тех, кто в разное время «трудился» на полях Пьяцца Сан-Пьетро. О них знает история, они — в учебниках по криминалистике. Почему? Потому что в своём ремесле они — лучшие. Можно сказать, виртуозы. Вы думаете так просто «получить назначение» на Пьяцца Сан-Пьетро? Как бы не так! Сначала нужно долго и упорно трудиться, оттачивая своё мастерство, потом «проходить практику» в каких-нибудь непрестижных районах города. И только после этого, если решит «совет», тебя, может, и допустят к блистательному миру Пьяцца Сан-Пьетро. Вообще, это то, к чему должен стремиться каждый начинающий вор-карманник. Заработок за час — как на хорошем предприятии за неделю, а если очень повезёт, то и за месяц..
Поэтому дилетантам и «двоечникам» на Пьяцца Сан-Пьетро делать нечего. Место туристическое, лишний шум и возня здесь ни к чему. Всё должно быть чинно и благодродно. Ах, украли кошелёк? Что ж, пусть турист думает, что украли в другом — каком-угодно! — месте, но только не на Пьяцца Сан-Пьетро. А то, чего доброго, так и распугать всех можно. Или же дать повод полиции усилить меры. А это, ох, как нежелательно! Потому что охота полиции на карманников это сродни интеллектуальному поединку. Не зря ж в среде карманников бытует поговорка: «И на самого искусного вора-карманника есть свой суперпрофессионал полицейский». Так в своё время попались уже упомянутые Красавчик Элозио, Франческа Розмари и многие другие. Собственно, поэтому о них и знает история. Да и не в обиде они на своих задержателей. Карманники — народ по-своему честный: проиграл — что ж, снимаю шляпу. И ни оружия, ни мести. Но действительно высококлассных карманников поймать трудно. А всё из-за преемственности, которая в воровском ремесле поставлена на широкую ногу: наиболее ловкие и опытные передают своё мастерство молодой поросли. В своё время учиться, к примеру, у Энцо Рекони приравнивалось к тому, что окончить Сорбонну с дипломом «cum laude”. Поэтому что только ни делала полиция, к каким изощрённым методам и уловкам ни прибегала, проказа карманного воровства так и продолжала цвести буйным цветом на здоровом теле Пьяцца Сан-Пьетро из года в год, из поколения в поколение.
* * * *
Пьетро Лучиано, двадцати пяти лет от роду, тоже принадлежал к бравой плеяде тех, кто следит за чистотой карманов граждан. Но никому из обворованных им и в голову бы не пришло заподозрить в сих неблаговидных деяниях этого на редкость обаятельного молодого человека.
Выглядел он, как аристократ или же киноартист, играющий аристократов: гладко выбрит, аккуратно пострижен, элегантно, со вкусом одет, импозантен, вежлив. Наступит кому на ногу или толкнёт, тут же извинится, успев, однако, при этом обшарить все карманы. С дамами обходился предельно галантно: и вперед пропустит, и руку подаст, но при этом и о своём ремесле не забывает.
Какой-то русский классик когда-то изрёк, что глаза — зеркало души. Пьетро позабыл имя того классика, а вот оспорить его мнение готов был в любое время дня и ночи: не глаза, не уши, не любой другой орган, а руки и только руки являются, по мнению Пьетро, вершиной творения в человеке. Ведь что такое, в сущности, для человека руки? Руки — это его всё. Руками рисуют, пишут, лечат, гладят и даже разговаривают. Руками мы лепим свою жизнь, и оттого, насколько ловкими и умелыми будут пальчики, таким и будет качество нашей жизни. Поэтому за руками Пьетро ухаживал особым образом: холил, лелеял, тренировал...
Между прочим, из-за красивых, холёных рук с длинными, гибкими, тонкими пальцами многие ошибочно принимали Пьетро за музыканта-виртуоза. Он, однако, был вором-виртуозом, и в среде карманников именовался не иначе, как Пьетро Велюровые Ручки.
Свои представления о чести и порядочности у Пьетро тоже имелись.
Во-первых, он не признавал грабежа и насилия и к своей профессии относился исключительно как к искусству, а искусство, как известно, требует жертв. Поэтому, получая глубокое эстетическое наслаждение от каждой красиво проведенной «операции», он не считал зазорным быть за это вознаграждённым.
А поскольку слова вор и работа в его родном итальянском языке в определённой степени созвучны (1), то ВОР, если хотите, это просто Высоко Оплачиваемое Ремесло.
Во-вторых, он глубоко презирал тех, кто воровал у женщин продукты из сумок.
В-третьих, он считал, что своей профессией стимулирует окружающих к концентрации внимания и проявлению бдительности в общественных местах. И, наконец, в-четвёртых, он был глубоко убеждён, что-де восстанавливает социальную справделивость. Бедняки-то по Пьяцца Сан-Пьетро не ходят. Там сплошь и рядом одни толстосумы, причём, неизвестно как заработавшие свои капиталы. Так что и поделом им.
О том, что многие люди туда приходили, как на паломничество, он как-то не задумывался.
Обучаться «ремеслу» Пьетро посчастливилось у самого Рентгена-Оракула, который мог на вид почти безошибочно определить, какая сумма в данный момент находится в кошельке того или иного человека. Пьетро просто приводило в восторг мастерство учителя, а тот отмежевывался от всякой похвалы, говоря, что до Чезаре Математика ему ещё как до неба.
— Да чем же он знаменит этот ваш Математик? — спросил однажды Пьетро и в ответ услышал:
— Он — гений.
В тот раз Пьетро так и не добился от Оракула никаких пояснений насчёт гениальности Математика, и лишь некоторое время спустя, когда Пьетро достиг определённого уровня в своём мастерстве, Оракул разоткровенничался:
— У тебя удивительно пластичные пальцы, мой мальчик. Почти как у Чезаре. Представляешь, он мог вытащить часы из чужого кармана только лишь затем, чтобы узнать время. Мог вытащить из кошелька несколько купюр, а всё остальное вернуть на место, и хозяин даже ни о чём и не догадывался! Вообще, Математик — личность легендарная. Давно, лет тридцать тому назад, тебя ещё на свете не было, наши французские "коллеги", наслышанные о мастерстве Математика, пригласили его прибыть в Монте-Карло всего на час только лишь затем, чтобы снять очень дорогое колье с шеи одной титулованной особы. Сбыт украденного они брали на себя. От Математика требовалось лишь техническое исполнение. На указанном мероприятии Математик появился под видом одного аристократа, документы которого заранее были украдены французскими ворами, и пробыл там около получаса. Судя по разразившемуся потом в дипломатических кругах скандалу, задание он выполнил на «отлично». Вот у кого бы тебе сейчас поучиться...
— Где же он сейчас?
— Никто не знает: одни говорили, что Математик давно умер, другие — что в монастыре на Сицилии. Он исчез в одночасье. Был — и нет... Как по мне, то именно так и должен уходить Мастер: занавес и — finita la comedia.
В этом Пьетро был категорически не согласен со своим наставником. Такие мастера, как Математик, не имели никакого морального права уходить от дел и уж тем более в вечность, не передав своих умений другим и не воспитав достойную себе смену.
Сейчас, прогуливаясь по Пьяцца Сан-Пьетро в поисках подходящего объекта для «улова» и обмозговывая всевозможные комбинации, Пьетро вдруг подумал, что ему уж очень хочется встретиться с этим человеком. Особенно теперь, когда Оракул умер...
Время перевалило за полудень, жара стояла нестерпимая. Пьетро огляделся вокруг в поисках продавца прохладительных напитков и в трёх шагах от себя увидел ... лежащий на земле кошелёк. Неизвестно, сколько времени он там пролежал: немногочисленные туристы, вконец измученные жарой и духотой, были заняты исключительно поисками тенистой скамеечки.
Незаметным движением Пьетро поднял находку. Обыкновенный кожаный кошелёк, какие обычно носят почтенные отцы семейства. Из содержимого — несколько купюр среднего номинала и немного мелочи. В отделении для фотографий — записка, чётким каллиграфическим почерком гласящая следующее:
«Дорогой незнакомец! Если ты держишь в руках этот кошелёк, значит, я его, увы, потерял. Буду очень благодарен, если ты мне его вернёшь. Это всё, что у меня осталось . ..»
Внизу был указан адрес.
Пьетро внутренне возмутился. Нет, ну каков наглец! Мало того, что оказался ротозеем и сам — сам! (Пьетро и его коллеги по цеху здесь ни при чём) — выронил кошелёк, так ещё и требует, чтобы его принесли ему домой на блюдечке!
Интересно, как бы поступил в этом случае Математик?
В поисках номера телефона Пьетро повертел в руках записку, но тщетно. На обороте была написана лишь одна-единственная фраза, смысл которой показался ему весьма туманным: «Сладок для человека хлеб, приобретённый неправдою; но после рот его наполнится дресвою» (2).
Подталкиваемый каким-то непонятным импульсом, Пьетро решил направить свои стопы по указанному адресу. В тот момент он не мог объяснить, почему он это сделал: то ли находка, доставшаяся ему таким лёгким способом, не удовлетворяла его амбиций (он, как виртуоз воровского ремесла, признавал лишь те трофеи, к добыче которых приложил изрядную долю мастерства, впрочем, и сам Математик, судя по отзывам, тоже не искал простых решений), то ли загадочное слово «дресва» не давала ему покоя.
* * * *
Дверь открыла моложавая улыбчивая женщина. Её тёмные волосы, слегка тронутые сединой, были гладко зачёсаны назад и собраны на затылке. Пьетро она встретила как старого знакомого.
— Вы принесли кошелёк! — радостно воскликнула она. — Входите же, входите! Я сейчас мужа позову.
«Хм-м, странный однако приём человеку, которого видишь впервые в жизни», — подумал Пьетро. Вслух же произнёс:
— Неосмотрительно вы, синьора, разбрасываетесь кошельками! Впредь будьте внимательны, а то мало ли что. Вон сколько мошенников развелось. На ходу подмётки рвут!
Женщина посмотрела на него ясным взглядом.
— Да, вы, наверное, правы, но мы с мужем почему-то верим, что добрых и честных людей больше... Вот вы же пришли...
И со словами «Дорогой, этот юноша пришёл!» побежала в соседнюю комнату, оставив Пьетро одного осматриваться в гостиной.
Просторное помещение, обставленное скромно, но со вкусом: белоснежные гардины на окнах, стеллажи, сплошь уставленные книгами. Так, ничего необычного.
Внимание Пьетро привлекла висевшая на стене картина в красивой резной рамке. Если что и было здесь необычным, то это, несомненно, она: фокусник-напёрсточник, собравший около себя толпу зевак и умело дурачащий их.
Странные, однако, вкусы у этого добропорядочного семейства...
— Это Босх. Иероним Босх, — послышалось сзади.
Пьетро обернулся. В комнату в инвалидной коляске медленно въезжал седобородый и седовласый мужчина. «Старик», — назвал его про себя Пьетро, хотя стариком мужчину можно было назвать с большой натяжкой — ему едва перевалило за пятьдесят. Но у молодого поколения иные представления о годах и сроках, и всякий от тридцати пяти и выше кажется им почти покойником.
Хозяин дома ловко подкатил к Пьетро и протянул ему руку для приветствия. Руки у старика были точь-в-точь, как у Пьетро: гибкие, тонкие, подвижные.
— Не боитесь держать в доме такую ценность? — спросил Пьетро, пожав руку хозяину дома. — Если не ошибаюсь, Босх это век четырнадцатый-пятнадатый?
— Ну, что вы! — рассмеялся старик. Это же не оригинал, а копия. Правда, мастерски выполненная, что и говорить. Её мне подарил когда-то один мой знакомый художник... Сейчас будем чай пить. Мария! — позвал он.
Пьетро всмотрелся в репродукцию.
— Кажется, я знаю, почему ваш друг сделал такой подарок, — отозвался он. — Я нахожу некоторое сходство между вами и фокусником!
— Да, нет, я, скорее, другой персонаж на этой картине. Но об этом мы поговорим в другой раз, — сказал хозяин дома.
И, подумав, добавил:
— Если вы, придёте, конечно...
— Приду, — заверил Пьетро и небрежно кивнул в сторону репродукции: — Зачем вам это?
— Чтобы помнить, — последовал неопределённый ответ.
«Прелюбопытнейший экземпляр этот старик! — подумал про себя Пьетро. — Сплошные загадки... Несомненно, стóит прийти. Хотя бы ради того, чтобы поговорить об этой картине».
Он уже забыл, что хотел спросить у старика значение загадочного слова дресва.
* * * *
Небо заволокло тучами, в воздухе запахло озоном, смешанным с предгрозовой пылью. И хотя дом Пьетро находился всего лишь в десяти минутах ходьбы, он всё же решил не рисковать и подал знак проезжавшему мимо такси. Открыв дверцу машины, Пьетро вдруг решил проверить свой бумажник на предмет наличия в нём мелочи. Перебирая купюры, Пьетро вдруг нащупал что-то чужеродное. Присмотревшись, обнаружил прямоугольник картона, на котором уже знакомым ему красивым каллиграфическим почерком было написано:
«Когда что-то кончается в жизни, будь то плохое или хорошее, остается пустота. Но пустота, оставшаяся после плохого, заполняется сама собой. Пустоту же после чего-то хорошего можно заполнить, только отыскав что-то лучшее (3). Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (4)».
— Присаживайтесь, синьор! Куда ехать будем? — приветливо спросил таксист, невысокий коренастый мужичонка.
Пьетро посмотрел на него ошалелым, непонимающим взглядом, и таксисту пришлось повторить свой вопрос. Наконец, Пьетро понял, чего от него хотят, и назвал адрес.
— А-а, это недалеко, вмиг домчим! Успеть бы, пока все хляби небесные не обрушились на нас. Надо же, целый месяц дождя не было, а тут такое начинается... То густо, то пусто...
Мужичонка говорил что-то ещё, но Пьетро его не слушал.
...Так на чём он там остановился? Ах, да, записка! Пьетро мог дать руку на отсечение, что до его визита к старик-инвалиду этой записки в кошельке не было! Тогда выходит ему её подбросили. Но кто и, самое главное, как!? Та женщина, Мария? Так она и близко к нему не подходила. Лишь накрыла на стол и вышла из комнаты, чтобы не мешать. Значит... Да нет, не может быть... Ему вдруг вспомнилась фраза, сказанная однажды его учителем Оракулом: «Я научил тебя всему, что умел сам. Большего тебе дать не могу. Да ты уже и так превзошёл меня, а я, как ты знаешь, далеко не последний человек в нашем ремесле. Теперь выше тебя только Чезаре Математик. Уж он-то был мастером! Да только где он сейчас и жив ли?.. Так что, первый сейчас — ты».
Пьетро вспомнил гибкие, молодые руки старика и ту картину Босха. Получается, что... От осенившей его догадки молодой человек почувствовал, как по телу пробежал лёгкий ветерок.
— Эй, синьор, так едем или нет? — таксист начал проявлять нетерпение. — Давайте-ка, поживее, а то сейчас как хлынет, так и не проедем никак! Лодку придётся заказывать!
— Сейчас, один момент! — отозвался Пьетро.
«Пустоту же после чего-то хорошего можно заполнить, только отыскав что-то лучшее» — перечитал он снова. Как же обрадовались эти люди, когда увидели его. Причём, обрадовались не столько кошельку, сколько тому, что он, Пьетро, пришёл.
Гром становился всё ближе. Листья и разный мелкий мусор носились в воздухе, завившись в маленькие смерчики, как бы предупреждая о надвигающейся буре.
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
Пьетро попытался представить себе лица тех, у кого он воровал кошельки, и не смог. Получалась какая-то размытая картина: краски, смешанные на палитре, сплошь состояли из слёз, отчаяния, досады. В то время, как он, Пьетро, наслаждаясь своим «искусством», праздновал очередной триумф, кто-то медленно умирал, ведь в украденном им кошельке лежали деньги на лекарства, и они были последними...
Слёзы из глаз Пьетро хлынули одновременно с ливнем и таким же мощным потоком.
— Синьор, синьор, не убивайтесь вы так! Я отвезу вас, куда нужно! Да садитесь же вы, наконец! — попытался воззвать к Пьетро таксист.
Но Пьетро его не слушал. Обхватив голову руками, он плакал навзрыд. Кто б мог подумать, что этот прожжёный скептик и циник может так расчувствоваться из-за одной фразы!
А таксист, испугавшись, что имеет дело с сумасшедшим, поспешил быстренько укатить прочь. «Нужно будет затребовать у начальства прибавки к жалованью, — размышлял он, удаляясь от того места, где оставил того странного молодого человека. — А то работа становится всё опаснее. Не воры, так психи подстерегают чуть ли не на каждом шагу. Вот и этот паренёк: с виду такой приличный, интеллигентный и порядочный, а поди ж ты, тоже неадекватным оказался!»
...Ливень, смывая пыль и возвращая окружающему миру глубину и яркость красок, сам сразу же превращался в потоки грязной пузырящейся воды, с которыми не справлялись ливневые каналы. Люди, спасающиеся от грозы и воды, жались по углам зданий, боясь пошевелиться, и с изумлением наблюдали за странным молодым человеком. Он, в отличие от остальных, не прятался от ливня, и от этого его дорогой белый костюм больше напоминал грязную тряпку. Но юношу это не смущало. Сняв промокшую насквозь обувь, он шлёпал по воде. Его глаза цвета спелого каштана счастливо блестели из под прилипших ко лбу и щекам волос.
* * * *
После ухода молодого человека Чезаре некоторое время внимательно смотрел на картину, которой тот так заинтересовался.
Толпа зевак, остановившихся, чтобы поглазеть на заезжего фокусника. Фокусник, якобы вытащивший изо рта старика лягушку. Старик-простофиля, наклонившийся вперёд, чтобы получше рассмотреть фокус. И мальчишка-воришка, воспользовавшийся моментом и шарящий в карманах старика.
Кем он, Чезаре, был на этой картине? Фокусником? Нет, это слишком явно. Скорее, мальчишкой-карманником или же сидящей под столом собачонкой в костюме шута, как символ обмана...
Чезаре прикрыл глаза. В течение всех этих лет ему на память приходил лишь один эпизод.
...Знойный июльский полдень. Площадь Святого Петра. Разомлевшие от жары туристы. Он, 15-летний, вместе с ватагой таких же, как и он карманных воришек, уже вторую неделю «чистят» карманы туристов, оставаясь неуловимыми для полиции. Он, Чезаре, — лучший! Точный, пунктуальный, обстоятельный. Не зря же его потом назовут Математиком. Но это будет потом. А пока... Пока они поспорили, кто сможет незаметно для окружающих вынуть содержимое из храмового ларца для пожертвований. Это было весьма дерзко, и потому смельчаков не нашлось. И тогда Чезаре объявил, что сделает это сам. И ведь получилось! Правда, у выхода из храма он лицом к лицу столкнулся со священником. Тот, внимательно взглянув на него, произнёс: «Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим, — на долго ли?». И добавил: «Не медли с раскаянием, оно ведь может совсем запоздать». У Чезаре всё похолодело внутри. Неужели падре видел, как он похищал деньги из сокровищницы? Да нет, вряд ли. Простое совпадение. Он, Чезаре, работает чисто, просто виртуозно. Да и деньги успел «скинуть» подельникам, так что в полицию не упекут, потому что предъявить нечего. На слова, сказанные священником, он не обратил тогда никакого внимания. И вспомнил о них лишь двадцать лет спустя после той страшной аварии на горном серпантине...
Доктора вообще не давали ему ни единого шанса на выживание, но за жизнь его боролись, потому что просто исполняли свой долг. Многочисленные операции, неутешительные прогнозы и нестерпимая боль, из-за которой ему неоднократно хотелось свести счёты с жизнью. Однажды ночью во время таких страданий он вдруг вспомнил того священника и его слова о запоздалом раскаянии. И впервые нечестивые уста открылись для разговора с Творцом, а руки, красивые, гибкие, холёные, творящие сплошное беззаконие, сложились в молитве...
В ту ночь Чезаре впервые нормально уснул, а наутро ощутил жгучее желание жить. И тогда он дал обет: если выживет, то посвятит остаток жизни вразумлению таких же заблудших душ, каким до сего времени был он сам...
«Двух вещей я прошу у Тебя, не откажи мне, прежде нежели я умру: суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне, питай меня насущным хлебом, дабы, пресытившись, я не отрекся Тебя и не сказал: «кто Господь?» и чтобы, обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе». (5)
…«Пьетро Лучиано» — старательно вывел Чезаре на маленькой картонке, прикрепил её к кошельку и со словами: «Ну-ка, малыш, ступай-ка к своим собратьям. Сегодня мы с тобой хорошо потрудились...» отправил его на стеллаж. Они с Марией назвали этот стеллаж «Стеной раскаяния» по аналогии со Стеной плача. Там, в ячейках хранилось великое множество кошельков: разных по форме, по цвету, по стоимости, но выполняющих одну функцию — путеводителя. Если бы не кошелёк, кто знает, пришёл ли бы сюда этот парнишка.
Удивительное имя у него — Пьетро. Как у апостола. Камень. Живой камень, нуждающийся во всестороненей отточке и обработке, чтобы в своё время занять место в том вечном строении, которое возводит Всесильный Строитель. Там рядом будут и другие, такие же, как и он, камни.
«Андреа...», «Джузеппе...» — такие надписи красовались напротив каждой из ячеек.
Лишь четыре из них зияли пустотой... Месяц назад их было пять, а потом пришёл малыш Микеле, вконец замученный совестью, и принёс кошелёк, из-за которого потерял и покой, и сон, и аппетит, и хорошее настроение.
Может, и эти четыре ячейки заполнятся в ближайшее время, пока не поздно. Ведь не поздно же пока?
«...не откажи мне, Господи, прежде, нежели я умру…».
_____________
Примечания:
1- Ladro — вор; lavoro — работа (итал.)
2- Притчи Соломона 20:17
3- Э. Хемингуэй. Праздник, который всегда с тобой.
4- Евангелие от Иоанна, гл. 5, стих 12
5- Притчи Соломона 30:7-9
Наталья Григорьева, редактор альманаха "Откровение"
http://soyuz-pisatelei.ru/forum/35-2521-1
|
| |
| |
